Не учите меня жить!

76

— Везет тебе, — завистливо вздохнула Шарлотта.

— Почему? — удивилась я. По моему разумению, мало кому везло меньше, чем мне.

— Потому, что теперь у тебя все устроилось, — сказала она. — Вот бы мой отец был алкоголиком! Вот бы я ненавидела свою маму!

Этот разговор с Шарлоттой происходил на следующий день после того, как я съехала от папы и вернулась в свою квартиру на Лэдброк-гров. Он-то и заставил меня всерьез задуматься: не стоит ли все же вернуться обратно к папе.

— Если б только я могла жить, как ты, — задумчиво продолжала Шарлотта. — Но мой отец если и выпьет, то в меру, и маму я люблю… Нет, никогда мне не стать самостоятельной! А ты, Люси, скоро встретишь того, кого надо, и будешь жить долго и счастливо.

— Правда?

Не спорю, услышать такое приятно, вот только откуда она это взяла?

— Да! — Шарлотта помахала передо мной какой-то книжкой. — Вот, я здесь прочла, в одной из твоих дурацких книг. О таких, как ты. Ты всегда выбираешь себе мужчин, похожих на твоего папочку — ну, которые много пьют, не желают брать на себя никакой ответственности и все такое.

У меня болезненно сжалось сердце, но я не перебивала.

— Твоей вины тут нет, — продолжала Шарлотта. — Понимаешь, ребенок — то есть ты, Люси, — чувствует, что родитель — то есть твой отец — несчастен. И — вообще-то, я не очень понимаю, почему — потому, наверное, что дети вообще глупые, — ребенок начинает думать, что он в этом виноват. Что его долг сделать своего родителя счастливым. Так ведь?

— Точно!

Шарлотта была права. Сколько раз я видела, как папа плачет, а почему — не понимала. Помню только, как всегда хотела убедиться, что не я виновата в его слезах. И как боялась, что он никогда уже не будет счастлив. Чего бы я ни сделала тогда, чтобы помочь ему, чтобы ему стало легче!

Шарлотта тем временем продолжала укладывать мою жизнь в рамки своей новой теории.

— А когда ребенок — то есть опять ты, Люси, — становится старше, его привлекают ситуации, в которых эмоции детства… черт, забыла слово — ре… ре… реп…?

— Реплицируются, — услужливо подсказала я.

— Люси, откуда ты все знаешь? — ахнула она, потрясенная моей проницательностью.

Разумеется, я знала. Ту книгу я перечитывала раз сто. Ну, один раз точно. И была хорошо знакома со всеми представленными там теориями. Просто до сих пор никогда не думала, что они применимы ко мне.

— Это значит «повторяются», да, Люси?

— Да, Шарлотта.

— Ну так вот: ты чувствовала, что твой папа алкоголик, и пыталась его исправить. Но не могла. Люси, ты не виновата, — поспешно добавила она. — Ты ведь была только маленькой девочкой, что ты могла? Прятать бутылки?

Прятать бутылки.

У меня в голове тихо прозвенел колокольчик. Это было давно, двадцать с лишним лет назад. И вдруг я вспомнила тот день, когда Крис сказал мне, то ли четырех-, то ли пятилетней: «Люси, давай прятать бутылки. Если мы будем прятать бутылки, родителям станет не из-за чего ругаться».

Меня захлестнула горячая волна жалости к малышке, которая прятала бутыль виски размером ненамного меньше ее самой в корзине, где спала собака. Но Шарлотта не умолкала ни на минуту, так что воспоминания пришлось отложить на потом.

— И вот ребенок — то есть ты, Люси, — становится взрослой и знакомится со всякими разными парнями. Но тянет ее всегда к тем, у кого те же проблемы, что и у родителя ребенка — то есть у твоего папы. Понимаешь? «Повзрослевшему ребенку хорошо и уютно только с теми, кто злоупотребляет спиртным или не умеет обращаться с деньгами, или периодически прибегает к насилию», — зачитала Шарлотта.

— Папа никогда не прибегал к насилию, — горячо возразила я.

— Погоди, Люси, погоди, — подняла пальчик Шарлотта. — Это ведь только примеры. А смысл в том, что если папа всегда обедал, нарядившись в костюм гориллы, то ребенку будет комфортно и спокойно с теми, кто носит шубы или у кого спина волосатая. Понимаешь?

— Нет.

Она терпеливо вздохнула:

— Это значит, ты знакомишься только с теми, у кого все не слава богу, нет работы, но есть ирландская кровь. Они напоминают тебе твоего папу. Но сделать папу счастливым ты не могла, поэтому чувствуешь, будто тебе дают еще один шанс, и думаешь: «Ну, хорошо, уж этого-то я исправлю!»

Мне было так больно, что я чуть не попросила ее замолчать.

— Точно, — твердо сказала Шарлотта. — Пойми, Люси, ты же не нарочно. Я не говорю, что ты виновата. Это работа твоего самосознания.

— Ты хочешь сказать — подсознания?

Она сверилась с книжкой.

— Да, верно, самоподсознания. А какая разница?

У меня не было сил объяснять.

— И поэтому ты всегда влюбляешься в придурков вроде Гаса, Малакая или… как звали этого, который выпал из окна?

— Ник.

— Правильно, Ник. Кстати, как он там?

— Все еще в инвалидном кресле, насколько мне известно.

— Ужас какой, — испуганно прошептала Шарлотта. — То есть он калека?

— Нет, — кратко ответила я. — Он практически здоров, но говорит, что в инвалидном кресле намного удобнее. Все жалеют.

— А, ну тогда ладно, — облегченно вздохнула моя сострадательная подруга. — Я уж думала, он совсем-совсем ничего не может.

Шарлотта продолжала:

— А теперь, когда ты знаешь, почему всегда выбираешь не тех мужчин, ты больше этого не сделаешь. — Она радостно просияла. — Пошлешь куда подальше пьянчуг вроде Гаса, встретишь хорошего человека и будешь жить долго и счастливо!

Улыбнуться ей в ответ столь же лучезарно я не могла.

— Знаешь, — невесело рассмеялась я, — если даже я и понимаю, отчего обращаю внимание не на тех людей, это вовсе не значит, что я перестану это делать.

— Чепуха! — воскликнула Шарлотта.

— Может, я просто стану злобной стервой и возненавижу тех, кто пьет.

— Нет, Люси, ты разрешишь себе быть любимой тем, кто тебя достоин, — процитировала она. — Смотри главу десятую.

— Но сначала придется избавиться от глубоко укоренившихся привычек… Не будем забывать, что и я читала эту книгу. Глава двенадцатая.

Моя неблагодарность ее потрясла.

— Почему ты так зажата? — спросила она. — Ты сама не понимаешь, как тебе повезло. Чего бы я ни отдала за семью с проблемами!

— Поверь, Шарлотта, дело того не стоит.

— А если со мной и моей семьей все в порядке, как объяснить, почему все мои романы кончаются плохо? Получается, мне некого винить, кроме себя, так, что ли?

И она опять уставилась на меня с нескрываемой завистью.

— Слушай, а может, мой отец буян? — с надеждой спросила она.

— Не похоже, — ответила я. — Я его мало знаю, но, по-моему, твой отец очень милый человек.

— А может, он «слабый, бездеятельный и не внушает уважения как руководитель»? — прочла она, не отрывая глаз от книжки.

— Совсем наоборот, — возразила я. — Он вполне внушает уважение.

— А может, он зациклен на дисциплине? — умоляюще продолжала она. — Или у него магия величия?

— Мания величия. Нет, нет.

Шарлотта начинала злиться.

— Люси, я, конечно, понимаю, что твоей вины в том нет, но ты заронила мне в голову мысли, — обиженно сказала она, — и теперь я просто не знаю, что и думать…

— Если так, мне надо поставить памятник при жизни, — пробормотала я.

— Это подло, — сказала она, и в ее глазах блеснули непрошеные слезы.

— Прости, — смутилась я. Бедная Шарлотта! Как ужасно быть умной ровно настолько, чтобы сознавать собственную глупость.

Но, слава богу, огорчаться надолго Шарлотта не умела.

— Расскажи еще раз, как ты послала Гаса, — возбужденно потребовала она.

Я рассказала — не в первый и, наверно, не в последний раз.

— А что ты чувствовала? — жадно спрашивала она. — Власть? Торжество? Ох, были бы у меня силы поступить так же с этим гадом Саймоном!

— Ты с ним давно говорила?

— Я спала с ним во вторник вечером.

— Да, но говорить-то говорила?

— В общем, нет.

И она рассмеялась.

— Люси, я так рада, что ты вернулась, — вздохнула она. — Я по тебе скучала.

— Я по тебе тоже.

— А теперь, когда ты вернулась, мы отлично можем поговорить о Фруйде…

— О ком? А, о Фрейде.

— Как-как? Скажи еще раз, как его?

— Фрейд. Почти как картошка фри.

— Фрейд, — повторила Шарлотта. — Да, о Фрейде я читала… Так вот, Фрейд говорит, что…

— Шарлотта, ты что делаешь?

— Тренируюсь перед субботней вечеринкой, — с неожиданной горечью ответила она. — Меня уже тошнит от мужиков, которые думают, что, если у меня большая грудь, значит, я дура. Я им всем покажу. Как выдам что-нибудь о Фруде, ой, то есть о Фрейде… Хотя они, наверно, даже не заметят, мужики никогда не слушают, что я говорю, они общаются только с моей грудью…

Но приуныла она ровно на секунду.

— А ты что наденешь на вечеринку? Ты уже сто лет толком никуда не ходила.

— И туда не пойду.

— Ты что, Люси, с ума сошла?! Тебе надо развеяться.

— Пока не хочу. Я еще в себя не пришла.

Шарлотта закатилась смехом и не могла остановиться.

— Дурочка ты, дурочка, — воскликнула она, давясь смехом, — послушать тебя, так можно подумать, будто ты в трауре!

— Так и есть, — отрезала я.