Не учите меня жить!

56

Три сердца были разбиты.

Казалось, наш дом внезапно поразила чума. По правилам, квартиру следовало бы убрать черным крепом и налепить черный крест на входную дверь. Все вокруг нас дышало жуткой тоской, предательством и безысходностью.

Приходя домой, я всякий раз ожидала услышать из кладовки звуки органа, играющего похоронный марш.

— У этого дома плохое биополе, — сказала я, а Карен с Шарлоттой уныло согласились.

Через пять минут Шарлотта спросила, что такое биополе.

Лето было еще в разгаре, но стоило переступить порог нашей квартиры, как вы попадали в тусклую, безрадостную зиму.

Как-то раз в воскресенье Карен и Шарлотта пошли в паб, чтобы напиться и всласть позлословить о том, какие у Саймона и Дэниэла крохотные пиписьки. И насколько паршиво было с ними в постели, и как они ни разу по-настоящему не испытали оргазма, а всегда только ломали комедию.

Я с удовольствием присоединилась бы к ним, но находилась под добровольным домашним арестом.

Меня слегка беспокоило, как много я стала пить при Гасе и особенно после разрыва с ним, и потому я решила бороться с тоской другими способами.

Итак, я осталась дома и читала великолепную книгу, которую откопала в ближайшем книжном магазине, — о женщинах с избытком любви. Удивительно, как она не попалась мне на глаза до сих пор, при том, что была выпущена добрых лет десять тому назад, когда я была еще зеленым новичком в вопросах неврозов и депрессий.

Зазвонил телефон.

— Дэниэл, — сказала я, потому что это был он, — чего тебе надо, котяра гулящий?

— Люси, — тихо, но решительно откликнулся Дэниэл, — она дома?

— Кто — она? — холодно спросила я.

— Карен.

— Нет, ее нет, я передам ей, что ты звонил. Хотя, если надеешься, что она перезвонит, гебе не обломится.

— Нет, Люси, — видимо, испугался он, — не говори ей, что я звонил. Я хочу с тобой поговорить.

— Ну, а я с тобой говорить не желаю, — отрезала я.

— Люси, прошу тебя!

— Отвяжись, — вспылила я. — Я, между прочим, о чести еще не забыла. Если бросаешь мою подругу и разбиваешь ей сердце, не рассчитывай, что сможешь потом плакать на моей груди.

Я ждала, что он съязвит насчет размера моей груди, но вместо этого он возразил:

— Но, Люси, сначала ты была мне другом.

— Фигушки, — буркнула я. — Закон женской солидарности гласит: если парень гуляет с девушкой, а потом бросает ее, девушкины соседки по квартире вычеркивают его из своей жизни навсегда.

— Люси, — повторил Дэниэл очень серьезным тоном, — мне нужно что-то тебе сказать.

— Так говори, только побыстрей.

— Знаешь, никогда в мыслях не было, что произнесу такое, но… ну… Люси, я по тебе скучаю.

Я почувствовала легкий приступ грусти. Но для меня грусть в порядке вещей.

— Ты не звонил все лето, — напомнила я.

— И ты не звонила.

— А как я могла? Ты встречался с другой, и она меня убила бы.

— И ты тоже встречалась с другим, — возразил Дэниэл.

— Ха! Гас ведь не был для тебя опасен, верно?

— Не сказал бы.

— Знаю, что ты имеешь в виду, — вздохнула я, и глаза мои при мысли о Гасе увлажнились. — Пусть он невелик ростом, но в рукопашном бою может постоять за себя.

— Нет, я не об этом, — сказал Дэниэл. — Ему нет нужды работать кулаками. Чтобы вывести меня из игры, хватило бы и пяти минут его скучной болтовни.

Я пришла в ярость. Это Дэниэл-то смеет называть Гаса скучным! Настолько нелепо, что даже спорить лень.

— Извини, — спохватился он. — Не нужно было говорить. На самом деле с ним очень весело.

— Ты серьезно?

— Нет. Но я боюсь, ты бросишь трубку и откажешься со мной встретиться.

— Правильно боишься, — сказала я. — Потому что у меня нет никакого желания тебя видеть.

— Люси, пожалуйста, — жалобно попросил он.

— А зачем? Ты такой жалкий — только-только остался без женщины, и твое самолюбие уже не может это вынести, и вот ты звонишь старой доброй Люси…

— Боже, — перебил он, — если б мне надо было потешить самолюбие, ты была бы последней, к кому я обратился.

— Тогда зачем тебе со мной встречаться?

— Потому что я по тебе скучаю.

Весь мой запас оскорблений моментально иссяк, и Дэниэл это понял.

— Мне не скучно, — очень серьезно продолжал он. — Я не страдаю от одиночества, не ищу женского общества, не нуждаюсь в утешении. Просто хочу видеть тебя. Только тебя, никого больше.

Наступила пауза. Трубка просто вибрировала от искренности, и я чуть было ему не поверила.

— Послушай, что ты говоришь, — усмехнулась я. — Думаешь, способен обаять любую девушку на своем пути?

Но, несмотря на весь этот яд, в моих словах промелькнуло что-то еще. Облегчение, быть может? Хотя сдаться сразу я не могла: это его разочаровало бы.

— Знаешь ведь, что твои обычные методы обольщения на меня не действуют, — напомнила я.

— Знаю, — согласился он. — А еще знаю, что если ты придешь, то вести себя будешь отвратительно.

— Правда?

— Ты назовешь меня треплом и… и…

— Донором спермы? — услужливо подсказала я.

— Да, донором спермы. И еще бабником, верно?

— Конечно. Ты даже представить себе не можешь, сколько у меня всего для тебя припасено.

— Вот и ладно.

— Дэниэл Уотсон, ты ненормальный.

— Но ты со мной встретишься?

— Но мне и здесь неплохо.

— Что ты делаешь?

— Валяюсь…

— Можешь валяться и у меня.

— Ем шоколад…

— Я куплю тебе шоколада, сколько пожелаешь.

— Но я читаю замечательную книжку, а ты захочешь, чтобы я с тобой разговаривала…

— Не захочу. Даю слово.

— И потом, я не накрашена и ужасно выгляжу.

— Ну и что?

Когда я спросила, как же мне добраться к нему домой, капитуляция моя была полной и окончательной.

— Я приеду и заберу тебя, — предложил Дэниэл.

На что я закинула голову и безжалостно расхохоталась.

— Что тут смешного? — не понял он.

— Дэниэл, — сказала я, — спустись на землю. Как, по-твоему, почувствует себя Карен, если увидит у подъезда твою машину?

— Ах да, конечно, — пристыженно пробормотал он. — Как я мог быть настолько нечуток?

— Не валяй дурака, — фыркнула я. — Мы все знаем, что ты нечуток — в конце концов, ты ведь мужчина. Нет, я имею в виду, если она поймет, что ты приехал ко мне, а не к ней, то убьет тебя. И меня, — добавила я, поежившись от внезапного страха.

— Ладно, придется придумать что-нибудь другое, — сказал Дэниэл.

Я приготовилась услышать, что наша встреча не состоится.

— Идея! — воскликнул он. — Буду ждать тебя у светофора. Там она меня ни за что не заметит.

— Дэниэл! — возмущенно завопила я. — Как ты можешь?! А впрочем, ладно!

Собираясь, я не могла отделаться от чувства, что кого-то обманываю, и оно пугало и будоражило меня.

Я не обещала Карен, что не буду видеться с Дэниэлом. Вслух не обещала. Но я знала, что она ждет от меня ненависти к Дэниэлу за то, что он сделал с нею. Женская солидарность требовала полного бойкота тем, кто с нами плохо обошелся. Если одну из нас бросал парень, он лишался удовольствия общаться со всеми тремя.

Но, едва заговорив с Дэниэлом, я поняла, как сильно по нему соскучилась. Теперь, когда мы вроде бы снова стали друзьями, я могла без опаски признаться в этом. И в груди у меня сладко ныло, как всегда бывает, когда с кем-нибудь помиришься.

С Дэниэлом весело, а веселья мне в последнее время отчаянно не хватало.

Мне уже опротивело, что мы с Карен и Шарлоттой слоняемся по дому с кислыми физиономиями, почти ничего не едим — возьмем печеньице, откусим уголок, отложим и забудем.

И еще мне действовали на нервы сцены насилия в фильмах, к которым пристрастилась Карен. «Керри», «Грязные выходные» и все остальное в том же роде — о женщинах, идущих на жестокую, кровавую месть.

Шарлотта тоже ужасно деградировала. Мы думали, что с задастым Кристофером Пламмером покончено навсегда, но нет, она, будто назло нам, по сто раз смотрела «Звуки музыки», если только на экране не лились потоки крови, столь полюбившиеся Карен. Мужской крови, разумеется.

Я устала жить в атмосфере вечной скорби. Мне хотелось надеть красное платье и пойти куда-нибудь веселиться.

Но, если честно, я была несправедлива. Мне просто повезло, что мой парень пресытился мною раньше, чем это произошло с Карен и Шарлоттой, а значит, в процессе восстановления я на пару недель опережала их.

Как быстро мы забываем о плохом.

Если вдуматься, всего десять дней назад я, всхлипывая, сидела на диване с пультом дистанционного управления в руке, смотрела тот эпизод из «Терминатора», где он говорит: «Я шел к тебе сквозь время», перематывала назад, смотрела снова, потом опять перематывала и опять смотрела. Затем еще раз перематывала…

Ужас, что с нами делают личные трагедии!

Дэниэл беспокойно ерзал, сидя в своей машине у светофора.

— Не жди, что я буду с тобой разговаривать, — предупредила я, садясь рядом с ним.

Надо признать, что выглядел он вполне привлекательно, хоть и не в моем вкусе.

Слава богу, не в моем.

Вместо строгого костюма, в котором я привыкла его видеть, на нем были потертые джинсы и очень недурной серый свитер.

Очень, очень симпатичный свитерок, подумала я, может, он даст мне его поносить?

И еще: почему я никогда не замечала, какие у него длинные, густые ресницы? Как и серый свитер, они больше пошли бы мне.

Я чувствовала себя несколько неловко. Мы столько времени не виделись вот так просто, сами по себе, что я забыла, как себя при этом вести.

Но, судя по охватившему меня приятному теплу, должно быть, рада его видеть.

— Хочешь за руль? — предложил Дэниэл. Радость моя усилилась.

— А можно? — возбужденно выдохнула я.

Я брала уроки вождения, год назад сдала экзамен на права, хоть машины у меня не было, нет, да она мне и не нужна.

Сделала я это, чтобы прибавить себе уверенности — еще одна попытка научиться получать от жизни удовольствие. Разумеется, ничего у меня не получилось. Но в порядке побочного эффекта я полюбила водить машину. А у Дэниэла машина роскошная — стремительная и сексуальная. Понятия не имею, какой марки — я все-таки женщина. Но самое важное понимаю: выглядит она классно и ездит очень быстро.

Женщинам нравится.

Чтобы позлить Дэниэла, я называла ее «эротомобилем» и «трахтором» и говорила, что девушки встречаются с ним только из-за его тачки.

Итак, мы вылезли, поменялись местами, и он бросил мне ключи.

Я проехала через весь Лондон до дома Дэниэла, и так хорошо мне было только в ту последнюю ночь, когда мы занимались любовью с Гасом.

Хоть и не нарочно, машину я вела как сумасшедшая. Очень много прошло времени с тех пор, как я последний раз была за рулем. Наверно, слишком много.

Я творила чудеса безрассудства — это особенно приятно, когда ведешь мощный автомобиль: с ревом трогала с места на светофорах, так что остальные водители только злобно смотрели мне вслед (Дэниэл сказал, что это называется «поджигать»). Еще я перестраивалась на полной скорости прямо перед другими машинами (по словам Дэниэла, это называлось «подрезать»), а пока мы стояли в пробках, строила глазки и улыбалась мужикам из соседних машин (за что Дэниэл назвал меня «бесстыжей вертихвосткой»).

На первых порах я была слегка шокирована тем, что другие водители свирепо грозили мне кулаками и обзывались, когда я их поджигала и подрезала, но скоро усвоила правила дорожного этикета. Поэтому, когда какой-то тип подрезал меня, я в бешенстве завопила: «Раздолбай!» и попыталась опустить стекло, чтобы подкрепить слова грубыми жестами, но не смогла найти нужную кнопку.

Тип укатил бледный от испуга, и вдруг, будто перед моими глазами рассеялся туман, я увидела себя со стороны, такой, какой сейчас видел меня этот придурок. Я была потрясена: не знала, что могу быть так агрессивна. И, что еще хуже, не знала, что это так приятно.

Я боялась, что Дэниэл на меня рассердится: тот парень вполне мог выйти из машины и поколотить нас. Дорожное бешенство настолько вошло в моду, что люди считают себя просто обязанными впадать в него, находясь за рулем. Как будто деньги, заплаченные за получение водительских прав, потрачены впустую, если хоть раз в неделю, стоя в пробке, не разорвать на себе рубаху в процессе выяснения отношений с соседом по несчастью.

— Извини, Дэниэл, — пробормотала я, нервно косясь на него, но он, оказывается, смеялся.

— Какое у него было лицо, — еле вымолвил он. — Он просто поверить не мог.

Так он смеялся, пока по щекам не побежали слезы, а потом наконец сказал:

— Кстати, кнопка для открывания окон вон там.

Когда мы добрались до улицы, где жил Дэниэл, я поставила машину метрах в двух от бровки тротуара и сказала:

— Спасибо, Дэниэл. Мне уже давно не было так весело.

Водитель я неплохой, а вот ставить автомобиль на стоянку не очень умею.

— На здоровье, — ответил он. — Ты в ней хорошо смотришься. Вы с этой машиной друг другу подходите.

Я покраснела и улыбнулась. Мне было неловко, но вместе с тем я чувствовала себя польщенной.

— Только жаль, что так мало, — посетовала я.

— Ну, если хочешь, — предложил Дэниэл, — в следующие выходные возьму тебя с собой за город, и там, на шоссе, можешь вытворять что душе угодно.

— Ну-у, — неопределенно протянула я. У меня возникло странное ощущение оттого, как он сказал: «возьму тебя с собой» вместо «поедем». Не то чтобы я занервничала… наверно, не просто занервничала.

— Люси…

— Что?

— Ты очень обидишься, если я подгоню машину чуть-чуть… гм… поближе к тротуару?

— Нет. — Мне вдруг очень захотелось улыбнуться ему. — Нет, нисколько.