Ненужная жена. Рецепт любви

Глава 12. Новый год

Ночь я почти не спала. Проваливалась в тяжелую дрему и вскакивала при малейшем шорохе.

Мне казалось, что Господарь зовет меня.

Но не позвал.

Прислуживал ему Рей. Я слышала, как он носил Господарю еду и питье. Затем они долго говорили. Господарь был спокоен, его голос звучал негромко. Рей же напротив, отвечал порывисто, торопливо, волнуясь.

О чем они могли говорить? Наверное, об упыре. Все-таки, господарская это забота, изловить опасного врага.

Под утро, во сне, мне показалось, что Господарь вышел и подозвал Мрака.

Он что-то и псу велел, коротко и властно.

А затем ушел, никого не тревожа и не будя.

Уставшая, крепко уснувшая, я подумала, что это сон.

Но поутру, спустившись вниз, я увидела, что гостя нашего и след простыл.

Господарь только на прощание поставил нам ель, как раз на том месте, где я и хотела. Крепкими мужскими руками чуть отесал ее ствол и надежно воткнул в кадушку, набитую мелкими мокрыми опилками. Сама я провозилась бы долго…

Рэй сгребал щепки и стружки, оставшиеся после установки ели.

Я обошла ее молча кругом, вдыхая хвойный запах.

— Господарь пожелал нам богатого Нового года! — затараторил Рей. Он оставил свою метелку, из кармана вытянул кошель с деньгами и протянул мне. Глаза его сияли.

— Он говорил с тобой? — спросила я, принимая деньги. Кошель был увесистый, тяжелый, плотно набитый. Да, щедр господарь… и лечение, видимо, помогало, коль он остался доволен результатом.

— Да! Расспрашивал, где на меня напал упырь! Будут теперь искать эту зверюгу с собаками! Не бойся, сестрица! Изловят его теперь!

Я вздохнула, прогоняя тяжелые мысли. Что ж, надо выбросить из головы все мысли о Господаре и жить дальше. Надо вообще понять, что дальше делать. Как мне теперь с двумя-то ребятишками выживать?

«Наверное, надо подумать о том, чтоб свое дело открыть. Аптеку устроить, — подумала я. — Вот о чем с Господарем надо было говорить! А не на красоту его пялиться! Ну, теперь-то что жалеть… Теперь Новый год встретить бы, праздники прожить. А после них уж заняться делами!»

Сверху по лестнице с радостным визгом скатилась Лиззи. Глаза ее так и сверкали.

— Ель! — кричала она, хлопая в ладоши. — Настоящая! У нас ель!

Клотильда была прижимиста; она на прошлый Новый год купила несколько веток, ими и не украсишь ничего толком.

Но и совсем не наряжать елку она не могла; считалось, что так она разгневает духов и темных богов. И солнце никогда не заглянет в ее окна…

Но настоящего праздника, с угощением и нарядами, я у нее помню. Сама она наряжалась, верно. И детей наряжала. Вручив каждому по прянику, вытолкала во двор — гулять. Господарской елки на площади ей было достаточно для празднования.

И, разумеется, ни о каких подарках семье и речи не шло.

Или это только меня касалось?..

— Давайте-ка украсим ее, — сказала я нарочито весело. — У нас ведь много всякой всячины!

— И яблоки, и пряники! — весело запрыгала Лиззи.

— И, вероятно, какие-то подарки найдутся под нарядным деревом, — намекнула я.

За праздничной суетой печаль понемногу отступала.

Петух, наклевавшийся чистого отборного зерна, кукарекал весело и громко, на весь лес.

Полная корзинка пряников и яблок перекочевала на пушистые ветки ели.

Разноцветные конфеты из жареного сахара в большинстве своем попали в животы этим двум лакомкам, Лиззи и Рею. Орехи в золоченой фольге сверкали меж свежей зелени.

Своими руками я успела сделать только три крохотных лоскутных куколки. Их одежки были расшиты разноцветными нитями и блестящим бисером. Лиззи они очень нравились; и я нарочно повешала их повыше, чтоб она не стащила их тайком. После праздника пусть играет. Но на праздник пусть висят на елке!

На мордашке Лиззи явственно отразилось разочарование. Хитрюга рассчитывала стащить этих крошечных куколок тотчас же, как мы закончим наряжать елку.

— Ну, не расстраивайся, — весело сказала я. — У меня есть кое-что, что скрасит твою печаль!

И я торжественно вручила Лиззи ее подарок, самодельную куклу, сшитую из обрезков ткани и набитую опилками.

Кукла была тяжеленькая, круглая, толстенькая. Ну, я не великая мастерица. А шить приходилось тайком, ночами, когда я была уже уставшая.

Но Лиззи ей ужасно обрадовалась.

— Какая красавица! — восторженно воскликнула она, приглаживая светлые льняные волосы своей новой игрушки. — Какие румяные щеки! И юбка как у тебя, сестрица!

Лиззи забыла и о елке, и о конфетах, и бросилась в свою комнату, причесывать свою румяную куклу.

Рею я подарила новый пояс, совсем как у взрослого мужчины, из крепкой и надежной кожи. И мальчишка, зардевшись от счастья, тотчас его надел.

— А на гуляния, — с робкой надеждой спросил он, — можно будет пойти? Мы с Господарем дрова накололи, воды я наносил. Купол позже привезут, я помогу его установить. А потом можно?.. Там салюты буду, и танцы с музыкой, и угощение, и подарки от Господаря!

От его слов снова предательски сердце зашлось. Щеки запылали.

Господарь мне дров наколол.

Ну, конечно. Кто я для него? Одинокая травница, которой и помочь некому.

Жалеет он меня.

Только жалость — это не то чувство, которое я от него хотела!

— Конечно, можно, — ответила я, изгоняя все мысли о Господаре из своей головы. Уже в который раз! — Все вместе пойдем.

Глаза Рея просияли.

Вероятно, и этой доброты от меня он не ожидал. Наверное, на праздники его не пускали, заставляли работать… Не сладкая жизнь у мальчишки была!

— Ничего, — ободряюще сказала я. — Жизнь наладится, Рей.

Как рассвело, стеклодувы привезли наш заказ. Выгружали осторожно, ибо купол оказался ужасно большим и тяжелым. Да, у одной меня вряд ли вышло его поднять и установить. Хорошо, что есть Рей! Он-то мне и помог установить купол над цветами.

Я подготовила в теплице местечко для луковок, глубокую лунку, обложенную навозом.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Земля была теплая, словно солнцем нагрета, и влажная.

Вместе с моим и помощниками мы, закутав в шубу, перенесли туда торфяные ящики с двуцветниками. У Клода и его подружек уже были длинные, плотные, толстые стрелки. Снаружи листья в красных прожилках. А внутри, под ними, уже набирали сок стебли с цветами!

Торфяной ящик мы разрезали на куски, чтоб не портить корни, и так посадили цветы. Ни одного ростка не поломали и не повредили, хотя Клод и его подружки отрастили уж очень длинные и крепкие зеленые перья!

Накрыли куполом с превеликой осторожностью. Он тотчас запотел изнутри, по стеклу поползли капли.

— Ну, теперь только расти, краснощекий Клод, — произнесла я, надежнее утрамбовывая навоз вокруг краев купола, чтобы холодный воздух не просочился в тепленькое новое жилище наших двуцветников. — Ты вылечишь много народу, я верю!

— Скоро-скоро, — прокричала Лизи, скача по дорожке к дому, — пройдет Новогодняя ночь, и самая крепкая стужа стихнет! А утром нового года выйдет солнце и станет тепло! Осталось продержаться совсем немного!

— В самую лютую стужу все растения, даже те, что прячутся под снегом, силу набирают, — солидно сказал Рей. — Только самые сильные выживают.

— А те из них, что первые лучи солнца новогоднего увидят, будут самыми сильными, — задумчиво сказала я.

После наших садовых работ в воздухе разлился отчетливый аромат весны.

Нет, правда.

Он был сильнее запахов духов и розового масла. Свежей травой пахло так остро, что голова кружилась, и Мрак, расшалившись, скакал по сугробам и радовался, будто Новый год уже прошел и настала весна.

«А упырь тоже может учуять, — вдруг подумала я. — Мало ли, зачем он тут ходит? Мрак, конечно, защитник. Но собаку жаль. Чего его зря калечить? Уж лучше не пускать чудовище сюда вообще!»

Теплицу мы со всех сторон облили серебряной водой еще раз, превратив ее в ледяной толстостенный дом. А перед воротами и на тропинке я насыпала столько соли, что снег стаял.

«Вот и пусть попробует пролезть теперь!» — подумала я.

В поселок пошли, когда уже начало темнеть. Музыка и праздничный шум был слышен издалека.

Мрак остался стеречь наши угодья, с удовольствием бегая по снегу.

А сами мы решили разодеться в лучшие свои одежды, чтоб быть уж не хуже всех на празднике!

Лиззи надела новую юбку темно-оливкового цвета с вышитыми на ней мелкими розочками, свои новые сапожки, ну, и губы накрасила. Кокетка…

Рей подпоясал новую шубейку дареным поясом, приосанился.

Теперь он был не сиротой, не побирушкой с улицы, из подворотни. Теперь он был с семьей. И гордость его так и распирала.

Не только оттого, что его отмыли, полечили и переодели в чистое. Но и потому, что он кому-то пригодился. Ощутил свою ценность. Почувствовал себя человеком, а не бледной тенью, которую заставляли таскать тяжести за сухую корку хлеба.

Я тоже надела красивую юбку, которую вышивала долго, пару недель. И волосы сплела в косы. И губы подкрасила, ох ладно. Ради праздника.

— Сестрица, ты б серьги господаревы надела! — подсказала Лиззи, когда мы собирались.

Я покраснела.

— Да зачем. Замуж я не особо хочу. Так что это лишнее.

— Так чтоб удачу привлечь! Замуж не хочешь, так удача-то нам нужна? А подарок — это всегда от удачи зависит, что в узелке попадется! Надевай!

Я спорить не стала.

Вынула серьги из коробочки и надела, к зеркалу подошла.

Тайком я на них смотрела, что уж скрывать.

Мне нравились и филигранные узоры из переплетенных серебряных завитков, и поблескивающий голубой камешек. Похоже, топаз?

И мне они шли.

Тяжелые и богатые.

— Ах, красота какая! — всплеснула руками Лиззи, увидев меня в господаревых серьгах. — Когда вырасту, у меня такие обязательно будут!

***

По дороге в поселок мы дважды встретили господаревых слуг верхами, с собаками.

Они рыскали по окрестности, и я точно знала, зачем; искали упыря. Вроде как гуляют, развлекаются. А на самом деле охоту ведут на самого страшного зверя.

К нашей усадьбе поехали, вокруг дома моего кружить. Ну, с такой защитой и не страшно ни за Клода, ни за Мрака!

От этой мысли мы с Реем помчались на гуляния быстрее и веселее, таща за собой санки с Лиззи.

Лиззи была воодушевлена и даже попискивала от счастья.

Пожалуй, на таком широком празднике она была впервые.

Поселок весь был расцвечен новогодними фонарями, в каждом окне горел праздничный свет. Ни дать, ни взять — картинка.

Лиззи нравилось все: и немудреное угощение, что раздавали слуги господаревы, и пляшущие ряженые в масках козлов, медведей, шутов. И салюты, которые золотыми огненными реками взлетали в темнеющее небо и распускались там алыми цветами.

Люди смотрели в чернеющее небо и ахали от восторга. Салют тоже был им в диковинку.

Говорят, Господарь привез его из далеких стран.

Елка на площади, вся в фонарях, горящих золотым светом, была видна из каждого уголка поселка.

Под ней танцевал весь поселок. Гудели трубы и били барабаны.

Рядом была залита горка, сбитая из снежных блоков. С визгом и криками с нее слетали на санках и ребятишки, и молодые парочки.

В торговых палатках за умеренную плату наливали чарочку и давали заесть пирогом.

Снова раздавали подарки господаревы, щедрее прежних.

Я взять постеснялась; а Лиззи зато набрала целых три штуки.

— Сестрица, — весело и лукаво сказала она, — от судьбы-то не убежишь! Что ж не берешь подарок? Снова боишься серьги вытащить?

— Не хочу просто, — ответила я. Лиззи покачала головой:

— Подарка не хочешь? — недоверчиво произнесла она. — На праздник пришла, и не хочешь? Не бывает такого!

«От Господаря не хочу!» — чуть было не выкрикнула я, но вовремя сдержалась.

— Ну, не взяла сама, так я тебе отдам свой, — сказала Лиззи и всунула мне в руки узелок.

— Ах ты, хитрюга! — рассмеялась я. — Ну, беги, с Реем с горки покатайся!

Ребятишки радостно помчались к горке. И только тогда я осмелилась развязать господарев узелок с подарком с предсказанием.

Сердце мое колотилось, как бешеное, когда я распустила ткань. Потому что, наверное, я знала, что там найду.

Тяжелое и красивое золотое кольцо. И пара конфет в яркой золоченой обертке.

— Вот как, женушка? После родов обсохнуть не успела, а уж за другого замуж собираешься?!

***

Я даже вскрикнула от неожиданности и отшатнулась.

Тот, кого я так боялась, тот, с кем и видеться-то не желала, стоял передо мной!

Жан, разряженный в пух и прах, красивый, порочный и жестокий.

Его одежда была еще более красивой и дорогой. Казалось, он сам блестит, как новогодняя елка. Кажется, он даже похорошел. На жирных-то харчах у новой богатой невесты…

— Надо же, как расцвела, — произнес он медленно, словно в полусне. — Округлилась… уже не тощие мослы, уже есть, за что подержаться. Это твой Клод тебя так натискал, что титьки появились?

— Не твое дело, мерзавец! — выдохнула я. От отвращения меня даже замутило. Что за липкий язык у него! Ничуть не лучше, чем у Клотильды!

— Это он тебя замуж зовет? Чье это кольцо? — резко выкрикнул Жан, шагнув ко мне.

Я безотчетным движением спрятала узелок с подарком за спину. Кольцо трясущимися руками натянула на палец и изо всех сил сжала кулак, чтоб не отнял его Жан.

— Господарев дар! — выкрикнула я, пятясь от мужа. — Ни за кого я не собираюсь замуж! В узелке попалось!

Жан осклабился, довольный.

— Это хорошо, — с удовлетворением произнес он. — Ты мне принадлежишь! Как и все твое добро…

— Да зачем тебе я? Чего прицепился? — искренне возмутилась я. — Нечего с меня взять! Мать твоя выкинула меня, смерти мне желала! Чего теперь ходишь, меня тревожишь? Считай, я умерла! Иди своей дорогой!

Жан приблизился вплотную.

Его синие глаза сияли, как звезды, слишком странно и слишком… не по-человечески, что ли?

— О, я уйду, — сказал он с улыбкой, рассматривая меня почти дружелюбно. С любопытством, словно видел впервые. — Я с удовольствием уйду, и оставлю тебя в покое, если ты отдашь мне то, что взяла.

— Я? Взяла? — изумилась я. — Ничего я не трогала…

Жан переменился в лице.

— Не смей мне врать! — рявкнул он, вцепившись в ворот моей шубки. Его ненастоящую ласковость как ветром сдуло. — Я знаю, я чувствую… Как ты умудрилась сделать-то это, полудохлая тварь! Мать говорила, что ты и не дышала порой, совсем уж окочурилась! Как ты умудрилась ее обворовать?!

— Да ты в своем уме?! — прокричала я, отпихнув от себя Жана, который стал уж совсем жутким. — Именно — чуть совсем не окочурилась у вас! Что я могла стащить, когда уже с ангелами разговаривала?

— Отда-а-ай, — страшным тягучим голосом наркомана, которого корежит и ломает, произнес Жан. — Это ведь не твое. Отдашь — и я навсегда уйду. Ни на шаг не приближусь. Сможешь даже дальше путаться со своим Клодом!

— Я итак смогу! — яростно выдохнула я. — Господарь нас с тобой разведет своей волей, и ничего ты не сделаешь!

— Защитничка в лице Господаря приобрела, да? Спала с ним, с увечным, стерва тощая? — Жан усмехнулся. — Только ты особо-то ни на что не рассчитывай. Господарь птица важная. То, что он выдрал тебя разок, ничего не значит. Все равно что собаку по холке потрепал. Забудет завтра.

— Я ему не любовница! — выдохнула я. — Я лекарь его! Он мне жизнью обязан, и этого он не забывает!

— Ах, вот оно что… Так точно, то, что мне нужно, у тебя хранится. Отдавай, — снова произнес Жан странным, тягучим, завораживающим голосом. И я поняла, о чем он! О двуцветниках!

«Но ему они зачем? Продать? — мелькнуло в моей голове. — И почему Господарю не жалуется на кражу? Не потому ли, что сами они утащили их у кого? Или на черное дело хотели употребить? Двуцветники-то ядовиты. Яд из них и Клотильда добыть сможет!»

— Нет у меня ничего твоего! — я решила стоять до конца. Ну, не отдавать же Клода в их нечестные руки?! — И к дому моему не смей приближаться! Ничего там тебе не принадлежит! Все мое, все я сама заработала, сама построила! Ты и пальцем не шевельнул, чтоб что-то улучшить!

Жан даже лицом почернел.

— Приду и дом твой по кирпичику разберу! — прорычал он.

— Права не имеешь, — отрезала я. — Я на тебя господареву собаку натравлю.

— Ах, так вот чей это пес…

— Что, встречался уже с Мраком?!

Жан как-то странно дернулся, отпрянул, словно я коснулась болезненного места на его теле.

— Так это ты его ранил?! А он тебя погрыз?

Жан ничего не ответил. Только смотрел на меня с лютой ненавистью.

— Эй, ты! Проходимец! Чего к женщине пристал? Кто таков будешь?

Грозный голос порвал душный кокон страха, в который заключил меня Жан.

Я встряхнулась, словно избавляясь от дурного сна, услышала снова звуки праздника и грозный стук копыт. То верхом к нам приближался господарев слуга.

— Ты кто такой, мерзавец?!

Жан взвизгнул совсем как Клотильда, которую пороли. И, подпрыгнув, ловко и юрко исчез, удрал, словно это его кнутом огладили.

— Травница? Опять ты? Что ж за талант у тебя такой, в неприятности попадать!

Слуга господарев подъехал ко мне, спешился. И я увидела, что это тот самый высокомерный красавчик, что из преданности Господарю отведал яда.

— Ну, и кто это таков был? — с улыбкой разглядывая меня, произнес он.

— Муж мой, — еле переведя дух, ответила я.

— А! Это тот, которого якобы дома нет, — кивнул головой красавчик. — Ну, у матери он точно не живет, мы там все перевернули. Где ж он прячется?

— У новой невесты, верно, — тихо ответила я.

— Невеста? — с усмешкой протянул красавчик, рассматривая меня с любопытством. — Шустрый какой! Какая ж ему невеста, если ты есть? И развода он как будто бы не хочет?

— Так он добра моего хочет. Ему лучше меня со свету сжить, чем отпустить. Совсем-то с голой жопой являться свататься как-то неудобно.

Красавчик расхохотался.

— А ты дерзкая, травница! — весело сказал он, отсмеявшись. — Колючая. Слово поперек тебе не скажи! Жена-то ты точно строптивая.

— Не нравлюсь — мимо проходи, — нагрубила я. — Замуж я к тебе не набиваюсь.

— Так может, я позову? Пойдешь? — весело спросил он.

Я глянула в его красивое лицо, мотнула головой.

— Не пойду, — сказала, как отрезала.

— Ох ты, как круто! А чего так?

— Глупый, — ответила я. — Яд всякий в рот тащишь.

— Так то ж ради Господаря.

— А если детки уродами от того яда родятся? — язвительно парировала я. — Что тогда? Или может, совсем ничего не родится? Потому что тычинка твоя от яда увянет? Об этом ты подумал? Зачем мне такой муж?

— Ах ты, ведьма языкастая!

Несмотря на грубое слово, господарев слуга хохотал, как безумный. Слезы градом катились из его глаз, он на мои колкие намеки не обиделся. Самоуверенный…

— Ох, и язва! — повторил красавчик, отсмеявшись. — Ты за тычинки не переживай, травница. Все там в порядке. Главное, чтоб ты детей родить могла.

— А если не смогу, то что? На мороз выгонишь?

— Ох, колючка! Да никуда не выгоню. Приемная ж девчонка у тебя есть. Ее вырастим.

— А ты уже все решил за меня?! — возмутилась я.

— А кто ж решать должен, если не мужчина? — весело сказал он.

— Это ты сначала женись, а потом решай и командуй! — сердито ответила я. Ну, в точности как Лиззи!

— Так вот я и спрашиваю, — произнес он уже серьезнее, подступая ко мне ближе, вплотную. — Пойдешь за меня?

Я так и остолбенела.

— Ты не шутишь, что ли?

— Зачем в таких делах шутки шутить, — тряхнул он головой.

— Но… зачем…— я была так ошеломлена, что даже не смогла сформулировать вопрос.

С чего вдруг такие серьезные предложения?! Он видит меня второй раз в жизни!

— Ты женщина видная, — вдруг огорошил он меня. — Красивая, статная. Не бездельница, и руки золотые у тебя, травница. Ну, немного худовата, так эта болезнь лечится пирогами, — он усмехнулся. — Я тебя еще тогда приметил. Больно уж смела. Серьезная, не потаскуха какая. И сердцем добра. Хорошей подругой будешь.

Я и ответить ничего не могла.

Красавец рассматривал меня пристально, а я ртом воздух хватала. И слов не находила, чтоб ответить ему.

— Вот и сейчас молчишь, — продолжил он, поглаживая коня, — а другая б давно кокетничать начала, глазки строить да подарки выпрашивать. Странная ты; необычная, чужая какая-то. Но это мне нравится. В тебе достоинства больше, чем в Господарыне самой.

— Господарыня! — при звуке этого титула мою оторопь как рукой сняло. — А что за человек она такой?! Мужа и господина травить?!

Мужчина пожал плечами.

— Стервь красивая, — сказа он наконец грубо и зло. — Одному небу известно, отчего Господарь не велел ее по-тихому в башне повесить. Ну, вот пока молчит. Размышляет, верно, что сделать с нею.

— Так это она травила?

— Больше некому. За всеми проследили. Всех ее людей верных проверили. Все с готовностью брали письмо, которое она написала. Никто подвоха не ожидал.

Тут он спохватился, стал строгим.

— Только ты не болтай налево и направо об этом, — велел он. — Знаю я, ты не из болтливых. Тайна Господарева дальше твоего дома не ушла. Вот и впредь молчи.

Раздался оглушительный свист, веселый, разбойничий, и слуга господарев прекратил меня гипнотизировать взглядом.

— Ну, пора мне, — он встряхнулся, быстро вскочил в седло. — Господарь зовет.

— Он тоже на празднике? — произнесла я, а у самой сердце зашлось.

— Ну, конечно. Чего в душном доме сидеть, — ответил красавец, разворачивая всхрапывающего коня к площади. — Господарь тоже хочет повеселиться, погулять. Ну, бывай, травница! Над предложением моим подумай!

И ускакал.

А я осталась, оглушенная словами о Господаре.

Что ж за напасть такая?

Что происходит со мной? Одного звука его голоса, его свист, его светлый взгляд тянут меня к нему, словно на веревке. И нет сил освободиться от наваждения.

Да и не хочется…

…Господарь был ряжен в медведя, с огромной тяжелой шкурой на плечах, с медвежьей головой поверх своей шапки.

Верного слугу он приветствовал кивком головы.

— С кем это ты там, — спросил спокойно.

— Травница наша, Господарь, — весело ответил слуга, натягивая поводья и останавливая горячего скакуна рядом с конем Господаря. — Тоже на гуляния вышла.

Господарь не ответил. Только его светлые глаза блеснули ярче, когда он посмотрел в сторону Бьянки.

За пазухой у него была бумага о разводе девушки с Жаном, подписанная им.

Дело было обычное, неспешное. Но отчего-то Господарь хотел преподнести этой женщине эту грамоту как раз на Новый год. Роскошный подарок, как ни верти.

— Развел бы ты ее скорее, Господарь, — вдруг попросил красавец-слуга, и Господарь с удивлением глянул на него.

— Мужа ее жду, — отчего-то солгал он, хотя рука сквозь одежду невольно попыталась нащупать грамоту. Можно было сейчас же ее отдать, чтоб слуга отвез ее Бьянке, и дело с концом. Но что-то Господаря удержало от этого шага. Словно чутье какое-то. — Вернется, что скажет в свое оправдание.

— Не придет он к тебе, Господарь, — мотнул головой слуга.

— Отчего так?

— Никуда он не уезжал, — ответил слуга. — Только что я его видел. Снова к жене своей приставал, со злобой да с кулаками. А меня услыхал — сбежал, словно что дурное задумал. Или уже сделал.

— Прячется, значит, — нахмурился Господарь. — И что, — вдруг отчего-то спросил он, — хорош он собой?

Слуга пожал плечами.

— Очень хорош. Гладкий и смазливый петух, — ответил он. — Одет не хуже тебя, Господарь. Богато. Не сравнить с тем, в чем жена его ходит. Сам с лица красив. Холеный, сытый. Бед явно не знает.

— Красота всего не решает, — задумчиво протянул Господарь, вспоминая слова Бьянки. — Это не главное…

— Какая ж красота заменит надежность, заботу и порядочность? — фыркнул слуга. — Разведи ее, Господарь! Освободи!

— Тебе зачем? — удивленно взглянул на него Господарь.

— Женюсь на ней, — бесхитростно ответил слуга.

— О как, — изумился Господарь. И грамоту поглубже под одежду спрятал. — Ты когда ж решился?

— Да чего решать, — серьезно ответил слуга. — Хорошая женщина. Строгая. Одна живет, а никого к себе не водит. Не блудит, глазки кому попало не строит.

— Да-а, — процедил Господарь, припоминая отказ Бьянки. — Однако, дети у нее. Еще один приемыш прибился.

— Что ж с того, — легко ответил слуга. — Приемыши? Пусть будут. Если она к ним добра и заботлива, то и родным детям хорошей матерью будет. Да верной подругой мужу. А руки у нее золотые. И сама не пропадет, и семье не даст пропасть. И мужа и поддержит, и вылечит, и примет всякого, если полюбит.

— Верно, — вздохнул Господарь.

Лиззи и Рей, накатавшись с горки, наевшись пряников и конфет из господарских подарков, прибежали ко мне, все в снегу, с красными пылающими щеками.

— Сейчас будет костер! Костер! — тараторили они по очереди.

Тоже варварский, языческий обряд.

Каждый горожанин вносил в общую кучу хотя б одну хворостину.

Куча вес росла, господаревы слуги ее укладывали поплотнее.

Положили и мы с Лиззи и Реем.

Мороз все крепчал.

Это было последнее испытание года, сурового седого старика, чье время истекло.

Я прижала к себе и Лиззи, и Рея, чтоб втроем нам теплее и легче было пережить последнее испытание.

Площадь гудела, ожидая огня и света.

Высокий человек в медвежьей шкуре подошел к горе хвороста с зажжённым факелом, и я почувствовала, как мое сердце дрогнуло.

— Господарь, — прошептала я, думая, что меня никто не услышит. — Его я в любом обличье узнаю…

Но мое тихое слово тотчас подхватили люди, окружавшие меня.

— Господарь, Господарь! — кричали они радостно. И Господарь махнул им рукой, приветствуя.

Площадь, полная народа, радостно взвыла. Еще бы! Большой Костер разжигал нам разжигал сам Господарь! Добрый знак!

Факел ткнулся в черный сухой хворост, веселое пламя с гудением облизнуло бок кучи хвороста и алым лентами рвануло в небо.

И было в этом зрелище что-то завораживающее, что-то могучее и волшебное.

Люди в ожидании чуда смотрели в небо. И оно случилось.

То ли отблеск нашего костра, то ли ранняя заря нового года проблеснула алым на одиноком крохотным облачке на темном зимнем небе.

Люди закричали, обрадовались. Они верили, что призвали дух весны своими песнями, танцами и горячим костром.

— Целуй, целуй, целуй! — в едином порыве вопила вся площадь. А я стояла растерянная, оглушенная, потому что соседи вокруг меня расступились, и я стояла одна. Как раз под этим алеющим облачком.

И ко мне через толпу пробирался красавец-господарев слуга, чтоб завершить красивый ритуал поцелуем. Весна ведь означает еще и рождение любви, не так ли?

Он добрался на удивление быстро и сгреб меня в охапку.

Лиззи в полном восторге скакала, хлопая в ладоши. Рей смущенно отводил взгляд.

А я перепугано смотрела в красивое смеющееся лицо мужчины и упиралась, как могла.

— Не надо, — пискнула я. Сердце мое бешено колотилось. Краешком глаза я успела заметить, что Господарь стоит неподвижно и смотрит прямо на нас.

Узнал он меня?! Не узнал?! Отчего-то не хотелось, чтоб он видел, как меня целует другой. Даже если и в шутку. Даже если и не по моей воле.

— Как это не надо, — рассмеялся красавец. — А то весна не на станет!

И он припал к моим губам.

Мороз был крепок, а губы его горячи.

И пламя как будто бы взметнулось еще выше, разрываясь шелковыми яркими платками в черноте ночи.

А Господарь, разумеется, узнал.

И ревность вдруг таким же обжигающим ярким пламенем облизнула и его сердце...