Ненужная жена. Рецепт любви

Глава 15. Господаревы заботы

В мой дом Господарь меня внес на руках.

Лиззи и наша помощница были во флигеле, перебирали высушенные травы.

Рей остался с господарскими слугами.

В доме было непривычно тихо. И удивительно светло, будто настежь были распахнуты все окна и солнце светит через крышу.

Влад внес меня на руках в мою комнату. Усадил на постель.

Затем ко мне обернулся, тревожно заглянул в глаза.

— Ну, чего ты, милая? Что такое, голубка? Так сильно испугалась? — произнес он. Чуть шевельнув плечами, скинул к ногам свой тяжелый плащ, рванул ремни наручей, освобождая руки.

В умывальном тазике сполоснул руки, лицо, чтоб ненароком на коже не остались брызги крови упыря. После ко мне подошел, руку на плечо положил.

Меня била нескончаемая крупная дрожь.

Я никак не могла взять себя в руки. Разум кипел.

Впервые за все время моего попаданства я ощутила всю чужеродность и всю безжалостность этого мира. Могли убить! Могли убить! Да что там убить — могли обратить в монстра. Против моей воли. В злобную марионетку, которая подчинялась бы чужому злому умыслу!

…И ничего с этим я поделать уже не смогла бы…

Чтоб разжать мои пальцы, намертво сжавшиеся на ручке корзины, Владу потребовалось усилие. Я сама никак руку разжать не могла. Так напугалась.

— Ну, чего ты, травница! — шептал он, отгибая по одному пальцу. — Такая храбрая была, и вдруг так струхнула.

— Ничего страшнее в жизни не видела, — тихо ответила я. — Это же не люди. Убить меня хотели…

Он рассмеялся, стаскивая с меня шубу, попутно осматривая мои руки, плечи, шею.

— Так они и раньше тебя убить хотели, — напомнил он. — А как выглядят душегубы, не все ли равно? Дело-то они задумывают одинаково мерзкое. Ну, вроде, цела. Не тронули они тебя, не оцарапали. Уже хорошо.

Его пальцы чуть сжимались на моем теле, а я вздрагивала, всхлипывая, ожидая от каждого прикосновения чего-то страшного. А он все поглаживал, словно успокаивал, и я чувствовала, как медленно расслабляются сведенные нервным спазмом мышцы.

— А тебя? — вдруг быстро спросила я. — Не куснул?! Не тронул ведь?!

Мысль о том, что Жан мог поранить Влада и заразить его, напугала меня еще силнее.

Я готова была подскочить и… бежать прочь, чтоб не видеть, как Влад обращается в чудовище? Бежать за лекарством?!

— У меня лекарство есть! — напомнила я, подскочив. Но тотчас снова шлепнулась на кровать. Ноги не держали, тряслись.

— Да можно каленым железом прижечь, — ответил Влад спокойно. — Главное сразу найти и приложить. Не переживай.

Он заметил ужас в моих глазах. Понял, чего я боюсь.

Хмыкнул, поднялся. Глядя мне прямо в глаза, расстегнул длинный манжет своей верхней одежды, руку мне показал.

— Чисто, — спокойно ответил он. — Не бойся, Бьянка. Это ведь не первый упырь, что пытается меня ранить. Я с ними давно знаком, и в монстра еще не обратился.

Он преувеличенно неторопливо расстегнул пуговицы, стащил с плеч зимнюю, подбитую мехом куртку, затем через голову, взъерошив черные волосы, стянул белую сорочку, обнажившись по пояс.

— Смотри, — произнес он, раскинув руки, поворачиваясь так, чтоб я его всего осмотрела. — Нет укусов. Нет меток упыря. Не бойся.

А я сидела, затихнув. Во все глаза смотрела.

Потому что под рубашкой Влад тоже был красив.

Широкоплечий, с сильной спиной, с мощной грудью.

Силой веяло от каждого его движения. Под кожей мускулы перекатывались. Каждая мышца очерчена. Он очень гармонично сложен.

А на коже белым пятнами, мелкими и побольше, рассыпаны ожоги. На руках, на спине. Пара на боку.

Видно, кусали его тоже не раз…

И каждый раз вместо милосердного двуцветника лекарство было одно. Каленое железо, которым выжигали яд. Глубоко и сильно. Так, что шрамы были ямками, нарушающими гармоничную игру его мышц.

— Видишь? Нет свежего укуса. Не бойся меня. Я не хочу, чтоб ты меня боялась.

Поддавшись порыву, я вдруг подскочила. Прижалась, трепеща, к его спине. Крепко обхватила его руками и несколько раз с жаром поцеловала белое неровное пятно старого ожога.

— Я не тебя боюсь, — глухо ответила я, прижавшись щекой к нему крепко-крепко. — Я боюсь, что с тобой что-то недоброе случится! Не хочу этого… не вынесу!

Он осторожно разнял мои руки, обхватившие его, обернулся ко мне.

Его светлые глаза были почти черны от расширившихся зрачков.

— Почему ты так смотришь, Господарь? — прошептала я.

— Почему мужчины как-то особенно смотрят на красивых женщин?.. — тихо ответил он.

Он не закрывал мне теперь глаза ладонью.

Теперь-то ему скрывать было нечего, и нечего стыдиться.

Губы у него были мягкие, без царапающих сухих трещин, а поцелуй — все такой же сладкий и нежный, как и раньше.

Прежде, чем я поняла, что происходит, мы уже лежали в постели, тесно обнявшись, переплетая пальцы и жадно ласкаясь друг к другу.

Мысль, что мы могли потерять друг друга, что я могла не достаться ему, а он —мне, разогревала сердце еще сильнее. И я льнула к Владу со всей страстью, что была мне отпущена.

«Завтра подумаю о приличиях, — с каким-то бесшабашным отчаянным весельем подумала я. — А сегодня будь, что будет!»

Его сильное тело было приятно тяжелым, гладкая кожа — теплой.

Он распустил мои волосы, растрепал косы, зарылся в них руками. А сам целовал и целовал меня, неистово, жадно и горячо. Так, будто и его сердца коснулся страх потерять меня.

Моя грудь под одеждой была прохладная, а его голодные губы — обжигающе горячими.

Так долго меня никто не целовал; никогда. Ни в том мире, ни в этом.

Жан был скуп на ласку, а Господарь не мог насытиться лаской льнущего к нему женского тела.

Изгладил всю, исцеловал, отогрел ладонью мой животик.

Рука его скользнула по моему бедру, крепко сжались его пальцы. И я чуть не захлебнулась от вдруг накатившего стыда и волнительного предвкушения.

Сейчас…

Когда он избавился от остатков одежды, я не заметила.

Перед глазами все плыло. Только сверканье серебряных глаз меня слепило.

Я с силой привлекла Влада к себе, запустила пальцы в его черные шелковые волосы и стоном ответила на его самую смелую, самую сладкую ласку.

Он овладел мной, и я вздрагивала от ощущения его в себе.

Жарко, сильно и полно. До полного удовлетворения. До растворения в блаженстве. До единения, к которому мы оба стремились.

Он завладел не только моим телом — всем моим существом.

Выпил все мое дыхание и спалил мою душу в огне своей яростной страсти.

Властный и сильный. Жесткий, неумолимый, и вместе с тем нежный.

Он не позволял мне молчать.

Стоило мне стихнуть, как его ладони крепче обнимали мои бедра, и он терзал мое тело самой сладкой пыткой до криков, до безумия, до невероятного наслаждения, после которого хоть смерть.

Жадный до любви, он не сразу унялся.

Видно, действительно долго жил один, необласканный, нелюбимый. Замёрзший в своих странных, жестоких отношениях…

Уставшую, изнемогшую, он взял меня еще раз. Почти тотчас после первого раза, уложив на живот.

Он прижимался ко мне, лицом зарывался в волосы, вдыхая горячий запах моего тела. Ласкался всей кожей, мягко и сильно двигаясь. Целовал спину, в хищной страсти покусывал плечи, крепко целовал в шею, губами считая пульс. Прислушивался к моим жалобным стонам. И продолжал любить, удерживая под собой мое изнемогшее, дрожащее тело.

Покорял и терзал снова и снова, вознося на вершину блаженства.

И замирал вместе со мною, ослепленный жгучим и прекрасным наслаждением.

Навалившись всем телом на меня, почти скрыв под собой, он молча пережидал последние отзвуки его страсти, ослепительной и прекрасной, и я молчала вместе с ним.

— Отогрелся, Господарь? — тихо произнесла я, когда пульс в висках перестал оглушат меня своим грохотом. Из глаз почему-то текли слезы, чертя горячую полосу на носу. Но я не смела и звуком выдать своего плача.

— Я люблю тебя, Бьянка, — ответил он, уткнувшись лицом в мой затылок. — Такую теплую и простую женщину. Люблю. Только сейчас понял, какая она, любовь. Только сейчас ощутил, как это, когда и тебя в ответ любят.

Я вздрогнула, а его руки нежно сжались на моем теле.

— Дом скоро построю, — сказал он. — Тогда тебя к себе возьму.

— А как же мой дом? — спросила я. — Двуцветники?

Он усмехнулся.

— Так ты не представляешь, что это — господарское жилье. Двор будет большой, как раз до твоей усадьбы. Я и строиться-то начал так близко, чтоб тебе удобнее было за двуцветниками твоими ходить. Все будет, только погоди!

— А жена твоя?..

Влад нахмурился.

А с меня вдруг слетел блаженный покой. Я в ужасе распахнула глаза припоминая слова Жана.

— Жан сказал, что это она…

— Я слышал, что он сказал, — глухо ответил Влад и крепче прижал меня к себе. — Не думай о том. Это уж моя забота — все исправить.

— Да человек ли она, — вскричала я, стараясь освободиться из его объятий. — Если такую страшную заразу хотела выпустить?! А если выпустила?

Влад только посмеивался над моими страхами.

— Человек, человек, — сказал он уверенно. — Кто ж, если не человек? Баба, как есть баба. Только подлая да злобная.

— Жан сказал — не справится с ней человек! — настаивала я.

Тут Влад просто в голос расхохотался.

— Это оттого, что он ее боялся, — пояснил он, отсмеявшись. — Небось, кольцо это с пальца со своего сняла. По краю ходила. Знала, что с ней будет, если немного передержит, отогреет своим телом, и все равно носила. Оттого он и принял без опаски перстенек. Думал, простая побрякушка. Не заподозрил подвоха. А она его, как раскормленного карася, приманила и подсекла. Опасность всегда ее заводила; это как остро отточенное лезвие. Ведешь по коже и не знаешь, порежет или нет. Стоит чуть сильнее нажать — и брызнет кровь. Вот что она любила. Вкус опасности.

— Где ж взяла это кольцо?

— Ясно где; выкрала из башни. Такие вещи не валяются на дороге. Ими не торгуют на базаре. Они лежат в сундуке, под замком.

— Как же добыла?

Влад вздохнул.

— Подкупила кого. Выкрала. Ох, и отчаянная баба!

Влад нахмурился.

— Ты вот упыря напугалась, — сказал он. — А настоящее чудовище это такие, как она. Альба. В голове мрак, сердце мертво и холодно. Не растопить ничем.

— Как же ты любил ее?!

Влад помолчал, раздумывая.

— За это и любил, — ответил он, наконец. — За дерзость, за смелость. Думал, подруга верная будет. Отчаянная, никого не боящаяся. Только подруги из нее тоже не вышло бы. Сердца нет. Она живет и принадлежит только своей семье. Только их планами, мыслями и идеями существует. Только себя и может любить. Не думай о ней; с ней тоже решу.

Он глянул в мое лицо, любовно пригладил светлые волосы.

Но что задумал сделать с ней, не сказал.

И я не поняла; то ли подстеречь ее хотел, чтоб как можно больше грехов ее приметить, то ли жалел все же…

***

Жана и Клотильду кинули в крепкий сарай, надев колодки, чтоб те не кусались. Связали покрепче и оставили до приезда Господаря. Прежде, чем спалить на площади, он хотел допросить их лично.

Упыри — племя живучее. Господарь явился только к ночи, когда похолодало. Любой другой человек давно бы замерз насмерть, целый день да без движения. А эти только злобно глазами хлопали, когда он вошел, да бошками ворочали, зажатыми в деревянной колодке.

— Что, огулял уже мою бабу? — прохрипел Жан злобно, старясь из своего незавидного положения высокомернее глянуть на Господаря, пока тот устраивается на принесенном ему сидении, подбирает полы плаща. — Огуля-ял, чую. Запахом ее пропах…

И заскрипел обломанными зубами, застонал, забился в лютой муке.

— Да, Бьянка сладко пахнет. Сладкая женщина. Теплая. Так надо было самому за женой-то ухаживать, чтоб другим не приходилось, — спокойно заметил Господарь, поправив островерхую шапку, отороченную черными соболями.

— То же самое и о тебе могу сказать, — осклабился Жан. — Сам-то тоже за женой не досмотрел? А?!

Господарь и ухом не повел.

— Ну, уж ты-то такую строптивую кобылку вряд ли мог оседлать. Не по тебе кобылица, — ответил он. — Слабоват ты. Да и трусоват.

Жан снова скрипнул зубами, рванулся яростно. Только железо о дерево загремело.

— Зачем пришел? — прохрипел он. — Мучить, пытать? Глумиться? Жену отнял, смеяться станешь?

— Ну, жену-то ты сам, положим, выгнал, — беспечно ответил Господарь. — Тут на меня не надо пенять. Про то, кто тебя оборотил, тоже знаю. Господарыня тебя подловила, на твоей жадности и трусости.

— Чего тогда надо?! Сожги уже, и дело с концом!

— Так спешишь умереть? Я думал, перед смертью каждый миг дорог.

— Душу пришел травить?

— Интересно как… У тебя, говоришь, душа есть?

Жан сверкнул злобно глазами.

— Все ж живое существо! — сердито ответил он. — Дышу, думаю.

— Ну, так облегчи свою душу-то перед смертью. Расскажи, зачем вы все это с Господарыней затеяли. Сколько людей покусал, кого. И чем она тебя держала, что ее ты не тронул.

Жан снова застонал, словно теперь страдал от своей глупости и жадности.

— Замуж обещалась, — глухо ответил он. — Да меня Господарем сделать.

Влад усмехнулся.

— Ну, это не мешало бы тебе и ее обратить. Почему нет?

Жан задумался.

— Ты вот сказал, — глухо произнес он, — что жена моя теплая.

— Теплая, — подтвердил Влад. — Как весна душистая.

— А от твоей холодом веет, как со старого погоста, — зло ответил Жан. — Смотрит в глаза, а ты слышишь, как демоны хохочут. То ли безумна, то ли одержима. Словно врагов от нее отгоняют, оберегают. Вот и думаешь, а не стоит ли за ней силы большей, чем ты есть. Неужто не видел?

Влад качнул головой.

— Не видел, — ответил он спокойно. — При мне-то она глаз поднять не смела. Ну, это ясно. Побоялся ты ее. А ты-то зачем ей понадобился? Упырь?

Жан усмехнулся.

— Душу предлагаешь облегчить? Что ж, скажу я. Мальчишку надо было извести. Найти и прикончить.

— Что за мальчишка? — Влад прищурился, но в глазах его уже прятался смех. — И отчего ты, почему убийцу не наняла?

— Убийца ошибется, а я — никогда, — зло поцедил Жан. — По запаху… по запаху шел. Его нашел.

— Так что за мальчишка? — уже нетерпеливее произнес Влад.

— Тот, что теперь у жены моей, Эльжбеты, ошивается.

— Бьянкой ее теперь зовут, — поправил Влад.

— Да как хочешь назови! — прокричал Жан, неистово дергаясь, словно снова пытаясь вырваться из колодок. — Только он укушен! Мной укушен! Растишь ты упыря у себя под носом и не видишь!

Влад плечами пожал.

— Но она вылечила его, — ответил он. — Думаю, ты и сам знаешь. А слова твои — это от злости. Только злость твоя бессильная.

Жан осклабился, оскалил переломанные зубы.

— Да не скажи, — протянул он, гадко посмеиваясь. — Знаешь, что за мальчишка это?

— Ну?

— Братец женушки твоей ненаглядной, — гаденько произнес Жан. — Мелким еще она велела его выкинуть, чтоб издох. Рей его зовут, да? Наследником его растили. Его не стало — наследницей она стала. А он живучий оказался, крепкий. Не пропал. Вот она и велела мне его отыскать и прикончить.

Жан снова злобно встряхнулся.

— Что, и этот тебе не по зубам оказался? — усмехнулся Влад.

— Ушел, гаденыш, — прошипел Жан.

— Тебя впору пожалеть бы, —с сочувствием произнес Влад. — Что-то все у тебя не складывалось. Даже такой малости выполнить не смог.

Жан расхохотался.

— А ты сможешь? — произнес он, отсмеявшись. — Поди теперь, мальчишку у Эльжбеты-то отними! Да вздерни его на площади! Что она скажет тебе? Уже не так тепло в постельке с ней лежать будет!

Влад качнул головой.

— Вздергивать-то зачем? — с насмешкой ответил он.

— Одна кровь, одно семя, — ругнулся Жан. — Оба прокляты.

— Не скажи, — ответил Влад серьезно. — Я говорил с мальчишкой. В глаза ему смотрел. Светлый он, чистый. И не в ответе за то, что сестра душу демонам продала.

От злости у Жана лицо черной кровью налилось. Он задергался, как рыба в сети, всем своим черным сердцем желая рассорить Господаря с Бьянкой, чтоб причинить боль обоим. И понимая, что ему это уже не удастся сделать…

— Убей его! — шипел он. — Убей, или потом пожалеешь, Господарь! Жену, змеюку на груди пригрел! Мало тебе все?!

— Вот как жалеть начну, там и посмотрим, — усмехнулся Влад.

— На свою силу рассчитываешь? Думаешь, со всем справиться сможешь?!

— Думаю, да. Ну, раз уж зашел разговор о детях, то, может, признаешься, куда мать Лиззи дел? Дочь ведь твоя. Ни разу сердце не дрогнуло?

— В канаве валяется, — зло огрызнулся Жан. — Много хотела! Чтоб денег я ей вернул, сколько взял, раз уж разошлись. Жаловаться ходила, скулила. Я ее и…

— Понятно. А матери твоей дети где? Тоже искусал?

— Дома сидят, ублюдки, выродки. Не трогал я их, — Жан гадливо поморщился. — Мамаша моя шлюха, нарожала черт знает от кого. Такое и в рот взять противно.

— Что ж. Если чисты, то пристроим по семьям на воспитание. Вырастим людей их них, не пропадать же им, — Влад поднялся. — Ладно, упырь. Смерть тебя все равно ждет, но милосердная. Живьем жечь не стану. Шеи сначала вам свернуть велю.

Жан усмехнулся.

— Отчего такая милость?

— Подарок ты мне сделал, упырь, — спокойно ответил Влад. — С Господарыней я ведь договор заключил. Честным словом своим подтвердил, что ее не трону. Потому что она последняя якобы в их роду. Обещал не ломать эту ветку. Не уничтожать семью. Дать потомство ей позволил. Вот и маялся, голову ломал, не знал, как слово обратно взять. А теперь продолжатель рода объявился, — Влад усмехнулся. — Целый княжонок, наследник. Он, стало быть, глава семейства-то. А значит, ее в расход можно. Вот за это спасибо тебе. Удружил так удружил.

Жан даже позеленел от злости, когда услышал, что развязал руки Господарю.

Забился, заголосил страшным криком.

Влад лишь коротко кивнул своим слугам.

— Шею свернуть обоим, и на костер, — велел он. И тихо, неспешно вышел.

О том, что Жана и Клотильду сожгут-таки на площади, я узнала позже.

Разумеется, смотреть не пошла.

И Лиззи ничего не сказала. Язык не повернулся.

Да, она их не любила и по-детски желала зла. За ногу укусить… наговорить грубых слов… Но все же они были ее отцом и бабкой. Нет, не для ее глаз это зрелище.

Поутру ветер принес черный дым и ужасный запах гари. Удушливый и зловещий.

А потом вдруг приехал Господарь. Шумный, радостный, возбужденный.

Да не один, с целой свитой.

В дом ко мне слуги господаревы внесли несколько сундуков.

— Что, все? — испуганно спросила я, встретившись с ним взглядом.

Он тряхнул головой.

— Не думай о том, — легко произнес он. — Они не страдали, зря я их не мучил.

— А… а дети? — чуть тише прошептала я. — С ними что?!

— Ничего дурного. Напуганы чуток и голодны были. Но это к лучшему; смирнее будут. Отдали в услужение добрым людям. Воспитают людей из них. Лучше посмотри, какие подарки я вам привез!

— Подарки, подарки! — запрыгала Лиззи, захлопала в ладоши. — А мне? Мне тоже привез?

Господарь строго посмотрел на ребенка.

— Ну, а как без тебя-то, —ответил он. — Только вот смирения и вежливости в тебе не вижу. Может, не отдавать их тебе?

— Я спасибо скажу, — ничуть не смутившись, ответила Лиззи. — Давай!

Господарь, посмеиваясь, выбрал сундучок, крепкий, дубовый, окованный потемневшим железом, и придвинул его Лиззи.

— Ох, и егоза растет!

— Мне иначе никак нельзя, — серьезно объяснила она ему, нетерпеливо откидывая крышку. — Если сестрица за тебя замуж пойдет, то мне-то за князя идти! Значит, надо и выглядеть хорошо. Князю под стать.

В сундуке лежали наряды, длинные платья и шубка, подбитая мехом. Настоящие княжеские наряды. Лиззи так и ахнула, всплеснув руками.

Господарь усмехнулся.

— За кня-язя? — протянул он. — Ишь, куда замахнулась! А князь-то на тебя, такую дерзкую, согласится?

— А куда он денется, — беспечно ответила Лиззи, разбирая украшения и жемчужные бусы, найденные среди одежды. — Я как разоденусь, как стану самая красивая!

— Хм, хм… — пробормотал Господарь, глядя, как Лиззи натягивает меховую островерхую шапочку, сколотую блестящей брошью с алым камнем. — За Рея вон пойдешь?

Лиззи тотчас сморщила нос.

— Ну, он и князь, — небрежно ответила она. — Больно тощий. А мне статного, сильного надо!

— Ничего, вырастет, — все так же посмеиваясь, Господарь. — Иди-ка сюда, Рей! Да скажи-ка мне: нет ли на теле у тебя тайных знаков каких? Может, пятно особое родимое?

Ему Господарь тоже привез подарков. Такую же черную кожаную бронированную куртку, какую сам носил и его воины, высокие крепкие сапоги, шапку из соболей.

Мальчишка и рад был до онемения.

И ответил не сразу, перебирая эти вещи.

— Есть, — проговорил он, наконец, сообразив, о чем спрашивает Господарь. — Вот тут вот, на груди. Рядом с сердцем.

— Такое?

Влад какую-то грамоту из-за пазухи достал, распустил ее и Рею показал.

Не успела прочесть, что там было, увидела только нарисованный знак — волчью голову. Ох, и к лютой семье Рей-то, оказывается, принадлежит…

— Да, похоже, — неуверенно ответил мальчишка, глянув в бумагу.

— А ну, покажи, — велел Господарь.

Мальчишка с готовностью оттянул рубаху, показывая грудь.

Господарь знак рассмотрел. Тот и вовсе не на родимое пятно был похож, а на тень от ожога, и Влад просиял.

— Оно самое, — произнес он удовлетворенно. — Вот тебе, Лиззи, и князь целый.

— Кто, я?! — изумился Рей.

— Кто, он?! — подхватила Лиззи, вытаращив глаза изумленно.

— Женишься на ней? — кивнул на Лиззи Господарь.

Рей даже побледнел.

— Да это ж отрава, а не девчонка! — вскричал он. — Целыми днями поучает и ворчит! Насмерть заговорит! А жадина какая! Так и смотрит, чего б прибрать и припрятать! Ну, уж нет! Лучше я в псари пойду, чем в князи!

Господарь оглушительно хохотал, аж слезы текли.

— Поняла? — обратился он к Лиззи, отсмеявшись. — Хочешь за князя — надо девицей скромной быть, приветливой. И чужого не брать! — он строго погрозил пальцем надувшей губы Лиззи. — Не к лицу князьям-то тащить, что плохо лежит.

— Не буду, — проворчала Лиззи, глядя на него исподлобья.

— Ну, вот и ладно, — Влад ко мне обернулся, улыбнулся светло. — А ты что ж подарки не берешь? Не рада?

Я не знала, что и ответить.

Мне он привез и рубашек, белее и тоньше лунного света, и платьев из бархата, достойных самой Господарыни. И длинную соболиную шубу. И ларец с украшениями.

— Да куда ж мне все это, — пробормотала я, поглаживая блестящий мех и дорогие ткани, перебирая сапфировые пуговицы на шубе. — В навозе с цветами возиться?..

— Ну, я тоже не каждый день соболя ношу, — беспечно ответил он. — А иногда, да надо. Нам с тобой вместе жить, — от этих его слов я вспыхнула румянцем до самых ушей. — На людях показываться. Так что привыкать тебе надо. Ну, примерь!

Я подчинилась; да если честно, то и у меня, как у Лиззи, глаза разгорелись от красоты такой.

Выбрала себе темно-зеленое, тяжелое, до самого пола, платье, расшитое золотыми нитями и драгоценными камнями, и тонкую рубашку с высокими манжетами.

Моя помощница помогла мне в него облачиться, пуговицы из перламутра застегнула, и волосы под прозрачное покрывало спрятала.

На голову убор надела, блестящий бисером и жемчугом.

С замиранием сердца глянула я в зеркало.

Девушка, что смотрела на меня из зеркальной глади, была мне совсем незнакома.

Тихая, с испуганно-счастливыми глазами, хрупкая и очень красивая.

Такой я спустилась к Господарю. И у него в глазах вспыхнул неподдельный восторг.

— Хороша ты собой, Бьянка, — с чувством сказал он. — И соболя, и золото — все к лицу. Ну, пойдем, проедемся?

— Куда? — ахнула я.

— Да по поселку. На людей посмотрим, себя покажем.

— А дом мой…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​— Приглядят, не бойся. И пес тут, и люди мои. Да и мы вернемся скоро. Просто проветримся съездим.

Но я знала, чуяла: это было не просто «проветримся». Господарь решил показать меня людям.

В качестве… кого? Подруги? Любовницы? Фаворитки? Про жену он ни словом не обмолвился. А спрашивать было уже неудобно. Влад не тот человек, которого можно подгонять бесконечными вопросами и жалобами.

Так что мне оставалось только смириться и подчиниться ему.

Нарядные, взволнованные, мы вышли из дома.

На с Лиззи ждала открытая повозка. Рею подвели коня — такого ж красивого, как господарский. У мальчишки глаза вспыхнули от восторга.

— В седле держаться умеешь? — спросил господарь.

— Приходилось, — солидно, стараясь придать себе небрежный вид, ответил Рей.

— Ну, давай, — Господарь подтолкнул мальчишку к коню.

Один из господаревых слуг склонился, руку подставил, чтоб Рей на нее ногой оперся, влезая в седло.

Но мальчишка вдруг изловчился, лихо вскочил на коня, минуя помощника. Сел крепко, уверенно. Поводья взял, раздуваясь от гордости, красуясь.

Да, точно — маленький княжонок. Стать при нем, сила…

— Ну, молодец! — похвалил Господарь. Ему тоже коня подвели, Влад вскочил в седло, и наша небольшая процессия помчалась со двора в поселок — кататься.