Ненужная жена. Рецепт любви

Глава 3. Тайна Лиззи

— Я сделала кое-что очень плохое, — сказала Лиззи.

— Когда? — удивилась я. — Сегодня? Когда ж ты успела?

Девочка опустила стыдливо взгляд.

— Нет, не сегодня, — ответила она. — Давно. У Клотильды еще.

Я вздохнула.

— Ну, я обещаю не сердиться, — сказала я строго. — Если ты пообещаешь мне, что больше не будешь поступать дурно. Если мы хотим, чтоб жизнь у нас наладилась, надо забыть прошлое, оставить позади все, что было в доме Клотильды, и честно трудиться.

Лиззи вздохнула.

— Но ты обещаешь не кричать и не бить меня?

— Я никогда не ударю тебя, — твердо пообещала я, вспоминая ее синяки.

— Я кое-что украла у Клотильды, — призналась Лиззи. — И теперь все время думаю о том, что она может примчаться сюда и отнять это.

Я лишь всплеснула руками.

Ободренная моим молчанием, Лиззи продолжила:

— Ты, наверное, слышала, как она кричала. Ты тогда уже вставать начала.

— Да, что-то такое припоминаю, — пробормотала я.

Вспомнилось, как вопли Клотильды чуть не разнесли дом. Я тогда вынырнула из липкого и тяжелого сна и слушала ее крики. От них голова раскалывалась.

Если б я не болела, Клотильда б приписала вину на мой счет и поколотила бы меня.

— Что же это такое, детка? — осторожно произнесла я. — Если золото, или украшения, или какая ценная вещь, то лучше б ее вернуть. Понимаешь?

Лиззи упрямо замотала головой и крепче прижала к себе свою игрушку. Ах, вот оно что…

Вот почему она так ревностно ее оберегает!

— Это не золото, — тихо ответила Лиззи, как завороженная, глядя на огонь. — И не вещь. Никто и никогда не узнает, что это принадлежало Клотильде.

— Зачем же ты взяла это?

— Я… — малышка всхлипнула, словно захлебнувшись болью. Но ни одной слезинки не сорвалось с ее ресниц. Она все так же завороженно смотрела в огонь. И мне стало жутко от недетской муки в этих глазах. И от жажды мести. — Я очень хотела сделать ей больно. Намного больнее, чем просто укусить ее за толстую ногу. У нее чулки шерстяные, ей все равно не будет больно. А это… она очень это берегла. Прятала. Я следила за ней. Видела, как она достает мешочек по ночам, иногда, и пересчитывает…

Лиззи замолчала, шмыгнула носом. А я не посмела нарушить тишину.

— Никто не знал, что у нее есть этот мешочек, — тихо-тихо, как будто Клотильда могла подслушать, продолжила Лиззи. — Один раз только… тоже ночью… Клотильда позвала какую-то старуху. Они долго нюхали этот мешочек, разглядывали. И старуха сказала Клотильде, что ему надо тепла. Много тепла.

— Да что же это такое?! — заинтригованная, воскликнула я.

Лиззи решительно отняла от груди свою игрушку и протянула мне.

— Сама посмотри, — не по-детски сурово проговорила она.

Черный кот — это всего лишь кусок толстого одеяла, подбитого ватой. Снаружи черный плюш, черная круглая голова с ушами и глазами-пуговицами. А внутри красный, как кровь, атлас. Даже жутко.

Вдоль всего туловища шел рядок пуговок, застегивающих игрушку. Я распустила их и ахнула, увидев сокровище Лиззи.

— Ну? — произнесла девочка, вытягивая шею.

— Это… это же луковицы редких лекарственных растений! — только и смогла выдохнуть я. — Целое состояние стоят! Вот эти, — я показала Лиззи россыпь мелких белых горошин, — медоцветы. От любой боли и хороши! А вот эти, синие — это сонники. От судорог. А эти, — я взяла желтую плоскую луковицу, похожую на гладиолус, — двуцветники. Эти и мертвого поднимут на ноги!

Эти двуцветники и в самом деле похожи на гладиолусы. Такие же луковицы, желтые и бордовые. Цветут такими же цветами, огромными белыми, или алыми и багровыми.

Только дважды в год.

Первые цветы отцветают в мае, опадают и дают крохотные твердые плоды. Эти плоды хороши от отравлений. Все симптомы убирают. Идеальное противоядие.

Вторые цветы цветут осенью. Их плоды рыхлые, похожи на крохотные ранетки. И вот они опасны. Яд, сильнейший и опаснейший. Но если умеючи развести его в воде, совсем крохотную часть, то им можно вылечить и безнадежного больного. От любой болезни. Хоть бы и от чумы!

Несколько сушеных зрелых плодов лежало тут, в расстегнутой игрушке Лиззи.

Наверное, Клотильда хотела их посадить у себя, продать и разбогатеть…

Луковицы были отличные, крепкие, сухие. Ни пятнышка гниения. Лиззи хорошо их сохранила, отогрела.

— Ты же не будешь возвращать их Клотильде? — осторожно спросила Лиззи. — Она все равно подумала, что их съели крысы. Она положила мешок на печку, в тепло. И крысы его правда прогрызли. А если мы их вернем, то она нас может побить.

— И даже хуже, — вздохнула я. В моем теперешнем состоянии в тюрьму совсем не хотелось.

— Хватит этого, — с сомнением в голосе произнесла Лиззи, — если их продать, конечно, чтоб дом отстроить?

Я вздохнула.

Можно было б сказать девочке «нет», чтобы распорядиться этим богатством самой. Но лгать я не хотела.

— Наверное, хватит, — вздохнув, ответила я. — Ну, отстроим мы дом. А что будем есть? Чем топить его?

Лиззи почесала макушку.

— Может, лучше пустим их в дело? — робко предложила я.

— Это как? — спросила Лиззи.

— Посадим. К весне соберем первый урожай с двуцветников. Я наделаю мази и настойки. Их и будем продавать. За лето и дом отстроим, и денег поднакопим.

Лиззи вздохнула.

— Так долго… — протянула она.

— Долго, — кивнула я. — Но к цели лучше идти верными и маленькими шажками, чем пытаться прыгнуть выше головы.

…Интересно, а к какой цель шла Клотильда? Зачем ей такие растения, с которыми надо уметь обращаться с осторожностью?

И еще вопрос.

Я вдруг вспомнила свою разнесенную спальню, разбитую в щепки мебель.

А где она взяла эти луковицы? Купила? На какие деньги? Клотильда не бедствовала, конечно. Но и настолько богатой, чтоб потратить огромные деньги на луковицы растений, не была.

И уж если она их купила, то почему мне не показала? Я-то ведь разбираюсь.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Двуцветники я видела лишь однажды. Отец показывал; и то, когда ему привезли эти крохотные плоды и ветку с цветами, чтобы он изготовил какое-то лекарство.

У нас в саду такой цветок не рос.

А тут у Клотильды целых пять луковиц! Откуда?..

—…А какая у нас с тобой цель? — голос Лиззи отвлек меня от размышлений.

— Цель? Ну, наверное, выжить? — ответила я. — И стать самостоятельными и состоятельными? Чтобы жить и ни в чем не нуждаться?

— Чтоб всегда на завтрак была колбаса, — вздохнула Лиззи мечтательно. Я кивнула.

— И это тоже, — серьезно ответила я. — Все, что мы захотим, чтоб было на завтрак!

***

— Ты же не будешь сердиться на меня? — повторила Лиззи немного напугано. — Я плохо поступила, но я так больше не буду! Я просто хотела наказать Клотильду!

Я лишь вздохнула.

— Не сержусь, — честно ответила я. — Должна была бы, но не могу. Воровство это… словом, вещь нехорошая. Никогда не делай так. Если хочешь стать уважаемой девушкой, приличной и честной, не делай. Но сейчас… Ты ведь спасла нас. Правда. Если эти цветы у нас дадут плоды, мы сможем заработать, и ни в чем нуждаться не будем.

Да, с двуцветниками придется повозиться. Ведь если опоздать, если первые цветы раскроются в июле, то осенних с их ядовитыми плодами можно и не ждать. Считай, год прошел зря…

— Если?..

В голосе Лиззи послышалось разочарование и тревога. Я лишь кивнула:

— Если б все было так просто, эти цветы росли б у каждого в саду. Но они не растут, не так ли? Да и у Клотильды вряд ли выросли бы… За ними особый уход нужен.

— Это почему — не выросли бы? — удивилась Лиззи.

— Потому что отогревать их надо в ящике с песком, на солнышке, а не на печке, — улыбнулась я. — У Клотильды на печке они б испеклись, как яблоки в карамели. Это раз.

— А два?

— О, ты и считать умеешь?

— Умею. Мама учила, — серьезно ответила Лиззи. — Ну, а что второе, сестрица?

— А второе, — вздохнув, ответила я, с сожалением рассматривая крепкие луковицы, — это то, что сажать их надо уже сейчас. А у Клотильды ни умений, ни инструментов, ни готовой грядки для них нет.

— Сейчас?! — вскричала удивленная Лиззи. — Куда?! В снег?!

— То-то и оно, что не в снег, — ответила я. — Сначала в ящик, на окошко, ближе к солнцу. Потом, когда ростки появятся, в землю. В теплицу. Для этих цветов строят особые теплицы.

Я вздохнула, припоминая мои теплицы. Теперь от них мало что осталось.

— Так давай посадим, — не унималась Лиззи. Видно, она очень хотела, чтоб ее луковицы с именами проросли, а не погибли. — Ящики-то у тебя есть? Ты же раньше занималась цветами. Сама говорила. Прорастим, потом пересадим в теплицу!

— Клотильда их все побила, — ответила я глухо. — Ты же видела.

— Это те стеклянные домики в саду?

— Ну да.

От теплиц остались лишь остова. Деревянные каркасы.

Стекла, драгоценные и дорогие, были уничтожены.

Клотильда тогда кудахтала что-то о том, что не заметила их. Собирала лопаты, задела… А я теперь думаю — она нарочно швыряла камни, чтоб расколошматить как можно больше. Что ж за человек такой!

— Да зачем они теперь тебе, — приговаривала она. — Не переживай из-за этих стекляшек!

А я, счастливая, полная любви к красавцу-мужу, думала, что в моей новой жизни они и правда не понадобятся.

Вот, понадобились… да и новая жизнь как-то слишком быстро кончилась.

— Мы можем попытаться вырастить их в торфяном ящике, на окне, — сказала я.

— Но может не выйти, так?

Я лишь кивнула.

— Они любят простор. Много света. Корни у них длинные. Торфяной ящик им очень скоро будет мал… Даже, наверное, придется один ящик ставить в другой. Потом в третий…

Лиззи наморщила лоб.

— Но у тебя три домика… было.

— И что же? Они все разрушены.

— Но кое-что осталось. Из трех можно собрать один.

Я улыбнулась. А ведь верно!

— Наверное, можно было бы. Но там осталось слишком мало стекол.

— А ты возьми из дома, — упорствовала Лиззи. — Из окон. Право же, зачем они теперь там? Все равно никто не живет. А потом вставим обратно.

Я даже дышать перестала.

Нет, это невероятно, это невозможно! Как это я сама не додумалась?! Ай, да Лиззи!

Мне показалось, что я снова встречаю Новый год, разворачиваю подарок, не веря сама себе, а в моих руках именно то, чего я желала больше всего!

— Ну да, — хмыкнула я, — может получиться… но холод… А в теплице ветер гуляет.

— Заделаем все швы снегом и польем водой, — весело сказала Лиззи. — Знаешь, как в снежном фонарике?

— Ага, — произнесла я. — Но земля мерзлая. Ее долго отогревать надо.

— Постели там солому и пусти курочек, — засмеялась Лиззи. — У них же тепло? Они отогреют. И в теплице будет тепло. Ну, уж недельку-другую Клод и Женевьева посидят в ящике с песком на окне!

— Клод?!

Лиззи серьезно кивнула.

— Я так луковицы назвала, — ответила она. — Вот эта, самая яркая, самая красная — это Клод. Смотри, какие щеки надул! Серьезный. А вот эта, светленькая — Женевьева. А эта Жюли. Она сама не знает, какая будет, красная или белая…

Лиззи умоляюще посмотрела на меня.

— Я не хочу, чтоб они испортились и сгнили, — жалобно произнесла она. — И на печке варить их не хочу. Я их даже полюбила. Они такие красивые, крепкие, яркие. Давай попробуем их прорастить, сестрица? Я буду помогать тебе ухаживать за ними!

— Ну, давай, — тихо, с улыбкой, ответила я.

***

День обещал быть хлопотным.

В курятнике я нашла целых четыре яйца! Не густо, но позавтракать нам удалось.

Сразу после завтрака я оставила Лиззи мыть посуду, а сама пошла осмотреть теплицы.

Они стояли на солнечном месте и выглядели плачевно. Две из них можно было просто разломать и выкинуть. А вот третья, самая маленькая, которая была чуть поодаль, ближе к яблоням, сохранилась неплохо. У нее вся крыша была цела! Даже снег ее не попортил, не продавил. Наверное, Клотильда выбилась из сил, и на эту теплицу ее злости просто не хватило.

— А нам больше и не надо, — радостно сказала я. — Нечего у нас нынче сажать. Только Клод и Женевьева.

Стены, конечно, были побиты. Но Лиззи была права — из двух других теплиц можно было выбрать уцелевших стекол и приладить их на место разбитых.

Но вот отогреть… как быстро отогреть то, что греют долго?

— Ладно, — ободрила я себя. — Главное ведь попробовать?

Внутри теплицы я откидала снег, наваливший сквозь побитые стенки. Собрала битые стекла, очистила от сухих стеблей прошлогодних растений. Земля, конечно, была промерзшая. Я попробовала долбить ее, колоть топором — как камень.

— Долго отходить будет, — пробормотала я. — Как бы твоему Клоду не пришлось сидеть на подоконнике до весны, Лиззи…

Но лиха беда начало.

Потихоньку, по одному, я перенесла уцелевшие стекла, отогнув удерживающие их гвоздики. Дело это кропотливое. Одно неловкое движение — и стекло будет испорчено!

Но благодаря тому, что я сосредоточилась на работе, дурные мысли больше не лезли в голову.

Я вставляла стекло за стеклом, медленно, постепенно, и вот уже один стеклянный домик цел.

Внутри него было ощутимо теплее. Главным образом потому, что ветер сюда не задувал, да и яркое солнце нагревало землю.

— Ну, все равно холодновато для Клода, — шмыгая носом и посмеиваясь, произнесла я.

Пришла Лиззи, волоча ведро с водой и пыхтя от усердия. Вместе с ней мы снегом залепили щели между рамами и стеклами, и наша теплица заблестела на солнце ледяной коркой.

Внутри, чтобы хоть немного отогреть землю, развели костерок, открыв над ним окно для проветривания. Совсем небольшой, чтобы только нагреть стекла и растопить снег. Вода просочится в мелкие щели и закупорит их все.

Снег на крыше потек, растаял. Закапало, как весной. Я костер притоптала и закрыла оконце. Внутри было тепло, как ранней весной.

Кур снова пришлось потревожить.

Вилами я вытащила всю подстилку, что настелила им накануне, накидала ее на санки. Поверх соломы лопатой накидала куриного помета. Ух, сколько ж его! Вроде, клетка маленькая, а чистить ее пришлось долго. Да и санки с поклажей мы потом еле сдвинули вдвоем с Лиззи.

Но зато теперь у кур стало чисто и сухо.

Лиззи оказалась шустрой помощницей.

Несмотря на свой юный возраст, она соображала, что надо делать. Видно, у Клотильды никто не считался с тем, что она ребенок, и работу ей задавали наравне со взрослыми.

Пока я раскидывала куриный помет в теплице, она по клочку, по охапке наносила соломы курам, аккуратно распределив ее по всему полу. В курятнике стало сухо, чисто, свежо. Этак куры нестись охотнее будут!

С ней вдвоем мы справились намного раньше, чем если б я одна все делала.

— Ну, пока вот так, — сказала я, закончив с теплицей. — Вечером попробую еще раз развести небольшой костерок там. Совсем немного погреть ее изнутри. Авось, отогреем.

К обеду, умывшись, приведя себя в порядок и немного отдохнув, мы засобирались в поселок. Надо было попытаться продать свое мыло, и хотя б один пузырек с розовым маслом.

Я взяла побольше тяжелых пахучих кусков темного хозяйственного и всего четыре пачки ароматного туалетного.

Лиззи же снова взяла с собой своего кота, набитого луковицами.

— Пока нет ящика с песком, пусть со мной побудут, — сказала она.

— Главное, не делать хмурых лиц, — сказала я, прибирая Лиззи волосы. — Мы, конечно, не одеты как графини, но уж точно не побирушки. И товар у нас самый лучший. А лица чистые и румяные. Это потому, что мы умывались этим чудесным мылом! Поняла? Всем так и говори.

Положив все это добро в корзинку да сунув флакон с маслом за пазуху, я усадила Лиззи на санки, и мы двинули к поселку.

Все-таки, я окрепла за эту пару дней, что жила не у Клотильды.

И тут дело не только в том, что я потихоньку стала есть и дышала не смрадом ее душного дома, а свежим воздухом родного сада. Но и травы; мои травы, которые я умело подбирала, давали мне сил.

Ела я хоть и мало, но вволю. Ровно столько, сколько мне хотелось. Спала спокойно, не вздрагивая от каждого шороха, и не видя душных кошмаров во снах.

Силы стали прибывать ко мне.

Думала, до поселка буду добираться вечность. Но пришла очень скоро, всего за полчаса, хоть и приходилось тащить санки с Лиззи.

В поселке было оживленно. Солнечная морозная погода располагала к прогулкам, да и скоро праздник… Люди заготавливали мясо и сыры для угощения. Елки несли из леса.

Лиззи крутила головой, рассматривая улицы, прохожих, товары в витринах.

Полосатые красно-белые конфеты к празднику, колбасы, караваи хлеба — все это манило ее. Она то и дело громко втягивала слюнки, насмотревшись на лакомства, и крепче сжимала ручку корзинки. В глазах ее была надежда. Но вслух она ничего не просила.

Бедный ребенок.

Баловал ли ее Жан, ее отец, сладостями?

Вряд ли.

Он даже не заботился о том, сыта ли она, одета ли. Какие уж тут конфеты.

Как же так можно относиться к собственному ребенку?

Несмотря на то, что она очень похожа на Жана, такая же красивая, синеглазая, я не испытывала к ней неприязни. Симпатию, где-то жалость, но не ненависть. Нет.

Да, я понимала — это его кровь, его плоть. Того человека, который меня, по сути, ограбил и вышвырнул из жизни. Из своей, из моей собственной.

Но было в девочке нечто, чего в Жане не было. Готовность отвечать добром на добро и благодарность.

Он-то любил, чтоб ему все приносили на блюдечке. Все выискивал, чем бы поживиться. Выгоду для себя искал.

А в малышке этого не было.

Она была бескорыстной и открытой добру, несмотря на все горе, что уже успела пережить. Хотела верить и хотела искренне любить.

А еще она была упрямой, ух! Не то, что Жан, этот ленивый хитрец…

Поэтому о малышке Лиззи я вдруг подумала, как о своей дочери. Как будто я была ее матерью.

«Она моя! — твердо решила я. — И не важно, что мы не родные. Она моя, и точка».