Неуправляемая

Глава 1

Майкл Драммонд был человеком, благословленным сестрами, хотя бывали времена… например, как сейчас… когда он хотел бы, чтобы его родители, возможно, меньше благословляли и больше грешили. С профилактической точки зрения.

Но как добропорядочные ирландские католики, Маделайн и Стивен Драммонд произвели на свет пятерых здоровых детей… четырех красивых, независимых девочек и одного мальчика, к сожалению, оказавшегося в меньшинстве, застрявшего посередине и не имеющего никакой надежды на спасение.

Кто еще, как не сестра, могла заставить Драма стоять на улице в сырую, холодную сентябрьскую ночь с заледеневшей задницей, в то время как весь респектабельный Дублин уютно лежал в своих постелях?

«Никто, черт возьми», — признал он, засовывая руки поглубже в карманы своей потрепанной кожаной куртки. Никто, кроме сестры и настойчивого покалывания в затылке, которое мучило его, словно зуд.

Покалывание началось почти полгода назад, когда запланированные мероприятия, посвященные столетию Пасхального восстания[1], отклонились от намеченного курса и превратились в хаотичный кошмар с осколками бомб и окровавленными лицами. Правительство назвало это терроризмом, и Драм не мог с этим не согласиться, но он также не мог избавиться от назойливой уверенности в том, что это нападение стало сигналом к чему-то большему.

Драм не мог объяснить, что он имел в виду. Даже не мог указать в каком направлении, но с тех пор, как начались Пасхальные беспорядки, воздух в его родном Дублине стал казаться другим, более острым и тонким, как острие ножа, вечно приставленного к горлу.

Он даже представить не мог, что будет нести подобную чушь, не имея ни малейшего реального доказательства, на которое можно было бы указать и сказать: «Смотри. Видишь, как все изменилось?» Нет, Драм достаточно вырос, чтобы понимать, что это работает не так как у сестры, у которой было гораздо больше шансов увидеть надвигающуюся катастрофу, чем у него.

Они оба знали, что не стоит кричать о том, что падают небеса, пока у них не появилось чертовски веских доказательств, подтверждающих их заявления. Даже сентиментальные суеверные ирландцы четким росчерком пера проводили грань между интуицией и безумием. Драм держал рот на замке.

Он также не терял бдительности, хотя бы для того, чтобы не видеть сны. Игнорирование своих чувств приводило лишь к беспокойному сну и постоянным видениям о том, о чем он не хотел говорить и не хотел бы вспоминать.

Поэтому принял меры и изложил их с точки зрения современной преступности и роста мирового терроризма. Он старался донести до членов своей семьи, что в современном мире никто не должен глупо рисковать, что семья должна держаться вместе и прикрывать друг друга.

Поэтому он сам был виноват в том, что младшая из его сестер вытащила его в такой час в неприятную сырость. Разумеется, он предпочел бы сидеть за стойкой бара в «Кожа да кости» в районе Либерти.

Но бродить по улицам в одиночку в темноте до полуночи было одним из тех занятий, которые он просил своих сестер не делать, и поэтому, уступив одной из них, он оказался чуть ближе к скалистым берегам лицемерия, чем ему хотелось бы. Еще год назад он бы и не задумался о таком графике, но за этот год в Дублине многое изменилось.

Однако Мэйв, сестра, о которой идет речь, и самая младшая в их стае, опаздывала. Как обычно. Она вытащила его из «Костей» менее чем за час до закрытия, как раз когда пиво лилось рекой, а музыка заставляла притоптывать ногой за стойкой. При таких обстоятельствах она могла бы хотя бы немного поторопиться.

Но спешка была не в характере Мэйв, по крайней мере, в той мере, в какой это имело смысл для остального мира. Время от времени она спешила куда-то, чаще всего оставляя за собой запах пролитого чая с молоком и роняя клочки бумаги направо и налево.

Причина этому всегда была книга, которая внезапно понадобилась, но была заброшена несколькими часами ранее в гостиной, потому что она перенесла свое гнездышко для писанины на стол возле кухни, где освещение лучше. А может быть, это был Интернет на компьютере, которым она пользовалась не чаще, чем того требовала необходимость, и с большой неохотой, потому что электронные устройства никогда не нравились Мэйв Драммонд.

В любом случае она торопилась ровно столько, сколько требовалось для ее причины, а затем пряталась, словно мышь, и не поднимала шума до следующего срочного вызова, когда ей что-то было необходимо. Такова была Мэйв… двадцать четыре года, кандидат наук, уже на пути к тому, чтобы стать профессиональным ученым.

По крайней мере, это объясняло нынешнее странное окружение Драма. Аббатство Святого Ультана находилось на территории Тринити-Колледжа, полузабытое и погруженное в тоску. В немногих оставшихся зданиях, давно покинутых монахами, хранилась коллекция церковных документов и произведений искусства, относящихся к эпохе Средневековья и вплоть до Темных веков.

Ученые из соседнего университета регулярно посылали оставшимся в живых братьям просьбы о доступе к старинным книгам, иллюминированным рукописям, сохранившимся письмам и свиткам, в которых находилась информация еще со времен ирландских королевств. Для Мэйв это место напоминало Неверленд и Тир-на-Ног в одном флаконе.

У Драма же от Аббатства всегда бежали мурашки по коже. Он никогда не чувствовал себя спокойно в тени громадных известняковых зданий, холодный серый цвет камня был испещрен черными пятнами, которые, как он знал, появились в результате сырой дублинской погоды и многовекового загрязнения воздуха.

Но для него они всегда выглядели как гниль, сочащаяся из пор этого места. Земля под ногами казалась ему гораздо менее освященной, чем предполагалось для Церкви. Конечно, учителя и другие люди всегда называли его чудаком.

Правда заключалась в том, что его семья любила фантазировать. Его бабушка выдумала несколько случаев полиомиелита среди родственников и друзей задолго до того, как была изобретена вакцина, а по слухам, ее бабушка однажды выдумала, что пассажиры на борту непотопляемого корабля, плывущего из Англии в Нью-Йорк в 1912 году, могли бы решить свои проблемы до того, как наступит прилив.

Драм не мог поклясться в достоверности ни одной из семейных историй, но он точно знал, что припарки его старшей сестры Сорши вылечат инфекцию быстрее, чем любой антибиотик, который она могла прописать, и что Мэйв, при всей своей невнимательности к окружающему миру, всегда знала, когда зазвонит телефон, и кто будет на другом конце провода.

Она также знала, когда кто-то из ее знакомых заболеет или получит травму, кто из кандидатов победит на выборах, у кого родится ребенок какого пола, сколько весит, в какое время и в какой день. Это сводило с ума семейных создателей коэффициентов.

Драм никогда не видел даже проблеска будущего… спасибо небесам за маленькие приятности… но, если бы на него надавили, он был бы вынужден признать, что видит кое-какие вещи, находит вещи. Иногда.

В данный момент ему была хорошо видна территория аббатства, хотя небольшой туман заслонял все вокруг. Он окутывал кусты и статуи, стелился между деревьями и расступался, как шепот, когда показалась фигура Мэйв, мчавшаяся к нему.

Уголок рта Драма приподнялся, и он приоткрыл губы, чтобы подразнить ее за то, что она вообразила, будто у него есть страницы, которые нужно изучить, когда фонарь с соседней улицы осветил ее лицо. Яркий свет ламп потускнел к тому времени, когда он заметил похожие на лань глаза и узкий заостренный подбородок Мэйв на фоне цепляющихся теней, но этого было достаточно, чтобы показать Драму, что что-то очень и очень не так.

— Майкл. — настойчивость в ее голосе перекрывала стук каблуков ботинок по мощеной дорожке и заставляла его живот напрягаться. — Быстрее! Мы должны уехать. Сейчас же.

Она даже не остановилась, чтобы поприветствовать его, а просто вцепилась в его локоть и потащила в ту сторону, откуда он пришел четверть часа назад. Таща его за собой, как мул тащит плуг, она свернула с дорожки и скрылась в тени между часовней и оружейной, пристроенной к соседнему переоборудованному лазарету.

Он споткнулся о неровный участок земли, но тут же выпрямился и поспешил за ней. Кровь в его жилах, казалось, горела от нахлынувшей энергии, а волосы на затылке встали дыбом. Драм пытался успокоить себя тем, что зловещие слова сестры и ее паника оказались просто заразными, как зевота, но комок в животе не ослабевал.

— Мэй, помедленнее, — сказал он, освобождаясь от ее хватки. — Скажи мне, что привело тебя в такое состояние, любимая. Что происходит?

Она покачала головой, не удосужившись взглянуть на него.

— Просто поторопись. Нам нужно попасть домой. Что-то должно произойти.

Его сердце бешено заколотилось.

— С кем?

— Это просто произойдет, Майкл. Поторопись.

И поэтому он поторопился. Мэйв никогда не ошибалась.

Драм позволил сестре провести его через темноту под стеной часовни. Она, казалось, нависала над ними, наклонившись под опасным углом. Каменные подпорки заскрипели, как старое дерево, а кричащие лица статуй смотрели на них сверху вниз, как сказочные ведьмы.

Господи Иисусе. Он сошел с ума, или в сегодняшнем пироге с говядиной были совсем другие грибы?

Мэйв крепче сжала его руку, ее короткие ноги преодолевали расстояние с такой скоростью, что ему приходилось напрягаться. Она бежала так, словно за ней гнались собаки, и хотя он не видел ее лица, но чувствовал, как от нее исходят тревога и страх, словно пар от ее дыхания в прохладном воздухе. Он почти видел ее, и это было не то Зрение, которым обладал Драм.

— Давай, давай.

Он услышал слова сестры, прозвучавшие сквозь стиснутые зубы, но не мог понять, обращается ли она к нему или ко всей Вселенной в целом. Мэйв никогда не могла похвастаться большим терпением.

Она была из тех детей, которым приходилось напоминать, что миксер должен перестать работать, прежде чем засунуть туда палец и зачерпнуть тесто. Он не удивился бы, если бы обнаружил, что она требует, чтобы все, что она предвидела, поскорее закончилось.

Судя по ее поведению и той панике, в которой она схватила его и убежала, Драм, напротив, совсем не торопился. В самом деле, если бы надвигающаяся катастрофа захотела отменить дублинское турне, он не проронил бы и слезинки. Мэйв начала пугать его, и, как многие мужчины до него, когда Драм пугался, он также злился.

Это означало, что когда воздух озарила внезапная вспышка молнии, он приветствовал это явление гневным возгласом:

— Да отстань!

К лучшему или к худшему, но слова были заглушены грохотом грома.

Почему возникло ощущение, что небеса сделали это специально?

Драм мог бы даже драматично поднять к небу трясущийся кулак, если бы сестра в этот самый момент не впилась ногтями в кожу его руки и не толкнула вперед.

— Беги! — крикнула она, и, услышав в ее голосе ужас и настойчивость, Драм, отбросив негодование, бросился бежать.

Как оказалось, этот первый шаг мог спасти ему жизнь.

Это была одна из трех вещей, что он успел сделать, потому что как раз в тот момент, когда он начал бежать, какая-то невидимая сила ухватилась за землю и встряхнула ее, как ковер в день уборки. Земля под ними вздыбилась и подбросила их в воздух, отчего брат и сестра растянулись на холодной мокрой траве.

Драм успел только поднять голову и выплюнуть полный рот земли, когда в нескольких футах от места его приземления раздался еще один грохот, совсем не похожий на резкий раскат грома. На том самом месте, где он стоял до того, как Мэйв закричала.

И тогда Драм закричал.

Он надеялся, что этот крик походил больше на удивление; но, в данный момент, напоминал скорее девичий вопль, сотрясавших воздух вокруг них. Драм ожидал, что со шпиля спустится банши и предупредит их о грозящей гибели, но то, что он увидел, показалось ему и в половину не таким правдоподобным.

Адреналин подхватил его, как котенка за шиворот, и он отполз от второго столкновения, движимый инстинктом выживания. Он перекатился на спину и пополз по траве, как краб, скользя руками и ногами по мокрым травинкам, желая, чтобы моросящий дождь смилостивился над ним и заслонил зрелище, представшее перед его глазами.

На месте, где он стоял мгновение назад, зияла воронка, комья почвы были разбросаны в разные стороны, как крошки вокруг пирожного. По меньшей мере пять футов в ширину и столько же в глубину, уродливая дыра, казалось, извергала из себя потрескавшиеся и разбитые останки одной из искусно вырезанных статуй, украшавшей витиеватые башенки часовни.

Взгляд Драма остановился на разрушенных каменных глыбах в тот же миг, когда в темноте сверкнула еще одна молния, и почти одновременно с ней раздался раскат грома. От гулкого грохота у Драма застучали зубы, и он вздрогнул, подняв руки вверх, зажимая уши, словно защищаясь от оглушительного удара.

Но не смог защититься от раскинувшегося вида.

Его глаза на мгновение закрылись. Он не контролировал свое тело, когда молния, казалось, ударила в землю всего в нескольких дюймах от его ног. Даже через закрытые веки яркий свет чуть его не ослепил.

Возможно, это случилось на мгновение. А может быть, и навсегда. Иначе как объяснить то зрелище, которое предстало перед ним, когда он открыл глаза? На его глазах груда камня раскололась еще больше, и в ночное небо вылетело не то небесное, не то адское создание.

Драм никогда не видел ничего подобного. Оно закричало, не как банши, а как валькирия, — крик грохочущих щитов и окровавленных копий, сражений и яростной решимости. Ее тело стрелой пронеслось по воздуху, словно оно гналось за молнией.

В этот короткий миг серая кожа стала серебристой, блестящей от дождя и сияющей в ослепительном свете. Поднявшись на высоту, оно расправило огромные пернатые крылья, отбрасывая тень на Драма и Мэйв. Затем, так же стремительно, как и поднялось, оно нырнуло в тень, где оружейная упиралась в высокую стену монастырского сада.

Существо заревело и вокруг него взорвался красный шар, похожий на кровь. Мрачный свет осветил крылатую тварь, а также виновника оглушительного рева… человеческую фигуру в черном одеянии с капюшоном и со странным символом на левой груди.

Драм одновременно подумал, что нужно помочь собрату, и что он не хочет подходить к фигуре в мантии ближе, чем к той, что с крыльями и хвостом. Если второе беспокоило его потому, что не должно было существовать в его реальности, то от первого он буквально покрывался мурашками.

Мужчина… ну, не стоит предполагать, ведь это могла быть и женщина, но, по крайней мере, он определенно выглядел человеком… заставил Драма отшатнуться на чисто физическом уровне. Конечно, одежда указывала на некоторую эксцентричность, но почему один ее вид должен вызывать у Драма желание взять сестру и уехать куда-нибудь очень далеко? У него не было ответа на этот вопрос, но небольшой дискомфорт не означал, что он может позволить себе стоять и смотреть, как монстр разрывает на части человека.

У него не было оружия, и он не собирался жертвовать своей жизнью ради незнакомца, но мог хотя бы отвлечь внимание. Пошарив рукой по краю кратера рядом с собой, Драм обхватил рукой кусок гранита размером примерно с мяч для крикета и переложил его в правую руку.

— Эй! — крикнул он, свистнув. Затем, не дожидаясь, привлечение внимания кого-либо из них, он метнул камень в голову чудовищной твари.

Упоминал ли Драм, что никогда не играл в крикет? Или в бейсбол? Или в любую другую игру, кроме футбола, где игрок никогда не брал мяч в руки, не говоря уже о том, чтобы попытаться бросить его с какой-либо точностью?

Камень не попал в цель, а ударился о стену монастыря в трех футах позади крылатого зверя и еще дальше от человека в черной мантии. Поэтому Драм никак не ожидал, что тот повернется в его сторону и пошлет еще один красный шар прямо ему в голову.

Закричав, Драм бросился к сестре и покатил их обоих по земле. Мэйв запротестовала, но резко замолчала, когда огненный шар попал в землю, где она лежала мгновение назад. Для нее этот удар, должно быть, был шоком, но для Драма вторым за сегодняшний день. Черт возьми, вторым за последние четверть часа!

А ведь он пытался помочь этому придурку. В наше время люди не испытывали чувства благодарности. Может быть, сейчас самое время забыть о нем и поторопиться домой?

Прежде чем Драм успел собраться с мыслями и предложить это сестре, чудовище издало еще один пронзительный вопль и полоснуло длинными когтистыми пальцами по лицу человеку в черном. Фигура вскрикнула и отшатнулась назад, подняв руки, чтобы выпустить не огненный шар, а красную молнию.

Существо отпрыгнуло в сторону, и молния, пролетев мимо, врезалась в сырую землю. При ударе земля содрогнулась почти так же сильно, как перед появлением существа.

Мощный взмах крыльев поднял тварь в воздух высоко над стеной сада. Драм видел, как оно приготовилось к атаке, и человек в черном, должно быть, заметил то же самое, потому что, прежде чем чудовище успело нанести удар, фигура в черном вскочила на ноги и побежала сквозь тени прочь от аббатства по скользким от дождя улицам Дублина.

Раскаты грома и молнии прекратились, как будто кто-то щелкнул выключателем, погрузив землю во тьму. Почему-то даже огни близлежащих улиц казались приглушенными, оставляя Драма и Мэйв беспомощными, как котят, еще не открывших глаза. Однако Драм мог слышать и даже в темноте различил мягкий стук о землю и порыв воздуха, когда что-то быстро двинулось к нему.

— Кто ты? — потребовал голос.

Драм не был готов ни к вопросу, ни к звуку голоса. Во-первых, потому, что не успел разглядеть, что это парило над головой в белой вспышке молнии, а затем атаковало враждебную фигуру в темной одежде.

Расстояние между ним с сестрой и темнотой освещалось лишь редкими огненными шарами и разрядами молний, от которых исходили только тревожные вспышки, пойманные на лету.

Во-вторых, Драм на мгновение опешил от вопроса, потому что, кто бы ни говорил, голос принадлежал женщине. Очень сердитой женщине.

Инстинктивно Драм заговорил голосом, который отточил за долгие годы жизни с пятью независимыми женщинами… успокаивающий, но не покровительственный.

— Майкл Драммонд. А это моя сестра. Мы не представляем для тебя угрозы.

Голос усмехнулся.

— Как будто человеческий мужчина, швыряющий камни, и дрожащая девушка могут угрожать Стражу. Вы ночные?

Драм покачал головой, моргая, пока мир медленно обретать ясность. Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку после резкой смены освещения, но вскоре он обнаружил, что смотрит в самое необычное лицо, которое когда-либо видел. Лицо, чья изогнутая губа и сверкающий клык требовали немедленного ответа.

Жаль, что единственный ответ, который он мог предложить, был больше похож на вопрос.

— Прости, что?

Лицо напряглось, как и кулак, который, как он заметил, вцепился в его рубашку спереди, удерживая на месте.

Драм хорошо знал, как выглядит лицо разгневанной женщины, но лицо у существа, стоявшего перед ним, было совсем другое. «У женщины», — пожалуй, лучше назвать существо женщиной, потому что оно безошибочно было ею и еще более безошибочно — не человеком.

У нее была бледная кожа, почти серая, похожая на известняк, который часто можно увидеть на зеленых полях Ирландии. Это была первая подсказка, хотя он готов был поспорить на свой последний евро, что, если бы он осмелился прикоснуться к ней, то под его пальцами кожа оказалась бы мягкой и упругой. Но клыки не позволили прибегнуть к подобному исследованию.

Клыки, как и остальные черты лица, прочно сидели на нечеловеческой статуе. Хотя они были четкими, словно сделанные рукой мастера, в их форме было что-то потустороннее… скулы слишком резкие, глаза немного длинные. Переносица казалась несколько приплюснутой, а брови, словно острием ножа, срезаны над такими темными глазами, что в черноте не было видно зрачка, а в глубине, казалось, мерцало красное пламя.

Он обнаружил, что встревожен тем, как крепко она одной рукой вцепилась в его рубашку. При росте шесть футов три дюйма (190 см) и весе чуть меньше двухсот фунтов (90 кг), чтобы потрясти Майкла Драммонда, требовалась определенная сила, но эта женщина сделала это одной рукой так же непринужденно, словно подняла чайник.

Она зашипела, и это заставило его подумать, что, возможно, он пропустил что-то важное, пока ее изучал. Его мать была бы потрясена отсутствием у него манер.

— Я спросила, ты из Общества, человек? — повторило существо. — Мне показалось странным, если бы верный Академии человек решил бросить оружие в одного из воинов, которым он призван служить.

Драм покачал головой.

— Прости, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Какая Академия? Ты права в том, что я человек, но мне еще предстоит узнать, что это для тебя значит.

Где-то позади него Мэйв тихо пискнула. Он бы назвал этот звук хныканьем, но в прошлый раз она так сильно ударила каблуком своей туфли по его ноге, что он хромал три дня.

Вспомнив о ее присутствии, он подавил восхищение, вызванное появлением перед ним женского существа, и сосредоточился на более важных делах.

— В любом случае, сейчас разговор идет не об Академии, — сказал он, придав своему тону немного стали. — Более важный вопрос заключается в том, намереваешься ли ты причинить вред моей сестре или мне.

Существо издало звук, похожий на рычание, и отпустило его рубашку. Неожиданное движение нарушило его равновесие, и Драм, как идиот, упал на задницу.

— Я не причиняю вреда людям. Мои враги — Общество и Тьма, а не вы. — поднявшись на ноги, серая женщина перевела взгляд на Мэйв и задала вопрос. — Если вы не члены Академии, то, боюсь, дела обстоят хуже, чем я предполагала. Планируется что-то злое. Мы все должны уйти подальше отсюда.

Мэйв снова пискнула, соглашаясь, но Драм предпочел не торопиться. Вообще-то, после того как он получил полное представление о странном женском существе, хмуро взирающей на него, ему определенно хотелось не торопиться.

Она была великолепна.

Человек или нет, но женщина выглядела, словно из его фантазий. Фигурой, как воительница-амазонка, она не только соответствовала его росту, но и, пожалуй, превосходила его на два-три дюйма, а от каждого ее изгиба у мужчины замирало дыхание.

Драм знал это совершенно точно, и не только потому, что ему вдруг стало трудно выполнять обыденную работу — дышать, но и потому, что ему посчастливилось хорошенько ее разглядеть.

Одетая в тунику, обнажавшую руки и левое плечо и заканчивавшуюся на середине сильных, пышных и самых эффектных бедрах, которые когда-либо видел Драм, женщина, казалось, не была обеспокоена ни своим скудным нарядом, ни прохладой ночного воздуха. Напротив, ее внимание было сосредоточено, взгляд расфокусирован, кончики крыльев трепетали, когда она стояла почти так же неподвижно, как готическая статуя, на которую она походила.

Эти крылья завораживали его. Огромные и мощные, они, должно быть, легко достигали двенадцати футов или даже больше в развернутом виде, но сейчас они прижимались к спине женщине. Но, даже в этом случае, их кончики почти касались земли рядом с концом толстого, укороченного хвоста, а первые суставы простирались над головой, создавая при плохом освещении впечатление рогов. По краям хвоста виднелись перья, но по форме он больше напоминал летучую мышь, чем птицу. Получился убедительный гибрид, не поддающийся ни правилам, ни ожиданиям.

Но это дало понять, кем она была.

Горгульей.

Если оставить в стороне невозможность того, чтобы такое существо ожило и бродило по земле, он не мог найти другого объяснения. Черты лица, крылья, тысяча оттенков серого, в которые окрашены ее кожа, волосы и одежда — все это имело только одно логичное… (крайне нелогичное) объяснение.

Конечно, были и более тонкие детали. Например, у нее были клыки… длинные, острые, грозные зубы, явно предназначенные для того, чтобы пронзать и разрывать плоть. А на сильных тонких пальцах красовались смертоносные когти, которые, по мнению Драма, без труда порвали бы рубашку и даже грудь и вырвали бы сердце прямо из груди.

Головокружение на минуту затуманило его зрение, пока этот образ мелькал и исчезал из его сознания. Он вознес молитву, благодаря за то, что не успел подумать об этом, пока она еще держала его в руках. Он мог бы шмыгнуть или, по крайней мере, заплакать, как маленькая девочка. Очень плохо для его имиджа.

Он попытался отвлечься, переключив внимание с ее рук на ноги… что было нелегко, учитывая их поистине впечатляющий вид… но это привело к тому, что его взгляд упал на ступни, на которых были когти. Спереди и сзади, и, судя по их форме, они явно были приспособлены для того, чтобы сидеть высоко на узких уступах зданий.

Как у горгульи.

Что же, во имя небес, здесь происходило?

Не успел он озвучить этот вопрос или его более дипломатичную версию, как земля под ним снова дрогнула. По крайней мере, на этот раз он уже сидел на заднице, и падать было некуда, но от ощущения твердой земли, накатывающей, как волны на Ирландском море, у него все равно забурчало в животе. Драм считал себя достаточно хорошим моряком и никогда не страдал от морской болезни, но, когда земля двигалась как вода, человеческий инстинкт восставал против неправильности этого.

Движение сопровождалось низким грохотом, похожим на гром, но более глубоким и угрожающим. Над шумом послышалось рычание горгульи и крик сестры.

Выругавшись себе под нос за то, что забыл о ней, увлекшись мифическим существом, ожившим на их глазах, Драм направился к Мэйв. От мысли идти пешком он отказался почти сразу. Не в силах стоять на ногах, когда земля под ногами брыкалась, как необъезженная лошадь, он пополз, не обращая внимания на мокрую траву и грязь, которые быстро облепили ладони и штанины.

— Спокойно, Мэй, — успокаивал он, обнимая ее, как только оказался достаточно близко. — Это всего лишь землетрясение. Оно скоро закончится.

Она прижалась к нему крепко, как обезьянка.

— Это Ирландия. У нас не бывает землетрясений.

Драм это знал, но что ему еще было сказать? Земля все еще дрожала под ними; следовательно… землетрясение.

— Конечно, бывают. Просто они небольшие, и мы не часто их ощущаем. Уверен, что рано или поздно мы должны были получить хорошую взбучку.

— Женщина права. Это не землетрясение. — глаза горгульи вспыхнули оранжевым огнем, когда она заговорила. — Что-то неестественное вызывает это движение земли, что-то, что не под силу ни одному члену Общества. Я чувствую, что за этим стоит магия.

— Магия?

Если Драм и собирался скрыть в своем голосе недоверие, то ему это не удалось, и он устроил фейерверк. Что-то вроде того, что устроила фигура в капюшоне совсем недавно. Выражение лица существа сказало ему об этом.

— Ты видел, как ночной на твоих глазах творил заклинания. Ты смотришь на меня и сомневаешься в существовании магии, человек?

Что ж. Возможно, она была права.

Мэйв спасла его от оправданий.

— Это противоестественно, Майкл. Ты это знаешь. Я знаю. Ты не настолько слеп, как тебе хочется притвориться.

Он сжал губы. Сейчас было не время вступать в любимую тему застольных разговоров членов его семьи… почему Драм так упорно боролся с талантами, которые так сильно проявлялись в его роду.

У него были и другие, более насущные заботы: поговорить с живой статуей, стоящей перед ним, и увести себя и свою младшую сестру в более безопасное место, подальше от нескольких тысяч тонн падающего камня.

— В настоящий момент, — ответил он, — меня меньше волнует, что является причиной, а больше — как ее пережить.

Как только он произнес эти слова, дрожь прекратилась, земля замерла, хотя Драм готов был поклясться, что продолжает ощущать, как дрожат его кости. Возможно, он даже издал бы вздох облегчения… сдержанный вздох… если бы кто-то не испортил момент широко раскрытыми глазами, загадочным и неуверенным шепотом.

— Это еще не конец.

Драм взглянул в голубые глаза сестры и скривился. Он ненавидел, когда она была права.