Незримый фронт

А. Абузаров ОШИБКА

В Карсакпае, административно подчинявшемся тогда Кзыл-Орде, был арестован бывший белогвардейский полковник Албин за антисоветскую агитацию среди рабочих медеплавильного завода. Этот в общем-то на первый взгляд незначительный факт приобрел большое значение.

Арест страшно расстроил начальника отдела наркомата. Он просто места не находил в тот день. Оперативные работники понимали его волнение. Старые чекисты еще тогда были против арестов за антисоветскую агитацию, считая, что эти случаи должны профилактироваться другим путем.

Начальник вызвал моего друга чекиста Коновалова и приказал затребовать из Уральска все материалы, касавшиеся арестованного Албина Николая Авксентьевича. Обо всем этом Коновалов рассказал мне гораздо позже. Я в то время работал в Уральске.

Получив шифровку об Албине, мы всполошились. Начальник особого отделения Михаил Чистяков, человек крепкого характера, составляя докладную, неожиданно вспылил:

— Какое безобразие, — с досадой говорил он. — Разве они не понимают там, в Кзыл-Орде, что арестовывать людей по такому поводу сейчас просто нет необходимости. Об Албине же мы им специально писали, У него большие связи среди деятелей бывшего уральского казачества, за границей немало друзей, которые не сидят сложа руки. И вот этот преждевременный арест. Только вспугнули. Кому нужны такие аресты? Теперь выкручивайся… Это полнейшее забвение чекистских правил, — горячился Чистяков. — Еще Владимир Ильич Ленин требовал, чтобы ГПУ глубже проникало во вражескую среду, лучше знало тактику их борьбы, тщательно анализировало опасность действия врага против нашего государства, брало под контроль каналы, по которым идут связи за кордон, и умно использовало их. Как можно забывать об этом?

Я мог только посочувствовать Чистякову, не больше.

— Какая бы грубая и непростительная ошибка ни была, — говорил я, — но она уже допущена. Остается только исправить ее.

Через день пришло еще одно неприятное сообщение. Оказывается, начальник Карсакпайского райотделения направил Албина простым конвоем с двумя ведомственными милиционерами Бекбулатовым и Невенчиком до Кзыл-Орды. По дороге, на пикете Акмолла, Албин выкрал из баульчика старшего конвоя Бекбулатова пакет с материалами, послужившими основанием к его аресту, и сжег этот пакет в печке.

Расследование, проведенное по этому случаю, установило, что в пакете находились стихи злобного антисоветского содержания, написанные Албиным, и материалы, изобличающие его в антисоветских высказываниях среди рабочих Карсакпайского медеплавильного завода. Стало ясно, что Албин намерен ничего не говорить на следствии, потому и постарался отделаться от улик.

Так и случилось. Албин не дал никаких показаний на следствии. Более того, в начале июля 1931 года вместе с сокамерником он проломил потолок камеры и бежал из Уральского изолятора. Узнав об этом весьма неприятном факте, Коновалов ожидал встретить начальника отдела наркомата еще в худшем настроении, чем в начале всей этой истории. Он готовился докладывать материалы в явно нервозной обстановке. Однако ничего подобного не произошло. Начальник отдела был бодр и весел.

— Вот какой молодец этот Албин, — сказал он, как только Коновалов вошел в кабинет, — заставил нас относиться к себе с уважением. Не мелочь, мол, я какая-то, а серьезный враг. Это неплохо. Теперь уж нельзя не разобраться до конца, что это за птица. Как вы считаете, товарищ Коновалов?

— Думаю, что птица он действительно серьезная и залетел к нам из-за границы неспроста.

— Вот и надо вникнуть в суть дела, — сказал начальник. — Подробно информируйте меня об Албине.

…Было известно, что Николай Авксентьевич Албин в 1924 году после возвращения из Болгарии намеревался выбрать тихий уголок и отсидеться до времени, но его задержали в Новороссийске и направили в ГПУ в Уральск по месту совершения тяжких преступлений против Советской власти в период гражданской войны. В Уральске судили и приговорили к расстрелу с заменой десятью годами лишения свободы.

Вот какие сведения имелись у нас по материалам следствия и суда.

Албин — уроженец поселка Январцева Тепловского района Уральской области, из крестьян-бедняков, неимущий, женат, член партии социалистов-революционеров с 1911 года, образование низшее, русский казак. После Октябрьской революции совместно с другими эсерами, сослуживцами по старой армии, приложил много усилий к тому, чтобы сохранить в боевом порядке уральские казачьи полки, пройти с полным вооружением с фронта в Уральск.

Белогвардейское правительство Фомичева, существовавшее тогда в Уральске, приняло их с распростертыми объятиями. Быстро развивавшиеся события вскоре убедили Албина, что правительство Фомичева малоавторитетно и имеет слабую опору среди местного населения. Тогда эсеровская военная группа во главе с полковником Албиным и другими офицерами создала «Союз фронтовиков» и через него развернула работу по формированию частей и дружин по станицам. Так была создана Уральская армия и Уральский фронт под командованием генерала Мартынова, а затем атамана Толстова.

Одной из самых надежных частей армии был первый полк под командованием Албина, упорно сражавшийся с Красной Армией и названный эсерами «партизанским».

Только в июле 1919 года, после ранения в руку, Албин был направлен на излечение в Краснодар, где находился вплоть до ликвидации деникинского фронта.

В Краснодаре Албин получил телеграмму от Толстова:

Выезд Албина, не закончившего лечение, к уральскому войску не удался не по его вине. В это время пришла радиограмма, что части Толстова, сдав Гурьев, панически отступают. И он, естественно, не поехал к атаману.

Все, что рассказал о себе Албин, не расходилось с истиной. Свою активную борьбу против Советской власти на суде он объяснил тоже довольно искренне.

— Окончил я, — говорил Албин, — только сельскую школу. До двадцатилетнего возраста работал в сельском хозяйстве. Книг или какой-либо литературы не только не читал, но и не имел о них никакого понятия. В 1911 году был взят на военную службу и заперт в казармы. В этом же году в тех же казармах мне попались люди, которые в обстановке строгой секретности стали объяснять бедственное положение крестьян в России. Эти люди называли себя членами партии социалистов-революционеров. Они говорили, что хотят лучшей жизни для крестьян и потому намерены свергнуть царя. Это мне пришлось по душе, и я примкнул к организации. Был ею принят и обласкан. Но развивался ли я политически, будучи уже членом организации? Нет. Политических книг не читал. Верно, я знал, что, кроме эсеровской организации, с царской властью борется рабочая партия, знал, что она проповедует марксизм, но что это за марксизм — не знал, и так все обернулось, что и не пытался узнать. Моими политическими врагами были помещики и царь. Я считал, что революция заключается в том, чтобы свалить царя, отобрать землю у помещиков и передать ее крестьянам. О другой революции я и представления не имел… Грянула война, и я весь отдался ей. За подвиги в 1914 году получил несколько наград и первый офицерский чин, а с ним и ту среду, которая довершила все остальное и довела меня до того, что я сейчас есть. Будучи политическим невеждой, мог ли я понять и принять Октябрьскую революцию? Я спорил с родным братом Тимофеем Албиным, который сразу же примкнул к Советской власти и вступил в РКП(б). Я называл его недалеким человеком, а в результате сам оказался недалеким…

Искренность, с которой Албин рассказывал о своем прошлом, видимо, и повлияла на решение суда, и ему еще снизили срок наказания с десяти до шести лет. К тому же в эмиграции он, по его словам, зарекомендовал себя положительно. Пережил безработицу, лишения, испытал всю горечь тоски по родине и понял, что ему надо возвращаться домой. Он вступил в «Союз возвращения на родину», был товарищем председателя этого союза, сидел за это один месяц в тюрьме при правительстве Цанкова и по ходатайству представителя РОКК[2] Корецкого, прибывшего из России в Болгарию по делам русских эмигрантов, был освобожден и на пароходе вывезен в Новороссийск.

Наш народ гуманен. В лагере Албин просидел всего два года и в 1926 году вышел на свободу…

— Это то, что сказал о себе Албин. А что не сказал? Есть такое? — спросил Коновалова начальник отдела, когда он познакомил его с этими материалами.

— В том-то и дело, что есть. Это и заставляет думать о нем, как о человеке, пришедшем к нам с камнем за пазухой.

Вот как в действительности жил Албин в эмиграции.

Убедившись, что дело генерала Толстова проиграно, Албин вместе с деникинской армией переправляется в Крым, к Врангелю. После ликвидации и этой цитадели белых на захваченном пароходе бежит в Турцию, в Константинополь. Турецкое правительство этот пароход переадресовывает в Болгарию, но и там его не принимают. Только приход двух французских миноносцев убедил правительство Стамболийского принять незваных гостей, полмесяца болтавшихся у берегов Болгарии.

Французское правительство не только помогло размещению белых в Болгарии, но и взяло их на иждивение. Каждому эмигранту выдавалось по пятьсот граммов хлеба, двести граммов мяса, триста граммов разных овощей и банка консервированного молока на день.

Обосновавшись в Болгарии, Албин пишет письмо генералу Толстову и уговаривает его опять начать борьбу с Советской властью, организовать разрозненные силы русского казачества и возглавить их. Ответ Толстова был проникнут признательностью Албину, но от предложенной ему почетной роли он отказался. Вскоре Албин выехал в Софию на среднетехнические курсы, открытые якобы группой профессоров и инженеров-эмигрантов с благосклонного разрешения болгарского правительства. На этих курсах Албин проучился девять месяцев, а после их окончания занял хорошо оплачиваемую должность на одном из болгарских предприятий. Известно, что на курсах изучалась и рекомендовалась такая политическая литература, как «Предшественники новейшего социализма» Каутского, «Политэкономия» Туган-Барановского. Дальше следует активное участие Албина в работе «Союза возвращения на родину», связи с белоэмигрантской организацией, размещавшейся в Париже, арест и высылка из Болгарии правительством Цанкова.

Если вспомнить, как в Харбине и Маньчжурии такие технические белоэмигрантские курсы японская разведка использовала для подготовки шпионских кадров, то это обстоятельство в биографии Албина заслуживает серьезного внимания и требует проверки. Не исключена возможность, что и здесь приложила руку какая-то разведка или «Русский общевоинский союз» (РОВС). Эта организация не гнушается, как нам известно, ни шпионажем, ни террором, ни засылкой в нашу страну своих эмиссаров для сколачивания повстанческих кадров.

— Логично, — отозвался начальник отдела, когда Коновалов закончил свой доклад. — Давайте проверим.

— На эти мысли наталкивает не только двойная игра Албина в Болгарии, о которой он ничего не сказал на суде, но и другие факты: с первых дней пребывания в Болгарии Албин дружил с поручиком, активным карателем Иваном Захаровичем Панченко. Поручику было опасно появляться в Советском Союзе, поэтому он не пытался проникнуть к нам и намеревался навсегда остаться за границей. Перед отъездом в Россию Албин пообещал поддерживать связь с Панченко. Задержание Албина в Новороссийске, а затем суд в Уральске спутали им карты, но они упорно стремились восстановить связь друг с другом.

В 1929 году один из русских казаков, вернувшихся из-за границы, разыскал Албина и передал ему, что Панченко переехал в Париж. Албин также знал, но утаил, что офицер контрразведки Николай Горбунов направлен на советскую территорию с целью шпионажа.

Во время гражданской войны Албин был тесно связан и дружил с начальником штаба армии генерала Толстова полковником Моторным Владимиром Ивановичем. По его протекции он получил назначение командиром партизанского полка белых. Освободившись из лагеря и узнав, что Моторный живет и работает в Москве, Албин пишет ему письмо. Через некоторое время посылает к нему свою жену. Встреча с женой Албина состоялась сначала на квартире Моторного, а затем у инженера Митрясова, бывшего сослуживца Моторного и Албина в армии генерала Толстова.

В 1927 году бывший адъютант генерала Толстова Петр Юдин передал Албину через агронома Осипова, что он был в Москве в гостях у Моторного. На небольшой вечеринке, на которой присутствовало несколько белых офицеров, обсуждался вопрос об убийстве посла Советского Союза в Польше Войкова. Моторный тогда сказал офицерам, чтобы они были наготове, а Юдину велел передать то же в Уральск всем белым офицерам.

Интересна связь Албина и с Петром Ивановичем Хорошхиным, бывшим белым полковником. Хорошхин — дворянин, сын генерала царской армии, у белых пользовался большим авторитетом и посылался на самые ответственные участки фронта. В последнее время был представителем Уральской армии в ставке генерала Деникина. При эвакуации за границу захватил с собой Албина с женой.

Узнав, что Хорошхин вернулся в СССР, Албин разыскал его в Саратове.

— Достаточно, — сказал начальник отдела. — Остальное о Хорошхине я знаю. Полпредство ОГПУ по Нижней Волге прислало нам материалы, в которых говорится, что в конце 1930 года ими раскрыта и ликвидирована контрреволюционная организация, готовившая повстанческие кадры на случай войны. Во главе этой организации стоял П. И. Хорошхин, а Албин был одним из ее активных участников.

Все стало понятно. Человек не смог преодолеть того, что ему дала офицерская и эсеровская среда. Подачки французской буржуазии запомнились лучше хлеба родины. Покаянная речь Албина выглядела теперь по-иному, как заранее отработанная версия на случай провала.

Немного подумав, начальник отдела сказал Коновалову:

— Напишите подробное сообщение в Москву, приведите доводы о необходимости проверки Албина в части его связей с белоэмигрантскими организациями, не состоял ли в РОВСе, с кем был там связан. Чистякова и Абузарова попросите ускорить розыск Албина. Все материалы докладывайте мне.

…В Уральске Чистяков и я шли по следу Албина. Изучая людей и места, где он бывал, где остановился, где завязал знакомство, мы открывали один эпизод в его деятельности за другим. Подтверждалось, что Албин — матерый враг и не одиночка.

Во время следования этапом от Кзыл-Орды до Уральска Албин в Самаре встретился с членом ЦК эсеровской партии Виктором Николаевичем Рихартом, помещенным в тот же вагон, в котором ехал Албин. После этой встречи активность Албина возросла. Тогда же он познакомился с эсерами Русяновым и Росшановым, следовавшими в ссылку в Пензу. Албин рассказал им о своем намерении совершить побег. Русянов и Росшанов одобрили решение Албина, обещали помочь ему и направить за границу, если он доберется до Пензы.

Сидя в Уральском ИТД, Албин опять-таки связался с эсером Анатолием Ивановичем Карабалиным, получал от него передачи и был проинформирован о деятельности эсеров в Уральске.

Совершив побег, Албин направился в Пензу. По дороге, случайно наткнувшись на пост чекистов, был задержан и доставлен в Сызранское ОГПУ. Там он назвал вымышленную фамилию. После короткой проверки его отпустили. Заходил также Албин к родственнику одного из заключенных Дубровину в село Сестры. Здесь его, как не имеющего документов, задержал работник уголовного розыска и пытался доставить в милицию. Однако в пути Албин бежал.

Эти задержания заставили Албина изменить планы, отказаться от поездки в Пензу. Он сел в поезд и выехал в Ташкент. Здесь у родственника приобрел документы на другое имя, и следы его надолго затерялись.

Прошел год. Москва давно провела тщательную проверку Албина и установила, что он не только состоял в белогвардейской организации РОВСа, но и был послан в СССР с особым заданием на длительное время. Какое это было задание, пока оставалось тайной. А Албин вел себя на воле странно: то отсиживался в тихих селах, а когда его обнаружили, стал часто менять места работы и жительства, не хотел заводить связей. Видать, события, последовавшие через некоторое время после его ареста, стали ему известны и произвели на него сильное впечатление. Самые надежные и влиятельные его соратники выбыли из игры. Матковский был арестован за связь с эмиссарами, прибывавшими из-за кордона, и руководство террористической группой, Хорошхин — за повстанческую деятельность, эсеры Уральска — тоже.

Только в июле 1932 года Албин стал искать надежный способ для ухода за границу. Встретившись с одним из старых знакомых-уральцев, он долго изучал и проверял его; а потом, поверив, попросил подыскать проводников, знающих тропы через границу. В другой раз поинтересовался, не знает ли уралец, где можно приобрести оружие.

Поведение Албина, скрывавшегося под фамилией Тимофеева Петра Андреевича, не понравилось уральцу, и он его спросил:

— Неужели так и уедешь, Николай Авксентьевич, ничего не сделав для России?

— Уеду, — ответил Албин. — Здесь стало опасно… Но не в этом суть. Делу я принес в жертву семью, личное благополучие, не пожалел бы и жизни, если бы все это было не напрасно. Времена изменились. Народ не идет за нами. А что мы без людей? Надо выждать. Выждать не год и не два. Здесь этого сделать не дадут. Скольких друзей уже лишился…

Решив это, Албин не намерен был долго задерживаться в Советском Союзе. Одно теперь его занимало: как пробраться за кордон?

— Умный, вражина, — подвел итог долгому изучению Албина Чистяков. — Чем он тут занимался, с каким заданием прибыл — и сейчас ясно, а вот связи его за границей, пожалуй, не сможем взять в свои руки. Жаль, но ничего не поделаешь. Ошибку исправить, видимо, не удастся.

Заготовьте шифровку в Андижан об аресте Албина.