Незримый фронт

Ф. Иванов, С. Коновалов САДЫРБАЙ И МИША

Садырбай, человек пожилой, степенный, жил в урочище Алтын-Эмель.

Любил Садырбай свою долину. Здесь он родился, вырос и вот уже дожил до седины, первым инеем тронувшей бороду. Долина давала все: кормила, поила, приносила радости. Нельзя было не любить ее. Нигде не встречал Садырбай такого легкого, приятного воздуха, настоенного на травах и цветах; таких упитанных овец, резвых красивых лошадей, веселых и сильных девушек и джигитов. Бывал он в других местах, внимательно присматривался к степям, жизни тамошних людей и не нашел ничего милее Алтын-Эмельского.

В ауле уважали Садырбая за ум, за сдержанность, за дельное слово. Так бы счастливо и прожил он, если бы не байская злоба, внезапно закрутившая старшего сына. Бросил все Ракиш: родную землю, жену, детей и ушел с байскими прихвостнями в Китай.

Сейчас «узун-кулак» принес еще худшую весть: Ракиш оказался в банде Кундакбая, которая весь 1931 год грабила и угоняла совхозный скот за границу. Узнав об этом, Садырбай хотел сейчас же, не откладывая ни на день, поехать в банду и уговорить сына вернуться домой; чтобы не позорил он отцовы седины, не ссорил с Советской властью и не навлекал на семью гнев народа. Утром, подумав, отказался от такого шага. Кто знает мысли Садырбая?

С добрыми намерениями он уедет в банду или со злыми? Надо с кем-то посоветоваться, а с кем? Лучшим советчиком в таких делах был бы начальник ГПУ. Говорят, человек разумный, внимательный к людям… Стыдно только. Ох, как стыдно. Посмотреть в глаза такому человеку и рассказать о сыне. Как убедить его, что Ракиш не такой, как Кундакбай! Что сын — мальчишка, которому недобрые люди вскружили голову?

Поверит ли начальник? Садырбай долго маялся со своим горем. Не смыкал глаз ночами, обдумывая, как спасти сына.

Неизвестно, сколько бы еще колебался Садырбай, если бы не случай.

…Начальник Талды-Курганского райотделения ОГПУ ломал голову, как обезвредить банду, пришедшую из Китая. Не дает она спокойно жить и работать всему району. Главарь банды Кундакбай не только устраивает набеги на отделения овцесовхоза, колхозы, но организует откочевки в Китай, распространяет нелепые слухи в аулах, будоражит людей. Партийно-комсомольскому активу и работникам ОГПУ приходится прилагать немало сил, чтобы вернуть на свои места одураченных людей, успокоить их и включить в работу. Второе лето уже гоняется за бандой коммунистический отряд под командованием работника ОГПУ Беляева. В самые жаркие дни страды отрываются от дела коммунисты и комсомольцы, а банда, часто основательно потрепанная, все же уходит от полного разгрома.

Коммунистический отряд Талды-Курганского района. В 1931 году под командованием тов. Беляева отряд вел успешную борьбу с бандитами.

На стороне бандитов большие преимущества: их главарь Кундакбай, в прошлом участвовавший в чекистских операциях, хитер и осторожен. На сопках Алтын-Эмельских предгорий бандиты выставляют посты и, как только замечают приближение отряда, не принимая боя, уходят в глубь гор. К зиме совсем исчезают. А в начале следующего лета снова группами просачиваются через границу из Китая в Алтын-Эмельские горы и принимаются опять за старое. Но не только это заставило начальника райотделения искать способы быстрейшего и полного разгрома банды. Оттяжка с ее ликвидацией грозила более серьезными бедами. В одном из последних боев комотрядники поймали в стогу сена ближайшего соратника Кундакбая, посланного в разведку. Он рассказал, что банда организована в районе китайского города Кульджи из числа бежавших туда баев и их приспешников. Вооружена старыми русскими трехлинейными винтовками. Сколотил банду бывший белый офицер-казах, служивший до революции у уездного начальника в Капале. В задачу Кундакбая до сих пор входила только подготовка откочевок, угона скота, и особенно лошадей. Теперь эти задачи расширились. Кундакбай стал главарем передового отряда.

В 1932 году, по словам задержанного, крупная закордонная организация белых, кулаков и баев наметила завершить работу по созданию повстанческих формирований среди русского и казахского населения Семиречья. Во многих районах такая работа уже проведена специальными посыльными так называемой «Крестьянской партии», которые забрасывались из Синьцзяна в течение 1931 года. Цель всей этой активности — объединенное восстание русских и казахов во всем Семиречье. Тогда для войск белых эмигрантов и беглых кулаков понадобится много лошадей, оружия и боеприпасов.

Большой размах задуманного зарубежной контрреволюцией вызывал тревогу. Иванов запросил полпредство ОГПУ в Казахстане, насколько полученные им данные соответствуют действительности. Алма-Ата подтвердила эти сведения. Главарь банды офицер-казах — не вымысел пленного. Это один из активных членов «Крестьянской партии», созданной в Кульдже и ряде городов Синьцзяна. Связан он с Абдрахманом Канабековым, служившим при атамане Анненкове начальником пограничной охраны от Капала до Маканчинского района. Канабеков входит в руководство казахской части «Крестьянской партии» и имеет прямое отношение к штабу «черной армии», осуществляющему руководство боевыми операциями этой партии.

Семенов Е. Ф., боец комотряда Беляева. Этим конем с полной амуницией и боевым оружием Семенов награжден за образцовое выполнение заданий. Е. Ф. Семенов геройски погиб на фронте в годы Великой Отечественной войны.

…На оперативное совещание был созван весь личный состав райотделения. Приглашены старший уполномоченный Дутов, уполномоченный Чухнов и помощник уполномоченного Ошакбаев.

— Работу по предупреждению откочевок и угона скота в Китай мы ведем неплохо, — сказал начальник. — Но этого мало. Надо всерьез браться за Кундакбая.

На совещании обсудили причины неудач в борьбе с бандитами. Беляев — опытный командир. В гражданскую войну крепко бил анненковцев. Комотрядникам также храбрости не занимать. И сделали они немало. Однако решающего удара не смогли нанести, потому что нет еще точных сведений о базах и местах укрытия бандитов, их связях с местным населением.

— Без помощи населения мы с бандой не разделаемся, — продолжал начальник. — Товарищи мне подсказали и имя возможного нашего помощника. Садырбая знаете? Вот о нем и речь. Человек он вполне наш, хоть старший сын его в банде Кундакбая. Думаю, душа у старика неспокойна из-за этого. Надо бы поговорить с Садырбаем. Только где бы с ним встретиться? Увидят меня в ауле — пойдут разговоры… Сюда вызывать — тоже не годится.

— Это устроить можно, — отозвался Ошакбаев. — В соседнем ауле живет мой друг Ербол. Надежный парень, комотрядник. К нему прямо и поедем. В том же ауле живет родственница Садырбая. Я сейчас выеду к другу и предупрежу его. Он все сделает. А Садырбаю скажу, что через три дня в доме Ербола его будете ждать вы.

— План хороший. Так и сделаем. Может, удастся нам с помощью Садырбая разложить банду изнутри…

Ошакбаев встретил Садырбая вдали от аула. Если кто и видел их вдвоем, так мало ли людей идет и едет в разные концы по своим делам? Любой из них, увидев Садырбая, обязательно поприветствует его и поговорит о новостях. Так и тут. Остановился человек, поговорил и поехал своей дорогой мимо аула. Что особенного?

Только жена Садырбая, старая Айша, заметила перемены. Муж оживился, повеселел. «Уж не получил ли весточку от сына?» — гадала она…

Не терпелось Садырбаю встретиться с начальником ОГПУ. На второй же день засобирался в соседний аул навестить родственницу.

— И что она ему на ум взбрела, эта родственница, — ворчала Айша. — Никогда теплым словом о ней не обмолвился, а тут навестить…

Знала хорошо Айша, что Садырбай ничего опрометчивого и плохого не сделает, а все-таки, пока собирала мужа в путь, ворчала.

Родственница Айнем не удивилась приезду Садырбая. Удивилась только тому, что он стал разговорчив и много шутил.

— Сдает Садырбай, — делилась она с соседкой. — Такой был важный, степенный, а к старости болтать стал — не переслушаешь. И со мной больно ласков. К чему бы это?

— Вспомнил, наверное, молодость. На тебя-то он раньше поглядывал, — пошутила соседка.

Утром Айнем затревожилась. Садырбай пошел в гости к человеку, которого она недолюбливала, и предупредил, что может задержаться. Просил никого за ним не посылать.

Поздно вечером к дому комотрядника Ербола, юрта которого стояла в двух километрах от аула, ближе к ключу холодной воды, бившему из-под сопки, один за другим подъехали два верховых. Хозяин вместе с хозяйкой хлопотали возле юрты: готовили угощение приезжим.

— Будем откровенны, и чтобы разговор остался между нами, — заговорил начальник, как только они остались с Садырбаем одни в юрте.

— Догадываюсь, о чем пойдет речь. Сам хотел приехать к вам посоветоваться.

— Очень рад, что мы понимаем друг друга. Скверный человек Кундакбай, и дела его черные. Прошлый год бандиты убили члена бюро райкома коммуниста Балабекова, заведующего районо, нанесли большой вред Советскому государству. А что натворят в этот приезд, думаю, понимаете.

— Уверен, мой сын не убивал и не будет убивать.

— Может быть. Но он же в банде, Садырбай, стало быть, отвечает за все ее дела. Так говорит закон. Кундакбай связался в Кульдже с белыми офицерами и теперь делает то, что они ему велят. Люди эти жестокие, беспощадные, лютые враги народа и Советской власти. Заведет Кундакбай вашего сына и других таких доверчивых, как Ракиш, туда, откуда им и вернуться уж нельзя будет.

— Что же я должен делать?

— Спасать сына, пока не поздно, и помочь нам разбить банду. Вот как только появится Кундакбай, поезжайте к нему и требуйте свидания с сыном. Послушает вас сын, уйдет из банды, явится к нам добровольно — простим ему грехи, будет жить, как все. Сейчас есть такое указание правительства. Ну а если уж не послушает вас Ракиш, разведайте и скажите нам, где и как лучше окружить банду и уничтожить ее.

— Согласен. Поеду.

— Значит, договорились. Ошакбаев вам даст знать, когда выезжать в расположение банды. В пути, в горах, вас обязательно задержат и приведут к Кундакбаю. Будут допрашивать, добиваться, не подосланы ли вы ОГПУ. Не смущайтесь и не теряйтесь. Будьте смелы. С сыном увидеться надо обязательно, а как действовать дальше, обстоятельства подскажут. Главное, надо рассказать о решении правительства, оторвать от банды побольше людей. Связь со мной будете поддерживать через Ошакбаева. Докладывать обо всем, что узнаете о банде, только мне.

…Вечером гости выехали на почтовую станцию Алтын-Эмель, на квартиру Ошакбаева. Садырбай в полночь вернулся в дом Айнем. Утром заговорил о поездке в соседний аул. Для Айнем это было непонятно. Чтобы удовлетворить любопытство женщины, Садырбай сказал:

— Одна меня гложет забота, Айнем, — Ракиш. Ты же мать и должна понять меня. Хотел узнать у Ербола что-нибудь нового о нем, да помешали его гости.

— Лучше бы у меня спросил, чем ходить к Ерболу, — отрезала чуть обиженно Айнем.

— А что ты знаешь?

— Я не знаю, так люди знают. Из нашего аула в банде Кундакбая не один человек. Их отцы и матери не меньше тебя беспокоятся о детях. Пойдем, свожу к Кожамкулу. Знаешь его?

— Как не знать. Встречались… Но давно.

Кожамкул узнал Садырбая, принял его радушно. Долго петлял у них разговор вокруг аульных дел, скота, родных и знакомых. Улучив момент, Садырбай спросил Кожамкула, нет ли новостей о Кундакбае.

— Есть. Слышал, ваш сын тоже там?

— В том-то и дело, уважаемый Кожамкул. Тревожусь за Ракиша. Не доведет их до добра Кундакбай.

— Та же печаль и у меня.

Оба замолчали, думая о своем.

— Приехал ко мне из далекого аула, — продолжал Кожамкул, — свояк моего дурня. Передавал, что все наши живы и здоровы. Первая группа кундакбаевцев перешла границу и сейчас в безопасном месте. Остановился Кундакбай в верховьях Алтын-Эмельских гор, и оттуда его джигиты станут наезжать в наши аулы.

— Решил я, Кожамкул, съездить к сыну, повидать его, узнать, что у него на уме. Может, удастся образумить, а то пропадет. Как думаешь, допустит Кундакбай до сына?

— Хорошее дело задумал, Садырбай. Увидишь моего Серика, передавай привет, скажи, что отец ждет домой.

Рано утром, чуть занялась заря, Садырбай отправился домой. Он спешил застать Ошакбаева, постоянно находившегося в оперпункте в центре Алтын-Эмельского совхоза и передать ему важную новость о появлении в горах первого отряда бандитов.

— Дорогой Садырбай! Сама удача нам сопутствует, — встретил его обрадованный Ошакбаев. — Хотел вас разыскивать. Надумал ехать в аул, да побоялся наделать переполоху.

— У меня новости, сынок. Первая группа отряда Кундакбая уже в наших горах.

— Знаю, Садырбай. Не только первая, а все они уже там. Пора выезжать.

— Выехать сейчас же было бы хорошо. Куда лучше сделать все сразу и не тревожить лишний раз домашних, но неладно немного получится. Придется заехать домой за подарками для сына…

Путь в верховья Алтын-Эмельских гор был не ближний. Восход солнца застал Садырбая невдалеке от предгорий. До обеда горы уже скроют его. День выдался хороший. В долине стояла духота, а здесь подувал ветерок. Незаметно подступили сопки, потом скалы. Также незаметно откуда-то набежали тучки, и полил дождь. Садырбай слез с коня и укрылся в маленькой пещерке под скалой. Только втащил коржумы, как около углубления появились двое верховых. Оба враз прокричали сначала слова приветствия, стараясь перекрыть шум дождя, а потом стали расспрашивать, кто он, откуда, куда держит путь? Зачем появился здесь?

— Еду к сыну, — ответил Садырбай. — А вы кто будете? Охотники на большого зверя, судя по винтовкам, или еще кто?

Не ответив Садырбаю, здоровенный, обветренный до черноты казах строго спросил:

— Что же делает ваш сын в горах?

— Наверное, то же, что и вы, почтенные. Задерживает людей и расспрашивает.

— Как его имя?

— Ракиш.

— Отца как звать?

— Садырбай.

— Где ваш аул?

Садырбай назвал.

— Есть такой Ракиш в горах, — ответил тот же задубевший.

— Но вам, аксакал, советуем вернуться домой. Приказ такой: никого не пускать в горы.

— Никуда я не поеду, не повидав сына. Не для того тащился в такую даль, чтобы по первому вашему неразумному слову вернуться обратно. Не для того меня собирала в путь мать Ракиша. Ведите к самому Кундакбаю.

Бандиты переглянулись.

— Вы знакомы с Кундакбаем?

— Хорошо знаком. С детства, еще мальчонкой знал его.

— Давай отведем, раз сам в зубы волка лезет, — сказал второй верховой. — Дождь перестанет, смена появится, и заберем его с собой.

— Ладно, пусть ждет.

Глаза здоровенного бандита все щупали и щупали коржумы. Наконец он не выдержал и спросил:

— У вас, аксакал, есть что-нибудь из пищи?

— Сыну везу. Но с хорошими людьми могу поделиться. — И Садырбай стал рыться в коржуме. — Вот вам немного толкана, еремчика, баурсаков. Дома я бы вас накормил досыта вкусным бесбармаком. Моя Айша хорошо готовит. А здесь многого дать не могу. Сами понимаете, мать гостинцы сыну послала… Но не угостить друзей Ракиша тоже было бы нехорошо. Поможете мне разыскать Ракиша, тогда милости просим на пир. Все выложу.

Раздав подарки, Садырбай стал терпеливо ждать. Время от времени он затевал разговор.

— Матери и отцы у вас тоже, наверное, есть?

— Есть. Живут на речке Аксу. Оба мы из одного аула.

— Вот бедные отец и мать: ждут, наверное, своих детей. Все глаза проглядели. Не знают они, что мокнут их дети под дождем, стынут ночами на ветру, и некому их обогреть… Вот и мой тоже. Дети-то у вас есть?

— У меня, — сказал один из собеседников, — родные живут на Аксу. А он забрал своих в Китай и не знает, как прокормить. Если бы девчонки, можно было калым большой получить, а то мальчишки… Кундакбай обещал нам после возвращения в Китай дать не меньше как по две лошади. Если еще перепадет, Онгарбай заживет.

— Кундакбай, наверное, ничего не сможет дать вам из добычи. У него теперь завелись сильные хозяева, — заметил Садырбай. — Для других целей кони нужны.

Онгарбай и его спутник перестали жевать и уставились на Садырбая, не понимая, что он говорит.

— Я точно не знаю, — пояснил Садырбай, — но в ауле у нас ходят слухи, что Кундакбай связался с белыми офицерами и обязался поставлять им лошадей.

— Так оно и есть, — подтвердил словоохотливый уроженец с речки Аксу. — Онгарбай это тоже знает, но верит слову Кундакбая.

Поев, бандиты подобрели. Участие Садырбая в их судьбе растравило незаживающие раны. Чужбина встретила их неприветливо. Все, что говорили их вожаки, оказалось обманом. За два года оба изрядно намытарились. Поэтому наперебой стали жаловаться на свою судьбу. Садырбай внимательно слушал и сочувственно кивал головой.

— Ой-бой, как плохо! Мой Ракиш тоже оставил жену и детей у меня в доме. Маленькие плачут — где отец? Невестка плачет — где Ракиш? Мать плачет — где сын? А что я им скажу? Что он у Кундакбая? Не годится. Сердце не выдержало, вот и поехал к сыну. А так жили бы хорошо. У нас теперь мирная жизнь, всего в достатке. Правительство объявило, что простит всех, кто был в банде, если они добровольно явятся. Вот женщины и не понимают, почему надо их мужьям и сыновьям таскаться по горам и грабить для кого-то колхозы.

Онгарбай промолчал, а его напарник поддакнул:

— Так, так, отец.

Садырбай в душе порадовался такому поведению постовых. Надежда на возвращение сына окрепла.

Дождь перестал. Вскоре пришла смена. Новые постовые спросили Онгарбая, что за старика они задержали. Онгарбай, как старший, разъяснил, что задержан отец Ракиша, Садырбай, приехавший из аула повидаться с сыном.

— Посылали его обратно, — сказал Онгарбай, — но он уезжать не хочет, не повидав сына.

— А твой бы отец уехал? — пробурчал напарник Онгарбая.

Новые постовые покачали в такт головой. Трудно было определить, одобряют они поведение Садырбая или нет.

До стоянки Кундакбая ехали молча, гуськом. Только раз Садырбай нарушил тишину и попросил напарника Онгарбая не забыть разыскать Ракиша и сказать, что, мол, отец приехал к нему повидаться. Сейчас находится у Кундакбая и просит разрешения на свидание. Провожатый, ехавший сзади, заверил, что все сделает.

Кундакбая Садырбай застал в просторном шалаше, хорошо утепленном сеном, скрытом от посторонних глаз густым кустарником.

Увидев Садырбая, Кундакбай помрачнел. Глаза налились злобой.

— Кто вас прислал? — спросил он.

— Сам приехал, — ответил Садырбай. — Я отец, а сын мой находится у вас, Кундакбай.

— Мне хорошо известно, что вы посланы ГПУ. Хотите вызнать, сколько нас, чем вооружены, где стоят наши шалаши, сколько их, как к нам лучше подобраться и напасть. Это ведь велели разведать?

— Ой-бой, нехорошо говорите, Кундакбай. Отцам своих джигитов надо верить.

— Как вы узнали, что мы в горах?

— Если бы мы, отцы, не знали, где блудят наши дети, плохие бы мы были отцы.

Двое приближенных Кундакбая переглянулись.

— Вы аксакал, а не ребенок, — повысил голос Кундакбай. — «Крутить» у меня не советую. Здесь горы.

— Горы не китайские, а Алтын-Эмельские. Я в них вырос, как и ты, Кундакбай. Они мне не страшны, да и ты тоже.

— Ах, ты так! — заорал Кундакбай.

Сидевшие с ним рядом остановили его руку.

— Кто ваш сын? — спросил Кундакбай.

— Сын мой — Ракиш Садырбаев, а я, если вы не забыли казахских законов и обычаев, Садырбай.

— А, Садырбай, припоминаю. Ракиш — один из первых моих помощников. Давайте не будем горячиться, — примирительно сказал Кундакбай.

— Давно бы так. Теперь слушай! Мы, отцы сыновей, которые у вас в отряде, знаем друг друга и не таим друг от друга новостей. Неделю тому назад я был в ауле Кожамкула, сын которого Серик тоже у вас. К Кожамкулу из дальнего аула приехал свояк сына и рассказал, что ваш отряд уже прибыл из Китая и находится в верховьях гор. Как достигают вести самых глухих уголков в наших краях, вам, думаю, не стоит рассказывать. Потом, какой же тут секрет, если каждый год в это время вы приезжаете в наши горы?

— Верю вам. И все-таки свидание с Ракишем у вас, почтенный Садырбай, не состоится. Ракиша я отправил в Лепсинские горы. Трудно сказать, когда он вернется.

В это время Ракиш, стремительно ворвавшись в шалаш, бросился к отцу.

Кундакбай только махнул рукой, и все, кто был в шалаше, вышли. Вслед, однако, Кундакбай крикнул:

— Утром, Садырбай, вас проводят домой.

— Пойдем, отец. Не будем терять времени. Где твоя лошадь?

Одну только ночь Садырбай провел с сыном. Не успел наговориться, рассказать всего, что хотел. Радовало одно: Ракиш твердо обещал навестить больную мать, жену, детей, разыскать сына Кожамкула Серика и передать ему желание отца.

Под вечер Садырбай, державший направление на свой аул, изменил его и двинулся к Ошакбаеву.

День был удивительно хорош. Всю дорогу пели ему жаворонки, стрекотали кузнечики, улыбались тучки. То, что сам он подпевал им, это куда ни шло. А вот зачем подмигнул тучке, никак понять не мог. Творилось что-то неладное.

— Совсем мальчишкой стал, — оборвал он себя и запел свое. Песенки, начатой им на половине пути, хватило ровно до ворот дома, в котором размещался Ошакбаев.

— Что так скоро, аксакал? — встретил его вопросом Ошакбаев.

— Не дал Кундакбай долго засиживаться. Выгнал. Вызывай начальника. Есть новости. Ракиш приедет на днях в наш аул с товарищами. Пусть поторапливается. Да что это я? Путь от Талды-Кургана до нас длинен, все равно не успеет. Ладно, утром расскажу. До утра не буди меня. Чертов Кундакбай выспаться даже не дал.

Проводив нарочного с пакетом в райотделение, Ошакбаев лег отдохнуть. Сон, однако, не шел. Мало пока рассказал Садырбай о своей поездке, но его возбужденное состояние, уверенность в себе говорили, что поездка была небезуспешной.

Уведет Садырбай Ракиша у Кундакбая. Если бы не одного увел, совсем вышло бы хорошо. Кундакбай сразу бы почувствовал неладное. Начало разложения банды — начало ее смерти.

Утром, только хозяйка вышла подоить корову, Садырбай, открыв глаза, позвал:

— Сынок, ты спишь?

— Где тут спать после вчерашних ваших вестей, — откликнулся Ошакбаев.

— Я бы давно уехал домой, но договориться надо. При хозяйке неудобно рассказывать. Пришлось лежать с закрытыми глазами. У Кундакбая, сынок, не все ладно. Ненадежный народ собрался. Пообещай многим из них Советская власть не наказывать за разбой, который они творили на родине, останутся здесь. Только я вышел от Кундакбая и появился в их логове, облепили, как мухи. Говорил с разными людьми. Тоскуют по родине. Ракиша только прямо спросить, останется ли он дома, поопасался. А побывать в ауле, повидать мать, жену, детей он с радостью согласился. Та же, видать, думка его гложет, что и друзей. Есть среди них и матерые волки. Чувствовал, как Ракиш оберегал меня от них. Один из постовых, задержавших меня, оказался хорошим парнем. Вложил я ему в уста новость о решении нашего правительства простить всех бандитов, которые добровольно явятся. Думаю, будут знать об этом все, кому надо.

Рассказав подробно о месторасположении банды, Садырбай спросил:

— Что будем делать, если приедет Ракиш с друзьями?

— Хорошо бы побольше сманить их из банды и оставить здесь, — ответил Ошакбаев.

— Вот и я так думаю, сынок. Жене, невестке и родным скажу, чтобы уговаривали Ракиша уйти вместе с друзьями из банды.

— Считай, отец, договорились. Начальник тебе об этом же толковал. Я буду поближе к вам, у Ербола. Что потребуется, дадите знать.

— Все, сынок. Попью чайку и в путь.

…Ракиш появился в ауле поздно ночью. Ждали его на третий день после приезда Садырбая, как было условлено, а он приехал только на шестой.

— Что же запоздал, сынок? — спросил его Садырбай. — Я уж начал тревожиться, не знал, что и думать.

— Кундакбай не пускал. Пригони, говорит, косяк лошадей из дальнего аула, тогда отпущу. Друзей моих всех разогнал кого куда. Вот один Койшигул остался и того кое-как выпросил. Не хотел тревожить Кожу, второго моего спутника, но Кундакбай все-таки велел ему ехать со мной.

Поняв сына, Садырбай повел Койшигула и Кожу в другую, заранее приготовленную юрту.

— Вы только не обижайтесь, — говорил он им дорогой. — Ракиш должен побыть с женой, детьми, с матерью. Мы вас будем беречь, поить и кормить так же, как сына. Здесь удобно отдохнуть после далекого пути. Хозяин этой юрты — близкий мой родственник и верный человек.

Вернувшись к себе, Садырбай обнял Ракиша.

— Что это за Кожа, сынок? Ты ему не доверяешь?

— Перед отъездом Кундакбай о чем-то долго говорил с ним. Наверное, приставил его ко мне соглядатаем.

— Хорошо, сынок, что предупредил меня. Из какого он аула и почему думаешь, что он предаст тебя?

— Он из соседнего аула, друг Серика Кожамкулова. Кундакбай оставил Серика при себе, а Кожу направил со мной. Кожа для Серика готов пойти на все. Они же братья. Кожа — приемный сын Кожамкула.

— Понятно, сынок. А сам-то ты как? Долго будешь прислуживать Кундакбаю?

— Надоело, отец, а что поделаешь?

— Как что? Никто тебя не тронет, если сам явишься с повинной. Не для того я глядел в зубы зверю, чтобы засадить родного сына в тюрьму.

— Кундакбай узнал, отец, о твоем рассказе нашим людям. Как будут поступать теперь с добровольно явившимися с повинной, все знают. Собирал нас Кундакбай и ругался. Назвал сказками твои слова, выдумкой ГПУ, годной для баранов. Настоящих джигитов, людей умных, такой дешевой новостью не купишь, сказал он. Чья правда, пока не знаю. Плохого-то мы наделали немало.

— Ракиш, перед тем как поехать к тебе, я посылал в Талды-Курган надежного человека. Был он в райкоме партии, в райисполкоме, и везде подтвердили, что такое решение правда есть.

— Теперь верю, отец. Ты мудрый и добрый… Только с пустыми руками в ГПУ не идут. Знаю я, сколько они труда на нас доложили, сколько бойцов не досчитались. Уйду от Кундакбая с оружием и со всеми моими друзьями. Только вот как быть с Кожой?

— Кожамкула позовем на помощь. Он друг мне и одних со мной мыслей.

— Тогда зови, отец. Матери и жене пока ничего не говори.

— Вот это дело, сынок. Это по-нашему. Рад за тебя.

В ту же ночь к Кожамкулу поскакал посыльный от Садырбая.

Не на шутку встревожился Кожамкул. Новый друг, Садырбай, звал на помощь. Только встретившись с Садырбаем и узнав от него все про Ракиша, сына своего Серика и Кожу, успокоился. В юрту Кожи и Койшигула он уже шел с легким сердцем. Ободряюще посматривал на сопровождавшего его Садырбая.

— Как отдыхали, дорогие гости? — с порога начал Садырбай. — Сыты ли? Не обижайтесь на меня, старика, что я, не спросив вас, позвал Кожамкула к Коже. Грех был бы в такой радостный день оставить Кожамкула без вестей о сыне. Поговорите, Кожамкул, с Кожой, а мы с Койшигулом пойдем к Ракишу. Не будем мешать.

Обнимая на радостях Кожу, Кожамкул приговаривал:

— Мальчик мой, как я по вас обоих соскучился! Где Серик? Почему не с тобой? Что с ним? Не грозит ли опасность ему? Только отвечай так, как отвечал бы мне Серик.

— Случилось нехорошее, отец. Кундакбай оставил при себе Серика, а мне велел ехать с Ракишем сюда, в аул. Быть с ним вместе, а по приезде рассказать все, что говорил и делал здесь Ракиш. Я отказывался ехать без Серика, но Кундакбай пригрозил, и вот я здесь.

— Ничего, успокойся, мой мальчик. Я хочу одного: чтобы и ты, и Серик вернулись домой.

— Научи, как это сделать, отец.

— Позови сюда Садырбая, Ракиша и Койшигула.

Когда в юрту вошли Садырбай, Ракиш и Койшигул, Кожамкул, обращаясь к ним, спросил:

— Вы, наверное, все трое думали плохо о моем Коже?

— Да, это так, — ответил за всех Садырбай.

— Больше не надо носить в сердце подозрений. Кожа, поклянись при нас, отцах ваших, в вечной дружбе с Ракишем и Койшигулом.

— Клянусь, отец.

— По праву старшего скажу слово. Выслушайте, дети, наше желание, — начал Садырбай. — Плохими были бы вы джигитами, неблагодарными сынами родных мест, если бы и дальше стали служить Кундакбаю. Этот обманщик и байский выкормыш не достоин вашей дружбы и поддержки. Все вы знаете, о чем я говорю и как он обманул вас. Отцы и наша власть прощают вас, хотя наделали вы много вредного и неразумного. За горе и слезы родных, за горе и слезы матерей и близких, тех, кто погиб в борьбе с бандой Кундакбая, отвечайте перед своей совестью. Отцам вашим достаточно того, чтобы вы вернулись в родные аулы. Народу нашему этого недостаточно. Вы перед ним в неоплатном долгу. Чтобы загладить хоть немного эту вину, возвращайтесь обратно и заберите всех своих друзей, обманутых так же, как и вы, не оставляйте их Кундакбаю. Ракиш мне сегодня говорил об этом же, и я одобряю его намерения.

— Слова Садырбая — правильные слова. Это и мое желание, — подтвердил Кожамкул.

…На пятый день в оперативный пункт прибыло восемнадцать всадников, чтобы сдать оружие. Получив пакет к начальнику райотделения ОГПУ, Ракиш, Серик, Кожа и Койшигул во главе бывших бандитов направились в Талды-Курган для получения документов о добровольной явке.

Комотряд, снабженный подробными сведениями о расположении главных сил бандитов, вскоре провел успешную операцию. Многие бандиты сдались. Кундакбай с наиболее верными своими приспешниками ушел к границе, но там, в районе Дубуна, был окружен заранее предупрежденными пограничниками и разгромлен.

Только нескольким бандитам удалось вырваться из окружения. Сам Кундакбай, раненный в живот, умер, не доходя границы.

…Миша и его двоюродная сестренка Лиза заигрались после уроков на улице и не заметили, как подобралась тучка и разразилась ливнем. Пока бежали до дому Лизы, промокли до нитки. Поневоле пришлось лезть на теплую печь.

Миша не заметил, как в избе появились его мать и тетя — мать Лизы. К их разговору он стал прислушиваться лишь после того, как тетя высказала опасение за судьбу своего мужа. По ее словам, Мишин дядя вступил в какую-то организацию и будет «свергать» Советскую власть. Будет восстание, в котором примут участие сотни вооруженных казаков. Мише жарко стало. Как же так: свергать Советскую власть, за которую погиб его отец? А новая жизнь тогда как? «Лампочки Ильича» и тракторы, о которых рассказывали в школе? Опять ничего не будет?!

Дядю в станице все зовут кулаком. Ему, может быть, и надо свергать Советскую власть, а нам с мамой зачем? Хватит маме работать на огородах дяди Сбросова, хотя он и дядя.

Всю ночь Миша думал, кому рассказать об услышанном: своим учителям, пионерам или ГПУ? Уже вечером решил пойти в ГПУ.

Начальник райотделения ГПУ внимательно выслушал Мишу. Записал его слова, похвалил и посоветовал никому ничего не говорить об услышанном.

— Молодец, парень. Спасибо, что пришел. Мы проверим, — сказал он. — А ты держи ухо востро…

Проверка подтвердила рассказанное Мишей. По селу и в самом деле ползли слухи о скоплениях вооруженных белогвардейцев в горах, на границе. В районе появился неизвестный человек по фамилии Данилов. Он говорил, что прибыл из Китая и по заданию штаба вербует людей в организацию, которая в скором времени должна поднять восстание.

Через неделю Миша опять пришел в ОГПУ. На этот раз он передал разговор своего дяди с каким-то человеком о восстании. Дядя говорил, что есть приказ напасть на ГПУ, завладеть оружием, а потом вылавливать коммунистов и комсомольцев. Отец Лизы случайно заглянул на печку, увидел Мишу, подошел к печке и прогнал его из комнаты. Когда же неизвестный ушел, дядя позвал к себе Мишу и стал расспрашивать, что он слышал из их разговора.

— Немного слышал, — ответил Миша.

— Рассказывай, что? — рассердился дядя.

— Слышал, — сказал Миша, что какие-то дяди должны сначала отобрать оружие у ГПУ, а потом начать свергать Советскую власть.

— Запомни, Мишка, — пригрозил дядя, — если расскажешь об этом кому — голову оторву.

Миша уверил дядю, что он не маленький и сам все понимает. На всякий случай побожился.

Прошло всего два дня, и дядя опять позвал Мишу. Он не сердился и не грозил, а попросил Мишу отвезти записку родственнику в соседнее село. Потом мальчику еще приходилось ездить с записками.

В одной из записок, которые Миша каждый раз показывал сначала начальнику ОГПУ, Сбросов просил своего родственника Мотового прибыть на хутор Красная Поляна. Мотового на месте не оказалось. Его кто-то успел пригласить на хутор раньше, и он выехал туда до приезда Миши. Миша вернулся в Талды-Курган и пошел в ОГПУ.

— Ну, что ж, поезжай, Миша, в Красную Поляну и вручи записку, кому велено, — сказал начальник райотделения.

Миша так и сделал. Вручив записку, он пристроился в уголке избы и стал слушать, запоминать и поджидать дядю.

В избе было уже несколько человек. Выступал один из них, которого назвали Даниловым. Этот Данилов рассказал, что организация у них большая. Руководит ею штаб во главе с полковником. По планам штаба, находящегося пока в Китае, предусмотрено поднять восстание сначала в пограничных районах. Как только это совершится, выступят кавалерийские части, сосредоточенные на границе. Штаб опубликует приказ о мобилизации, восстановит казачью форму, и тогда уже начнется продвижение в глубинные районы.

Все эти сведения не расходились с данными, полученными из других источников, и работники ЧК принимали соответствующие меры.

Вскоре после этого сборища повстанцы перешли к активным действиям.

…В теплый июльский день начальник отделения фельдсвязи ОГПУ Заморов ехал из станицы Каратал в Джангиз-Агач. Надо было собрать деньги в торговых организациях для доставки в банк. На горной тропинке из-за камня вдруг прогремел выстрел. Пуля пробила Заморову легкие. Обливаясь кровью, он упал с лошади, откатился в кусты и стал отстреливаться. Тогда неизвестный, оставив Заморова, поймал его лошадь и скрылся в горах.

Преодолевая боль, Заморов нашел силы выползти на дорогу, где его и подобрали проезжие колхозники, доставив в Талды-Курган. Начался розыск неизвестного бандита.

Между тем приближался день, назначенный Даниловым для нападения на здание ОГПУ. Угроза была реальной. Все запасы военкоматского оружия и боеприпасов находились при райотделе. Большинство комотрядников гонялись еще за остатками банды Кундакбая. Было установлено, что нападение готовится на второй день троицы.

Как только стемнело, начальник райотдела собрал всех оставшихся комотрядников, своих людей и устроил на усадьбе засаду. Этой же ночью разведчики ОГПУ побывали на сборных местах повстанцев, узнали, сколько их собралось, многих опознали, а главное — установили, что к повстанцам пробрался конюх райотдела ОГПУ и предупредил их о засаде.

Нападение на райотдел в этот день не состоялось. Лично переговорив с конюхом, Данилов распустил собравшихся. Теперь значительная часть участников заговора стала известной, однако проводить операцию было еще рано.

…Поиск стрелявшего в Заморова наконец увенчался успехом. Колхозники увидели в горах спящего на солнцепеке человека. Около него лежал обрез трехлинейной винтовки, недалеко в кустах находился оседланный конь рыжей масти, тот самый, на котором ездил Заморов. Осторожно подойдя к незнакомцу и завладев обрезом, колхозники связали его.

Задержанным оказался Данилов. На допросе он рассказал, что в Заморова стрелял с целью завладеть оружием и конем.

Следствие вскоре установило, что Данилов является жителем села Белокаменка Талды-Курганского района. До 1929 года жил в Алма-Ате, торговал на базаре, хотя и имел среднее образование. Летом 1929 года Данилов переехал в Белокаменку, вступил в колхоз и стал агитировать людей против Советской власти. За это Данилова осудили на пять лет. Весной 1930 года при конвоировании Данилов в районе Текели бежал и через перевал Коксу ушел в Китай. Около города Кульджи он нанялся в работники к владельцу мельницы Полумискову. Хозяин вскоре познакомил его с полковником Оренбургского казачьего войска Попенгутом, его адъютантом Сергеевым и есаулом Манихиным.

Объясняя новым знакомым причины перехода в Китай, Данилов рассказал, что на родине он и его друзья начали создавать повстанческую организацию, но их кто-то выдал. В результате аресты и суд. Ему, Данилову, посчастливилось уйти от конвоя, и вот он здесь.

Внимательно выслушав Данилова, Попенгут назвал дело, за которое они пострадали, несерьезной затеей, игрой в восстание, которая не могла закончиться ничем иным, как только гибелью весьма нужных сейчас людей.

— Советскую власть, — сказал Попенгут, — может свергнуть только хорошо организованная и первоклассно вооруженная армия. Это можно сделать не иначе как с помощью великих держав. Другого пути нет.

Из дальнейших разговоров Данилов узнал, что белогвардейские генералы и офицеры, проживающие в Китае, проводят большую работу по подготовке вооруженного восстания в СССР, опираясь на помощь иностранных государств.

До весны 1931 года Данилов жил у Полумискова. В марте по предложению полковника Попенгута в числе тридцати шести человек он был переброшен обратно в СССР с задачей создать повстанческую организацию в районах Семиречья.

Границу Данилов перешел в верховьях реки Или и скрытно добрался до Талды-Курганского района.

На Коксуйском участке Турксиба он встретил своего знакомого Нежурина и попросил устроить его на временную работу. Нежурин порекомендовал обратиться с этим делом в село Чубар к Александру Вострову.

Хороший прием со стороны Вострова ободрил Данилова, и он рассказал ему, что возвращается из Китая, куда бежал после суда. Востров выругал Данилова за то, что он вернулся обратно.

— Мы давно бы ушли в Китай, — сказал Востров, — да не можем найти хорошего проводника, — и предложил взяться за это дело. Тогда Данилов рассказал Вострову, что он пришел в Советский Союз не просто так и не один, а с заданием готовить людей в Талды-Курганском районе к восстанию. То же должны делать его соратники, посланные в другие районы Семиречья.

— Дело это верное, — заверил Данилов Вострова. — Во главе нашей организации стоит штаб, которым уже сформированы крупные воинские части и выдвинуты к самой границе. Как только вспыхнет восстание здесь, они хлынут на помощь.

— Что же нам тогда делать? — спросил Востров.

— Помочь найти надежных людей, которые поддержат нашу армию.

— А если выйдет неустойка? — колебался Востров.

— Едва ли. Дело-то поставлено крепко. Обдумано генералами, полковниками.

— Ну, если так… — согласился Востров.

— На худой конец, мы ничего не теряем, — сказал Данилов, — буду вам проводником в Китай.

От Данилова и Вострова мутная волна покатилась дальше по станицам района и дошла до слуха Миши.

Нас могут спросить, какая лее связь между Мишей и Садырбаем? Зачем они в одном рассказе? Верно. Миша даже не был знаком с Садырбаем и никогда не видел его. В то время как Садырбай готовился поехать в логово врага, Миша опять беззаботно играл со своей двоюродной сестренкой Лизой в станице Карабулак. Прошел год со времени событий, связанных с Даниловым. Заглянув в глаза злым людям, увидев, как они хладнокровно поднимали руку на заветное, за что погиб его отец, Миша повзрослел.

Хозяева Кундакбая и заговорщиков в станицах были одни и те же люди, окопавшиеся за границей. Они руководили и бандой, и заговором среди русских кулаков. И все-таки не в этом главное, что связывало Мишу и Садырбая. Не зная друг друга, Садырбай и Миша тем не менее были соратниками и близкими по духу. Простые советские люди, они, как могли, оберегали Родину, свои аулы и села и сорвали вражеские замыслы. Оба были верными сынами своего народа, И это благодаря их помощи чекистам удалось разгромить врага, не допустить выступления заговорщиков против Советской власти.