Незримый фронт

C. Викторов, Е. Соловьев СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НИ ВИТЬСЯ…

В приемную Комитета государственной безопасности при Совете Министров Казахской ССР вошел высокий широкоплечий мужчина. Его гладко зачесанные назад темные волосы густо серебрила у висков седина. Устало опустившись на стул, посетитель вынул из кармана носовой платок, медленно вытер выступившие на лбу капли пота.

— Я слушаю вас, — сказал дежурный, прервав затянувшееся молчание.

Посетитель глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и начал свой рассказ:

— Во время Отечественной войны я был в плену. Там меня завербовала немецкая разведка. Окончив разведывательно-диверсионную школу, я выполнял шпионские задания. После окончания войны был осужден за совершенные преступления. Отбыл наказание и теперь с семьей проживаю здесь, в Алма-Ате.

— Что же привело вас в Комитет?

— Вчера в городе я встретил человека, который вместе со мной обучался в немецкой разведывательно-диверсионной школе. Мне известно, что он в свое время был направлен для выполнения шпионских заданий против Советского Союза.

— Где вы его встретили?

— Видите ли, наша встреча произошла при довольно странных обстоятельствах. На одном здешнем заводе я столкнулся с человеком, лицо которого показалось мне знакомым. Я бы и прошел мимо. Но, увидев меня, он слишком поспешно повернул к проходной. И тут я вспомнил, кто это. «Лапин! Евгений!» — окликнул я.

Посетитель, спросив разрешение, закурил и продолжал:

— Так вот… Лапин быстро взял себя в руки и сказал, что тоже узнал меня, но не был твердо уверен в этом, так как я сильно изменился. Я рассказал, что отбыл наказание за принадлежность к немецкой разведке. Лапин снова заволновался и, понизив до шепота голос, спросил: «А обо мне ты говорил что-нибудь на допросах?»

Я сказал, что не говорил. «Вот что, Вася, — повеселев и хлопнув меня по плечу, сказал Лапин. — Приходи-ка ко мне домой. Посидим за рюмочкой, потолкуем». И быстро вышел через проходную с завода. Машинально я двинулся вслед за ним. «Скажите, кто этот человек?» — спросил я у вахтера. «Как кто? — удивился он. — Это же наш главный конструктор Иван Гаврилович Баталов…»

Писать биографию Гавриила Игнатьевича Карнаухова — все равно что очищать протухшее яйцо. Снаружи бы вроде ничего: гладко, бело. А облупи скорлупу — мерзость…

Словом, родился он 20 апреля 1920 года в семье честных и работящих крестьян из тихого рязанского села Панкино.

В 1929 году Гавриил осиротел. Но не забыла его Советская власть, не оставила в нужде. Поместили мальчика в детский дом. Десять лет одевали, кормили, учили его там. Не было, конечно, материнской ласки и отцовской заботы, но ведь и нужды у парня не было. Получал все, что и другие воспитанники детдома. И отличался от остальных только хмурым, замкнутым характером. Все больше в сторонке отсиживался. И молчал. Трусоват был, в ребячьих потасовках не участвовал. Да и за кого ему было драться — друзьями не обзавелся.

Кончил десятилетку без блеска, но все же поступил в Ленинградское артиллерийское училище. Казалось, биография складывается нормально.

Но вот началась война с гитлеровской Германией. Для всей нашей страны беда великая. И весь советский народ поднялся на защиту Родины. Ребята моложе Гавриила из последних классов школы рвались добровольцами на фронт. А Карнаухов — курсант военного училища, артиллерист. Его святой долг бить врага. Он и подчинился долгу — пошел воевать, раз послали, инициативы не проявлял. Доверили Гавриилу командовать разведвзводом артиллерийского полка. И в первом же бою дрогнул, струсил Карнаухов, не выполнил приказ старшего офицера.

Любопытно, что родная его сестра Ольга, давно потерявшая Гавриила из виду, много лет спустя характеризовала брата как «человека чрезвычайно хитрого». «А такие люди, как он, — заметила Ольга Игнатьевна, — и на войне не погибают».

Сестра оказалась права. Карнаухов не погиб. Миновали его немецкие пули. Миновали и пули советских солдат, когда он, забыв честь и совесть, бежал темной октябрьской ночью от стен Ленинграда.

…Хлеба стояли неубранными. Рослые, густые. Даже ветер не в силах был пробиться через эту плотную стену. Гавриил, тяжело дыша, торопко полз, прикрытый лениво переливающимся бурым прибоем перестоявшихся колосьев. Потом по-заячьи петлял по набрякшему влагой ночному лесу: стерегся погони.

Гитлеровцы не очень-то обласкали поначалу перебежчика. Пришлось Гавриилу покормить вшей в лагерях для военнопленных.

А мысли, неотступные, тяжелые, не давали спать. «Неужели просчитался, неужели осечка?»

Гавриил готов был, не задумываясь, палить, рушить, убивать, лишь бы сохранить себя, свой живот.

И он сделал это. Пошел на крайнюю степень предательства — в карательный отряд «СД».

«В дальнейшем я честно служил немцам…» — так и пишет Карнаухов, твердо, недрогнувшей рукой.

…Этот карательный отряд формировался в Гатчине для борьбы с партизанами. Возглавлял его немецкий майор Краус. Карнаухов начинал здесь рядовым. Юлил перед Краусом, выслуживался изо всех сил. Его заметили, назначили командиром отделения. Предатель почувствовал себя увереннее и еще больше старался заслужить похвалу начальства.

«Боевое крещение» каратели получили летом 1942 года. Вместе с регулярными немецко-фашистскими частями они вступили в бой с советскими подразделениями, попавшими в окружение восточнее Пскова. Но жизнью своей Карнаухов дорожил, поэтому не ломился вперед. Он предпочитал стрелять в своих соотечественников из-за укрытия. Спокойно. Прицеливаясь. Без промаха. Сам он об этом вспоминает с удивительной скромностью:

В конце лета 1942 года отряд был переведен в Белоруссию. Прямо с колес бросили карателей на окружение партизанского отряда в районе Минска. Но боя не было. Партизанам удалось выйти из кольца, а Карнаухов со своей бандой захватил склад с продовольствием. Нажрались до отвала. Понравилось…

Лиха беда начало. И покатился бывший русский парень Гавриил Карнаухов все ниже, теряя остатки совести.

Нельзя без гнева читать документы о том, что творили каратели майора Крауса в Белоруссии. Они спалили Будничи, Барки, Чучевичи, Пасеки, десятки других сел и хуторов, уничтожили сотни советских патриотов, не щадили детей, стариков, партизанских жен. Грабили, насиловали, убивали, пытали.

Как черная смерть, носился по дорогам Белоруссии взвод, которым командовал человек в грязно-серой немецкой форме. На его груди уже болталась медная медаль «С мечами за храбрость». Случилось ему ворваться в село Светелки. Бандиты вытащили из домов всех, кто не успел уйти в лес, и малых и старых. Согнали их на край села в школьный двор. Тем временем другая группа начала «чистить» дома. Нагрузили сани, подъехали к школе. Навстречу взводному бросилась изможденная, рано поседевшая женщина:

— Зачем последнее у детей берешь?

— Партизанка?!

Схватил женщину за волосы, швырнул ее на землю, ударил по лицу тяжелым сапогом, потом застрелил.

Но как ни выслуживался Карнаухов-каратель, а изменник Родины — не большое приобретение даже для фашистов. И гитлеровцы употребляли их на самой грязной работе.

Так, в марте 1943 года Карнаухов оказался в немецком пересыльном лагере военнопленных. Здесь страдали честные советские люди, безоружные, но не сдавшиеся, ослабевшие от голода и издевательств, но сильные духом, своей любовью к Родине. В лагере находился и овеянный легендой советский патриот Дмитрий Михайлович Карбышев. Генерал-лейтенант инженерных войск, видный ученый, профессор, Карбышев прошел сквозь все ужасы фашистского застенка. Гитлеровцы пустили в ход посулы и угрозы, лесть и плеть. Но этот невысокий, жизнерадостный, удивительной моральной силы человек не склонил головы. Какую мучительную смерть принял генерал Карбышев морозной ночью в феврале 1945 года, знает ныне весь мир. А тогда, в 43-м, он жил и боролся.

…Восстание пятисот русских в лагере! Они поднялись все, как один, и с голыми руками бросились на палачей, на колючую проволоку, через которую был пропущен электрический ток. Десятки пали, сотни прорвались. Это были соратники, ученики Дмитрия Михайловича Карбышева.

Видел же все это Карнаухов. Мало того: сам Дмитрий Михайлович Карбышев, встретив его случайно в лагере, говорил с ним, надеясь пробудить в нем совесть и память о родной земле.

Но Карнаухову надо было другое.

Так предатель снова «всплыл». На поверхности болота, где барахталась международная нечисть, служившая Гитлеру, — уголовники, профессиональные убийцы и другие подонки — показалась и его голова. Голова подпоручика РОА.

А в начале 1944 года судьба свела предателя с гауптманом Гансом Уттовом. Этот фашистский офицер руководил школой военных разведчиков в Нойендорфе.

Несколько месяцев Карнаухов с прилежанием первоклассника изучал шпионскую науку, пополнял и без того солидный запас своих познаний в поджогах, убийствах, взрывах и других атрибутах ремесла диверсанта.

Сначала Карнаухов готовился к заданию вместе с неким Роговым. Но тот однажды неосторожно проговорился, что намерен порвать с прошлым, явиться на советскую территорию к властям с повинной. Карнаухов насторожился, стал, как вспоминает Рогов, относиться к нему с холодком. А когда через несколько дней Рогов повздорил с одним немцем, Карнаухов зашел к этому гитлеровцу и о чем-то с ним разговаривал. В тот же вечер Рогова бросили в концлагерь.

Летом 1944 года после окончания школы Карнаухов уже с другим, «благонадежным», напарником — изменником Родины Вороновым был выброшен на парашюте в тыл Советской Армии в районе Ровно. Эти двое собирали для немецко-фашистского командования сведения о расположении советских войск, строительстве аэродромов, а также о действиях знаменитого партизанского отряда Героя Советского Союза Д. Н. Медведева.

За выполнение этого задания Карнаухов получил от фашистов еще одну медаль и был произведен в чин унтер-офицера немецкой армии.

А в начале 1945 года пришла вожделенная третья медаль. О том, как это случилось, Карнаухов рассказывает сам:

Согласно евангельской легенде, Иуда получил за предательство тридцать сребреников. Иуда Карнаухов не выклянчил ни одного сребреника. За три медяшки, за три медных медали продал он фашистам свою душу, предавал свой народ, Родину.

Баталов приехал в Алма-Ату поздней осенью. Моросил дождь. Поеживаясь от холода, Иван Гаврилович долго петлял по улицам незнакомого города, разыскивал по адресу родителей одного из сослуживцев.

Они жили на тихой улице в добротном деревянном доме, огороженном высоким забором. Встретили приветливо. Долго расспрашивали о здоровье сына. Выпили за его благополучие и радушно пригласили Ивана Гавриловича остановиться на первых порах у них.

Несколько дней Баталов не выходил из дома, наслаждаясь теплом и домашним уютом, от которого отвык за долгие годы странствований. Но надо было думать о работе. Специальности он не имел, к физическому труду не привык и не представлял, каким делом станет заниматься. Ходил по улицам и читал таблички с названиями учреждений. Однажды он остановился перед входом в художественную мастерскую. Вспомнил, что в детстве любил рисовать.

В мастерской задержался ненадолго: выяснилось, что таланта и умения не хватает. Вскоре пристроился в одну из школ преподавателем физкультуры.

Появились знакомства. Приятель, занимавший видный пост на одном из алма-атинских заводов, за выпивкой предложил:

— Иди-ка ты, Иван Гаврилович, к нам. Довольно тебе прозябать на этой самой физ-культ-уре. Не по тебе это.

— Может быть, ты предложишь мне таскать болванки или стать к станку? — иронически спросил Баталов.

— Зачем болванки? — удивился приятель. — Конечно, пост главного инженера я не могу тебе сразу предложить. Но поработаешь, например, техником в конструкторском отделе, а там видно будет…

Прошло несколько лет. Баталов «сделал карьеру». Он стал главным конструктором завода. Как-то все само собой образовалось. Получил квартиру. Обзавелся семьей…

Все шло как по маслу до того злополучного дня, когда у заводской проходной он лицом к лицу встретился с человеком, который знал почти все…

Прошла неделя, другая. Потом месяц, второй, третий… Не приходили те, которых Баталов ждал с животным страхом. Не появлялся и тот человек. Постепенно Иван Гаврилович успокоился. Решил, что все обошлось.

Кропотливо, внимательно, чтобы не оговорить невинного человека, органы государственной безопасности нитку за ниткой распутывали сложный клубок.

Поздним вечером, когда затих город, в кабинет подполковника вошел капитан.

— Как обстоят дела с Баталовым? — спросил подполковник.

— Проверка закончена. Заявитель сообщил нам правильные данные. Оказывается, органы государственной безопасности уже давно разыскивают агента германской разведки Евгения Лапина. Мы предположили, что это не настоящая фамилия агента, а кличка. И вот нашелся человек, который присутствовал при вербовке Лапина.

— И что же?

— Он заявил, что Лапин — кличка человека, который при вербовке немецкой разведкой в марте 1944 года назвал себя Лоцмановым Иваном Феоктистовичем.

— Вы проверили Лоцманова?

— Да. Оказалось, что он также разыскивается как активный каратель.

Нам удалось установить, что настоящий Лапин Евгений Федорович проживал в селе Панкино Пронского района Рязанской области и что он умер еще в 1940 году.

— Следовательно…

— Мы могли только предполагать, что Баталов при поступлении в разведшколу присвоил себе в качестве псевдонима фамилию умершего односельчанина.

— Кто же все-таки этот Баталов?

— Сначала мы считали, что это его настоящая фамилия. Ведь у него на руках имеется свидетельство о рождении, полученное из Пронского загса. Но одно обстоятельство дало основание усомниться в подлинности фамилии. Ранее я докладывал вам, что в анкетах для райвоенкомата Баталов указывал об окончании им в 1941 году Ленинградского артиллерийского училища. Мы запросили училище и получили ответ, что в списках курсантов, обучавшихся в 1939—1941 годах, Баталов Иван Гаврилович не значится. Тогда мы направили работника в Пронский район. Он установил, что Баталов Иван Гаврилович действительно проживал в селе Панкино. В 1941 году был призван в Советскую Армию и служил в танковых войсках. У живущей в этом селе родственницы Баталова — Екатерины Семеновны — имеется официальное извещение о том, что лейтенант Иван Гаврилович Баталов в январе 1943 года погиб в бою под Сталинградом. Когда Екатерине Семеновне показали фотокарточку Баталова, проживающего в Алма-Ате, она твердо заявила, что этого человека не знает. В подтверждение она тут же нашла и передала фотокарточку погибшего офицера Баталова. Сходства, разумеется, никакого.

— Поскольку алма-атинский Баталов, — продолжал свой доклад капитан, — указывает в анкетах и автобиографии на окончание в 1939 году Большесельской средней школы Пронского района, мы разыскали бывшую учительницу Анну Фроловну Карцову. Она подтвердила, что Иван Баталов был ее учеником. Когда же ей предъявили фотокарточку, учительница определенно заявила, что это не Баталов, а Гавриил Карнаухов, который также учился в Большесельской школе.

— А Лоцманов и Лапин? — спросил подполковник.

— Это уже было проще. С помощью опознания мы установили, что в фашистском карательном отряде «СД» Карнаухов служил под вымышленной фамилией Лоцманова, в немецкой разведшколе — под кличкой Евгений Лапин. А после окончания войны Карнаухов пробрался в Мюнхен, попал в американский лагерь репатриантов. Там он назвался Иваном Баталовым и под этой фамилией был отправлен в Советский Союз.

Правосудие свершилось. Изменник Родины получил по заслугам. Таков логический конец предательства. И можно, как говорится, ставить точку.

Но рассказ будет неполным, если не попытаться ответить на вопрос: как могло случиться, что рядом с нами долгие годы скрывался враг? Ходил по нашим улицам. Работал на нашем заводе.

Когда Карнаухов прибыл в Алма-Ату, он стал добывать себе документы, подтверждающие право на фамилию Баталова. Послал заявление в Пронский райзагс Рязанской области, чтобы прислали ему дубликат свидетельства о рождении. Работников загса не смутило, что заявитель неправильно указал имя и отчество своих родителей, и документ был выслан без задержки.

Карнаухов действительно окончил среднюю школу. Но ему нужен был аттестат на имя Баталова. Один из родственников жены (кстати, ни жена, ни дети Карнаухова не знали, что он не тот человек, за которого себя выдает) свел его со своим приятелем — заведующим Лениногорским гороно Рыжовым. Карнаухов рассказал ему жалобную историю, как во время войны потерял документ об окончании десятилетки. Рыжов расчувствовался и обещал помочь ему в беде. Так через некоторое время у Карнаухова-Баталова появилась справка, в которой указано, что Баталов И. Г. в 1946 году окончил среднюю школу № 8 в Лениногорске.

И, наконец, последнее. Мы читали одну из давнишних анкет, заполненную Карнауховым на заводе. Почему же руководителей завода не насторожила эта малограмотная стряпня? Как могли они принять на работу в конструкторский отдел человека, не имевшего ни специального образования, ни практического опыта?

Больше того, буквально на блюдечке с синей каемочкой поднесли Карнаухову приказ о назначении его главным конструктором. Это было настолько сногсшибательно, что видавший виды Карнаухов, «скромно» потупившись, заметил, отвечая на поздравления:

— Ведь у меня только среднее образование.

— Ничего, — успокоил его директор. — Не боги горшки обжигают…

А ведь конструкторское бюро — сердце завода и в нем не горшки обжигают. Кто знает, сколько времени еще благополучно сидел бы на заводе Карнаухов, если б не случилась эта роковая для него встреча вблизи проходной. Но, как говорят, сколько веревочке ни виться, а концу быть.