Стелла
Знала бы я, что эта ночь будет одной из самых долгих в моей жизни.
Мне опять не спалось и я очень долго ворочалась, а когда в два часа ночи зазвонил мой телефон, подорвалась к столу, ведь звонок в это время не сулит ничего хорошего. На экране горела надпись «Нищеброд» и у меня тут же перехватило дыхание.
Снимаю трубку, но ничего не говорю, на другом конце провода точно такая же тишина, секунды бегут и через какое-то время он прерывает молчание.
— Ты тут? — говорит негромко.
— Да…
— Ты можешь ко мне приехать? — меня сразу настораживает его голос.
— Зачем?
— Я не знаю…
— Ты что, пьяный?
— А это определяющий фактор? — говорит заплетающимся языком и сразу все становится ясным.
— Сейчас приеду…
Сложно объяснить, почему я согласилась. Буквально несколько часов назад он в очередной раз заставил меня жалеть, обо всем, что между нами было. Душе больно, голова понимает, что этого делать не надо, но все равно хочется к нему. Страшно сказать, но я люблю его даже со всем дерьмом, что он сейчас источает, хотя и надеюсь, что это не навсегда, а он просто дико на меня злится.
В этот раз он был больше похож на прежнего Скворца, хоть и был в стельку пьяным. Не было этого показушного холода и ядовитой ухмылки. Замок так и оставался раскуроченным.
— Привет, — я стягиваю обувь и бросаю у порога сумку.
— Привет, — он покачивается на месте.
Прохожу в комнату, у бара несколько бутылок виски, одна пустая, в другой чуть больше половины. На всякий случай, делаю глоток из недопитого стакана. Мне кажется, пригодится. Замечаю свою коробку на подоконнике, из которой торчит кусок его футболки. Значит, сердце все еще есть и оно не совсем каменное. Скворец шатающейся походкой снова идет к кровати, падает и тяжело на меня смотрит.
— Полежишь со мной?
Мне не нравится, как от его слов ноет в груди, но я все равно иду, опускаюсь на кровать и немного пододвигаюсь. Если сейчас он снова начнет мне хамить, я не выдержу. Как только оказываюсь рядом, он сгребает меня в охапку и сильно стискивает, впечатывая мое лицо в свою шею. Держит так крепко, что тяжело сделать вдох. Сердце летит вниз.
— Я тебя ненавижу, сучара! — говорит очень нервно, даже истерично, — Ты даже не представляешь как…
Он сжимает меня еще сильней.
— И мне очень плохо… Вот зачем ты это сделала… Зачем? Почему ты ничего мне не рассказала и наворотила в одиночку такого дерьма, которого уже не разгрести…
— А чем бы ты мне помог? — говорю робко и тихо, и тревожно дышу в его шею.
— Я не знаю… Может быть я ограбил бы банк, может, угнал несколько дорогих тачек или продал почку! Или набрал кредитов… — Скворец начинает заводиться, — Мы могли бы отдавать их деньгами, которые я бы получал на боях. Ты ведь даже не дала мне шанса… Ты просто забрала все наше будущее… С тобой случилось такое дерьмо, а ты даже ничего мне не сказала…
— Прости, — шепчу еле слышно.
— Если бы я мог простить, мне бы не было так плохо, — Скворец зарывается пальцами в мои волосы, — И тебе бы не было.
— Я так больше не могу, — я шмыгаю носом, — Я устала. Лучше бы ты так и оставался моим воспоминанием.
— Я тоже очень устал, сучара! — он прижимает мою голову к себе крепче, — Наша с тобой страсть вышла слишком разрушительной…
Ненадолго Скворец замолкает и тяжело дышит, а потом спрашивает взволнованно.
— Ты обнимешь меня? Сучара, пожалуйста…
Мои руки все еще зажаты между нами и Скворец меня слегка освобождает и дает их вытащить. Я просовываю руку вдоль его корпуса и обнимаю за спину, большим пальцем медленно вожу по ткани футболки.
— И ногами…
Теперь мы лежим почти, как раньше. Только мы совсем другие. И у меня правда больше нет сил. Я даже понимаю, что он имеет ввиду, когда говорит, что не может меня простить, потому что я тоже его не могу. Скворец пропускает мои локоны через пальцы, то некрепко тянет их, то массирует затылок, прижимает меня еще крепче, трется щекой об мой висок и я снова сохну от тоски.
— Что мы будем делать дальше? — спрашиваю осторожно.
— Полежим, пока я опять что-нибудь не вспомнил…
— А потом что?
— Наверно, опять будем доказывать друг другу, что бывает еще хуже, чем мы думали.
— Не хочешь меня амнистировать?
— Уже нет. После Лавренова, точно нет.
— Но ты же понимаешь, что для меня это совсем ничего не значило?
— Зато значило для меня, — говорит с горечью.
— Я же знаю, что ты меня любишь… — шепчу на выдохе, — Я это чувствую…Ну нет у меня сил больше! Правда, нет! Я не хочу играть с тобой в войну… Я наступлю себе на горло и прощу тебе то, что ты прошелся грязными ботинками по моему сердцу, просто перестань это делать… Я так по тебе скучаю!
— Я тоже по тебе скучаю, сучара… Прости меня за все… Но вместе мы больше не будем…
— Ну почему ты такой? Если бы я видела, что у тебя все хорошо и ты счастлив, я бы смирилась и порадовалась за тебя… Но мы же мучаемся оба… Я же вижу, что тебе без меня тоже плохо, почему ты не хочешь просто попробовать все исправить? — я всхлипываю.
— Потому что такое уже не исправляется… Ты сама не видишь, что ничего уже не исправить?
— Неужели обида может быть сильнее любви?
— Наверное, может…
— Не отталкивай меня… Я держусь на последнем дыхании… — говорю нервно, сквозь частое, рваное дыхание.
— Я тоже на последнем дыхании, сучара… Но у меня не получается делать вид, что ничего не произошло. Я не могу так… не могу…
В моей груди снова ноет и снова хочется в него вцепиться. Мне сложно контролировать свои эмоции. Я отпускаю его, подбираю руки и ноги, высвобождаюсь из его объятий, поднимаюсь на кровати.
— Тогда больше не звони мне и не залезай в мой дом. Не давай мне надежду…
— Хорошо… Я больше не буду, — произносит с сожалением.
Я поднимаюсь с кровати, поджимаю губы от обиды и иду к выходу.
— Стелла… — взволнованно говорит мне в след, но я не останавливаюсь, натягиваю мюли и хватаю сумку, — Иди сюда!
Когда я говорю, что устала и больше не могу, значит я правда больше не могу. Я не собака, чтобы каждый раз бежать по его зову и опять на что-то надеяться. Скворец прав, страсть бывает разрушительной. Во мне больше нет энергии, мне срочно нужно что-нибудь разрушить…