Ночные животные

Глава десятая Предатели

Костя уже больше месяца не был дома. Он так соскучился по матери, что впервые с таким энтузиазмом возвращался в свой «двор чудес». Пригородные трущобы – место грязное и мрачное. Некоторые кварталы тонули в мусоре, некоторые – в вони. Костя всю жизнь прожил в квартале, тонущем в людях. Их действительно было так много, что казалось, в каждой квартире умещается целое поколение. Правда, как бы сильно ни отличались кварталы, все они были огорожены металлическим забором. Символическим, разумеется. Виктор Ромал всегда называл этот забор разломом между мирами. Он вообще любил преувеличивать. Все люди ведь в чем-то особенно талантливы, верно? Так вот отец Кости умел приукрасить. Учеба – ложная религия, учителя – шарлатаны, навязывающие детям свою точку зрения. Любовь – яд, отравляющий жизни. Свобода – смерть. Он считал себя пророком, мудрецом, гением и Сократом, и, если Костя с ним не соглашался, Костю хорошенько наказывали. Костя пять раз лежал в больнице с переломами. Когда ему исполнилось пятнадцать, Виктор разбил о его лицо вазу, и с тех пор правую бровь парня пересекал кривой глубокий шрам. Жизнь со старшим Ромалом была непредсказуемой и паршивой, но вырваться на свободу отчего-то хотел один лишь Костя. Мать сносила побои с завидной стойкостью, с ее губ ни разу не сорвалась претензия в адрес мужа. Ромал не понимал мать, а она не отвечала на его вопросы. Так они и жили долгие годы, сражаясь каждый со своими демонами.

Ромал приехал вечером. Солнце медленно закатывалось за горизонт. Издалека «двор чудес» напоминал светящийся гигантский мегаполис. Но чем ты ближе подходил к серым кварталам, тем отчетливее видел десятки этажей, сотни домов, тысячи коробок, дряхлых и разваливающихся, стоящих бок о бок. Не просто большой поселок под Питером, а гетто, куда никогда не возят туристов.

Грязь хлюпала под ногами, когда Костя брел вдоль хорошо знакомых узких улочек. Ветхие балконы так и норовили свалиться на голову, а на них все равно выставляли ржавые велосипеды, банки и сушилки для белья. Дети носились в потрепанной одежде: тут они всегда донашивали одежду за старшими. У Ромала родных братьев или сестер не было, и он носил одежду папы. В школе уже это было веской причиной для насмешек.

Свои первые деньги – награду за победу в городской олимпиаде по математике, пять тысяч рублей, баснословные деньги, – Костя потратил на футболку и джинсы. Он никогда еще так собой не гордился. Сросся с джинсами, как со второй кожей! Тогда Косте исполнилось пятнадцать, и тогда отец вышел из себя и разбил вазу о его лицо. Деньгами в семье распоряжался только Виктор, и за нарушение этого правила можно было поплатиться. Правила Ромал знал, но с возрастом перестал им подчиняться, так что дома его шпынял отец, а он, в свою очередь, на улицах шпынял остальных. Связываться с ним уже тогда боялись, потому что бил он лихо и хладнокровно, удивительно жестоко вымещая злобу в уличных драках. И даже сейчас, стоило Косте появиться в родном квартале, улица подозрительно пустела: тут помнили, как он протащил парня, свистнувшего у него зажигалку, по грязи до площади. И пусть Ромал никогда не находил денег на сигареты – слишком дорогое это удовольствие, – зажигалку он все равно решил вернуть, да еще и превратил разборку в настоящее мероприятие. Мать Кости даже не попыталась наказать его. Возможно, она понимала, что в нем говорит кровь. Яблоко от яблони.

Костя подошел к грязно-рыжему обшарпанному двухэтажному домику. Его окна были раскрыты, из них доносились чьи-то разговоры, крики, валил дым или пар – неясно. В глазах парня мелькнуло глубокое отчаяние; он не любил это место и всегда хотел сбежать отсюда, но… от родных не сбежишь. От крови не сбежишь. Так считала мама, а Костя не умел с ней спорить.

Ромал поднялся на второй этаж, вдыхая спертый воздух, и остановился у двери. Ему вдруг показалось, что он совершает огромную ошибку. Дом пугал его. Да, именно так. Костя боялся оказаться в своем прошлом, потому что всеми силами отрицал его. Что, если его вновь поглотит «двор чудес»? Тащить кошельки, наживаться на пожитках мертвых и с энтузиазмом копаться в горах мусора, надеясь отыскать там нечто ценное… Этим ведь жил его отец, этим жила его семья. Что, если Костя станет частью этого безумия?

Костя громко сглотнул, смахнул испарину с лица и открыл дверь. В коридоре горел свет, на кухне работал телевизор. Парень наступил на горло своим чувствам и откашлялся, в глубине души предполагая, что, возможно, его никто не ждет, но вопреки всему наивно надеясь, что у него все же есть дом.

– Мам? – Константин бросил рюкзак и стащил с головы капюшон серой толстовки. Никто не ответил, и он двинулся по узкому коридору, перешагивая через разбросанные коробки и обувь. Из-за тонких стен доносились разговоры соседей. Крыша скрипела, предупреждая на своем языке, что вот-вот рухнет. Костя свернул на кухню, смахнул волосы с лица и вдруг улыбнулся, как мальчишка: – Мам.

Анна Ромал обернулась и отложила на стол деревянную лопатку. Невысокого роста, с темными волосами и удивительно добрыми глазами, Анна выглядела уставшей, но все равно была одной из самых прекрасных женщин в мире. Костя никогда в этом не сомневался. Его мама – спасательный круг. Она редко соглашалась с ним и редко его поощряла и все-таки любила его, пусть тихо, но по-настоящему.

Ромал в несколько широких шагов оказался рядом и крепко прижал мать к себе. Она зажмурилась, погладив его по голове, а он сцепил руки за ее спиной, будто больше всего на свете нуждался в ее близости. Анна отстранилась, осмотрела лицо сына, а потом вдруг коснулась ссадины на его подбородке и возмущенно цокнула языком.

– Я в порядке, – тут же отрезал парень.

– Мэ ада шуньдем.[25]

– Мам, ничего смертельного.

– Ты дрался.

– Ну… – Ромал проследил, как мама вновь подошла к старой, поржавевшей плите, и уклончиво ответил: – Немного.

– Ту хохавэса, мэ джином,[26] – помешивая еду в сковороде, ответила Анна.

– Ничего я не вру. Пришлось сегодня за друга заступиться.

– Тебе не сегодня этот синяк поставили.

– В тот раз я заступился за девушку.

– Кто за тебя заступится, когда время придет?

– За меня заступаться не надо. Я сам со всем разберусь.

Анна не ответила, а Ромал осмотрелся, чувствуя вину за беспорядок, который царил вокруг. В углу валялся поломанный стул, дверцу шкафа пересекала толстая трещина… Кажется, именно в этот шкаф Виктор Ромал впечатал сына, когда узнал, что тот поступил в университет и собирается уйти из дома. По правде говоря, семья Кости жила еще вполне сносно: у некоторых соседей не было горячей воды, кто-то жил без электричества. Люди «двора чудес» представляли собой симбиоз и существовали благодаря друг другу, поэтому Анна Ромал готовила не только на себя и родных, а на десятки человек. Ее взмокшие от пота щеки покраснели. На лбу блестели круглые капли. Анна устало помешивала суп и следила за входной дверью в ожидании гостей, которые всегда приходили по вечерам. Она оттолкнула ногой кота, так и льнувшего к ней, а Костя взял его на руки и присел на один из уцелевших стульев. Кот замурчал и примостился у него на коленях, а парень сказал:

– Плита другая.

– Старая сломалась.

– Где достали? – Анна бросила на сына косой взгляд, и он усмехнулся: – Ясно. Вижу, что бизнес у вас процветает.

– Мэ тут мангава, нат дадывэс.[27]

– Да, прости, само вырвалось.

– Как учеба?

– Своим чередом. На некоторых парах я, правда, засыпаю от скуки. – Ромал погладил мягкую серую шерстку кота и пожал плечами. – Но на других интересно. Преподавателям нравится, как я работаю. Может, что и выйдет.

– Что выйдет?

– Человеком стать.

– Ты и так человек, – проговорила женщина холодным голосом.

– «За забором» не все так считают.

– Я думала, тебя не волнует мнение «всех».

– Разве что некоторых. Недавно я встретил девушку, так вот она точно знает, где мое место. Видела бы ты ее. Она красивая и… – Костя запнулся. Какой еще была Лиза? Мысли крутились, смешивались, но на ум, как назло, не приходило ни одного эпитета.

– Видимо, на этом перечень ее достоинств заканчивается, – пробормотала Анна, закрыла кастрюлю и вытерла руки о грязный фартук. В груди у нее отчего-то стало тревожно. Женщина едва слышно перевела дыхание. Ее сын, казалось, вытянулся за этот месяц, хотя все равно вел себя как глупый мальчишка, играясь с котом и поджимая губы. А руки-то, как всегда, в ссадинах, костяшки сбиты, пальцы в пластырях… – Ты на сколько приехал?

– Уже прогоняешь? – Костя дернул уголками губ, хотя ему было не смешно.

– Спрашиваю.

– Не знаю. Может, сейчас уйду. Может, завтра.

– Есть будешь?

– Ага. Не отказался бы.

Анна налила сыну тарелку супа, но сама за стол не села. Продолжила драить посуду, будто бессменная горничная. Кожа на ее руках давно огрубела. Костя упрямо мечтал, что однажды мама перестанет мыть полы местных школ. Что он купит ей маленький домик, и она навсегда покинет «двор чудес». Мечтала ли об этом Анна? Трудно сказать. Она молча прибиралась, молча готовила, молча сносила тяготы судьбы и никогда не жаловалась.

– У меня вроде как друзья появились, – отломив хлеба, признался Ромал.

– Ясно.

– Артур иногда раздражает, но в целом он – хороший парень. С Даней вообще легко общаться, хотя у него синдром Аспергера. Это когда с людьми плохо сходишься.

– Мне казалось, ты поехал учиться.

– Так и есть.

– Но на друзей время находишь.

– Пары в универе не круглосуточно.

– То есть ты предал свою семью, но пытаешься завести новую.

– Я не предавал семью, – сжав в руке ложку, ответил Костя и искоса посмотрел на мать. Она продолжала невозмутимо намывать тарелки. – Мы живем в одной комнате. Нам приходится общаться, вот и все.

– Как скажешь.

– Я никого не предавал.

– Повторяй это чаще, чяво, и, быть может, ты сам в это поверишь.

– Мам, пожалуйста, прекрати.

– Прекратить? – Анна обернулась и прожгла сына взглядом карих глаз, так похожих на его собственные. Косте тут же стало не по себе. Он нахмурился, а мать отошла от мойки и покачала головой. – Ты никогда не умел расставлять приоритеты. Доказывал что-то кому-то и забывал о том, что важно. Ты ушел из семьи, ушел оттуда, где у тебя было…

– Что? – возмутился Ромал, оттолкнув тарелку. – Что у меня тут было?

– Это твой дом.

– Хотел бы я в это верить.

– Но ты ушел.

– Вы не оставили мне выбора!

– Из чего выбирать, чяво? Ты просто должен был остаться.

– Хватит, – попросил Костя и сгорбился, как будто небо рухнуло ему на плечи. – Мы говорили об этом. Я хочу учиться. Я должен учиться, чтобы стать кем-то.

– Ты уже кто-то, – упрямо настаивала Анна. – Ты – мой сын. Этого мало?

– Что за вопросы?

– Хочу тебя понять.

– Ты и так меня понимаешь. Ты говоришь «его» словами, – разозлился парень. – Это же его вопросы. Не твои, мам.

– Езжай куда хочешь, но Виктор Ромал все равно будет твоим отцом. Все, что у него есть, он тебе хотел отдать, все, Костя, как отец отдает сыну. Жить было бы гораздо проще, если бы ты принял свою семью и продолжил дело своего отца.

– Да какое дело? Таскать всякую рухлядь с барахолки?

– Тэ тут мангав,[28] не говори так.

– Мне от него ничего не нужно.

– Ту хохавэса, мэ джином.[29]

– Да я лучше землей буду давиться, чем…

Неожиданно раздался громкий скрип, входная дверь стремительно распахнулась, и порог пересекли несколько человек. Анна отвернулась, ринулась к плите, а Костя втянул глубоко в легкие тяжелый, влажный воздух и подтянул к себе тарелку.

Невнятный шум перерос в едкие ругательства. Заскрипели половицы. Ромал нарочно не поднимал глаз, доедал суп и убеждал себя, что ему наплевать на приход отца, а в груди загромыхало сердце. Тупое сердце. Почему его вечно нужно контролировать?

– Бахталэс[30],– проговорили зашедшие на кухню мужчины.

Краем глаза Ромал заметил своего дядю Волана и двух его сыновей. Костя никогда не ладил с двоюродными братьями, наверное, потому, что считал их безмозглыми марионетками, которые с самого детства выполняли приказы родичей и бегали по метро и переходам, как голодранцы. Они обожали собирать монеты в фонтанах, в канализациях, а Костя обожал отнимать эти монеты и перепрятывать их.

Внезапно на стол что-то рухнуло. Дядя Волан застыл, Анна резко обернулась. Костя же не повел бровью. Он доел последнюю ложку супа и только потом поднял голову.

– Не против? – поинтересовался прокуренным голосом Виктор Ромал и устремил на сына взгляд прищуренных черных глаз. Глаз акулы. В руках он сжимал Костин рюкзак, серый и разорванный в нескольких местах. На кой черт он ему понадобился? – Язык проглотил?

Парень стиснул челюсти. Его отец был высоким, широкоплечим мужчиной с черной шевелюрой, черными глазами и черной душой. Он обвешивался дешевыми цепочками и с повадками лорда расхаживал по смердящим, тонущим в грязи районам. Из-под распахнутой рубашки торчали буквы блеклой татуировки. Там старший Ромал вытатуировал свое имя.

– Валяй, – безразлично бросил Костя.

– С хрена ты приперся? – Виктор дернул за молнию и уселся за стол, нагнувшись над рюкзаком, как над ценным кладом. Грязные волосы, связанные в хвост, он отбросил назад, чтобы не мешались. Вытащил футболку и кинул ее одному из сыновей Волана, а потом ядовито усмехнулся: – Делиться надо.

– Мне не жалко.

– Что здесь забыл?

– По тебе соскучился.

Виктор на секунду замер, взглянул на сына, а затем хохотнул и продолжил рыться в рюкзаке, как помойная крыса.

– Домой, значит, вернулся.

– Не вернулся.

– То есть уйдешь скоро.

– Уйду.

– Опять.

– Ничего не изменилось. Я только…

Отец так неожиданно ударил кулаком по столу, что Анна зажмурилась, а Волан с сыновьями тревожно переглянулись. Лицо Виктора исказила гримаса ярости, уродливая и пугающая, и он с такой ненавистью уставился на сына, что, будь его глаза лазерами, от того не осталось бы живого места.

– Ты, значит, приходишь в мой дом, ешь мою еду, а потом нос воротишь?

– Я не ворочу нос.

– Но собираешься удрать.

– У меня учеба, я не могу ее забросить.

– И на хрен тебе сдалась твоя учеба? – Виктор достал из рюкзака студенческий и в недоумении изучил его, осмотрел, как археологическую находку. На лбу у него появились морщины. – Что за фигня?

– Пропуск.

– Без него не пустят?

– Не пустят.

Виктор фыркнул и, недолго думая, разорвал картонку пополам. Он ухмыльнулся, как шкодливый ребенок, а Костя вздохнул и решил, что все к лучшему. Неприятно, конечно, но восстановить студенческий куда проще, чем срастить кости. Пусть отец развлечется, издеваясь над вещами, а не над самим Костей.

– Мешок мусора, – рыкнул старший Ромал и сердито посмотрел на сына.

– А что ты там ожидал найти? Слитки золота?

– В городе есть чем поживиться.

– Я не для того поступал в универ.

– А для чего тогда, мать твою? С какого хрена ты опять сидишь на моей кухне?

– Я пришел к маме.

– «Я пришел к маме», – визгливо передразнил Виктор и вдруг резко подорвался на ноги. Костя встал следом: секунды промедления могли вылиться в проблемы. – Никуда ты не пойдешь, чяво. От меня дважды не уходят.

– А мне наплевать на твои слова, – металлическим голосом процедил Костя.

– Яйца «за забором» отрастил?

– Пришлось.

– Хочешь, отрежу? – прыснул мужчина и расхохотался, уперев руки в боки. – Они тебе там не мешают? Больно большие стали.

Костя смотрел, как отец ржет над ним вместе с дядькой и двоюродными братьями. Он так крепко сжал кулаки, что ногти до крови впились в ладони, и попытался взять себя в руки, но только сильнее разозлился. Его триггер. Его слабое место. Вот оно. Этот дом и отец, его кривая ухмылка, бренчащие на груди цепи. От одной мысли, чтобы остаться здесь еще хотя бы на пару минут, у парня поднималась температура и темнело перед глазами. Константин решительно шагнул вперед, но Виктор толкнул его обратно и прищурился:

– Ты куда собрался?

– Пропусти, – прохрипел Костя.

– Не выводи меня.

– Я ухожу. Дай пройти.

– Что тебе дать? – Глаза у мужчины сузились. Он склонил голову набок, как делал и сам Костя, когда выходил из себя, и расправил плечи. – Я не расслышал. Чего ты хочешь?

– Я хочу…

Виктор Ромал схватил нож со стола и в один шаг оказался прямо перед сыном. Анна закричала так, будто сама земля разверзлась под ее ногами, но… ее никто не слышал. Она и сама себя не слышала. Тогда она просто вышла из комнаты, а ее муж приставил острие ножа к горлу сына и зашипел:

– Чего ты хочешь?

Ромал в ступоре уставился на отца. Он молчал и дрожал, дыша тяжело и неровно, а Виктор скалил зубы, как настоящее животное.

Откуда в глазах отца столько ненависти? Почему он его так ненавидит?

– Чибэнгиро[31],– выплюнул Виктор, – здэмари[32].

– Нет.

– Здэмари.

– Я никого не предавал! – горячо воскликнул Костя и дернулся в сторону, но отец сильнее прижал лезвие к его кадыку.

– Ты мне противен. Ты… щенок. Променял семью на… – Виктор не нашел слов. Он поморщился и с отвращением покачал головой. – Кто ты?

– Твой сын.

– Кто?

– Твой сын!

– Ты – мой позор.

– Это ты – мой позор.

– Придержи язык, малец, иначе…

– Что? – Костя подался вперед, и лезвие царапнуло кожу. – Что ты мне сделаешь? Не трать время, давай уже, прирежь меня! Или вали с дороги.

– Да ты страх потерял.

– Я уйду отсюда, хочешь ты этого или нет.

– Уйдешь? – переспросил Виктор и прищурился. Он встряхнул парня и прошипел: – Ты не уйдешь, мы тебя вытравим, ты – не предатель, ты – чужак. – Он оскалился, и Костя ощутил, как у него исчезала надежда. – Ты – не семья мне.

Виктор подозвал своего брата и его сыновей. Те схватили Костю за плечи и скрутили, как беглого преступника. Ромал попытался вырваться, но сил не хватило. Они навалились на него, будто снежная лавина! Виктор взмахнул ножом перед лицом Кости, и парень в панике округлил глаза, не понимая, что происходит.

– Какого… – зашипел он, а дядя Волан пихнул его вперед, – отвалите!

– Не рыпайся.

– Что за херня!

Ему не ответили. Отец схватил Ромала за волосы и резко потянул на себя. В воздухе мелькнул сверкающий нож, и в следующее мгновение на пол упала прядь угольных волос, свернувшись в черное кольцо. Константин зарычал, так и не осознав до конца, что сейчас случилось. Братья отошли к окну, Волан спрятался в тени Виктора, а Костя замер и почувствовал, как по лбу течет кровь. Нож задел кожу.

Рядом с угольной прядью на пол упали темно-красные капли.

Костя поднял взгляд на отца и растерялся. Что сейчас случилось? Что они сделали?

Парень пытался найти рациональное объяснение произошедшему и не находил. Да, в детстве он слышал истории о предателях и знал, что им сбривают волосы, прежде чем выгнать из табора, но это же рудимент, байка, легенда. Так больше не делают. Это дико, унизительно, неправильно. Так больше не поступают!

Ромал прожег отца презрительным взглядом и почувствовал, как ядовитая, глубокая обида разрастается в его груди. В этот миг жизнь Кости разделилась на «до» и «после». Он и раньше не ощущал себя частью этой семьи. Теперь у него и вовсе не было семьи. На помощь никто не пришел. Вразумить отца никто не посмел. Они все тут спятили, сошли с ума. А кровь все так же катилась по лицу парня и падала на пол.

Он вдруг тоже схватил нож. Порывисто и неожиданно. Виктор прищурился, ожидая, что сын бросится на него, перережет ему горло, но Костя потупил иначе: он поднял руки и принялся отрезать остальные пряди. Резкими движениями. Скрипя зубами. Он избавлялся от волос и чувствовал такую боль, будто прощался со всем родным и привычным.

Нож задевал кожу. Волосы сыпались на лицо.

Виктор не двигался.

Когда Ромал закончил и на голове у него остались лишь уродливые неровные клочья, он кинул нож к ногам отца и расправил плечи. Виктор стоял, не шелохнувшись. Костя подошел к нему, смахнул с глаз какую-то непонятную пелену и прохрипел:

– Ты – не семья мне.

А потом быстрым шагом покинул кухню. Казалось, он шел к выходу сотни лет, и его пальцы все смахивали и смахивали эту странную черную пелену. Что, вообще, за черт? Что за завеса? Костя вырвался на улицу, в вечернюю прохладу, и поморщился, не понимая, что с ним происходит. Отчего так сердце тарабанит? Почему так хочется содрать с себя кожу?

Ромал двинулся прочь от дома. Кровь текла по лицу. Ведь это кровь? Он накинул капюшон, чтобы скрыть от людей красные потеки. «Не думать. Не думать». Его ведь и раньше унижали. Его и раньше предавали. Что тут нового? Он в очередной раз остался один. Вот и все.

Отчаяние. Вот что испытал Ромал, спеша уйти от своего дома как можно дальше.

Он думал, что ни у кого не получится причинить ему боль, ведь он так много видел и столько всего натерпелся. Казалось, невозможно пробить его защиту, но отец смог это сделать. А ведь когда-то Костя хотел, чтобы отец гордился им, но, как оказалось, два родных человека могут совершенно по-разному смотреть на одни и те же вещи. Отчего-то Виктор боготворил трущобы. Но почему? Костя задавался этим вопросом снова и снова и не находил ответа. Неужели Виктор просто боялся, что «мир за забором» не примет его?

Костя и сам не понял, как добрался до общежития. На улицах смеркалось. Холодный воздух заползал под толстовку. Парень небрежно подтер запекшуюся на лбу кровь и помассировал виски. Может, голова перестанет так болеть. Он потянул на себя дверь общаги и попытался пройти мимо охранника, но тот возник прямо перед ним.

– Не торопись, – воскликнул незнакомый мужчина, преграждая Косте путь.

Ромал зажмурился. Чувствовал он себя паршиво, общаться ему ни с кем не хотелось, и плевать, что это какой-то новый охранник, который не знает Ромала в лицо.

Костя пришел домой. Ведь где-то у него, вообще, есть дом.

– Куда стартанул? – насупился мужчина. – Без пропуска нельзя.

– Я из сто второй.

– Студенческий?

– Потерял его.

– Зачетку?

– Я с первого курса. – Ромал поднял на охранника пронзительный взгляд. – Я хочу пройти.

– Мало ли чего ты хочешь. Проваливай, пока я ментов не вызвал.

– С какой стати?

– Мы с улицы всякий сброд не пускаем! – Охранник нахмурился и ступил вперед. Его плечи были настолько широкими, что тень от них полностью закрывала Ромала. Он подменял коллегу и не знал жильцов в лицо, но этот парень в капюшоне, со ссадинами по всему лицу, следами крови, еще и не русский… нет, таких пропускать определенно нельзя. – Давай. Вали.

– Я здесь живу! – возмутился Костя, сверкнув глазами. – Подвинься, дядя.

– Я тебе сейчас подвинусь!

– У соседей спросите.

– Хорошая попытка. Нашел кому лапшу на уши вешать.

– Да у меня ключ есть, – парень запустил руки в карманы и вдруг замер. Отчаяние со скоростью света превратилось в такую жуткую усталость, что Косте захотелось свалиться на пол прямо здесь. Он потер ладонями лицо, сгорбился и вспомнил, как спрятал ключи в рюкзак. В треклятый, долбаный рюкзак. – Твою мать, – простонал он, чувствуя себя будто раненый пес. Потом отвернулся и запрокинул голову, пытаясь подумать о чем-то приятном… да вот только не осталось у него приятных мыслей. День оказался одним из самых конченых за всю историю, и если о чем-то и думалось, так это о драке в столовой, о наказании заместителя ректора, о словах Лизы, о грустной матери и ненормальном отце. Сплошное дерьмо.

– Давай, – огрызнулся охранник, о существовании которого Ромал уже позабыл, – не выводи меня из себя. Я реально ментов вызову. Дуй отсюда.

Костя усмехнулся. Ядовито, конечно. Но все же растянул губы в усмешке. Он вышел на улицу, осмотрелся и неожиданно понял, что идти ему некуда. Надо с Артом связаться. Вдруг он ключи одолжит. Да вот телефон тоже остался в рюкзаке.

А может, им и не стоит встречаться? Разве кто-то должен видеть Ромала в таком виде? Кто-то должен говорить с ним о том, что случилось? Принимать его, как дворового пса, и откармливать, отглаживать, отбеливать, отхаживать? Да чушь все это. Кому захочется его проблемы разгребать? Раны залечивать? Обычно этим семья занимается, а у Кости семьи вроде бы как больше нет.

Вот так вот просто, в один миг, Костя стал человеком без никого.

Он потер глаза и испугался. «Черт». Ромал привык к одиночеству. Но это одиночество было каким-то новым. Оно давило, ломало. Парализовывало.

Костя понял сразу две вещи: во-первых, он никому не нужен. Во-вторых, кто-то нужен ему. Как выбраться из этого капкана? Как смириться с тем, что одному тебе паршиво? Да и мог ли Костя кому-то довериться? Люди столько раз от него отворачивались, почему он должен в них верить? Почему он должен вообще во что-то верить?

Парень запустил руку в карман и вытащил бумажную сотку. На что ее потратить? А ведь за сотку друга не купишь. Да и помощь тоже. Костя смял деньги, убрал их обратно и окинул взглядом серые улицы. Наверное, иногда стоит пренебрегать правилами, пусть это пугает и настораживает. Но ведь наши импульсы не возникают из воздуха. Наши желания чем-то подкреплены, обоснованы. Если Костя готов двинуться в путь, значит, он знает, куда идти.

Ромал поправил капюшон, натянул его пониже и ухмыльнулся. Возможно, он еще об этом пожалеет. Или же это станет самым правильным решением в его жизни.

Артур увидел маму издалека. Она сидела на крыльце, в деревянном кресле-качалке, и читала книгу. Подойдя ближе, парень прочитал название: «Как привести в порядок тело и душу» и искренне рассмеялся. Что его мама любила делать, так это разузнавать обо всем на свете, вычитывать разную информацию, использовать ее или критиковать. Софья Селиверстова готовила блюда на любой вкус. Играла на фортепиано Бетховена и Шопена – второй был ее любимым композитором. Разводила всевозможные растения – от кактусов до космоса шоколадного (да, такое растение действительно существует). Говорила на английском, немецком и французском языках, а сейчас учила китайский. И еще она была чудесной мамой. Иногда мамой-паникершей. И почти всегда мамой-защитницей.

– Привет, – поздоровался Арт, и Софья опустила книгу.

У нее были золотые волосы, едва достающие до плеч, и ярко-зеленые глаза. Арта все время называли маминой копией, и ей это невероятно льстило, хотя вслух она в этом никогда не признавалась. Софья ласково улыбнулась, протянула к сыну руки, и тот их бережно принял.

– Артур, – нараспев проговорила она, – приехал наконец!

– Передвигаться по городу, как обычный смертный, чертовски долго.

– Ну так забери свою машину.

– Это же убьет мою легенду.

– Легенду, – закатила глаза женщина и грациозно облокотилась о спинку стула, – как я могла забыть? Артур и его мифы. А где твои рыцари?

– Разъехались по домам, – усмехнулся парень и поправил кожаную куртку. Для мамы он нарядился в лучшую одежду, точнее… в чистую одежду. С самообслуживанием у Артура были проблемы. Он не успевал стирать одежду, гладить ее, а потом еще и раскладывать по полочкам. Такой навык наверняка возникает лишь в результате столетней практики.

– Проголодался?

– Немного. Слушай, папа дома?

– Приедет скоро.

– Мне надо с ним поговорить.

– Все в порядке? – Функция «мама-паникерша» включилась. Софья отложила книгу, нахмурилась и принялась сканировать сына изучающим взглядом, после которого тот обычно как на духу выкладывал ей всю правду. – Что это у тебя под глазом?

– Под каким глазом? – спросил Артур и отшатнулся назад. – Под правым или под левым? Потому что на днях…

– Это синяк?

– Это освещение.

– Это синяк, именно он. У моего мальчика синяк, – запричитала женщина, поднялась со стула, и вязаное одеяло свалилось на пол. – Кто это сделал?

– Дверь сделала, – отрезал парень, – я утром проснулся, к планировке еще не привык и как въехал лицом о дверной косяк! Ребята полдня угорали.

– Они смеялись над тобой?

– Да нет, они – нормальные, честное слово. Тебе бы они понравились. Лучше многих зазнавшихся идиотов, с которыми я учился.

– А с рукой что? – Вот теперь травяные глаза Софии увеличились вдвое. Она взялась за ладонь сына и стала испуганным взглядом изучать грязный бинт. – Господи боже, ты к врачу обращался?

– Там царапина.

– А она откуда? На кухне порезался?

– Ты… – Парень судорожно соображал, что сказать, что сделать, и в итоге выпалил самое идиотское оправдание из всех возможных: – Ты угадала. Колбасу резал, и…

– Артур!

– Пойду поищу Алину. Она в мастерской?

– А ну-ка остановись.

– Я вернусь, – пообещал Артур и поспешно сбежал.

Мама не выпускала его из виду – так и стояла, уперев руки в боки, а Селиверстов дернул входную дверь и вихрем понесся в подвал.

Глупо вышло. Как он не подумал о реакции мамы? Она ведь всегда все видит, знает, чувствует. Нужно было заготовить парочку отмазок, чтобы сейчас не краснеть, но годные мысли всегда приходят поздно. Теперь ведь не избежать новых вопросов.

– Черт, – ругнулся парень, спускаясь по витой лестнице на минус первый этаж.

Не расскажешь ведь маме, что они с ребятами создали сайт, куда обращаются за помощью все кому не лень. И по ночам он натягивает черную униформу с пластмассовой маской мультяшного льва, чтобы отыскать очередного негодяя и наказать его за грехи. Мама вряд ли оценит такое благородство.

Мастерская Алины была ее личным бункером, «домиком на дереве», тихой гаванью. Стены и пол закрывала прозрачная пленка. Из узких окон лился мягкий, тусклый свет. По периметру стояли десятки мольбертов, на столах в полнейшем беспорядке валялись кисти, стояли баночки с краской, салфетки, формочки с водой – в общем, царил хаос, но Алине это нравилось. Здесь рушились стереотипы, исчезали границы. Алина творила, полностью отрешившись от чьего-либо мнения, независимая ни от чего. Только от своего вдохновения.

Прожектора ярко освещали огромный ватман, прибитый к северной стене. Алина не заметила, как пришел брат, потому что танцевала под музыку в наушниках и решительно размахивала кистью. Рисунок напоминал… хотя нет, он ничего Арту толком не напоминал, и парень остановился позади сестры, скептически нахмурив брови.

– И что это за сюрреализм?

Девушка вздрогнула, услышав его голос, и рывком вынула наушники.

– Да ты… – начала она и выдохнула: – Господи, чего подкрадываешься?

– Господь бы не понял, что ты тут вырисовываешь.

– У нас с Господом все сложно.

– Уже добавила его в друзья?

– Подписалась на обновления.

Блондин усмехнулся и вновь посмотрел на черную картину. Странный рисунок. Есть ли в нем смысл? Определенно есть. Алина всегда всему придавала много смысла. Она потерла пальцами лицо, и на щеках, замазав веснушки, остались красные рваные полосы.

Похожие ярко-алые полосы были и на черном холсте. Они пересекались в центре и напоминали сердце. Вниз скатывались тонкие красные ручейки, тянулся кровавый след, будто бы сердце было ранено.

– Ну, – протянул парень, прижав пальцы к губам, – все паршиво, как я вижу.

– В смысле? – нахмурилась Алина. Она подошла к картине и аккуратно подвела одну из полос, чтобы та ярче смотрелась на общем фоне. – Что паршиво?

– Это ты мне скажи. Чего все черное?

– Захотелось.

– Кто он?

Девушка посмотрела на брата через плечо и вопросительно вскинула брови:

– Кто?

– Ты слушаешь музыку, вырисовываешь квадрат Малевича с коллапсом сердца. Так что вывод сам собой напрашивается. Назови мне его имя – я хочу с ним пообщаться.

– А еще что мне сделать? – усмехнулась Алина.

– То есть мне есть с кем разговаривать?

– Размечтался.

– То есть не с кем.

– Ты пытаешься заговорить мне зубы, мисс Марпл[33]?

– Себе пытаюсь заговорить, – бросил Арт и отошел в сторону. Он уселся на шаткую табуретку, а Алина обернулась и растерянно опустила кисть. Артур выглядел грустным и уставшим. Эти покатые плечи, бегающий взгляд… Девушка нахмурилась. Когда ее брат в последний раз выглядел разбитым, он собрал вещи и уехал из дома. – Что случилось?

– Ничего.

– Мне выпытывать, что ли?

– Хочу с папой поговорить.

– О чем?

– Да обо всем. Он мне многое должен разъяснить.

– Ты так и продолжишь изъясняться шарадами? – поинтересовалась Алина и подошла к брату, но тот даже не поднял головы. – Арт, не делай так. Что стряслось? Тебе помочь нужно? В универе проблемы?

– Мне помогли уже, – отмахнулся парень.

– Кто помог?

– Да все помогли. Я всегда был таким кретином, а?

Он все-таки посмотрел на сестру, и та в недоумении застыла. Что за разговор? Она не понимала, к чему ведет Артур, и не знала, как поступить: шаг вправо, шаг влево – и она провалится под тонкий лед.

– Ты – мой брат. Конечно, ты был кретином.

– Ну, спасибо.

– Можешь объяснить, о чем мы сейчас толкуем?

– Я горжусь тобой.

Алина ошеломленно вскинула брови и спросила:

– Ты выпил, что ли?

– Нет, правда, я горжусь тобой. Честно. Ты никогда не тусила с этими фальшивками, расхаживающими по клубам в поисках лучшей жизни, не тонула в нашей жизни… Вокруг столько соблазнов, Алин. А ты не пользовалась папиными привилегиями. Сама пошла в художку, и сама в люди выбилась. Родители даже не успели нотаций тебе почитать. Ты… – Арт вдруг замолчал и покачал головой: – Ты как будто сразу взрослой родилась.

– Ну, ты видел, какой я родилась.

– Ага, дико орущей.

– Что с тобой? – Алина села перед братом на корточки и положила руку ему на плечо. Ей совершенно не нравилось, как выглядел Арт, он казался таким расстроенным и сбитым с толку, что девушке и самой стало неуютно.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что отец оплатил мою учебу.

– Ты же на бюджет поступил.

– Думаешь? – Парень взглянул на сестру, скрипнув зубами. – А, кажется, нет. Сегодня я в ректорате отсидел вместе с ребятами, потасовка в столовой… потом расскажу. Так вот я очень мило побеседовал с заместителем ректора.

– Он думает, ты учишься на коммерции?

– Он не думает, Алин. Он знает, что я не прошел по конкурсу. А ведь… блин, я ведь был уверен, что у меня получилось. Только поэтому и ушел! Я хотел доказать, что я…

– Артур.

– …лучше, чем все думают, что люди ошибаются на мой счет, что Диана много потеряла, раз встречалась с моим именем, а не со мной. Что там было с чем встречаться помимо бабла.

– Хватит думать о Диане.

– Она мне глаза раскрыла.

– Она – идиотка. Продажная и пустоголовая.

– Диана – та еще тварь, но она никогда не была пустоголовой.

– Почему бы тебе не забыть о ней?

– Как будто это так просто, – прищурился блондин. – У меня в башке кавардак. Тебе, может, все это кажется цирком, постановочным спектаклем, а я с ума схожу! У меня уже в печенках сидит это… тупое… чувство…

– Какое чувство?

– Желание кому-то что-то доказать.

– Так не доказывай, – возмутилась Алина и стремительно выпрямилась. – Артур, я не понимаю тебя, совсем. Ты уехал из дома, и тебе сейчас трудно. Но парни в твоем возрасте часто уходят из дома, и не для того, чтобы зализать душевные раны.

– Ты меня сейчас так успокаиваешь?

– А с какой стати я должна тебя успокаивать?

– По-моему, именно этим занимаются близкие люди.

– Я готова поддерживать тебя, но врать тебе я не собираюсь. Диана – тварь. Но таких, как она, тысячи, Арт. Их миллионы! И они ходят по улицам, строят кому-то глазки… А мы с тобой как свежее мясо. – Девушка пожала плечами. – На нас слетается вся мошкара, потому что от нас можно многое получить. Думаешь, я ни с кем не встречаюсь, потому что ты против?

Артур поднялся с табуретки и недовольно поинтересовался:

– Оглушишь меня очередной пощечиной?

– С размаху всажу нож тебе в спину. Я рада, что ты обо мне печешься. Но я и сама не хочу отношений. В отношениях обычно голова не работает. А я… – девушка тревожно осмотрелась, – я боюсь потерять контроль над своей жизнью. Но вот в чем загвоздка… от нас мало что зависит. Рано или поздно мы все равно теряем голову. Я до сих пор ни с кем не встречаюсь не потому, что ты отпугиваешь парней в радиусе ста метров от меня, а потому, что не потеряла еще ни из-за кого голову.

– Вот, значит, как.

– А ты думал, меня остановят твои нахмуренные брови?

– Надеялся.

– Ты встретил Диану. И она тебе понравилась. И ты хотел быть с ней. Но у вас, увы, ничего не сложилось, ведь она оказалась бесчувственной фурией. В этой истории тебе не за что оправдываться. Тебе незачем меняться! Кому и что ты пытаешься доказать, Артур?

– Себе, Алин, – рассердился парень, – себе хочу доказать, что я нормальный.

– Раньше ты себя устраивал.

– Раньше я многого не понимал.

– Да просто Диана задела твое самолюбие! Ты ведешь себя как обиженный ребенок. Да, она сделала тебе больно. Но ты должен был вынести из этого дерьма лишь один урок – нужно лучше разбираться в людях и не влюбляться в фарфоровых кукол. И я жутко сомневаюсь, что папа за твоей спиной оплатил твое обучение, но, если он все-таки сделал это, остановись на секундочку и представь себя на его месте. Ты летом ходил по дому как зомбарь. Папа наверняка не захотел масла в огонь подливать.

– И поэтому наврал мне? – воскликнул Арт, подлетев к сестре, которая сложила руки на груди. – Я должен знать правду. Хотя бы от вас я хочу слышать правду.

– Хочешь? – подняла брови девушка. – Тогда забудь Диану, возьми себя в руки… и повзрослей. Мы уже не поменяемся, Артур. Мы должны нравиться тем, с кем встречаемся, такими, какие мы есть, или пусть они встречаются с кем-то другим. Да, ты бываешь несобранным, бываешь ленивым. И что с того? Идеальных людей не существует. Заканчивай уже страдать фигней и…

– Живи дальше?

– Живи дальше.

– Попахивает дешевой философией.

– Еще какой! Я за вправление мозгов не возьму с тебя ни копейки. По блату.

– Как мило.

– Обращайся.

– Да я… – парень нервно взъерошил волосы. – Я даже в университет сам не поступил.

– Не всем же учиться на бюджете, – девушка серьезно посмотрела на брата. – Но если тебя это так сильно волнует – переведись. Сдай хорошо сессию.

– Я же неуч.

– Ты балда.

– Не обзывайся.

– А ты не провоцируй. Не бывает в жизни все просто, Арт. Ну вот не бывает. Нам и так повезло больше остальных. Так что перестань ныть.

– Я не ною. Я в отчаянии.

– Вот же бедняжка.

– Меня предали и обманули. Почему я не могу подраматизировать?

– Мне тебя пожалеть, что ли?

– Пожалей. – Артур шагнул к сестре, и та, смеясь, обняла его.

Сжала крепко-крепко и погладила по золотистой шевелюре. Иногда он вел себя по-детски, наивно и беззащитно, но Алина не злилась. Она точно знала, что она в ответе за брата в той же мере, что и он за нее. Человек не может всегда быть правым или сильным, умным или смелым. Иногда люди нуждаются в помощи, и в этом нет ничего постыдного. Не стыдно отчитать брата, чтобы он взял себя в руки. Не стыдно обнять его и выслушать, когда ему плохо и он хочет выговориться. Это в порядке вещей, если люди не чужие друг другу.

– Мне просто стало стремно. Вот и все, – пробубнил парень.

– Понимаю.

– Я опять верил в небылицы.

– Папа хотел как лучше, я точно знаю. Он очень волновался, вот и промолчал. Мы все переживали, Арт. – Алина сильнее сжала плечи брата. – И я волновалась. Ты бы тоже не находил себе места, если бы я с ума сходила из-за парня.

– С тобой все проще, – задумчиво прошептал Артур, – парня можно найти и ноги ему можно поотрывать. А что сделаешь девчонке?

– Повыдирать ей волосы.

– Тогда Диана не смогла бы завлекать своих жертв.

– Это уже ее проблемы. Хочешь, я правда подстерегу ее? Я ведь подстерегу.

– Да сиди, – усмехнулся Артур, – боюсь, ты ей не только волосы повыдираешь.

– Кому, интересно? – внезапно спросил приятный голос, и брат с сестрой синхронно обернулись.

Марк Селиверстов – представительный мужчина невысокого роста, с сединой на висках и выразительными карими глазами – остановился перед своими детьми. Он спросил, глядя на Алину:

– Кого ты уже собираешься отправить в парикмахерскую?

– Да одну ненормальную.

– Смотри мне.

Алина усмехнулась, подбежала к отцу, и он поцеловал ее в лоб. Девушка исподлобья посмотрела на брата, который, казалось, язык проглотил, и невнятно бросила:

– К маме схожу. – Она попыталась стереть с лица краску. – Вы тоже поднимайтесь, ладно?

Артур не ответил. Он почувствовал себя каким-то неуклюжим и маленьким. В глазах его отца всегда читалась мудрость, и, как бы глупо это ни звучало, это было правдой. Арту не раз приходилось испытывать на себе силу этого взгляда. И вот сейчас Арт вновь почувствовал себя подопытным муравьем, на которого направили гигантскую лупу.

– Привет, – улыбнулся Марк, но не двинулся с места. – Чего ты как в воду опущенный?

– Да вроде обычный.

– Мама сказала, ты поговорить хотел.

– Ну да.

Селиверстов-старший сунул руки в карманы темно-серых идеально выглаженных брюк. Он не торопил сына, наблюдал за ним, как грамотный психолог, и ждал, что Артур сам объяснит причину своего волнения. Но тот молчал, и Марк начал тревожиться. Он перебрал в голове сотни вариантов. Его мысли разлетались, будто стаи птиц, но Марк перехватывал их и систематизировал, рассаживая по клеткам. Обычно сын не смотрел на него так холодно и не отмалчивался. А сейчас…

– Ты узнал, – вдруг пробормотал Селиверстов-старший и расстроенно нахмурился, – тебе сказали.

– Что? – не понял парень.

– Ты узнал, что не прошел на бюджет.

Артур удивленно округлил глаза и отвернулся, усмехнувшись себе под нос. Ну и как с этим человеком общаться, если он наперед все твои слова предугадывает?

– Просто немыслимо.

– Артур, давай сразу уясним, что я не хотел оскорбить тебя. – Марк подошел к сыну и посмотрел на него так серьезно, что тому стало не по себе. – Я сплоховал. Нужно было раньше сказать правду. Но я побоялся тебя расстроить.

– Речи толкать ты мастер.

– Можешь повозмущаться.

– Ты опоздал минут так на десять, – прыснул Арт, – удар на себя приняла Алина.

– Артур, мне действительно жаль, что так получилось. Я и сам расстроился. Тебе ведь совсем немного не хватило, – мужчина ослабил галстук и покачал головой. – Баллов пять или шесть. Да и вообще, кому какая разница, на бюджете ты учишься или нет? Меня вот все вполне устраивает, и я совершенно спокойно к этому отношусь.

– А я неуравновешенный псих, пап. И меня это задело.

– Ну, что ты ожидаешь от меня услышать?

– Что больше ты не станешь мне врать.

– Хочешь, скажу банальщину?

– Обожаю твои банальщины.

– Я буду тебя обманывать, если увижу в этом необходимость. Ты мой сын, и я обязан тебя защищать, нравится тебе это или нет. – Марк вдруг отвернулся. Он нахмурил брови и задумчиво вздохнул: – Тяжелый был год, ты казался мне сильно расстроенным. Разбитым, если хочешь.

– Пап…

– Я смотрел на тебя, – он перевел взгляд на сына, – и не знал, чем помочь.

– Просто я почувствовал себя полным идиотом, – горячо признался Артур, – я думал, что у меня все получилось, а в итоге – ни фига. Вообще ничего. Ноль, пап. Это ведь жутко неправильно. Не мне тебя учить, но… черт возьми, зачем верить в то, чего нет? Особенно в сложившихся обстоятельствах, когда меня точно так же продинамила девушка мечты.

– Ну давай, – кивнул Марк, – я заслужил.

– Так дела не делаются.

– Согласен.

– Благими намерениями вымощена дорога в ад. Ты же читал Библию.

– В Библии такого нет.

– Значит, это из какой-то другой духовной литературы – не знаю. В Интернете полным-полно таких цитат. Не переводи тему! Ты хотя бы представляешь, как неинтересно с тобой ругаться?

– Представляю, – усмехнулся Марк и сжал плечо сына. – Я не хотел тебя обидеть. И это единственное, что ты должен знать. Вот и все. Будут свои дети, поймешь, о чем я.

– Ну, отлично, – проворчал Арт, – чтоб ты знал, я жениться не собираюсь.

– Вот как?

– Ни одной девчонки к себе больше не подпущу. Постригусь в монахи.

– Шутки у тебя не изменились.

– А кто сказал, что я шучу? Сбрею шевелюру и уже не буду похож на маму.

– Размечтался, – Селиверстов-старший приобнял парня за плечи и потащил за собой к лестнице, – у тебя от мамы не только светлые волосы, но и… прекрасный характер. – Артур засмеялся, Марк улыбнулся в ответ. Они поднялись почти на самый верх, и Марк внезапно признался: – Скучал по тебе. Ты мог бы приезжать почаще, и мама меньше волновалась бы.

– Легенда, пап, – напомнил Арт. – Я не должен раскрыть свою легенду.

– Точно. Как тебя там зовут? Артур… Попов?

– Мой однофамилец радио изобрел, между прочим.

– Как тебе учится?

– Сложновато, но в целом неплохо.

– А как тренировки?

– Опозорился на первой же, – нехотя ответил Артур. Марк открыл перед сыном дверь, и они вышли в холл. Медленно побрели на кухню. – Если честно, меня тут вообще не учили. Удивляюсь, как я школу закончил.

– Что ты выдумываешь? Школа у тебя была отличная.

– А учителя все продажные. Я половину правил не знал, пока мне Якунин их не разжевал. Фехтование – вещь тонкая. Баллы начисляются в зависимости от техники. А я полный профан в технике. Да и в практике. Артур Попов – шут гороховый в сравнении с Артуром Селиверстовым, уж поверь.

– Раньше ты на учителей не жаловался.

– А что на них жаловаться, если они по струнке ходили?

– А в университете не ходят.

– Вообще нет. Приходится отчитываться, почему я на тридцать секунд опоздал. И я не шучу! Тренер действительно как-то заставил меня оправдываться перед всей группой.

– Ну, – усмехнулся Марк, сняв пиджак и повесив его себе на руку, – хорошо, что тебе не дают поблажек. Ты ведь этого хотел, когда отказался ехать в Москву?

– Если бы я в Москву поехал, я бы так и не понял, что ни черта не умею. Ты ведь мне там уже место забил, то есть «купил», прости. Хотя ты и тут купил мне место…

– Я ничего тебе не покупал. Количество внебюджетных мест тоже ограниченно.

– Оправдывайся теперь.

– По-моему, мы закрыли эту тему.

– Закрыли, – согласился Артур, – но, чтоб ты знал, я все еще на тебя злюсь.

Марк отмахнулся, прошел на кухню и шагнул к жене, раскрыв объятия. Софья сразу же прильнула к нему, словно они не виделись целую вечность. Алина гордилась тем, что у нее такие родители. Они до сих пор смотрели друг на друга влюбленными глазами, и было в этом что-то удивительное, невозможное. Ни один подросток так сейчас не посмотрит на свою половину. Марк и Софья Селиверстовы служили доказательством того, что любовь – не выдумка. А еще они были грустным напоминанием о том, что любить сейчас не так уж и важно. Не модно. Любовь – издержки Средневековья. Возможно, Артур любил свою очаровательную мисс-стерву. Но… почему-то Алине казалось, что после расставания Артур больше страдал от уязвленного самолюбия, чем от разбитого сердца.

– Соскучилась? – улыбнулся Марк, щелкнув жену по носу.

– Вся извелась. Ты ведь обещал пораньше приехать.

– Сейчас вся полиция на ушах, так что мне и на выходных придется работать. Я ведь помогаю им в расследовании крупного дела, ты же знаешь. Я рассказывал.

– Ничего ты не рассказывал. – прищурила зеленые глаза Софья и недовольно подбоченилась. – Это безумие какое-то. Неужели там, кроме тебя, работать некому?

– Дело важное.

– Ты уже больше месяца нормально не отдыхал.

– Не бросать же начатое?

– У тебя целый штат работников.

– И что они подумают, если я буду прохлаждаться дома?

– Ну, возможно… что ты их начальник?

– Я набирал себе команду не для того, чтобы она за меня впахивала.

Софья спорила скорее от безысходности, чем от злости. Она закатила глаза, подошла к плите и безрадостным голосом спросила:

– Чай будете?

– Будем, конечно, – нараспев произнесла Алина и покосилась на брата, – мы суши заказали.

– Суши? – Артур, казалось, сейчас расплачется от счастья. – Я целую вечность суши не ел! Боже, вы мои спасительницы. В общежитии самому приходится готовить. Повар из меня тот еще, вечно все подгорает. У Дани неплохо получается. Хотя чаще всего мы…

Парень запнулся, а мама бросила на него любопытный взгляд:

– Вы – что?

– Ну… – Арт стянул с плеч кожаную куртку и почесал затылок, – питаемся не особо дорогой… быстрой такой… пищей.

– Пресвятая Богородица! Ты, что ли, лапшой заварной обедаешь?

– И ужинает, – усмехнулась Алина и тут же словила на себе злой взгляд брата. – Что? Ясное дело, что вы там не карбонару готовите.

– Откуда знаешь? Может, Костя – повар от Бога.

– Костя кто угодно, но точно не повар.

– Приезжайте к нам ужинать, – настоятельно порекомендовала женщина, посмотрела на сына и одернула свою нежно-зеленую кофту, из-за которой ее глаза казались намного ярче. – Я совершенно не против, если вы с друзьями…

– Ма-а-ам, – Арт облокотился спиной о барную стойку, отделяющую рабочую стенку от дубового стола и десятка стульев, – не выдумывай. Еще туда-сюда мы не мотались.

– Забери свою машину, – предложил отец, стащив с миски гроздь винограда.

– «Порш» бросается в глаза.

– Ну уж извини, что не купили тебе машину попроще.

– Да у них есть машина, – усевшись на столешницу, сказала Алина, – старая такая… Я, правда, не запомнила марку. Как она называлась, Арт?

– Она называлась: «Сейчас я тебя тресну».

– За что треснешь?

– За то, что болтаешь много.

– Потом папа тебя так треснет, что тебе мало не покажется.

– Папе сейчас невыгодно со мной ссориться, потому что, подчеркиваю, я все еще на него злюсь. Поняла? Поэтому поосторожней на поворотах, веснушчатая.

– Хорошо, что на Новый год я не буду выслушивать твои причитания, – пробубнила Алина и язвительно улыбнулась, – впервые я так рада грядущей выставке.

– Ну-ну, останешься дома картины свои писать, пока мы с родителями будем нежиться в теплом море и попивать коктейли.

Внезапно в дверь позвонили. Алина ловко спрыгнула со столешницы, побежала в коридор и на ходу крикнула:

– Сейчас съем все твои суши!

– Только попробуй! – отозвался брат, а девушка усмехнулась.

Она схватила по пути мамину сумочку, достала кошелек, рывком потянула на себя входную дверь и… застыла. Желудок скрутила судорога. Сердце сделало кульбит.

Алина округлила шоколадные глаза и почувствовала себя крайне растерянной. Она пригляделась, и все ее существо наполнилось тревогой.

– Привет, – еле слышно бросил Костя. Он стоял в тени. Капюшон прикрывал лицо, но Алина все равно заметила капли крови на носу и щеках. – Извини, что врываюсь.

– Да брось.

– Артур дома?

– Да, он… – Девушка оглянулась, а затем вновь уставилась на гостя: – Ты в порядке?

– Потерял ключи от комнаты. – Ромал небрежно потер подбородок.

– Паршиво.

– И не говори. Позовешь Арта?

– Конечно. Разумеется. – Алина облизала губы, зажмурилась и почему-то ощутила в груди неясное волнение. – Ты проходи. А я сбегаю за ним.

– Я тут подожду.

– Кость.

– Погода хорошая, воздухом подышу.

– Костя, – повторила девушка, на этот раз настойчивее.

Ребята посмотрели друг другу в глаза и замолчали. Ромал давно не чувствовал себя таким придурком. Наверное, об этом и Алина размышляла, потому что вид у нее был огорошенный. Костя качнулся с носка на пятки, а Алина вдруг протянула ему руку.

– Что? – не понял парень.

– Пройди в дом, – девушка медленно шагнула вперед, уйдя из-под света ламп. Теперь они оба скрывались в сумраке. – Погода ни разу не хорошая. Дождь сейчас пойдет.

– Я не хочу никому мешать.

– Ты никому не мешаешь, да и вообще… – Алина судорожно соображала, что сказать, как заставить Костю довериться ей. Он, наверное, вообще никому не доверял, стоял такой нерешительный и дерганый. Девушке захотелось помочь ему, тем более что она нутром чувствовала нечто неладное. – Я тоже замерзла. Пожалуйста. Проходи.

Эта девчонка казалась упрямой. Спорить не было смысла. Ромал неуверенно принял ее руку и перешагнул порог прекраснейшего дома. Дух перехватило. Вечером дом Селиверстовых казался еще более уютным, родным каким-то. Алина закрыла дверь. Ветер тут же перестал хлестать в спину, и Костя угрюмо свел брови. Что он тут забыл? Родители Артура и Алины выпроводят его сразу же, как увидят.

– Поднимайся на второй этаж, – скомандовала девушка, – там ванная. Правая дверь.

– Угу.

– Сейчас позову брата.

Костя кивнул. Неуклюже разулся. Проверил, не дырявые ли носки. Нелепость какая-то. Он сглотнул и медленным шагом побрел к лестнице. На позолоченные перила даже дышать было страшно, не то что прикасаться к ним. Костя поднялся на второй этаж и застыл, с интересом изучил бордовые стены с десятками картин… Может, какие-то из них сама Алина нарисовала? Тусклый свет отливал медью, в воздухе витал приятный запах, и Ромал осмотрелся в поисках экзотических растений. Наверняка это они так пахли.

Парень нашел ванную комнату и стянул перед зеркалом капюшон. Зрелище жалкое, ничего не скажешь. Волосы торчали в разные стороны. На лбу запеклись кровавые полосы.

– Отлично, – буркнул Костя, – высший класс.

Он снял толстовку, умылся и оперся руками о край раковины, до сих пор не понимая, что происходит. Какого черта он пришел к Селиверстовым? Если его из родного дома выгнали, как отреагируют родители Артура? В майке стало холодно… но лучше уж в ней, чем в грязной толстовке.

Неожиданно дверь ванной комнаты распахнулась, и на пороге появился Артур. Он нахмурился, подошел к другу и невольно покосился на бледно-розовые капли в раковине.

– Вот дела… – протянул он и встретился с Костей взглядом в зеркале, – ты цел?

– Ага.

– А с волосами что, вортако?

– Подстригся немного.

– Сам, что ли?

– Сам. Отец начал, а я закончил.

Артур растерялся. Он никогда не сталкивался ни с чем подобным. Папа не поднимал на него руку ни разу в жизни. Жестокое обращение с детьми Арт разве что в фильмах видел. В жизни это выглядело чересчур жутко и страшно. Пробирало до мурашек.

– Парикмахер из тебя отстойный.

Костя усмехнулся. Повернулся к блондину и ответил:

– Не могу же я быть во всем идеален.

– Вы с родичами поссорились?

Ромал вновь посмотрел на себя в зеркало: урод, настоящее пугало. Ему бы прохожих пугать. Наверняка он Алину напугал. Может, и Арта. Теперь он обязан объяснить, зачем пересек порог их дома. Они заслуживали знать правду.

– Поссорились, – Костя подставил руки под теплую воду и прищурился, – я поступил в университет и разозлил этим свою семью. Они против того, чтобы я занимался чем-то помимо семейного… бизнеса. И мой семейный бизнес отличается от вашего. – Глаза парня яростно сверкнули. – У нас промышляют тем, чем могут. Обычно незаконным.

– Честно признаться, мне все равно, чем промышляет твоя семья, – сообщил Артур и многозначительно посмотрел на друга. – Но хорошо, что ты пошел своей дорогой.

– Отец так не считает.

– Потому волосы решил тебе подрезать?

– Это идиотский обычай. – Ромал брызнул нагревшейся воды в лицо и зажмурился. В груди у него взрывались огненные шары, когда он вспоминал о том, что случилось дома. – Я не думал, что в наше время такое возможно. Но… папа умеет удивлять.

– Несомненно. Видок у тебя тот еще.

– Ты прости… я не должен был приходить. Но отец забрал рюкзак, а в нем все вещи. В общежитие меня не пустили. Какой-то новый охранник ментов собирался вызвать, и…

– Кость, остановись. Мы тут суши заказали. Ты любишь суши?

– Суши? – Константин рассеянно покачал головой: – Да я их не пробовал.

– Серьезно?

Неожиданно в дверь постучали. Ромал поспешил смыть красные капли с раковины, а Артур вихрем обернулся и спросил:

– Кто…

Договорить он не успел. Алина вошла, не дождавшись разрешения, и бросила в плетеную корзину с шампунями груду каких-то лекарств и бинтов. Потом включила лампу рядом с зеркалом. Яркий свет ослепил Костю, будто вспышка фотоаппарата, и он попытался отстраниться, но девушка сказала:

– Стой смирно. – Она прищурилась, разглядывая порезы на макушке Ромала, и вздохнула: – Ничего серьезного. Надо перекисью обработать. Сам дотянешься или помочь?

Костя заторможенно ответил:

– Я справлюсь.

– Уверен?

– Да. Только… – Он нахмурил лоб и стиснул в пальцах край мойки. – Мои волосы. Я бы не хотел… ваши родители… Нужно привести себя в порядок. Есть ножницы?

– Есть. – Девушка подошла к навесному шкафчику.

– А я тебе толстовку принесу, – спохватился Селиверстов.

– Было бы классно.

Артур ушел. Алина нашла ножницы и присела на бортик сверкающей ванны, робко наблюдая за тем, как Костя протирает ссадины на лице и макушке. Он чувствовал, что за ним наблюдают выразительные, любопытные глаза, и дернул уголками губ:

– Гадаешь, куда я вляпался?

– Гадаю, – призналась девушка.

– В переулках шевелюру не подправляют, верно?

– Сомневаюсь, что маньякам понадобились твои черные локоны.

– Маньяки бывают разные.

– Кто так с тобой поступил?

– Я предатель, – процедил Ромал, вглядываясь в свое отражение, – здэмари.

– И кого ты предал?

– Свою семью.

Алина нахмурилась. Здравый смысл подсказывал ей заткнуться, но чувства играли в ней, бушевали внутри, будто волнующийся океан. Она поднялась на ноги, подала Ромалу полотенце и выпалила:

– Чушь какая-то.

– Чушь? – удивился Костя и взглянул на девчонку.

– Да. Именно чушь. Мы с тобой толком не знакомы, но что-то мне подсказывает, что предать ты не способен. Уж прости, но в нашествие инопланетян больше верится.

– Почему же?

– Потому что, – словно это очевидно, ответила Алина, – мне так кажется.

Объяснять она ничего не собиралась – не хотела. Она видела, как Костя общался с Даниилом, видела, как он в гараже поддержал Артура… Плохие люди себя так не ведут. И если у Кости и были проблемы, то лишь от того, что он связался не с теми людьми.

– Поможешь? – небрежно спросил парень, махнув рукой на ножницы. – Я могу и сам попробовать, но у тебя наверняка лучше получится.

Стричь Алина не умела. Однажды она поиграла в парикмахера с Артом, и с тех пор тот близко не подпускает ее к своим волосам. Но выбора у Ромала не было. Ему пришлось довериться странной веснушчатой девчонке с темными глазами.

Какое-то время ребята сидели в приятной тишине, нарушаемой лишь щелканьем ножниц. На белый кафель падали угольные пряди, и Костя наблюдал за ними, не представляя, куда его дальше заведет жизнь. Алина аккуратно расчесывала его волосы, не касаясь ран и задумчиво покусывая губы. Потом она вдруг спросила:

– Как прошло свидание?

– Свидание? – не понял парень и запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее.

– Ну да. Ты цветы собирался покупать… или я что-то путаю?

– Я уже и забыл об этом.

– Быстро же ты забываешь о таком.

– Цветы девушку не впечатлили, – признался Костя и сам удивился, что не увильнул от ответа. С Алиной хотелось разговаривать. Ей хотелось доверять. Косте почему-то стало на удивление спокойно, и ему показалось, что он может чем угодно поделиться с этой девчонкой. Она никогда не выдаст его секреты. – Синий – не ее цвет.

– Вот оно что, – усмехнулась шатенка. – А какой же ее цвет?

– Зеленый.

– Зеленый?

– Как цвет денег.

– Вы должны обсудить это с Артуром. Я уверена, вы найдете множество красочных эпитетов, которыми можно охарактеризовать ваших дам.

– Да, он рассказывал мне о своей бывшей.

– Грустная история, – прошептала Алина и прошлась пальцами по коротким прядям, осторожно расчесывая их. – Жалко, что люди не могут выбирать, в кого влюбляться.

– Тогда было бы неинтересно, – ухмыльнулся Костя.

– Тогда люди бы не расходились.

– Ну нет, вряд ли. Люди все равно не знают, чего хотят. Так что предоставь нам выбор или не предоставляй, мы найдем как себе усложнить жизнь.

Вскоре пришел Артур, он принес несколько толстовок и прорекламировал каждую из них, как будто от этого зависела жизнь человечества. В конечном итоге Костя увидел в зеркале незнакомца с короткими черными волосами, едва закрывающими уши, с острыми скулами, которые раньше скрывались под шевелюрой. С ножевым порезом на горле и ярко-красной ссадиной на лбу. Кровь еще толком не запеклась, поэтому рана выглядела свежей и розоватой. Ребята спустились вниз. Алина и Артур обсуждали новый фильм, а Костя так нервничал, что у него вспотели ладони! Ну, подумаешь, он сейчас встретится с человеком, чьи работы повлияли на его выбор профессии. Подумаешь, Марк Селиверстов, всего лишь отец его новоиспеченного друга, всего лишь лучший сыщик Санкт-Петербурга.

Всего лишь миллионер и важная шишка.

Ромала ведь никогда не волновало мнение окружающих. Люди – идиоты. Почти все. Они запрограммированы общаться с себе подобными, унижать непохожих, высмеивать слабых, поддакивать сильным. Но мнение Марка Селиверстова для Кости было важным. Хотя бы потому, что он мечтал добиться успеха на том же поприще. Марк ведь не родился богатым, он сам заработал состояние, сам заслужил уважение и авторитет. Ромал ценил выпавшую ему возможность познакомиться с таким человеком и надеялся, что он не подведет ни Артура, ни себя.

Марк и Софья поднялись с мест, когда дети прошли на кухню. Софья улыбнулась, а Марк шагнул вперед и протянул Косте руку. Вот так вот просто. Костя даже застыл.

– Ну, здравствуй, – поздоровался Селиверстов-старший, сверкнув карими глазами, – ты у нас…

– Константин Ромал, – опомнился парень.

– Крепкое у тебя рукопожатие.

– Как и у вашей дочери.

Алина в растерянности покосилась на парня, а Марк усмехнулся:

– Есть такое. Ты живешь вместе с Артуром?

– Верно. – Костя кивнул, будто на собеседовании. – Мы соседи.

– Еще не поубивали друг друга? Я ведь и сам когда-то жил в общаге…

– Марк, – протянула Софья, подняв глаза к потолку, – дети наверняка проголодались. Потом поведаешь им байки из своего прошлого. Садитесь уже. Чай остывает.

– Это свет моей жизни – Софья Алексеевна, моя любимая жена.

– Прямо-таки свет.

– Ну а как иначе. А я…

– Про тебя Костя и так все знает, – невзначай бросил Артур и уселся за стол, оценив масштаб предстоящей трапезы. – Он на юридический поступил, потому что вызубрил все твои книги. Сразу понял, что я Селиверстов, как только увидел значок вашей конторы на моем рюкзаке. Так что вортако – твой преданный фанат.

– Серьезно? – не поверил мужчина и перевел удивленный взгляд на гостя.

– Я немного интересуюсь криминалистикой.

– Немного? – жуя, возмутился Арт и закатил глаза. – Он засыпает с книжкой в руках, потом роняет ее посреди ночи, и я обязательно просыпаюсь.

– Не верится, что первокурснику пришлись по вкусу мои работы.

– Я ваши работы прочитал еще в школе, – неуверенно признался Костя, – но иногда перечитываю их и сейчас, когда понимаю, что не найду в учебниках ничего путного.

– Знаешь… а ты мне нравишься, – усмехнулся Марк и похлопал парня по плечу. – Ты садись, пока Артур все не слопал. Он метеор.

– Я просто давно не ел суши.

– Ты всегда уплетаешь их в два счета, – подметила Алина.

– А ты могла хотя бы раз притвориться милой.

– Я и так милая.

– Ага, мечтать не вредно.

Костя присел рядом с Артуром, Софья протянула ему тарелку, а Алина передала чай. Происходило что-то странное, что-то не поддающееся объяснениям. Парень даже позабыл о том, что случилось у него дома. Он улыбался, пытался поднять палочками суши и брызгал соевым соусом, когда они соскакивали вниз. Но никто не ругался. Алина смеялась, сидела напротив него и искренне улыбалась, а Марк Селиверстов ни разу не взглянул на него так, будто он дворняга, прячущаяся от дождя. Этот день был одним из самых странных дней в его жизни.

А еще он был полон потерь и новых надежд.