Ночные животные

Глава двенадцатая Чувства

На поиски Антона не было времени. Парни всерьез взялись за учебу – ведь первая сессия была уже на носу. За окном валил снег, который мгновенно превращался в дождь, а сквозь деревянную раму прорывался ледяной сквозняк. Ромалу приходилось укутываться сразу в несколько одеял, чтобы ночью не околеть от холода.

Артур наверстывал параграфы по философии, а Даниил временно прикрыл сайт. Как бы сильно ребятам ни хотелось зарабатывать, на ночные вылазки не было сил. Пропускать занятия не получалось, задолженности приходилось отрабатывать. К концу декабря Артур ощутил всю прелесть студенческой жизни: учебники, кофе и бессонные ночи. Он даже не успевал пожаловаться на свою несчастливую участь. Учился, доставал Костю вопросами и снова учился. Иногда и Костя доставал вопросами Селиверстова, но только не младшего, а старшего. Марк сломал все стереотипы Ромала о богатых высокопоставленных людях Санкт-Петербурга. Он отвечал на его звонки, разъяснял тонкости судебных процедур.

Однажды он и вовсе спросил:

– Как ты?

Этот короткий вопрос поставил Ромала в тупик. Марк Селиверстов спрашивает, как у него дела? Интересуется его жизнью? А потом мужчина сказал новую фразу, смутившую Константина похлеще предыдущей:

– Обращайся, если что.

«Обращайся». Костя прокручивал это слово в своей голове и каждый раз удивлялся, что помощь ему предложил не брат, не отец, а незнакомый человек.

Сессия закончилась, оставив после себя неприятное послевкусие. Артур прокололся на французском, который вообще непонятно зачем числился в списке его предметов… как и философия. Ее он тоже завалил. Артур ведь фехтовальщик. Зачем спортсмену и будущему олимпийскому чемпиону сдалась эта философия? Якунин – тренер Арта – тоже не понимал, с какого черта его ребятам забивают мозг всякой гуманитарной чушью.

На последней тренировке Якунин сказал, что Артур сделал гигантский шаг вперед, и поэтому его можно выставить на грядущие весенние соревнования. И конечно, Селиверстов сразу же позабыл о философии и дурацком французском.

Даня сдал сессию неплохо. Ирина Волкова приехала за ним уже двадцать четвертого числа и, схватив в охапку, как букет полевых ромашек, утащила в родной Кингисепп. А через пару дней уехал и Артур. Он пообещал скидывать Косте фотографии с моря, а Костя пообещал, что будет ждать их с содроганием сердца. Они даже обнялись на пороге. Артур изобразил плачущего идиота, а Ромал выпихнул его за дверь, смеясь и качая головой.

Сам Костя получил по всем предметам «отлично». Но… мама за ним не приехала. Отец не позвонил ему, чтобы поздравить. Всем было наплевать на его успехи, так что Ромал без особо энтузиазма просмотрел оценки в зачетной книжке, а потом и спрятал ее в ящик. Ему предстояло провести новогодние каникулы в одиночестве, в пустом общежитии. Он ловил себя на мысли, что хочет сорваться домой, но осознавал, что срываться ему некуда.

Собрав стопку книг по криминалистике, Костя приготовился встречать Новый год в компании Иванова, Россинской и Винберга.

За день до праздника Константин все же выбрался из общежития, чтобы прогуляться по заснеженным питерским улицам и проветрить мозги. Полуденное солнце поднималось над красивыми домами, освещало скульптуры на старинных зданиях. В этом было что-то волшебное… Да и сам Питер казался волшебным. Уютным и спокойным. Человек не чувствовал себя лишним, ступая по широким тротуарам или бредя по лабиринтам проходных дворов-колодцев. Каждый угол Санкт-Петербурга встречал его как хорошего знакомого и принимал в свои объятия, согревая и заставляя улыбаться.

Неожиданно Ромалу открылся вид на невысокое здание с каменными горгульями на выступах крыши. К ним вели ржавые пожарные лестницы.

Костя натянул перчатки, пополз вверх, осторожно ступая на металлические прутья, и выбрался на квадратную площадку, с которой открывался чудесный обзор на город. Ромал присел на край и вдруг… успокоился. Его настигло необъяснимое умиротворение. Там, где-то внизу, шумели прохожие, носились машины, а он оказался далеко от них. В параллельной вселенной, где есть только Костя и его мысли. А еще есть чудовищные горгульи, чьи носы и крылья пересекали тонкие трещины. Ромал думал о своей матери, доставал телефон… И потом вновь его прятал. Он размышлял о дружбе с Артуром и Даней, о сайте и распятии на прозрачном пакетике для дурманящих таблеток, вспоминал о своих приступах и удивлялся тому, что уже давно не срывался и не проваливался в беспамятство.

Он просидел на крыше час, может и больше. Потом спустился вниз и побрел вдоль улицы, не имея ни малейшего представления, куда несут его ноги. Люди спешили за подарками, несли и везли елки и новогодние венки. Ромал достал пачку сигарет и глубоко затянулся, не понимая, отчего в его жизни еще никто и никогда не наряжал елку на Новый год.

Неожиданно впереди он увидел девушку. Она боролась с ветром, который, к слову, был совершенно безобидным, – и неуклюже поправляла тубусы, которые то и дело сползали у нее с плеч. Во всех ее движениях сквозило невероятное отчаяние, а руки все пристраивали и пристраивали эти тубусы, и они все падали и падали. Костя удивленно вскинул брови. Он не ожидал встретить эту девушку в городе и потому замер на месте.

– Алина? – одними губами произнес он.

Девушка остановилась у пешеходного перехода, дожидаясь зеленого света, а Ромал, спохватившись, выбросил сигарету и сорвался с места, чтобы не упустить ее. Он безумно обрадовался, увидев знакомое лицо в бесконечном потоке незнакомцев. Рядом с Алиной Костя чувствовал себя как-то иначе. Ее хотелось слушать, и ей хотелось верить.

Костя остановился рядом с веснушчатой девчонкой в вязаной шапке, но та его даже не заметила. Он откашлялся и низким голосом поинтересовался:

– Можно с вами познакомиться?

Алина растерянно выпрямилась, а потом вдруг широко раскрыла глаза и воскликнула:

– Костя?

– Ага.

– Ты здесь? – не поверила она.

– Это ты здесь, – усмехнулся Константин. – Я думал, вы улетели.

– Да куда мне лететь? Завтра же выставка.

– Завтра?

– Ну да. – Девушка подпрыгнула, поправляя тубусы, но Костя забрал их и закинул себе за спину. Алина застыла. Уставилась на парня, слыша, как громыхает в груди сердце. Хорошо, что он этого не слышит. – Не думала, что добраться до галереи будет так сложно, – отвернувшись, выпалила она. – Не день, а самый настоящий дурдом. Я полчаса пыталась припарковаться и в итоге оставила машину в квартале отсюда.

– Невезуха.

– Так и есть. – Загорелся зеленый, и Алина поспешно двинулась через улицу. – А ты что здесь делаешь?

– Гуляю, – признался Ромал.

– По такому холоду?

– Все веселее, чем в общаге. Я неподалеку нашел крутое место.

– Что за место? – Девушка с интересом покосилась на темноволосого парня.

– Крыша. С горгульями. – Он почему-то криво улыбнулся. – Я там, наверное, час просидел. Давно я уже так не… расслаблялся.

– Ты расслабился на краю крыши?

– Ну да, звучит странно.

– Делать тебе нечего – по крышам лазить.

– Делать мне и правда нечего.

– Слушай, приходи завтра на выставку. Я бы и раньше пригласила, но не знала, что ты останешься на праздники в городе.

– А на выставке будут твои картины?

– Будут.

– Значит, приду.

Алина искренне рассмеялась и спросила:

– Ты видел мои последние работы? Артур называет их депрессивными, жалуется, что я потратила слишком много черной краски. Так что домой ты можешь вернуться грустный и разочарованный в жизни.

– Меня трудно разочаровать, – нехотя признался Костя.

– А наскучить?

– Пригласила, а теперь отговариваешь?

– Да нет, – смутилась Алина, толкнув парня в плечо, – просто предупреждаю, а то потом будешь рассказывать, что я испортила тебе вечер.

– Вечер мне испортит фраза: «Костя, нужно нацепить смокинг».

– Костя, – Алина поджала губы, чтобы не рассмеяться, – нужно нацепить смокинг. Или фрак.

– Шутишь?

– Нет.

– Да брось. Реально во фраке надо причалить?

– Ну почему сразу во фраке… в обычном таком… деловом костюме.

– Замечательно. Теперь я подумаю над твоим предложением.

Ребята остановились перед высоким стеклянным зданием, напоминающим огромный аквариум. Окна переливались изумрудными и бирюзовыми цветами. Над центральным входом располагалась гигантская позолоченная вывеска: «Галерея Рэя».

– Что за Рэй? – спрятав руки в карманы, спросил Ромал. – Из «Звездных войн»?

– Размечтался. – Алина забрала у парня тубусы и неуклюже закинула их на спину. – Это галерея Ман Рэя, французского художника, сюрреалиста и адепта «Нового видения».

– Вот оно что.

– Неудивительно, что вы с Артом спелись. Он обожает Оби-Вана.

– А еще Гарри Поттера.

– И лейтенанта Рипли[35]. Но об этом я тебе ничего не говорила, – Алина заговорщически подмигнула и отступила на несколько шагов, не отрывая от парня глаз, – начало в восемь, но народ собирается к девяти. Так что приезжай в десять и не прогадаешь.

– О’кей.

– Я попрошу внести твое имя в список.

– Договорились.

– Ну, до завтра. – Девушка поправила сползшую на глаза шапку, и, тряхнув тяжелыми тубусами, сорвалась с места. Уже на ступеньках она обернулась и помахала Ромалу рукой, а он криво улыбнулся и проследил, как она исчезла за стеклянными дверьми.

Делового костюма у Кости не было, так что пришлось спросить у Артура, не привез ли он с собой в общежитие новомодный фрак. Как оказалось – привез. Ромал надел белую рубашку, черные брюки, пиджак и уставился на себя в зеркало.

Незнакомец.

В очередной раз Костя не узнавал собственное отражение.

Он привел в порядок волосы, почистил ботинки. Галстук закинул обратно на полку, несмотря на то что Селиверстов причитал полчаса, как важно его нацепить. Телефон и кошелек он спрятал во внутренний карман пиджака, а сигареты забросил в карман брюк. Идеальный наряд для преступления – ведь в такой одежде он казался совершенно другим человеком и никто бы не догадался, кем он был на самом деле.

Ромал неспешно покинул пустое общежитие, закурил на улице и дождался такси. На улице шел снег. Впервые он не превращался в грязь и дождь, и Ромал задумчиво следил за белыми хлопьями из окна машины, не понимая, почему не дошел до галереи пешком.

Стеклянное здание освещалось сотнями прожекторов. Перед центральными дверьми стояло так много машин, что таксист не смог припарковаться, и Косте пришлось выходить посреди дороги. Он захлопнул дверцу, осмотрелся и присвистнул. Видимо, Алина позвала его на самый настоящий светский раут. Мужчины в дорогущих костюмах с бабочками или галстуками вели под руки женщин в длинных платьях. Звучала классическая музыка, а на деревьях сверкали белоснежные гирлянды.

Внутри помещение выглядело роскошно, стильно, с высокими потолками и стенами, завешанными картинами. Костя остановился в центре огромнейшего светлого зала и едва слышно выдохнул. Наверное, он спал, потому что прежде ему не доводилось быть частью чего-то… особенного. Выдающегося. Он неторопливым шагом бродил по залам, рассматривал работы, смысла которых совсем не понимал, и впитывал новые эмоции и чувства. Ему предложили бокал шампанского, и он благодарно кивнул. Отпил напитка и остановился перед квадратным черным полотном. В центре горел красный крест. Ромал отступил назад и осмотрелся. В ряд висели пять похожих картин.

На первой изображались две ярко-красные параллельные линии на черном фоне.

На второй картине две линии перекрещивались.

На третьей – линии образовывали что-то наподобие треугольника или сердца.

На четвертой – треугольник был перевернут, и его разделяла толстая трещина.

А на пятой картине, на самой последней, две алые линии вновь оказывались порознь, далеко друг от друга. Они вернулись к тому, с чего начинали, но стали толще и темнее.

В правом нижнем углу висела табличка с инициалами автора на английском «A. S.», а под ней находилось название: «Cycle of Love»[36].

Неожиданно Костя ощутил на себе чей-то взгляд. Он огляделся и… замер: в двадцати метрах от него в лиловом шелковом платье с открытой спиной стояла Лиза. Она смотрела на Ромала с нескрываемым удивлением. Ее длинная шея казалась еще длиннее от того, что золотистые волосы были подобраны кверху. Разрез платья оголял колено.

От такой красоты у Ромала перехватило дыхание.

– Привет! – неожиданно воскликнул знакомый голос, и парень обернулся. Алина так внезапно появилась рядом, что Костя растерянно усмехнулся. Он постарался быстро взять себя в руки, а Алина заглянула ему за спину и протянула: – Красивая.

– Кто?

– Блондинка.

– Да обычная.

– Обычная? – Алина недоверчиво покосилась на парня. – У тебя жуткие проблемы со зрением. К окулисту сходи, иначе проворонишь свое счастье.

– Это Лиза.

– Та самая Лиза?

– Та самая, – кивнул Ромал и отпил шампанского.

– О-о-о, – с понимаем дела пропела девушка, – это многое объясняет.

Она стояла перед Костей в неброском черном комбинезоне, волосы прямые, глаза подведены чуть темнее обычного, а веснушки – самое настоящее произведение искусства.

Костя засмотрелся на ее веснушки.

– Дерзай, – неожиданно посоветовала Алина, и парень вскинул брови.

Она искренне и тепло улыбнулась, как улыбаются на прощание, и повернулась спиной. Внутри у Ромала что-то заклинило. Он ничего не понял, но, увидев, что Алина уходит, поспешил за ней. Почему эти девчонки вечно куда-то убегают?

– Куда это ты собралась?

– В смысле? – удивилась художница, посмотрев на руку Ромала на своем плече.

– Что еще за «дерзай»?

– Но ты…

– Я не к Лизе пришел. Лучше расскажи мне про свои картины. Это ведь твои работы?

Горячее недоумение захлестнуло Алину. Костя опустил руку, взглянул на полотно с ярко-красным крестом, а девушка сбилась с мысли. Куда она шла? О чем говорила? Почему Костя остановил ее? Необычные ощущения заполнили все ее существо, ей на миг показалось, что впереди обрыв, но она преодолела пропасть, взлетев высоко в небо. Смущенно улыбаясь, Алина сложила руки на груди:

– Как тебе?

– Это история?

– Цикл, – кивнула девушка, – критики считают, что я передала все буквально.

– Буквально? – хохотнул Ромал и покосился на сестру друга. – Я бы так не сказал. Это же про отношения, так? Любовь, все дела. Люди встретились, влюбились и расстались.

– Ага. Каждый со своим багажом, поэтому линии стали толще и темнее.

– Слушай, ну это очень интересно.

– Думаешь?

– Думаю. Вот только… мне кажется, не хватает шестой картины.

– Вот, значит, как, – удивилась Алина, повернувшись к Косте, – и почему же?

– История как будто не закончена, – честно ответил парень. – Линии стали сердцем, а потом разошлись, чтобы все осмыслить и вновь встретиться, но образовать новую фигуру, получше сердца и попрочнее.

– А ты у нас романтик.

– Я реалист. Все так часто рассказывают о том, что люди расходятся. Но люди еще и вместе остаются. Почему об этом никто не хочет рассказать?

– Это неинтересно.

– Неинтересно, когда все хорошо? – Костя усмехнулся и покачал головой. – Драма в жизни – это паршиво, поверь мне. Ничего красивого и высокого в ней нет. Когда люди друг друга не слышат, когда они друг друга изувечивают… что в этом «интересного»? Тебе так просто порассуждать о плохом конце, потому что ты каждый день видишь своих классных и счастливых родителей.

– Тебе не нравятся грустные истории?

– Я девятнадцать лет живу в грустной истории. Меня бы устроил скучный хеппи-энд. Он случается редко. Но случается. А дерьмо – сплошь и рядом. Зачем оно мне?

Девушка с любопытством осмотрела лицо Ромала, пожала плечами и ответила:

– Трагедии трогают сердце.

– Очень за них рад.

– Ты не можешь быть таким идеалистом! Только не ты.

– Я трачу слишком много времени и сил на то, чтобы достигнуть… счастья.

– А возможно ли счастье?

– Возможно или невозможно – это всего лишь точка зрения.

– Какой же ты все-таки философ, – заулыбалась Алина и подступила к Ромалу, хитро прищурив глаза, – с виду бунтарь, а внутри – нежный цветок.

– Ты можешь сколько угодно рассказывать о том, как безнадежна жизнь и как трудно смириться с нынешней грязью и несправедливостью, ты даже можешь верить в это, но… – Костя шагнул к девушке и загадочно ухмыльнулся, – я-то знаю, о чем ты мечтаешь.

– Да брось.

– Знаю.

– И о чем же?

Парень наклонился к лицу Алины. Его губы оказались в нескольких сантиметрах от ее щеки, и девушка в смятении застыла. Ее глаза распахнулись, пальцы сжались в кулаки. Она приоткрыла рот, а Костя вдруг прошептал ей на ухо:

– О шестой картине.

Ромал отстранился и увидел огромные шоколадные глаза девушки. Она казалась такой ранимой, что у него перехватило дыхание, и вдоль позвоночника пробежал холодок. Его сразил этот ее взгляд.

– И куда ты пропала? – раздался мужской голос, и на плече Алины появились чьи-то руки. Она рассеянно обернулась, а Костя увидел натянуто улыбающегося широкоплечего парня. Его глаза скрывались под оправой квадратных очков, темно-русые волосы блестели от геля. Ромал в недоумении вскинул брови и ухмыльнулся, сверля в незнакомце дыру размером с Африку, но тот не обратил внимания. – Мы собирались уже высылать поисковую экспедицию.

– Я общалась с другом, – закашлявшись, ответила Алина.

– Давай уже заканчивай. Нам на сцену пора.

– Ага.

– Заканчивай!

– Вов, я тебя услышала.

Ее высокий разодетый собеседник нервно кивнул, махнул Костей рукой, даже не удостоив его взглядом, и умчался, громко стуча каблуками начищенных туфель. Костя смотрел ему вслед и думал, как было бы классно запустить в индюка бокалом шампанского…

– Ты прости его, – спохватилась Алина, виновато улыбнувшись, – он переживает.

– С кем не бывает?!

– Вова – крутой художник, я таких не встречала. Он научил меня особой технике…

Девушка продолжила рассказывать, а Ромал вдруг залпом осушил бокал. Болтовня о разряженном мальце сердила его, а выслушивать истории об особой технике было и вовсе неприятно. Подумаешь, хорошо рисует. На вид этот Вова обычный самовлюбленный павлин.

– Плакаты уже с первого числа должны развесить.

– Плакаты? – не понял Костя и выплыл из мыслей.

– Угу, – Алина поправила волосы, – несколько моих картин напечатают на городских баннерах. Я еще не видела результат, но думаю, выйдет интересно. Поэтому мне и надо на сцене постоять, поулыбаться спонсорам, учителей своих поблагодарить. Это что-то вроде рекламной акции для нашей художественной школы.

– Скоро станешь знаменитой.

– Не волнуйся. Дифирамбы воспоют всем, кроме меня.

– Это почему так?

– Я наемник без образования.

– Звучит опасно.

– Вот поступлю в Репку, и все изменится.

– В Репку?

Алина рассмеялась, потянула парня за собой, а он на ходу вручил официанту пустой бокал и с интересом повернулся к подруге.

– Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Или просто Репка.

– Жаргон у вас тот еще.

– Это ты не слышал, как ругается один из моих преподавателей по живописи.

– Расскажи об этом, когда тебе дадут слово.

Девушка вновь рассмеялась – сегодня она часто смеялась – и оставила парня в толпе перед небольшой сценой. Она очаровательно улыбалась коренастым мужчинам, пожимала руки седобородым архитекторам, кивала ведущим, раздавала подарки. Казалось, Алина не притворялась ни секунды, а была искренней и доброжелательной. Живой какой-то.

Ромал не спускал с нее глаз.

В какой-то момент он осознал, что забыл про Лизу: да, та ходила рядом, и да, у нее была умопомрачительная внешность, но… Костя не думал о ней. Не думал ни минуты.

Алина вернулась к парню с синей мишурой на плечах. Она хитро улыбнулась, сняла одну из шелестящих нитей и, хихикая, надела ее на Ромала. Тот выгнул дугой бровь:

– Я выгляжу недостаточно нарядно?

– Теперь тебе нет равных.

– А раньше были?

Девушка закатила глаза и не стала отвечать. Они выпили по несколько бокалов шампанского, побродили вдоль широких коридоров и порассуждали об искусстве, пусть Ромал мало что в нем понимал. Но Алина говорила с таким обжигающим рвением, с таким заразительным энтузиазмом, что Костя не возражал. Ему нравилось с ней общаться, нравилось ее слушать. Она наговаривала тысячу слов в минуту! А он мирно помалкивал. Поглядывал на нее и отворачивался, чтобы она не заметила, как он изучает ее веснушки или морщинки около губ. Они не обращали внимания на толпу, которая как будто расходилась перед ними, растворялась в воздухе. Все исчезало, когда Алина объясняла, на каком холсте лучше рисовать и какие цвета стоит смешать, чтобы получить терракотовый. После второго бокала шампанского последовал третий. После третьего – четвертый. Костя чувствовал, как горит лицо, но пил все больше, а девушка непринужденно опиралась на его руку.

Константин замирал каждый раз, когда Алина прикасалась к его плечу.

– Из шерсти белок получаются самые лучшие кисти для рисования акварелью.

– Серьезно?

– Ага, – слегка опьяневшая шатенка уверенно кивнула. – А из шерсти пони…

– Вы и у пони шерсть вырываете?

– Рисовать же чем-то надо.

– Я бы тоже хотел рисовать, но не умею.

– Да брось, талантливый человек талантлив во всем.

– С чего ты взяла, что я талантлив? – хохотнул Ромал.

– А я так чувствую, – призналась Алина, – ты все можешь.

Костя собирался ответить, но неожиданно раздался громкий свист и грохот. Прямо с потолка посыпались миллионы блесток, за окном начался фейерверк. Люди зааплодировали и закричали, а Костя уставился на свою спутницу и улыбнулся:

– Новый год…

Алина расхохоталась, схватила его за руки и запрокинула голову, подставив лицо разноцветным лентам, пенопласту и мишуре. Люди наблюдали за фейерверком. Люди зажигали бенгальские огни. Люди наливали шампанское. Костя смотрел на Алину.

– Мы полночи резали дождик.

– Что? – растерялся парень.

Девушка выпрямилась и по секрету рассказала:

– Мы с ребятами целую неделю долбили пенопласт, чтобы он походил на снег. А про дождик мы вспомнили только вчера. Так что пришлось до четырех торчать тут, чтобы нам на головы сыпался коктейль из блесток. Тебе нравится?

– Ну да.

– Я серьезно!

– Я тоже, – смутился Ромал и посмотрел Алине прямо в глаза. – Мне очень нравится.

Девушка прищурилась, словно обдумывая нечто важное, а потом сказала:

– Надо научить тебя.

– Чему?

– Рисовать.

– Да только время зря потратишь.

– Ты хотел шестую картину? Вот и нарисуешь ее. Пошли.

– Куда? – поинтересовался парень, но ему, честно говоря, было чертовски все равно, куда его заведет Алина. Он просто шел за ней, а куда – без разницы.

Из-за алкоголя мысли путались. Костя не понял, как он оказался в такси, а потом – перед коттеджем Селиверстовых, но хорошо запомнил, как они с Алиной жутко ругались, решая, кто должен оплатить поездку. Кажется, заплатили поровну. Алина вошла в дом и стащила туфли. Бросила на пол сумку, пальто и перчатки и, пошатываясь, побрела на кухню. Костя поплыл следом.

– Что тут у нас есть? – пробурчала девушка, неуклюже забираясь на стол. Ромал подскочил к ней и поднял руки, страхуя, а она открыла дверцы навесного шкафчика и заулыбалась: – Бинго.

– Спускайся.

– Что ты больше любишь: ром или текилу?

– Я не пил ни того ни другого.

– Значит, выберем красивую бутылку.

Девушка нагнулась, вытаскивая прозрачный квадратный графин, и лихо спустилась вниз. Ромал взял рюмки, миску с фруктами, блюдо с нарезанными кусочками сыра и послушно поплелся за качающейся хозяйкой. Они спустились в подвал. Алина включила свет. Костя удивленно застыл на пороге, а она улыбнулась и развела руками в стороны:

– Мое бунгало.

– Как много… краски.

– Это же мастерская, балда. Конечно, тут много краски.

– Я тебе не балда.

– А кто ты мне?

Расставляя еду на столике, Костя серьезно задумался над этим вопросом. Кем он был? Почему смеялся над ее шутками? Молчал и слушал, когда она говорила? Следил за тем, как она поправляет волосы? Все это казалось совершенно необъяснимым и новым.

– Ты чего? – спросила девушка, заметив, как Костя наблюдает за ней.

– Я не… – он стряхнул головой. – Задумался.

– Обо мне, что ли?

– О картинах.

– О картинах, – повторила Алина и улыбнулась, – а что о них думать? Картины надо писать. Давай иди сюда. Тебе кисть побольше или поменьше?

– Мне раскраску такую… с циферками.

– Ну, хватит.

– Я обязательно запачкаюсь.

– Наноси краску на полотно, а не на одежду.

– Очень полезный совет, – с сарказмом подметил Ромал, а потом расстегнул пиджак и кинул его на табуретку. Стянул белоснежную рубашку и остался в майке.

Девушка подключила телефон к колонкам, и из них полилась ритмичная музыка.

Ромал хаотичными мазками заполнял светло-бежевое полотно и хмурился каждый раз, когда на майке появлялись бесформенные черные кляксы. Алина стояла совсем рядом и вторым слоем покрывала его художества, закрашивая просветы и дыры.

– Я предупреждал, что ты зря потратишь время, – заплетающимся языком напомнил Костя и покосился на подругу, – у меня множество талантов: пирамида такая, высоченная и внушительная – но живопись… в детстве я рисовал руки прямо от головы…

– От головы?

– Ага. Забывал про плечи и шею.

– Так ты безнадежен.

– О том и толкую.

– Возможно и невозможно – это всего лишь точка зрения… – напомнила девушка и отпила текилы. Кубики льда стукнулись о стеклянную стенку бокала. – Что на самом деле произошло в тот день, когда ты пришел к нам?

Костя удивился, услышав вопрос, но не разозлился. Наверное, он много выпил. Ему хотелось поговорить о случившемся не меньше самой Алины… хотелось рассказать о том, что он теперь не общался с мамой. Что порой сидел на крыше и смотрел вниз, как будто в этом не было ничего страшного и опасного. Он хотел сказать, что устал притворяться, что одиночество ему в тягость, что скрывать секреты нелегко, а закрываться от окружающих больно.

– Артур сказал, ты нарвался на хулиганов в переулке.

– Так и сказал?

– Так и сказал. Он восхищается тобой, – призналась девушка. – Не думала, что Артур найдет в себе силы вновь кому-то довериться. Ты же слышал его историю, да? Люди… они такие отвратительные существа. Друзья его вечно предавали.

– А я не собираюсь никого предавать.

– И вот мы вернулись к тому, с чего начинали… – Алина подступила к Косте, и он на мгновение замер, ощутив опьяняюще сладкий запах, исходящий от ее волос. – Почему ты назвал себя предателем?

– Это не я.

– А кто?

– Родители.

– И как ты их предал?

– Ушел из дома.

– Разве это предательство?

– Видимо, – тихо ответил Ромал.

– Не понимаю, – отвернулась девушка, чувствуя, как в груди разгорается пожар, – ты не должен позволять им так обращаться с тобой. Да какое они имеют право…

– Имеют.

– Нет. – Она повернулась к парню. – Это жутко несправедливо!

– А жизнь именно такая, – криво улыбнулся Костя, нависая над девчонкой, – жутко несправедливая. Что с нее взять?

– И этот человек верит в хеппи-энды.

– А во что ты предлагаешь мне верить, Алин? В то, что я никогда не успокоюсь? Что мне всегда будет хотеться…

Ромал запнулся, а Алина в недоумении нахмурилась:

– О чем ты?

– Ни о чем.

– Кость. – Парень продолжил закрашивать холст, но девушка положила ладонь ему на плечо и упрямо повернула его к себе лицом: – Ты должен давать сдачи.

– Собственным родителям? – прищурился он и отшатнулся назад. – Все это красиво звучит – так героически и свободолюбиво, но попробуй врезать своему отцу, попробуй как следует накричать на мать, встряхнуть ее, попросить, чтобы она хотя бы попыталась помочь тебе. Давай, веснушка, попробуй. Это непросто. Я так не умею.

– Артур говорит, ты все умеешь.

– Артур ошибается.

– Но почему твои родители не понимают, какой ты…

– Какой?

– Замечательный, – серьезно ответила Алина, слегка покачиваясь на ватных ногах.

– Ты так считаешь? – удивился Костя.

– Мой брат за тобой на край света пойдет, понимаешь? Это что-то да значит.

– А ты?

– Что я?

– Пойдешь за мной на край света?

Девушка отмахнулась, как будто вопрос ей не понравился, хотя внутри у нее что-то замкнуло. Она отвернулась, судорожно соображая, что ответить, но мысли разлетались, словно стаи птиц.

– Зовешь меня на край света? – Сарказм – лучший друг обмана. – Не далековато ли?

– Смотря с кем идти, – парировал Ромал.

– А я ведь могу согласиться.

– А я спросил не для того, чтобы ты отказалась.

– Расстроишься? – Алина так много выпила, что уже не контролировала поток слов и мыслей. Она открыто улыбалась навстречу мечтам и фантазиям. А вдруг Костя хочет исчезнуть вместе с ней? Ведь нет ничего лучше, чем сбежать с кем-то от реальности. Хотя бы на минуту, на одну секунду закрыться в собственной вселенной, наполненной запахом и голосом единственного человека. – Ты расстроишься, если я откажусь?

– Расстроюсь, – честно признался Костя.

– Нельзя такое говорить девушкам.

– А я и не говорю такое девушкам. Я только тебе это сказал.

– Еще одна опасная фраза.

– Почему опасная?

– Знаешь, предлагаю закончить этот разговор. Он ни к чему хорошему не приведет, точно не приведет. Давай лучше музыку послушаем. Давай?

Играла какая-то незнакомая мелодия. Ромал слышал ее в первый раз, но ему совсем не хотелось слушать песни, ему хотелось наблюдать за покрасневшими щеками девушки, за тем, как она смущенно отворачивается, поджимает губы, жмурится. Он шагнул вперед, а Алина отступила назад. Она старалась ухватиться за тот крохотный кусочек разума, что еще не поддался соблазну, но как же хотелось прекратить борьбу…

– Потанцуешь со мной?

– Потанцевать?

– Ага.

– Мне не нравится эта песня.

– Включим другую, – Костя залпом осушил стакан и бросился к телефону.

Названия треков подпрыгивали и смазывались – исчезали. Парень часто моргал, стараясь сфокусировать зрение, но глаза все равно застилала пелена. Заиграла красивая мелодия, Алина заулыбалась, услышав первые ноты, и воскликнула:

– Вот же хитрец!

– Я всего-то отличный стратег.

– Собираешься разбить мне сердце?

– А ты позволишь?

– И кому потом нужны будут эти осколки?

– Я соберу их и склею, твое сердце будет еще сильнее.

– Звучит довольно странно.

Ромал подошел к девушке, протянул ей руку и повторил:

– Потанцуешь со мной?

Зачем указывать чувствам, как они должны работать? Зачем говорить мечтам, когда им исчезнуть? Зачем контролировать свою жизнь и прятаться от истинных желаний?

Алина тепло улыбнулась, шагнув к человеку, к которому ее тянуло, с которым ей хотелось находиться рядом. И кто ее осудит? Кто высмеет? Словить момент и стать частью чего-то особенного можно, лишь рискнув. Обыденное потому и называется обыденным, потому что в нем нет места событиям, которые переворачивают душу и не испытывают сердце.

Каждый хочет заглянуть за горизонт. Не у каждого хватает смелости.

Костя вывел девушку в середину комнаты и аккуратно притянул к себе за талию. Слова песни разносились по мастерской: «Вдох-выдох». Это была та самая композиция, под которую Алина мечтала потанцевать на школьной дискотеке.

– Ты затеял опасную игру, – пробормотала девушка в шею Ромала.

– Я больше не хочу играть.

– А чего ты хочешь?

– Успокоиться. – Парень закрыл глаза, а Алина отстранилась и прошлась кончиками пальцев по его векам и скулам. Она будто чувствовала, с каким отчаянием Костя борется со вселенной, и все внутри нее сжалась в тугой клубок. – Я устал.

– Почему? – тихо спросила девушка.

– Мне надоело делать вид, будто ничто не причиняет мне боли и не сбивает с толку. Что я ничего не чувствую и всегда готов двигаться дальше. Я устал сражаться с реальностью и проблемами, устал считать, что всего в своей жизни я должен добиться сам. Я говорю, как должны жить люди, но сам жить не умею, я привожу доводы, но это лишь очередная ложь, которая не позволяет рассыпаться моему карточному домику. Я… – Ромал опустил голову и прикоснулся лбом ко лбу Алины, – я устал.

– Ты со всем справишься.

– Я устал верить.

– Во что?

– В себя.

– Значит, в тебя буду верить я. – Девушка обняла его. Никогда прежде никто так не прижимал его к себе. Как будто он был тем единственным, в ком она нуждалась. И тогда он тоже обнял ее, прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание. – Когда нам хочется опустить руки, нужно вложить их в чьи-то ладони.

– Это из какого-то Священного Писания?

– Так папа говорит.

– А мой папа говорит иначе.

– Если я его когда-нибудь увижу… – Алина выпрямилась и посмотрела Косте прямо в угольные затуманенные глаза: – Я за себя не ручаюсь.

– Подерешься с моим отцом? – криво улыбнулся парень.

– Поставлю ему пару синяков.

– Так ты драчунья?

– А ты сомневался?

– Не связывайся с ним. Он плохой человек.

– Я его не боюсь, – хриплым голосом сообщила шатенка и покачнулась. Их обоих повело по комнате, и Алина оказалась у стены, прислонилась к ней спиной, а Костя навис над девушкой, упершись ладонями по обе стороны от ее тела. Такая близость ошеломляла и пугала. Алина в замешательстве подняла подбородок, а Костя нежным движением смахнул капли черной краски с ее щеки. – Ты никогда так раньше на меня не смотрел.

– Я не думал, что могу так смотреть.

– Что изменилось?

– Не знаю. – Парень еще сильнее приблизился к ней. Медленно и осторожно. Она казалась диким зверьком, загнанным в ловушку, и Косте хотелось защитить ее. – Все, наверное.

– А что будет завтра?

– Я могу сказать, что будет через три секунды.

– И что же?

– Я тебя поцелую.

– Да брось.

– Раз. – Ромал провел пальцами вдоль шелковистых волос Алины, и ей внезапно почудилось, что сердце остановилось. – Два. – Он неспешно наклонился к лицу девушки и с трепетом приподнял ее подбородок. – Три.