Наскоро собравшись с мыслями, под гнётом притуплённой гашением боли, Шуджо сдаваться не был намерен, несмотря на серьёзную рану на левом боку:
Схватив плащ левой рукой с утоптанного пустыря, я ринулся в бой. Уже даже не так важно то, что мы с Фревиром будем мешаться друг другу. Я должен доказать, что не так слаб, как он себе мыслит. Если бы только можно было разогнаться на такую скорость, как на тренировках с Энвером… Такие практики были для того, чтобы найти мой максимальный уровень, потолок нынешних возможностей, когда я, словно безумная саранча, скакал по стволам деревьев в двух метрах над землёй. Но сейчас так не разогнаться — это может быть опасно, да и я уже… не тот. Перебирая известные мне техники в голове, я наткнулся на то, что не хотел использовать больше всего. Обычно призванные могут позволить себе максимум две техники в минуту либо же одну абсолютную, в среднем. Но со мной дела иначе. Мой критический порог маны, состояние, в котором истощение отнимает руки и делает тебя удобной целью для захвата, позволяет мне использовать до трёх техник в минуту. Извечное Правосудие можно считать за две, значит, осталось место для ненавистной мне техники, которой я выучился со скрижали, купленной на сдачу в одной из лавок с магическими ядрами. «Останови кровь врага моего, на миг пусть магия покинет оного».
— Ванх: Сгущение! — выкрикнул я, указав клинком, наложив метку на Йерка.
Левую руку со сжатым в кулаке тяжёлым коричневым плащом я закинул за спиной для взмаха, пересиливая пульсирующую, одновременно острую боль раны на боку. Бугай, как и ожидалось, ослаб из-за ушедшей от него на пару секунд энергии. Сгущение не только запрещает использовать заклинания жертве на несколько секунд, но и оставляет её без магии, отчего усиливающие свои физические способности призванные чуть ли не падают в обморок, но Йерк выстоял и повернулся ко мне, секунду назад бывший повёрнутым спиной, не ожидая моего возвращения. Я остановился в метре, выставил правую ногу и, начав круговое движение по часовой, плащом в левой руке почти полностью закрыл ему обзор и спутал его клинки, словно щук рыбацкой сетью. Я отпустил плащ и, описав почти полный круг, как волчок, клинком в правой руке наотмашь с неистовой дурью рубанул по Йерку почти идеально по горизонтали, не жалея свой плащ, слегка укрывший противника от удара. Тут подключился уже и Фревир, который до этого в брачном танце всё искал место, куда можно поразить Йерка. Паренёк взмыл над землёй метра два и сзади вертикально вонзил оба клинка в согнувшуюся спину бугая, как шампур в огромный кусок старой говядины. Противник вскрик выдохнул, а я готовился нанести финальный удар. Мой меч лёгок, как лазина, но можно менять его вес. Я рубанул сверху вниз по склонившемуся Йерку, целясь в левую ключицу, а во время взмаха увеличил вес клинка, как только смог. На миг я почувствовал вес трёх, нет, даже трёх с половиной наковален у себя в руках, а меч со страшным треском костей, в том числе рёбер, разворотил Йерка почти пополам от плеча до самого пупка. Здоровяк болезненно, почти животно заскрипел вырывающимся потоком воздуха из лёгких, прежде чем забулькал, а через огромный разрез можно было разглядеть, что у него за спиной, прежде чем густая кровь жерлом кипящего вулкана хлынула из раны, соединяясь в один залив из двух половин разделённого тела. Мельком я заметил, как его глаза быстро зыркнули на меня, а затем закрылись. Захват. Я должен его захватить. Нельзя же силе пропадать! Куда уйдёт вся его энергия? Нужно действовать быстро и безошибочно. Так я и сделал. Схватил Йерка за голову в районе лба, словно пальцами пытаясь взорвать череп, а сам сделал так, как в «чисто теоретических практиках для развития» учил Энвер. «Взываю на суд, внемли мне, ибо чудо твоё ныне принадлежит мне!». После заговора я словно глазами проник в его голову, разум и… тишина, темнота.
Словно в бесконечной тёмной цилиндрической комнате, где я себя ощущал по-настоящему, вполне реальным, но тем не менее понимал, что всё вокруг — игры нашего с Йерком сознания. Внезапно на тёмных стенах бесконечной комнаты будто заморгали обрывки воспоминаний. Страшных воспоминаний. Где-то было видно, как лезвие рубит тварей, где-то были видны их морды, а на потолке была самая выразительная картина какой-то местности, пронизанной цепями из самых небес; всюду короткие острые скалы, отливающие фиолетовым цветом, на которых твари разрывали что-то похожее на людей и своих сородичей. Естественно, всё это с обилием крови и эхом отражающих от «стен» разума Йерка диких воплей, которые заполняли всё тёмное пространство вокруг, заставляя меня невольно зажмуриться. Позже появился и сам Йерк, медленно вышел из густой, как тина, темноты.
— Неужели… Всё?..
Его тихие, тоскливые слова пробулькали по всей комнате.
— Ну, — грозно ответил я, — если руку мне не отрубят, то всё. Зачем ты напал?!
— Это не я… Верней не сам… Денег предложили, — глядя в пол раскаивался красноволосый здоровяк в кольчуге, упав на колени. — А я согласился.
— Дай угадаю, — непреклонно сложил я руки на груди, — королева Сэнго, наверное.
Йерк промолчал.
— Ты же со всеми нами бок о бок был, — переходя на крик продолжил я, — с Энвером стоял смеялся, когда мы встретились впервые! Как ты только мог на такое согласиться?!
Бугай ничего не ответил, лишь сильнее опустил плечи и голову.
— Знай, от правосудия ты не отделаешься, Йерк. Надеюсь, лично Фалин казнит тебя за такое.
Я мог бы пощадить, но слишком зол на него, поэтому шёл к нему, сжимая меч в руке, раненый даже в его сознании. Я занёс меч за правое плечо, чтобы отсечь голову. Убив жертву захвата в его сознании, ты полностью получишь его силу. Все ядра, хранилища магии, которые он поглотил, всю силу тех воинов, что он смог присвоить себе… присвою я.
— Добей меня и там, снаружи, — еле слышно пробормотал Йерк, подняв глаза, — не хочу, чтобы меня казнили старшие…
Признал вину, не старался врать, не молил… Я быстрым движением меча ударил в его шею. Когда клинок прошёл уже середину шеи, я вернулся в нормальный мир, очнулся. Для меня прошло минут пять, а для остального мира — секунды три. Йерк с двумя мечами в спине, с рассечённым почти до пояса туловищем, закатив глаза, стоял на коленях. Я не сделал ни одного лишнего движения: вырвал из здоровяка клинок, снова уменьшив его вес, сделал шаг назад и одним точным взмахом отсёк голову Йерка. Она двумя оборотами прокатилась по земле, а бездыханное тело село на пятки, затем упало на спину, последний раз дёрнулось и слегка засветилось. Спустя пару секунд бугай, словно скомканный до этого из светящегося белого пепла, медленно рассыпался им, развеялся по ветру.
“Ты что сделал?”. Убил его, Фревир. “Без суда убивать не положено”.
— А никто об этом не узнает, — чуть ли не рыча, вслух сказал я. — Ты понял?! Я сделал так, потому что он просил.
“Он сначала кидается на тебя, а затем ты выполняешь его последнюю просьбу? Впрочем, мне всё равно, никому ничего не скажу.” Барьер Йерка растворился, а Фревир лишь окинул меня уставшим взглядом, поднял свои полуторки и молча сел на землю, протирая мечи от крови куском ткани. От здоровяка ничего не осталось: ни одежды, ни оружия, ни даже крови.
Сегодня шёл слабый дождь. Тусклое, облачное утро началось с похода к Энверу. Он уже не спал.
— Ну и зачем тебе позиция? — сказал Энвер, пока мы шли по коридору его поместья. — Сама не появляется — нечего трогать.
Я задавал ему вопросы о той самой технике, которую с рождения имеет любой. Самой сильной технике, дарованной каждому. Только проблема в том, что заговор своей позиции сначала нужно узнать. Неважно, будет ли это с помощью ведения, какого-нибудь вещуна, сна или чего ещё.
— Конечно нужна, — очевидно ответил я, — я точно стану сильнее, если узнаю свою позицию.
— Ну а я чем тебе могу помочь? Это только само придёт. Не знаю. Некоторым во сне приходит, некоторые молятся богам, кто-то в пылу сражения прозревает…
— И кому можно помолиться? — видя, что это пока единственный способ, я спросил о молитвах. Сражения у меня для прозрений не такие жаркие, а сняться мне разве что кошмары.
— Эх… Недалеко от арены на центральной площади со стороны северных ворот есть монумент богини Флюр. Вот там и молись.
— Меня волнует ещё кое-что. Я слышал о том, что можно создавать свои заклинания? И с помощью чего?
— Ну-у, — вздохнув, уставше ответил Энвер, когда мы уже вышли на улицу, — это к начертателю надо обращаться, Альфа хоть и умеет составлять руны, но для кого-то, особенно для тебя, делать это откажется. Поспрашивай в восточном порту, может кто-то этим и занимается.
— Спасибо.
Авеберд, как мокрый муравейник, словно спал под нападками дождя. С башни центрального маяка я почти сразу приметил высокий шпиль, который, несомненно, являлся монументом богини. Добравшись, я внимательно его осмотрел. Высокий прямоугольный столб из белого камня, без единого пятнышка или царапины, широкий у основания, сужающийся с высотой. Весь усеян глубоко вырезанными рунами, а на самом верху монумента, метров десять высотой, красовалась статуя девушки в длинном платье с такими же длинными волосами, кажется, с повязкой на глазах, державшая в одной руке на уровне талии небольшой кувшин, а в другой, прижимая к груди, веточку лозы или чего-то такого. Вокруг натыканы клумбы с пышными белыми розами, а у аккуратного тротуара монумент покрылся ярко-зелёным пышным мхом. Место само по себе завораживает, вызывает уважение, требует смирения; в радиусе метров двадцати нет ни дорог, ни чего-либо человеческого, даже мусора, только клумбы и старый, замшелый тротуар. Я вошёл в этот филиал богини жизни, любви и плодородия, аккуратно, не свойственно уважительно ступая по шершавым бордовым плиткам. Подойдя к монументу, я окинул его взглядом сверху вниз и, скинув капюшон, присел на одно колено. А что говорить-то? О чём просить? В богов я не верю, но пытаюсь чтить местные традиции, поэтому отношусь ко всему божественному недоверчиво, но в то же время снисходительно.
— Богиня, я… — выдавил я сквозь неловкость глядя в небо, откуда на лицо падали капли дождя.
Пустая затея, бред. Зря я сюда пришёл… Я уж хотел накинуть капюшон и уйти, но, взявшись за ворот плаща, задел цепочку, на которой висел амулет Флюр, державшей уже не кувшин и лозу, а зелёный камешек перед собой, словно голубя, которого вот-вот выпустит. Я покрутил вырезанную медаль с изумрудом в центре и задумался. Может, это и имел в виду Ратимир, когда давал медальон мне? Про его второе наставление: «Прими помощь от того, от кого меньше всего ждёшь». Терять нечего, вокруг всё равно почти никого.
— Не знаю уже, верю ли я в богов или нет, но если ты всё таки есть, — подняв глаза на статую, начал я, говоря всё громче и увереннее, — Флюр, то мне, бродячему под покровительством твоим, нужен совет, слово. Гложет ум мой одно заклинание, таящейся в душе моей, не чтобы жизнь косить, богиней которой тебя кличут, а чтобы охранять её от ложной, что ей угрожает. От тварей, что так отчаянно пытаются подкосить нас и нашу веру в лучшее будущее, которого, увы, некоторым из нас… — я с паузой вспомнил всех, кто погиб, пока я остаюсь жив, — не увидеть. Если есть на то желание твоё, прошу твоей помощи.
Пару минут я ещё сидел неподвижно, глядя на статую, но резко встал, услышав чьи-то шаги за спиной. Это была высокая девушка в старой серой мантии, в которую та спрятала руки, с очень просторным капюшоном, из-за которого слегка выглядывали белоснежные, оттого в серости пасмурного дня даже сверкающие густые волосы, которые держал цветочный венок на лбу; в нескольких местах видно то ли вплетённые, то ли застрявшие в локонах листья и цветы.
— Уже ухожу, — спешно выговорил я, уступая место для поклонения или чего ещё, а сам почти прошёл мимо неё.
— Стой, — тихо сказала она и я тотчас застыл, ожидая от неё чего-то, — я всё слышала.
— Мне достаточно неловко.
— В этом нет ничего стыдного. Я всё слышала и могу помочь.
— Неужели? — я поднял бровь и с недоверием поглядел на девушку.
Она вытащила из-за мантии тонкую бледную ладонь и аккуратно коснулась предплечья моей левой руки, прячущейся в кармане плаща. Я заметил, как начал дышать медленнее, а веки стали резко тяжелей, будто я засыпаю. Девушка немного наклонилась ко мне, пытаясь что-то прошептать, но слов я не слышал, лишь движение губ.
— Ступай, — отстранившись, девушка, как звон колокола, взбодрила меня.
— Ты же совсем ничего не сказала, — поморщился я.
— Ступай, — успокаивая меня, еле слышно ответила девушка.
Я не ослушался, лишь едва заметно пожал плечами и пошёл обратно к дороге. Сделав шагов пятнадцать, я обернулся, хотел спросить девушку, как её зовут. Но её нигде не было, она словно испарилась. Ну, значит, не судьба. Может, убежала, может, телепортировалась куда. Колдунья, может, какая…
— День добрый, — сказал я, войдя в лавку начертателя.
Около часа мне пришлось ходить по лавкам и кабакам, узнавая, где же в восточном порту есть начертатель. В подвальном помещении, с наклеенными всюду пожелтевшими бумагами, с обилием небольших книжных стендов и всего тройкой длинных свечей, сидела смуглая женщина, уже явно не молодая. Обычного телосложения, каштановые волосы сзади схвачены длинным хвостом, на теле желтоватый кафтан, будто у кузнеца измазанный углём или смолой, как и руки с лицом.
— Доброго дня, путник, — громким, грубоватым голосом играючи ответила женщина, — чего пришёл?
— Вы же начертатель? — женщина медленно кивнула и я продолжил. — Могу я узнать, как собственное заклинание можно… э-э… начертить?
— Ха-ха-ха, — звонко рассмеялась женщина, — начертить, говорит. Ну давай начертим, чего у тебя там? Говори.
— А разве я не сам это должен делать? Моё же заклинание.
— У тебя, милок, мозгов не хватит, — комично выдала начертатель, — по глазам твоим глупым вижу. Говори, какое заклинание нужно?
— Кхм-кхм, — я откашлялся, поцокал зубами, посмотрел в сторону, в общем, задумался, — а есть такое, что кулаки усилит?
— Хе, смотря как, — женщина дёрнула головой и прищурилась на мои руки, — это у тебя, дорогой, импульсные рукава?
— А как вы поняли? — неожиданно уважительно произнёс я на “вы”.
— По рунам, сынок, по ру-нам, хе-хе, — расплывшись в улыбке, женщина из комодика взяла небольшую пачку пергамента, уселась за стол и защурилась на меня. — А чего не иное какое-нить?
— Говорят, некоторые воины одними кулаками и дерутся. Чтобы убивать кое-каких врагов, нужно их не просто ранить, а сначала оглушить, а потом уже ранить.
— Верно, — закивала женщина, принялась что-то расталкивать в ступе, — и такое бывает. Но заклинание какое-никакое денег стоит каких-никаких. Авансом оставляешь десяток мельхиоровых монет, а я уж посмотрю.
— А как сделаете заклинание, так что? Сколько будет стоить?
— Ну может десятки и хватит, а может ещё десять отдашь, получается вольфрамовый билет заплатишь. Не знаю, смотря сколько надо будет бумаг перевести, главное чтобы ты забрать не забыл, — откликнувшись на кресле, сцепив пальцы на груди начертатель внушала доверие.
— Хорошо, не забуду.
— Тогда приходи в конце весны, будет готово твоё заклинание.