Огибая свет (СИ)

п.4.; г.4; ч.2

Я нахмурился. Какого беса⁈ Хадекин отвечал за моё пробуждение, а затем желал смерти⁈ Нянькой все эти годы и вправду оставался Песчаный Карп, выстилающий сейчас глаже гладкого?

Байши, при любом исходе разговора новых вопросов к Диктатиону было не избежать.

Ч’айя за моим плечом оставалась неподвижной, пытаясь расшифровать суть затянувшейся беседы лишь на основе уловленных реплик. Как и просили, в камеру «болтушки» девочка благоразумно не совалась, но я ощущал исходящее от неё напряжение, причём тоже растущее.

— И вот теперь, Ланс, — с грустным вздохом подытожил Господин Киликили, — после всего сделанного ты меня вдруг предаёшь…

— Чтобы предавать, — моя губа растянулась в жутковатой пародии на ухмылку, — нужно сперва послужить, не так ли?

Шири-Кегарета только кивнул, будто бы даже соглашаясь.

— Останови работу куба, Ланс, — твёрдо попросил он. — Я брошу в парк половину воинства казоку. Ещё раз проведу тебя к устройству без единой царапины, и на этот раз ты остановишь процесс. Убеждён, ты понял, что я не хочу принуждать силой, а потому лишь повторно молю. Поверь, пунчи, ни одно живое существо в этом городе не удостаивалось такой чести в разговоре с казоку-хетто «Уроборос-гуми». Даже смирпы. Никогда. Прими решение, Ланс. И я возвеличу тебя.

Мои брови подскочили вместе с настроением.

Ого, меня ждёт новое пополнение банковского счёта⁈ А может, личный каменный особняк в Тинкернальте, по соседству с Аширной фер вис Фиитчи и её лживо-кровожадными собратьями-вистар? Ох, до чего же заманчиво… но при этом до чего же утомительно…

— Возвеличишь среди крыс? — Теперь ухмылка вышла настоящей, широкой, счастливой и чуть-чуть безумной. — Или речь о тысячах моих спящих соплеменников?

В следующий миг я осознал, что словесные игры-догонялки в стиле малышовых «Отдай своё ухо» окончены. Разом.

Всё вдруг стало действительно всерьёз, а виртуальная морда Князя-Из-Грязи окаменела. Причём настолько неестественно, что даже вынудила проверить целостность соединения.

Через секунду усы казоку-хетто дёрнулись, и в заушнике прозвучало усталое:

— Вот, значит, как? Сколько ещё бесценных секретов выдала лживая дрянь, именующая себя Кри?

— Немало, — уклонился я, медленно осознавая возможный (да что уж, там? случившийся!) просчёт. — Достаточно.

Мне вдруг открылось невероятно очевидное, до сих пор лежащее на поверхности, но нелепым образом не замеченное в суматохе.

— И вот что я ещё скажу, джинкина-слибу, сто болтов тебе под хвост, если бы он вообще существовал: хватит обвинять Диктатиона в постоянных обманах. На этот раз я тебя подловил, Данав…

Внутри нарастала волна ликования от блестящей контратакующей идеи, способной и вправду изловить виртуального борфа на откровенной лжи. Однако именно она мешала задуматься о последствиях:

— А ну-ка скажи, дружок, и как же это фер вис Кри смог вырвать меня из «Корня», если их координаты в твоём ведении⁈

Я ждал, что сейчас джи-там вновь посетует, как много лишнего его близнец успел выболтать неугомонному терюнаши. Однако вместо этого он ответил спокойно, с размеренным терпением, будто неугомонный терюнаши в очередной раз сморозил глупость.

— Конечно же, Кри сделал это по обязательному запросу.

Затворник «Слюдяного небесного моста» оставался неподвижен, словно статичная картинка, лишь едва-едва шевелилась пасть.

— Речь о протоколе, Ланс. Неукоснительном. Параграфы нашего системотворчества без шансов вынуждают меня в обязательном порядке положительно реагировать на такой запрос. Не реже одного раза в восемьдесят семь тысяч часов. Даже если объективные факторы говорят о высокой вероятности провала фазы. А теперь, если ты наконец сможешь отличить свинью от скорпиона, двигай в мою казоку-шин. И пожалуйста, придержи пасть на замке, ты и так знаешь куда больше нужного…

Я встряхнулся всем телом и фыркнул, в который раз порадовавшись, что выпады Господина Киликили не слышны ни Шникки, ни, упаси Когане Но, Ч’айе… Приподнял в объектив «болтушки» правое запястье, украшенное резервным устройством.

— Обойдёмся без приказов и угроз, сисадда? Ты ведь помнишь, что я всё ещё могу прикопать тебя этой безобидной игрушкой?

Джинкина-там притворно вздохнул, хотя его слепок даже не поменял выражения морды.

— Ах, Ланс… Каждый раз, стоит мне впечатлиться остротой твоего ума, ты снова поражаешь глупостью. Ты снова про «кнопку мертвеца»? Про «стартер последнего вздоха», «посмертный мицелиумный привет»? Разве я не пояснял, что сей отважный шантаж не так уж страшен? Или, быть может, захочешь узнать анализ глобальных и краткосрочных рисков в случае твоего физического устранения?

Разумеется, Ч’айя не могла слышать последнюю фразу казоку-хетто. Но, должно быть, прочла неприятное по напряжению моего плеча, к которому прижималась; легко сжав пальцы в знаке поддержки, другую руку девчонка опустила в холщовую сумку с припасами.

А я сам? Вероятно, именно в этот момент разговора я и принял окончательно решение валить. Причём от всех соблазнов разом…

— Хватит разговоров, Ланс! — с нетерпением повторил Шири-Кегарета, одним взмахом когтистой лапы возвращая себе образ вожака одного из крупнейших кланов гнезда. — Следуй за моими крысюками, спокойно и без глупостей. В соседнем квартале ждёт команда для экстренной эвакуации в Уроборос.

Шникки (он уже чуть было не подпрыгивал от нетерпения в нескольких шагах от нас со спутницей) кивнул, и я догадался, что в имплант чу-ха поступил обновлённый приказ.

Двое сопровождавших по бокам тоже кивнули (болельщик даже оторвался от матча), то ли бригадиру с искусственным глазом, то ли по обычаям клана в пустоту, получив личное распоряжение казоку-хетто.

Боец, ещё несколько часов назад верно служивший «Диктату Колберга», дёрнул губой и поклонился невидимому; с выдохом облегчения подтвердил:

— Хао, господин! Немедленно уводим по намеченному коридору! — Я не без раздражения услышал голос Шникки в собственном заушнике, и с тоской осознал, что Шири-Кегарета намеренно создал многопрофильную беседу. — Клянусь честью и жизнью, господин, с них не упадёт ни единого волоска!

Песчаный Карп издал громкий возглас, заставивший нас обоих вздрогнуть. Возглас протяжный, удивлённый, в очередной раз поразивший меня невероятной точностью имитации:

— С них⁈

Замерли все: я, снова потянувшийся к кастету в кармане; Шникки, шагнувший к нам с девушкой, будто хотел схватить меня за рукав; сама Ч’айя, тонко уловившая очередную смену настроения.

Точно, замерли все… Да что там? Мне показалось, что даже скачущие вокруг нас по 13-й улице подвыпившие болельщики пристыли на своих местах, ошалело косясь на странную сценку посреди проезжей части.

— С них… — сипло подтвердил предатель-йодда и растерянно прижал единственное ухо… — С терюнаши и… его самки, мой господин… Или я должен эвакуировать только Скичи?..

Он осёкся, получив новое персональное сообщение от Песчаного Карпа. Поднял лапу, навёл активный гаппи на Ч’айю. И даже если бы я захотел, остановить это лёгкое и быстрое движение не смог бы даже выстрелом из башера.

— Хм… — с интересом протянул Шири-Кегарета в моём заушнике. — А ведь мне знакомы эти глаза, Ланс. Выходит, наша девочка проснулась?

Мне на лицо словно набросили кроваво-красную тряпку. Яркую, едва прозрачную.

— «Наша девочка проснулась», дрянь, но тебя это вообще не касается… — прошипел я.

Веко Шникки снова дёрнулось, и я оценил, что теперь одноухий не просто слушает запанибратский разговор нахала-бледношкурого с вожаком гигантской стаи, но также стал свидетелем прямого оскорбления. А любой йодда готов защищать честь казоку-хетто даже без распоряжения свыше…

— Откуда ты её знаешь⁈ — прорычал я, окончательно отбросив мысль о кастете, и теперь держа руку поближе к отвороту пальто.

— Откуда он меня знает⁈ — эхом прошипела Ч’айя из-под маскировочной маски, переводя взгляд со Шникки на меня и обратно.

А затем… что ж, мудрые хвостатые верно приговаривают, что чаще всего в подлунном мире действительно дерьмовый день и оканчивается дерьмово. А мой «день», к слову, начался отнюдь не этим утром…

Одноглазый чу-ха дёрнул башкой в машинальном подобострастном поклоне, и я был готов поставить на кон всё своё пополнившееся (немалое!) состояние, что он выслушал деликатные уточнения к приказу немедленно доставить меня в «Слюдяной мост». Разумеется, касающиеся девчонки…

Ну что ж, а вот дальше без шуток — тут-то перестрелка началась на самом деле.

Шникки оскалился, хищно и даже, как показалось, довольно.

Зигзагом метнулся ко мне, выдёргивая из-за пояса башер, но пока удерживая оружие вдоль бедра. И тут же ошалел от реакции тщедушного бесхвостого: вместо того, чтобы со всех ног рвануть в завихрения фанатов, я шагнул ему навстречу, собрал пальцы левой руки в клюв-пучок, и с маху ткнул чу-ха в живой глаз.

Тот, скорее всего, противодействия ожидал, но я оказался чуточку быстрее.

Казоку-йодда уклонился достаточно, чтобы мои скрюченные пальцы едва задели скулу и веко, но при этом машинально вскинул лапу с башером и позволил перехватить запястье. Вцепившись в его жилистую плоть, я тут же выломил лапу в сторону и вверх.

Ч’айя вскрикнула. Главный перебежчик из «Диктата» яростно взвизгнул и зашипел. Его подельники возбуждённо подскочили на местах, взъерошенные и оскалившиеся, и одновременно бросились к нам сквозь рой хвостатых сородичей.

Обеими руками впившись в запястье с оружием, я сумел-таки полноценно заломить лапу, благоразумно отводя ствол подальше от себя и Ч’айи… и в этот момент зубастая идиотина рефлекторно потянула спусковую пластину. Впрочем, на это я тоже рассчитывал, не так ли?

Взбесившийся башер щёлкнул несколько раз.

В толпе тут же заверещали.

В пяти шагах от нас к «Куску угля» взрослый нетрезвый самец в яркой накидке «Змеиного укуса» сонно ощупал красное пятно, расползающееся по груди. Ойкнул, выронил вспененную бутылку эля, издал длинный свистящий звук и медленно опустился на колени.

Ещё один самец — совсем подросток, — подскочил на месте, схватился за простреленное бедро, и рванулся прочь, расталкивая окружающих с невиданной для раненного прытью. Поодаль от него на пластобетоне 13-й раскинула лапы убитая в голову самка, упавшая тихо, почти беззвучно.

Через миг потоки болельщиков взорвались в урагане визга. Взвизжали на сотни глоток, причём не победно и пьяно, как считанную минуту назад, а в паническом хоре учуявших опасность.

Многие тут же бросились врассыпную, но многие застыли на местах: кто-то падал на землю, подтягивал хвосты и закрывал голову, кто-то стоял в ступоре, поджав лапы к груди и испуганно оскалив здоровенные зубы. Но ожидаемо нашлись и другие — злые, решительные, готовые к неприятностям в любую секунду своей нелёгкой крысиной жизни. Те, кто даже на праздниках не расстаётся с любимым оружием…

Разглядывать, со всей очевидностью, было некогда, но я мог поклясться, что вокруг нашей со Шникки схватки из-под спортивных накидок вынырнуло не меньше дюжины компактных «домашних» башеров.

Продолжая заламывать лапу одноглазого, я двинул того коленом в живот, причём весьма удачно и болезненно, напрочь сбив предателю дыхание и заставив потерять равновесие.

Он попытался отмахнуться растопыренной левой, оцапарал мне край капюшона и бессильно клацнул зубами. Наконец-то выпустив его кисть и балансируя раскинутыми руками, я со всей дури лягнул противника подошвой в грудь.

Тот взвизгнул и упал на спину. Однако его напарники лжекрииты уже были совсем рядом. С обнажёнными башерами, быстрые, хищные, но определённо сбитые с толку, что же им делать с агрессивным объектом, которого они должны были мирно и в целости доставить в «Небесный мост»…

А что же сам агрессивный объект? Он снова, если будет позволено так сказать, блеснул смекалкой.

— Они хотят нас перебить! — завопил я. Навёл, словно безжалостные целеуказатели, обе разведённые руки на приближающихся казоку-йодда. — Всех перестрелять!

Повторяться не пришлось.

Ближайшего к «Комплеблоку-4/49» конвоира нашпиговали фанга ещё до того, как стихло эхо моего выкрика.

Второй смекнул шустрее. Успел выстрелить в ближайшего вооружённого фаната и даже прицелиться во второго. Но затем отважные жители Бонжура вколотили в его тушку не меньше десятка фанга, и он рухнул на пластобетон, окровавленный, скрюченный, подрагивающий в агонии.

Шникки же оценил случившееся и его перспективы почти мгновенно. Отшвырнул ставшее опасным оружие, рывком перевернулся на пузо и бросился прочь на всех четырёх, стараясь затеряться среди присевших и свернувшихся в комки.

Ему не позволили.

Набросились, схватили за хвост, вытянули на свободный пятак и начали безжалостно избивать.

Я отскочил, вертя головой и выискивая Ч’айю.

Думал, девчонка побежит куда глаза глядят… или беспомощно застынет на месте, примёрзнет, ошарашенная кровью, или… в общем, трудно сказать, чего я в точности ожидал. Но обнаружил кареглазую на прежнем месте — опустившись на левое колено, она внимательно наблюдала за дракой, а в руке её поблёскивал цилиндрик бомбы.

Я рванулся к ней, хотел подхватить и увлечь в редеющую толпу, на ходу восхваляя отважных бонжурцев… но уже через мгновение понял, что гениальный план оказался продуман не до мелочей.

Конечно же, чу-ха охотно перекончали ублюдков, якобы собиравшихся устроить бойню в праздничных гуляниях. И даже забили (наверняка до смерти) беднягу Шникки. Но кто-то из бдительных горожан вынул ствол позже прочих. Кто-то промазал в агента «Уроборос-гуми», зацепив случайного гуляку на другой стороне улицы. Кто-то просто проезжал мимо на гендо по открытой половине 13-й. Кто-то вообще потерял голову от страха и боевой ярости.

А ещё почти все они были изрядно пьяны…

Снова щёлкнул чей-то башер.

Ещё раз.

И ещё, тут же вливаясь в беспрерывную трескотню ударных механизмов.

В мой рюкзак с завыванием впилось, вторая фанга прошла прямо перед лицом, ещё несколько высекли искры в опасной близости от Ч’айи. Толпа, повинуясь лишь ей ведомым законам, начала изничтожать сама себя, не задумываясь ни о последствиях, ни о логике происходящего.

Вопили раненые, рычали обезумевшие, визжали детёныши и самки, звонко дробилось стекло. Со скрежетом сталкивались и заваливались гендо, перепугавшийся водитель фаэтона ненароком бросил транспорт на северный тротуар и основательно протаранил ларёк с жареными сверчками.

Кто-то накинулся на соседа с выставленными когтями или ножом в лапе, и теперь вспыхнувшие повсюду стычки едва ли напоминали честные потасовки спортивных противников…

Я согнулся в поясе и почти навалился на девушку, прикрывая всем телом. Выхватил «Молот», молясь известным высшим силам, чтобы не пришлось пускать его в ход. А затем Ч’айя вдруг перехватила инициативу. Свободной рукой сдвинула маску, притянула за воротник пальто и прокричала сквозь ор хвостатых:

— Знаешь, куда отступать⁈

И демонстративно приподняла светошумовой цилиндр.

— Держись точно передо мной! — выпалил я, и тут же кивнул: — Бросай!

Большим пальцем девчонка выщелкнула чеку до того ладненько, словно всю жизнь только и занималась активацией тактических бомб. По высокой дуге подкинула ту влево и вверх, одновременно отворачиваясь в противоположную сторону и увлекая меня следом.

Пригнувшись, мы одновременно зажмурились и приоткрыли рты, а через секунду над головами беснующейся толпы шарахнуло.

По глазам полыхнуло даже через сомкнутые веки, в уши будто вбили по комку ваты. Ощетинившиеся башерами болельщики взвыли ещё громче, перестрелка начала переплавляться в панический исход с 13-й улицы. Словно дождавшись сигнала, в паре кварталов от бойни тут же истерично заухали тетронские сирены.

— Вперёд! — прокричал я, не совсем уверенный, что Ч’айя расслышит.

Но ей и не нужно было приказывать. Девушка вернула маску на лицо, привстала с колена, и тут же сгорбилась; дождалась моей левой ладони на своей спине, и мелким шагом засеменила в проулок, куда я её направлял. Ловкая, бесстрастная даже под беспорядочным огнём, она без всякой паники послушно пригибалась каждый раз, когда я чуял угрозу и чуть сжимал пальцы.

Очередная дурная фанга с хлопком прошила подол её балахона. Ещё одна вновь щёлкнула по моему рюкзаку, на этот раз вскользь. А затем мы ввалились в неприметный переулок к востоку от «Куска угля», и вот тут уже бросились бежать со всех ног…