Огибая свет (СИ)

п.4.; г.10; ч.2

Дверь технического шлюза оказалась ожидаемо взломана, через неё я попал в подъезд.

Почти сразу навстречу, поднявшись из подвальной прачечной, прошлёпали две пожилые босолапые самки с длинными корзинами на головах. Несмотря на изрядную высоту и полную загрузку выстиранным бельём, плетёнки качались, но удивительным образом не падали; при этом чу-ха даже не пытались контролировать грузы лапами, с поразительной лёгкостью удерживая изогнутые донышки между ушами…

В памяти невольно всплыли образы Стиб-Уиирта, мастеривших похожие корзины-неваляшки. Корзины, многим напоминавшие меня самого: вот они опасно качаются, вот-вот грозят рухнуть… но всё же держат равновесие.

Самки уплыли в сторону лифтов и оставили меня в одиночестве, не обернувшись и даже не поведя ритуально пирсингованными носами. Прислушавшись и выждав, я направился к одной из лестниц.

Противопыльная маска хоть отчасти гасила запахи, однако же дышать под ней всё одно приходилось исключительно ртом — воняло здесь просто ужасно. Да и вообще внутри вдруг оказалось ещё хуже, чем в замусоренном дворе.

Убого. Жалко. С нотками непрекращающегося отчаянья…

Со всех сторон окружённый менее высотными зданиями, летом комплекс нор буквально накалялся, поэтому у многих жилищ традиционные двери были заменены на мощные решётки, оттуда воняло крысиной жизнью во всех её проявлениях.

Изначально комплеблок (по одному из стандартов местной застройки) был поделён на крохотные двухместные каморки, где места едва хватало для многоярусной кровати, пищевого конструктора и срального закутка. Однако было заметно: самые сильные или шустрые ещё на этапе заселения отхватили сразу несколько соседних, пробили двери и слили клетушки в подобие «нормальных» нор.

Незамеченным минуя этаж за этажом, я мысленно составлял летопись этой перенаселённой преисподней, натурально кишащей не совсем легальными производствами.

В конце вон того коридора определённо заготавливали рыбу, причём много и не очень свежую. А в соседнем пролёте коридора сортировали уличный мусор. Выше кто-то распаивал на детали горючие платы фаэтонных консолей. А весь шестой этаж, по всей вероятности, отвели под небольшую фабрику — я чуть не задохнулся в отчётливых запахах химической глины для штамповки сувениров, да к тому же резины, из которой отливали дешёвые лёгкие тапки с застёжками под коленом.

На нужном пятнадцатом пахло чуть легче, этому способствовали напрочь выбитые коридорные окна. Несмотря на высоту, под ногами гадко похрустывал нанесённый бурями песок.

Сознание оставалось чётким и ясным, будто и не было за спиной бесконечных драк и нервотрепок. Вынув «Молот» и прижав к бедру, я высчитал нужную дверь (обычную, не решётчатую) и медленно направился к ней вдоль стены.

Подступил, сантиметр за сантиметром изучив и убедившись в отсутствии камер. А ещё в процессе выяснил, что створка определённо чище соседских, но художественно перепачкана и выкрашена в нарочито-нищенский серый цвет всего подъезда.

Крепкая дрянь, с плеча не выставить — под тонкой обшивкой явно скрывалась металлическая плита. Я снял капюшон, приблизился (стараясь не прикасаться ухом), и пару минут напряжённо вслушивался в тишину внутри.

Отступил, без шума снял противопыльный намордник, перестегнул на пояс за спиной; надел «Сачирато», настроил. Если в проходных недрах комплеблока полумрак ещё позволял моим настоящим глазам хоть что-то разглядеть, то внутри мог ожидать любой сюрприз.

Подтянув перчатки, я присел и осмотрел мусор под ногами в поисках полезного. Как ни крути, а старый добрый трюк с посланником от вездесущего Хряка здесь, в отличие от «Нимнога паяим», скорее всего не сработает…

Стиснув зубы и приказав себе не проблеваться от брезгливости, я нашёл комок жевательной смолы с остатками «бодрячка». Подцепив самыми кончиками пальцев, бутылочной крышкой старательно размазал по дверному глазку. И только после этого поскрёбся — той же самой крышечкой, жалобно, на уровне пояса.

Признаюсь честно, особого плана у меня не было. Да и откуда бы ему взяться⁈ Но ведь не мог же гадёныш сутками сидеть в глухой обороне, всерьёз полагая, что я действительно вычислю его поганое убежище?

Скрестись пришлось ещё дважды. С каждым разом всё настойчивее, всё громче, моля Всемилосердную Когане Но, чтобы в подъезд не надумал выглянуть любопытный сосед.

А затем внутри послышались шаркающие шаги.

Звякнула задвижка глазк а, кто-то приглушённо ругнулся.

— Чего вам надо⁈ — глухо спросили из-за двери.

Моё и без того прерывистое дыхание задержалось на вздохе — этот голос я сегодня уже слышал неоднократно, разве что не с такими встревоженными нотками…

А затем мне удалось-таки сдавленно пискнуть. Жалобно, несуразно, совершенно непроизвольно уподобившись то ли щенку, то ли мелкому несмышлёнышу. Через секунду я снова поскрёб в маскировку обшивки, и отступил к противоположной стене.

Лязгнула цепь, позволив наметить высоту крепления.

Щёлкнули замки.

Я поднял «Молот».

— Чего вам надо, поясните пояснить⁈ — чуть более злобно повторил Пуговичник.

Дальнейшее заняло пару мгновений…

В темноте открывшейся щели блеснул глаз.

Густая неухоженная бровь над ним тут же взметнулась, а я дважды выстрелил и ударил ногой — как можно выше и ближе к цепочке, с разгона и всем весом.

Внутри взвизгнули.

Что-то опрокинулось… а затем дверь с грохотом влетела внутрь, позвякивая вырванными крепежами цепи, утягивая меня за собой, будто бы всасывая в нору, в которую по доброй воле я бы не вошёл ни за какие деньги…

Чуть не рухнул лицом вперёд, удержался на ногах.

Крутанулся на месте, позволяя «Сачирато» привыкнуть к мраку, и уже был готов обрушиться на раненого чу-ха… но прихожая оказалась пуста.

Байши! Я был готов поклясться, что стрельба, внезапный натиск и сокрушительный удар и вправду вместились буквально в пару вздохов — но сучий Пуговичник оказался по-змеиному быстр, успев не только увернуться от фанга, но и метнуться в комнату…

Привалившись к косяку, я мягко прикрыл увесистую створку и защёлкнул один из замков. Прислушался.

Конечно, выродок мог сбежать, но об этом бы мне сообщили хлопок балконной двери, сквозняк или звон стекла. Поэтому он наверняка затаился во тьме, сжимая в лапе скальпель… или даже башер.

А ещё тварь могла действовать в стае.

И вот это мне точно стоило заблаговременно выяснить у фер вис Кри, даже поступившись *бучей гордостью…

Выкрикнул в потолок:

— А с чего это вдруг такой прохладный приём⁈

Быстро выглянул в комнату, фиксируя обстановку.

Сердце колотилось всё быстрее, по телу разливался жар бесстрашия:

— Ты же сам приглашал поговорить⁈

Крохотное жильё ответило полнейшей тишиной.

Изучая сворованную «Сачирато» картинку, я поразился убогости и тесноте норы. Обстановка по канонам классического кизо-даридрата — вроде и хватает всего, а выглядит убого и совсем не комфортно.

Окна зашиты. На стенах многочисленные плакаты с «Восьмым цветом радуги», полуголыми самочками в позах для спаривания и моделями старинных фаэтонов. У стены коллекция пустых банок из-под эля. У порога перевёрнутый табурет. Диванные подушки выглядят засаленными и продавленными настолько, будто с них не вставали десятилетиями.

Доведись мне попасть сюда по иным причинам, наверняка подумал бы, что в норе живёт простецкий грузчик или дистант-пилот уборочной техники, самый обычный холостяк-работяга… Но уже через секунду я разглядел на снимке гармошку скомканного коврика и тёмную кляксу рядом — грубо выдолбленное отверстие в полу.

— Вот же сука!

Не это ли Диктатион имел в виду, когда заикнулся про «две чего-то-там»?

Что ж, самонадеянность снова удружила Лансу фер Скичире…

Покинув прихожую с башером у груди, я перешагнул табурет, подобрался к пролому и теперь осмотрел комнатёнку совсем новым взглядом. Да, тут определённо не обитали, но маскировку навели добротную, любого тетрона с толку собьёт — даже пятна засохшего эля под столиком воссозданы, даже переполненная плевательница у дивана.

А вот кровь на полу была настоящей.

Свежей.

И она заставила меня хищно оскалиться.

Я переключил «Сачирато» в режим постоянной записи, стянул с головы и быстро опустил в пролом; так же быстро выдернул и снова надел.

Самые грустные опасения сразу оправдались — настоящее жилище ублюдка оказалось этажом ниже. Что тут скажешь? Вероятно, его хозяин определённо относился к сильным или шустрым, не только отжав у соседей отвлекающую каморку, но и объединив в цепочку минимум четыре мелкие под ней…

Окончательно восстановив дыхание, я перехватил башер и приготовился к рывку. Дальнейшее ожидание могло позволить противнику оправиться от раны. Или ускользнуть.

Беззвучно выматерившись, я сиганул в дыру, упал на корточки рядом с отложенной лестницей, и тут же вскинул «Молот».

В левой стене, в фальшивой норе украшенной плакатами «8-Ра», нашёлся ещё один грубый проход; за ним виднелся длинный коридор, насквозь прошивающий сразу три типовые каморки. Оканчивался тот парой дверей и арочным своротом в пищевой блок, откуда тянуло запахами лягушачьего супа, жратвы сытной, но далеко не самой благородной.

Мебель здесь была столь же немногочисленной, как наверху, но стояла она… неестественно ровно, будто в странной чужеродной гармонии. В отличие от норы-фальшивки, окно оказалось не зашитым, а лишь предельно затонированным.

Не поднимаясь, я отполз в прихожую — близнеца той, через которую попал в логово. Не без удивления обнаружил, что входная дверь надёжно замурована изнутри. Тогда снова сунулся в комнатку и одним рывком подтянул лёгкую лестницу, сброшенную вдоль стены.

— Давай, пунчи, поболтаем! — выкрикнул я, делая долгие паузы и тщетно прислушиваясь. — Ты же этого хотел⁈ Дитя Бонжура пришёл, и он совсем один! Выходи, храбрец, нам есть что обсудить!

А затем он всё-таки начал в меня палить…

Я заметил, как через коридор мелькнул силуэт, нереально быстрый и проворный, и тут же в дверной косяк и шкаф у прихожей вгрызся рой фанга.

Прижав «Молот» к груди, я тут же двинулся вперёд. Выстрелил ещё дважды — без особого прицела, на подавление, — перешагнул пролом в смежную нору и сместился; упал за массивное кресло.

— Ты жулик! — вдруг взвыл чу-ха в паре комнат от меня. — Ты не можешь быть здесь! Это невозможно, непозволительно невозможно!

— Ой, ну что ты⁈ — хохотнул я, ощущая, как гнев и жажда сокрушить тварь неотвратимо переполняют и мешают внятно соображать. — Так выйди и скажи это в мою лысую морду!

И вдруг всё понял.

Сбритую шерсть на головах и пастях пленённых самок, их короткомордые породы, хоть отчасти похожие на жалкого терюнаши из Бонжура… Хотел крикнуть, но вместо этого хрипло прорычал:

— Пять-Без-Трёх передавал привет!

И рванулся в коридор, стреляя без остановки, пока не кончились фанга. Отпрыгнул вправо, причём вовремя — Пуговичник выставил лапу и вслепую разрядил собственный башер.

Щёлкнула пустая кассета.

В другой ситуации я бы снова затаился и попробовал сократить дистанцию только следующим рывком, но… но теперь у меня была «Наковальня». И слепая вера в удачно откорректированный клапан.

Я отбросил разряженный «Молот» в кресло, выхватил новенький башер и молча метнулся в атаку.

Окровавленный (моя первая фанга угодила ему в левое плечо) Пуговичник нашёлся на полу за дальним порогом, где дрожащими пальцами пытался заменить кассету. Запоздало вскинул голову, прижал уши и визгливо оскалил резцы, а я почти от бедра выстрелил ему в грудь.

Дважды.

И ремонт клапана оказался успешным.

Чу-ха взвизгнул, на этот раз в полный голос. Захрипел, выронил оружие, завалился на бок. Забился и заскрёб раны когтями, яростно нахлёстывая хвостом по голенищам моих ботинок. Через дюжину вздохов вздрогнул, сжался в комок, подтянул нижние лапы к животу, и затих.

Я осторожно убрал палец со спусковой пластины «Наковальни».

Поднял голову.

И только сейчас осознал, где именно нахожусь.

Центр просторной комнаты без окон занимал овальный стол, вокруг которого ублюдок рассадил похищенных самок. В углу, до этого ни разу не угодив в кадр, разместился раздвижной стол медицинский, поменьше — окровавленный, но пустой.

Рядом приткнулся шкафчик с аккуратно разложенными по полкам склянками, ампулами, хирургическими инструментами, брикетами пакли, мотками ниток и проволоки. Ещё я заметил бидоны с герметичными крышками. Мобильную отсосную станцию. Раскладную систему тросиковых крепежей для набивки чучел. И банку пуговиц, конечно…

Не спеша прятать «Наковальню», я вернулся в коридор.

Бегло осмотрел скромную спальню (снова нарочитая чистота и странно-строгая расстановка мебели), двинулся дальше. За следующим проломом в стене добрался до закутка, массивная железная дверь которого (равно как и матрас, и ведро с испражнениями) позволяла сразу определить его назначение…

Осторожно пройдясь по остальным помещениям цепи нор, не обнаружил ни новых пленниц, ни подельников Пуговичника. Подобрав «Молот», снова перешагнул порог зала мёртвых. Нашёл настенный клавиатон. Выщелкнув нож, клинком продавил ячейки и, наконец, включил во всей кошмарной норе свет.

В его неярких лучах стало видно, что стены покрыты мелкоребристыми звукопоглощающими панелями. Сливные отверстия на полу вели в автономную систему очистки стоков, и было нетрудно догадаться, что именно в них стекало.

Сидящие за столом чу-ха напоминали кукуга, но не высокоуровневых гнездовых, а нелепых и угловатых, каких вяжут детёныши кочевников из травы, веток и вымоченных сухожилий.

Казалось, глаза-пуговицы наблюдают, и я поспешно отвернулся. Заменил кассету «Молота», спрятал оба башера в кобуры. И навис над неподвижным хозяином жилища.

Передо мной лежал совершенно бесцветный борф. Невыразительный. Рыхлый. Тусклый и предельно бесформенный. На лапах и теле не виднелось ни протезов, ни имплантов; серая шерсть выглядела блёклой, а чёлка и бакенбарды были подстрижены по моде, устаревшей ещё лет десять назад.

Одет он был опрятно, но максимально безвкусно, в самые простые и дешёвые шмотки из возможных в Бонжуре. Так мог бы одеваться мелкий торговец. Машинист транзита или служащий букмекерской конторы. Так мог бы одеваться идеальный сосед с неидеальным увлечением…

Единственное, что выделяло самца из пепельной массы миллионов таких же невидимок, так это глаза, сейчас распахнутые в агонии — один чёрный, второй карий.

Удачливый, как говорили про разноглазых детёнышей, ибо считалось, что их коснулась сама Благодетельная Когане Но. Могло ли это стать причиной, по которой выродок бросил вызов её верной Нагинате?

— Значит, тварь, превратить самого себя в терюнаши по примеру Пяти-Без-Трёх не хватило духу⁈

Я сморщился и чуть не сплюнул на Пуговичника. Удержался, представив работу тетронских нюхачей, и довольствовался пинком в бедро выродка. И вздрогнул, едва не отшатнувшись — тот вдруг захрипел и едва заметно пошевелился.

Мои скулы окаменели, а пальцы сжались в кулаки. Глядя на ещё живого, хрипло втягивающего воздух чу-ха, я ощущал, как ярость переплавляется в нечто… иное. Не позволяющее мне просто так добить мразоту, с лёгкостью превращавшую самок в пустоглазых кукуга.

Сложно сказать, сколько я простоял над ним.

Но в какой-то момент вдруг осознал себя в другой точке комнаты, расстёгивающим ремни на ближайшей мёртвой самочке.

Приподнял (она оказалась лёгкой, совсем невесомой, будто внутренности заменили ватой), и бережно перенёс труп на пол. Подтащив стул к Пуговичнику, я вздёрнул хрипящее тело, швырнул на высокую спинку, усадил и крепко пристегнул. Раненый шипел, хрипел, булькал кровью, но сознание ещё не покинуло мучителя.

Проверив пряжки, я слегка привёл того в чувства. Ну, или не совсем слегка… Ладно, буду честным, мне пришлось дёрнуть дерьмоеда за усы (вырвав один), а затем смачно врезать по уху раскрытой ладонью. Тот захрипел, башка дёрнулась, а я брезгливо отдёрнул руку, словно хлопнул по свежей коровьей лепёхе.

Затем чуть подался вперёд, не совсем уверенный, что решето на стуле вообще в состоянии воспринимать; прошипел, мотнув головой в сторону трупов:

— Кто они, тварь⁈ Кто все эти самки?

Однако он вдруг ответил. Причём довольно внятно, чего было трудно ожидать.

— Не всё ли равно? — хрипло вырвалось из окровавленной пасти. — Тень, тень, ступень. Мои послушные подруги… послушные, междушные, да… Короткошёрстых и коротконосых легче править, да. Детёнышей особенно… ты хочешь, чтобы они тоже почитали Нагинату Когане Но?

Я ухватил его за убогую чёлку и запрокинул голову к спинке стула.

— Откуда ты узнал про Нагинату, борф⁈ Ты был в подвалах Пяти-Без-Трёх? Или услышал на улицах? Давно следишь за мной⁈ Давно решил потягаться?

Однако теперь Пуговичник молчал. Или больше не мог говорить, или не хотел. Самца затрясло, причём можно было спорить, что не только от ран. В комнате, до этого почти стерильной, запахло свежей мочой. Я брезгливо отступил от лужи под стулом, однако сливная система справлялась безупречно.

Оглянулся на шкаф с инструментами. На бидоны. На систему тросиков.

— Нет, пунчи… Так просто ты хвост у меня не скрутишь…

Наверное, случившееся потом было бы лучше напрочь забыть. Так бы мне хотелось, да. Ну, или как минимум прикопать в тайниках памяти настолько глубоких, что Ч’айя (или кто-то ещё) никогда не нашли бы и следа. Даже если бы я сам захотел рассказать.

Однако жалел ли я о сделанном дальше?

Вот это вряд ли, ведь меня воспитал Бонжур…

— Потерпи, малышок, сейчас будет легче…

Я без труда отыскал в рабочем шкафу многоразовый инъектор с обезболивающим.

— Ведь мы ещё поболтаем, сисадда?

Склонившись над Пуговичником, не без гадливости разодрал крючки тёмно-зелёной рубахи и сделал укол ровно между двумя дырками от фанга. Дрожь чу-ха стала не такой крупной, болезненные стоны почти прекратились.

— Хочешь узнать, на чём держится сила Нагинаты Когане Но⁈ — прошипел я.

Наверное, прошипел. А может, в тот момент мне и вовсе лишь казалось, что я разговариваю с Пуговичником?

Ещё раз оглянулся на «застолье» — шесть силуэтов на стульях, один скрюченный у стены. Самочка, ещё живая на утренней записи, уже не шевелилась, одной навеки застывшей позой попрекая терюнаши за опоздание. Как и самая новая тряпичная игрушка, юная, совсем подросток, до сих пор блестящая потёками крови на выскобленной морде. Один глаз был заменён, на месте второго зияла ужасная дыра, ведь её мучитель так и не выбрал подходящую пуговицу…

Они не могли говорить со мной. Но умели нашёптывать и убеждать.

Тогда я снова обыскал шкаф и нашёл-таки нужное — чистый, судя по консистенции порошка, стрих, наверняка купленный у местных толкачей Нискирича. Вероятнее всего, чтобы продлять мучения пленниц. Или доставлять ещё большее удовольствие их палачу.

Конечно, где-то на задворках сознания я отдавал себе отчёт, что трачу драгоценное время. Своё, Ч’айи, Хадекина фер вис Кри и всех (одна мысль о чём приводила в ужас) сородичей, запертых в «Корнях» и ждущих меня. Да, пожалуй, сейчас у нас с подругой были и более важные дела…

Но кто определяет эту важность?

Я плеснул катализирующего раствора в напёрсток (как и ожидалось, он хранился в банке с пуговицами), бросил щепоть стриха, перемешал, снарядил инъектор и сделал раненому ещё один укол, на этот раз в вену на шее.

Через пять секунд его дрожь окончательно прекратилась, он обмяк и запрокинул голову, будто и вовсе забыл про дырки в груди и плече.

— О, Нагината… — вдруг прошептал мой новый замечательный приятель.

С трудом разлепил спёкшиеся от крови губы; уши трепетали вразнобой, хвост вяло подёргивался.

— Ложная Нагината… Мы в «мицухе»? Ты пришёл посмотреть на моих девочек? Посмотреть-высмотреть. Дверь за дверью. Да… мои девочки, они прекрасны… Эти тоже стали достойными посланницами Когане Но в нашем ужасном мире… Ужасном-распрекрасном, да.

— Верно, пунчи! — Я покривился, но заставил себя нагнуться и поймать блуждающий взгляд разноцветных глаз. — Пришёл к тебе и девочкам. Поговорить. Ты же не против?

— Поговорить? Можно поговорить, очень можно, да, обязательно-притязательно… О, да ты и правда здесь! — Он удивлённо приподнял брови и прижал уши, будто только сейчас осознал, что происходит и кто перед ним. — Как ты нашёл Хритто?

— Мне показалось, Хритто не особенно прятался. — Я старательно протёр и отложил инъектор. Ещё раз проверил крепость ремня на плечах раненого. — Думал, тебя и правда так тяжело найти?

Он хихикнул, совсем по-детски, задорно помотал башкой.

— Верно-верно-достоверно… Прятать удобнее на самом видном месте, сисадда? Просто Хритто не ждал гостей. Нет, не ждал… прятался! Прятался-укрыватался, зря ты так! Хритто всё ждал тебя в «мицухе», да, показать-похвастать, унизить-принизить. А ты наоборот пришёл в дверь… Обо-ро-нат. Хритто был спрятан и защищён. И девочки его тоже. А ты пришёл в дверь и сломал ему дверь…

— О, пунчи, не переживай. — Спокойствие давалось мне с ощутимым трудом, но я даже улыбнулся. — Починим твою дверь. А сейчас ты молча послушаешь меня, и послушаешь очень внимательно, сисадда? Потому что я хочу попросить тебя сделать кое-что важное.

Он вздрогнул, как будто хотел расплакаться, усы жалко обвисли.

— Ладно. Только не делай Хритто плохо, хао? Хритто и так больно… Мы же очень похожие с тобой, мы же ходим, огибая свет. Свет-пересвет. Ходим. Не попадаем в пятна на полу. Нас не видно, Ланс. Это так удобно… Никто из нас не должен выходить на свет. Это наша судьба и проклятье. Кля-про-тье!

У меня скрипнули зубы.

Ошибаешься, тварь! Когда будет нужно, я первым шагну в круг света.

Но вместо опровержения я без жалости соврал:

— Хритто не сделают плохо. А боль уйдёт. Просто поверь и послушай.

— Конечно, я послушаю тебя, Скичира… — с неуместной улыбкой пробормотал Пуговичник, и на этот раз взгляда не отвёл. — Я всегда этого хотел… Хотел-вертел. Вертел-многодел. Не верил, но хотел… Хоть ты и ложный, но ты меня нашёл… Наверное, боги действительно помогают тебе, Ланс? Может, не ложный?

Теперь я не поддержал дружеской беседы, окончательно настраиваясь.

— Ну ты прости меня. Прости-отпусти, Ланс. Я сорвался, да. Рва-со-лся, сисадда? Когда узнал, что теперь ты работаешь на вистар… Но мы можем править гнездом вместе. Ты же меня простишь? Простишь-отпуст и шь? Ты настоящий, не ложный, совсем как мои девочки, великолепные глашатаи самой Когане… Мы будем вместе, как шар в шаре!

Я глубоко вздохнул, слегка откашлялся, и произнёс:

— Девять крохотных мышат,

Сговорились не дышать…

Один вдруг затих не шурша,

Осталось лишь восемь мышат.

Вообще-то в глубине души (в крайне встревоженной глубине) мне казалось, что после перестрелки и ужасов увиденного выйти на нужный ритм «низкого писка» будет очень непросто.

Может быть, даже придётся начинать заново. Или подогреть ублюдка дополнительной порцией наркотика. Но вместо этого всё вышло ровно наоборот — двуцветный взгляд Пуговичника остекленел уже на:

— У третьего лопнул глаз,

И шесть уже мышек сейчас.

Для верности дочитав до гибели пятой мышки, я пригвоздил его «отречением», а затем фонетическим фиксатором. Он охотно подтвердил и то, и другое, едва ли не с наслаждением и запинаясь:

— Бесвтная отнстельсть перплывт горинт радсти…

Я ещё раз оглянулся на овальный стол под тусклыми, почти уютными лампами. На разновеликие пуговичные глаза, внимательно наблюдающие за нашим разговором. На инструменты в шкафу, такие разнообразные и опасно-блестящие.

И отдал серенькому чу-ха приказ, жёсткий и неумолимый, будто повеление свыше; будто на миг я и правда стал грозной и неумолимой Нагинатой Когане Но, её оружием и глашатаем, призванным в этот мир, чтобы добела смыть скверну, вымести мусор и разогнать вонючую пыль…

Наверное, задержись я в цепочечной норе, то узнал бы многим больше. И про связь Пуговичника Хритто с сектой Пяти-Без-Трёх, и про его внезапный интерес к моей скромной персоне, и про наличие или отсутствие слежки за Дитём Бонжура. И даже про общее количество жертв ублюдка…

Но я не стал.

Когда всё закончилось, и мои плечи обмякли вместе с плечами привязанного к стулу бесцветного самца, я снова вынул нож. С излишней силой вбивая клинок в ячейки клавиатона центральной консоли, скользнул в Мицелиум и от имени хозяина норы № 364 вызвал тетронов сообщением о массовом убийстве.

Затем разбрызгал по комнатам немного масла. Убедился, что не оставил лишних следов. Приставил к пролому лестницу. Поднялся в ложную нору и спешно вышел в грязный подъезд, оставив усиленную створку чуть приоткрытой.