Охотники за тайнами Незримого

– Так с чего начать-то? – немного растерянно спросил Голес.

– С Колбасона начни, – предложила Ласве, которой про ручного кротиска было гораздо интереснее, чем про какие-то там скучные кражи. – Откуда у тебя этот амулет?

– В лесу нашел, – пожал плечами Голес. – Вернее, нашел-то я труп, а уж при нем был и амулет. Не знаю, почему его не забрал убийца, кошелек-то он вычистил.

– Какой еще труп? – напрягся Осню. – Это когда было вообще?

– В начале прошлого лета, – спокойно ответил Голес. – Я тогда за душными сморчками пошел, они как раз повылазили, ну и нашел кое-что еще.

– А почему мне не сказал? – недовольно поинтересовался Осню.

– Ой, вот надо оно вам – безнадежное дело, которое не раскрыть? – скривился Голес.

– Это уж я сам бы решил, надо или не надо! – строго сказал Осню. – Я всё же начальник отделения охпо, а не лось кривоногий! Хотя у нас тогда и не пропадал никто вроде…

– Не местный он был, – уверенно заявил Голес. – Я когда нашел его, звери еще лицо объесть не успели – был бы из наших, я бы его узнал.

– Лихой ты парень. – Осню покачал головой, и непонятно было – с осуждением или с одобрением.

– Да уж прямо! – Голес нервно хохотнул. – Я когда амулет-то у него с шеи снял, мне показалось, что он зашевелился. Так я заорал на весь лес и припустил оттуда так, что чуть в дерево не врезался. Хорошо хоть в нужную сторону побежал, а то бы и заблудился со страху. Повезло еще, что сумку со сморчками не потерял.

– Значит, ты то место показать не сумеешь? – сообразил Осню.

– Я могу попробовать, но не уверен, что отыщу его теперь, – вздохнул Голес.

– Ну и ладно, – махнул рукой Осню. – В чем-то ты прав, конечно – безнадежное дело мне ни к чему. Ведь наверняка курьер это был. Но вот кто его убил, да за что… Если уж за год никто не проговорился, то либо и дальше молчать будет, либо убийца и не из наших вообще. Хотя, может, то и не убийство было? Мало ли что в лесу случиться могло.

– И то верно, – подхватил Голес. – Я-то решил, что парня убили, потому что кошелек рядом пустой валялся. Но могло ведь и такое случиться, что его просто кто-то раньше меня нашел и деньги забрал.

– А амулет тогда почему не взял? – резонно возразил Осню.

– Да хотя бы потому, что побрезговал тщательно обыскивать покойника, – пожал плечами Голес. – Когда я его нашел, на нем рубаха разодрана была – видать, зверье какое-то уже постаралось, я сквозь прореху-то и разглядел, что у мужика на груди что-то блестит. А так нипочем бы к нему не полез!

– И что – ты надел амулет, и из него сразу вылез кротиск? – спросила Ласве.

– Да ты что! Нет, конечно! – Голес рассмеялся. – Я сначала вообще не понял, что это амулет. Думал, просто побрякушка красивая, даже продать собирался. Но всё откладывал и откладывал почему-то. Вроде и несолидно парню-то украшения такие таскать, а вот, поди ж ты, нравился мне медальон этот, страсть! Не мог с ним расстаться, и всё тут, так под одеждой и носил. И вот примерно через неделю пошел я снова в лес, прогуляться, а заодно посмотреть, может, еще остались сморчки-то. А там ребятишки подрались – братья Баулека вдвоем наседали на младшего Юриаму, а сестренка его мелкая носилась вокруг и верещала, пытаясь брату помочь. Ну я и вмешался, навалял этим дурням слегка – нечего вдвоем на одного-то! Они удрали, а Солу в благодарность за спасение брата вручила мне своего петушка на палочке. Он, правда, обмусляканный уже был, да и явно на земле успел поваляться, но отказаться было неудобно – девчонка ведь от чистого сердца предлагала. И вот иду я по лесу с петушком этим в руке, через плечо оглядываюсь, чтобы уж Юриамы подальше ушли, и Солу не заметила, что я её подарочек выкинул, и тут вдруг передо мной прямо в воздухе повисла тварюка какая-то серая и словно светящаяся. Я так и замер!

– Испугался? – сочувственно спросила Мягла.

– Немного, – честно признался Голес. – Ну и удивился тоже. А этот серый прямо в воздухе уселся и, уставившись на петушка, засвистел так тоненько, просительно так. У меня аж сердце зашлось! Так жалко его вдруг стало. Ну я ему и сунул этого петушка. Не подумал даже – как он его есть-то будет, ежели он сам-то полупрозрачный, а петушок – настоящий. Но он справился – хрум-хрум! – и у меня в руке только палочка деревянная осталась.

Голес тепло улыбнулся и продолжил:

– А как этот серый покончил с петушком, он вдруг оказался у меня на плече, носом потерся об мою шею и заурчал довольно. Ну я его и погладил. Он оказался на ощупь мяконький, прохладный такой, приятный очень. И я погладил его еще. Я чувствовал, вот прямо чувствовал, что ему нравится. И я ему нравлюсь. Понимаете?

– Понимаем, – серьезно кивнул Утлу.

– А я не так чтобы многим нравлюсь-то, – усмехнулся Голес. – Мелкий, тощий да злой. Так обо мне говорят. А этот зверек, он был такой… От души, в общем. Ну я ему и сказал, что он может остаться со мной, если хочет. И он так застрекотал забавно, словно подтверждая, что хочет. А потом я задумался, как его назвать. Снял с плеча, осмотрел и понял, что быть ему Колбасоном. Сказал ему, что он теперь, значит, Колбасон. И ему понравилось! Он прямо засиял! В буквальном смысле словно засветился изнутри. И тогда до меня окончательно дошло, что это ведь незр. Но я всё равно решил его оставить, ведь он безвредный, попросил только, чтобы он, если сможет, сделал так, чтобы его не видел никто, кроме меня – я знал, что некоторые незры так могут. И он кивнул, вроде как понял. И его и правда никто не видел, даже мама, когда мы домой вернулись.

– И сколько времени он в тот раз с тобой находился? – поинтересовался Юрзме.

– Почти двое суток. Это потому, что он конфету съел, они кротискам тоже энергию дают. Если бы я был магом, Колбасон мог бы быть со мной постоянно, а так приходится его на неделю отпускать или даже дольше, пока амулет зарядится. Но я это не сразу выяснил, конечно, пришлось в библиотеке посидеть.

– А как же ты до воровства-то докатился? – спросил Осню. – Получается, что к тому времени, как кражи начались, кротиск у тебя уже год был.

– Я узнал, кто на самом деле был моим… – Голес замялся. – Ну пусть будет для краткости – отцом.