Опасное хобби

21

Начальник Фрязинского райуправления милиции майор Малахов напоминал не по возрасту располневшую бабу. Пухлое щекастое лицо с маленькими, глубоко запавшими глазками было младенчески розового цвета. Пуговицы мундира застегивались так туго, что, казалось, должны были отлететь от первого же резкого движения. Да и вся его невысокая фигура с покатыми плечами и короткими толстыми ногами, весь его внешний вид никак не соответствовал тому, что знал о нем Емельяненко: потому что был Малахов жестоким и достаточно грубым с подчиненными, до наглости самонадеянным представителем истинно карающей власти, то есть самым худшим ее выражением. Но почему он уже не первый год держался на этом месте, почему не гнали его в три шеи из органов — вот этого никак не мог понять Емельяненко. Значит, была у него где-то наверху слишком волосатая лапа, которую устраивал подобный тип. А может быть, хорошо платили за то, чтобы этот пост оставался именно в руках Малахова. Не было ведь никаких громких дел в районе… Почему? Потому что либо не фиксировались заявления потерпевших, либо те сами боялись заявлять. Кругом стрельба, разборки бандитские, «наезды», рэкет, черт-те что, а тут словно райский уголок — тишь да Божья благодать, одно удовольствие служить в эдаком раю.

Но вообще-то хамил Малахов исключительно подчиненным и прочей мелкой и ничего не значащей сошке — то бишь местным обывателям, не имеющим связей с высшими инстанциями. Со старшими же по званию, а особенно по должности, был Малахов предупредителен, любезен и осторожен, в чем имел однажды удовольствие убедиться Емельяненко.

Вот и теперь, увидев Никиту Семеныча, — ну как же, как же! — он прямо-таки высветился радостью, однако не преминул поинтересоваться полномочиями Турецкого и внимательно изучил его документы. Саше показалось, что он так увлечен ксивой «важняка», что, кабы мог, снял бы на память копию. Узнав о намеченной операции, не выразил никаких заметных эмоций, но постановление на обыск, санкционированное заместителем Генерального прокурора России, в руках все же подержал, и было похоже, что его охватила некоторая оторопь. Саша, во всяком случае, уловил его неожиданную растерянность.

Дернулся было тут же Малахов к телефону: мол, надо выяснить, на месте ли Гурам Ильич, а то как бы зря не пришлось… прокатиться… да и в чужой дом, когда нет хозяина, как-то… обыск в отсутствие Ованесова…

Но Никита, перехватив его движение, твердо и решительно положил свою жесткую ладонь на аппарат

— Нет нужды, — сказал, незаметно для майора подмигнув Турецкому. — Читал, Малахов, что писал Петр Великий в своем Морском уставе? «Порядки писаны, а времен и случае нет». Знаешь, о чем речь? То-то и оно, что знаешь. Ну что ж, тогда, значит, придется тебе с нами ехать: твоя ведь епархия, Малахов, так? А этот твой подопечный давно уже у меня вот тут сидит. — Никита ткнул себя указательным пальцем справа от пупка. — В печени, понял, Малахов?

Майор как-то непонятно сник, но сразу же стал суетливым, отчего его сходство с толстой бабой обозначилось еще больше.

— Да какой же он мой?.. Мы и знакомы-то…

— Знакомы, знакомы, и достаточно хорошо, — с усмешкой успокоил его Никита. — Как представитель местных органов. Мне многое о тебе давно известно, Малахов… Ну будет трепаться, время — деньги, уже пора ехать, двигай за нами.

Они вышли из кабинета, Малахов повернулся, чтобы запереть свою дверь, но вдруг, словно вспомнив о чем-то невероятно важном и экстренном, буквально ринулся обратно в свой кабинет, на ходу крикнув, что забыл… А что он забыл, про то не успел сказать, ибо дверь за ним со щелчком захлопнулась.

— Вот же стервец! — Емельяненко с насмешкой посмотрел майору вслед и обернулся к Турецкому. — Это он предупредить хочет. Все ведь время только о том и думал, на морде ж написано. Ну и черт с ним, все равно уже опоздал, наши, — он поглядел на часы, — обложили Гурама. А этот дурак даже не понимает, что сам себе петлю мылит. Ну пусть. Идем.

Малахов догнал их на крыльце. Он был красный, словно вареный рак, и ожесточенно вытирал круглое лицо мятым носовым платком далеко не первой свежести. Затем, спрятав платок в брючный карман, достал из кармана неглаженого своего кителя пистолет Макарова и предъявил его Емельяненко и Турецкому.

— Чуть было не забыл, а как же на такое дело без оружия… — заторопился, оправдывая свой побег обратно в кабинет, хотя никто по этому поводу еще не сказал ему ни слова. Однако чует кошка, чье мясо съела.

Турецкий отметил лишь мимолетный брезгливый взгляд Никиты.

В машине Малахов вел себя беспокойно, вертелся, распространяя вокруг себя неприятный запах сырости и затхлости. Ну будто ты залез в старый, заброшенный погреб. А чтобы хоть каким-то образом затушевать свое беспокойство и растерянность, стал живо интересоваться внутренней начинкой полицейского «форда», которого до сей поры ему, оказывается, и видеть не приводилось, не говоря о том, чтобы ехать в нем.

— А это чего? А это зачем?.. — И, выслушивая предельно краткие, а оттого не совсем понятные — речь ведь о сложнейшей технике! — ответы Никиты, майор не то с восхищением, не то с осуждением качал лысеющей, с зализанными потными волосами головой. — Ну надо же! Вот ведь придумают, сволота, капиталисты проклятые! Куда уж нам до них! — И все в таком же духе, обмахиваясь фуражкой со следами пота на тулье. Но глаза его при этом воровато перебегали с Турецкого на Емельяненко и обратно.

К шикарному, выстроенному из красного, модного нынче кирпича особняку, или, вернее, трехэтажному высокому коттеджу Ованесова, стоящему отдельно, почти у самой кромки берега неширокой реки, подъехали быстро. Дорога сюда была не просто хорошей, а отличной. Ничего, видать, не жалело родное государство для новых своих предпринимателей: ведь подобное шоссе по нынешним деньгам даже и не сотни миллионов стоит, кто ж зря свои личные деньги выбрасывать станет? Естественно, только государство. Бегущее по густому перелеску, это шоссе напоминало обычные, перекрытые гаишным «кирпичом» подъезды к дачам верных слуг народа— что в прежние времена, что сегодня. Сквозь редкие просветы в зарослях было видно, что вдалеке возводились подобные особняки — шикарное место было отведено областной и районной властями под индивидуальные застройки, чего ж не возводить-то? Опять же были бы деньги, большие, разумеется.

Эту редкую по своей глубине мысль неожиданно выложил Малахов — выложил уважительным голосом и с особым значением. Видимо, понятие «большие деньги» имело в его жизни самое главное значение. Но думал он при этом наверняка совсем о другом, что и выдавали его бегающие, растерянные глазки.

Перед последним поворотом, открывающим подъезд к особняку, стоял на обочине пустой «газон». Проезжая мимо, Малахов машинально обернулся и как-то воровато оглядел автомобиль. И снова едва заметно скользнула усмешка по губам Никиты.

Остановились перед глухими железными воротами, окрашенными недавно ядовито-зеленой краской, от которых в обе стороны уходил высокий забор из бетонных плит. Никита первым вышел из машины и осмотрелся. Деревья и густые заросли орешника вплотную подступали к забору.

Ничего не заметив, Емельяненко одобрительно кивнул: молодцы. На площадке остановились закрытый микроавтобус и «Жигули». Грязнов курил, небрежно стряхивая пепел в открытое окно. Турецкий подошел к нему и негромко спросил:

— А куда Ашота с Володькой девал?

— В микроавтобус пересадил, там надежней. Мало ли…

— Кто это? — немедленно поинтересовался Малахов, подозрительно уставившись на Грязнова.

— Сыщик, — коротко ответил Турецкий. — Со мной.

Малахов неопределенно кивнул и тут же поинтересовался:

— А где же ваша бригада?

— В микроавтобусе, — ответил за Сашу Никита. — Ждет указаний. Кликнем, когда нужны будут. Ну, пошли к воротам сей крепости. Как нам всем все тот же государь указывал? Зря не интересуешься, Малахов, мудрый был царь-батюшка. А велел он так: «Во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Усек, Малахов? — И на его молчаливый, непонимающий кивок предложил: — Ты тут официальная власть, тебе и звонить. Знаешь, поди, где кнопка? Вон же, на столбе!

Турецкий теперь уже и сам усмехнулся, наблюдая за Никитой, и вспомнил: кто-то, может даже и Грязнов, говорил, что Емельяненко пришел в РУОП из морского спецназа. То ли сам уволился из рядов, то ли с новым начальством не сошелся, а непокорных у нас не жалуют, но факт бесспорный — мужики там крутые и никаких церемоний не понимают и не уважают. Словом, то, что сегодня надо.

На несколько продолжительных звонков не последовало никакой реакции, и это в какой-то степени успокоило нервничавшего Малахова: а ну как действительно нет хозяина дома, поскольку, кто взял трубку, выяснять там, в милиции, было некогда. Но вдруг медленно и со скрежетом отворилась калитка.

Когда позже беззвучно отъехали в сторону ворота, Турецкий понял, что калиткой этой, похоже, пользовались очень редко. В обширный асфальтированный двор въезжали только на машинах, которых за этим забором, кстати, стояло несколько. И все — иномарки, в основном германского происхождения — «мерседесы» и «БМВ».

Увидев Малахова, охранник, одетый, несмотря на жаркий день, в джинсы и кожаную куртку с многочисленными «молниями», чернявый и заросший до глаз, оглядел остальных и отступил в сторону, разрешая пройти. Возле одного из «мерседесов» возились трое таких же черноволосых и курчавых, что-то укладывая в багажник. Захлопнули его и выжидающе уставились на пришедших.

— Гурам Ильич дома? — вежливо осведомился Малахов, напряженно глядя на сторожа и как бы подсказывая ответ.

Тот неопределенно пожал плечами и показал рукой на особняк, из которого вела во двор шикарная парадная лестница с мраморными вазонами по бокам, откуда тянулись к солнцу купы ярко-желтых цветов.

— Позови, — приказал Емельяненко, но сторож оставил его обращение без внимания, продолжая прищуренными глазами смотреть на начальника милиции.

— В дом пройдем? — предложил Малахов, быстро оглядывая двор и замерших у «мерседеса» парней.

— Нет, сюда пусть выйдет! — еще резче приказал Емельяненко и продолжил, повернувшись к машинам во дворе: — Чей транспорт?

Сторож снова игнорировал вопрос неизвестного ему человека в камуфляжной форме.

Тогда Емельяненко сделал шаг по направлению к машинам, но трое парней решительно встали на его дороге, сунув правые руки под куртки, а через мгновенье к ним присоединился и сторож.

— Та-ак… — протянул Емельяненко. — Ну что ж, минута туда-сюда ничего не решает — Он снова повел подбородком в сторону сторожа: — Я, кажется, приказал позвать хозяина дома! Ты разве не слышал?

Тот молчал, будто ни слова не понимал по-русски Между тем вся четверка этих джинсово-кожаных парней сделала шаг по направлению к пришедшим — вроде и незаметный такой, но явно угрожающий: еще бы, их же больше, четверо против троих, один из которых — Малахов — как бы тоже свой.

Емельяненко вел какую-то свою, непонятную пока Саше игру, и Турецкий решил подождать, не вмешиваться и не трясти своими корочками. Но наблюдал за происходящим с холодным любопытством.

— Малахов! — насмешливо сказал Емельяненко. Повтори ему мой приказ, а то, похоже, он пока не понимает меня. Пока, — добавил с уже неприкрытой угрозой.

— Давай-ка, друг, пригласи, пожалуйста, Гурама Ильича, — сказал Малахов.

— Вот так бы и сразу… а то угрожать! — с нарочито наигранным акцентом произнес сторож. — Теперь позову. Только сперва ребят выпущу, им по делам надо срочно ехать в Москву.

И пошел к своей будке у ворот. Через минуту тяжелые ворота бесшумно покатились в сторону. Парни мгновенно кинулись в машину, и «мерседес» мягко покатился к воротам. Но на его пути выросли Емельяненко и Турецкий. Никита направил в лобовое стекло пистолет, который держал в обеих вытянутых руках. Турецкий тоже выхватил оружие. «Мерседес» тормознул, но мотор его, негромко работал, и люди продолжали молча сидеть в машине. Никита махнул пистолетом в сторону, показывая, чтобы те немедленно покинули салон, но сидящие в машине не шевелились. Тогда Емельяненко одной рукой достал из кармана свисток и дважды резко свистнул.

И сейчас же во двор через забор посыпались его ребята в камуфляже, с короткими автоматами в руках.

Мотор «мерседеса» вдруг взревел, и машина ринулась на стоящих перед ней. Саша и Никита едва успели отпрыгнуть в стороны.

— Не стрелять! Беречь багажник! — крикнул Емельяненко, кинувшись к своему «форду», обернулся к Саше: — Действуй сам! Я их возьму!

Но наперерез «мерседесу» уже летел «жигуленок», ведомый Грязновым. Машины с грохотом столкнулись. Скорости были еще хоть и невелики, но удар оказался серьезным.

«Жигули» врезались сбоку в радиатор «мерседеса», и тяжелую машину развернуло. Из ее дверей в обе стороны выскочили пассажиры. Один из них выхватил пистолет и выстрелил в набегающего на него Емельяненко, но второпях промахнулся и ринулся к зарослям. Никита же не промазал: упав на колено, он выстрелил вдогонку, и беглец с ходу ткнулся носом в асфальт у самой кромки леса. Двое остальных, увидев это, тут же вскинули руки.

Сторож лежал на асфальте посреди двора лицом вниз, от боли поджимая под себя ноги и заунывно подвывая, а над ним, расставив ноги, спокойно стоял с направленным на лежащего автоматом боец в камуфляже и сдвинутой на затылок пятнистой кепочке.

Слава Грязнов ходил вокруг «жигуленка», досадливо морщась: правое крыло было оторвано напрочь и капот приподнялся горбом. Непонятно было, как он сам-то не пострадал, удар был хоть и по касательной, но сильным.

Бойцы привели и грубо уложили на асфальт рядом со сторожем двоих бежавших, сдавшихся на их милость.

Оперативно-следственная бригада по сигналу Никиты покинула микроавтобус, а врач хлопотал возле того, что лежал у кромки леса. Все остальные во главе с Емельяненко и Турецким окружили «мерседес». Но, прежде чем открыть багажник, Емельяненко приказал Малахову немедленно найти и привести сюда понятых: в соседних домах наверняка были люди.

Между тем его ребята профессионально обложили дом со всех сторон и стояли с наведенными на окна автоматами.

Никита коротким и сильным ударом в нужное место открыл багажник. Грязнов подошел ближе. В багажнике лежал большой сверток. Развернув не то плед, не то плотную скатерть с бахромой, Никита присвистнул. На дне машины лежала скорченная, вся в багровых кровоподтеках, обнаженная женщина со связанными руками и ногами и залепленным пластырем ртом.

Увидев длинные светлые волосы, Грязнов выдохнул:

— Она…

— Ну, сволочь, — зловеще скривился Емельяненко, — я тебя теперь собственными руками разорву! — И, увидев непонимающие глаза членов бригады, добавил: — Это не для протокола. Эмоции.

Женщину все на том же пледе вытащили из багажника и опустили на землю. Разрезали веревки, сорвали пластырь. Она была без сознания.

— Доктор! — крикнул Никита. — Кончай там возиться, иди сюда! Кажется, жива, — сказал он, профессионально прощупывая пульс на шее. — Слабый, однако… что они с ней сделали?.. — Он обвел глазами присутствующих. — Изнасиловали… А еще?

Подбежавший врач быстро оглядел женщину, прикрыл ее сильно отдающий в синеву живот краем пледа и показал на след иглы на локтевом сгибе.

— Они ей укол сделали в вену. Но вот что вогнали и какую дозу, сейчас сказать не могу.

— Все! — приказал Емельяненко и резко махнул пистолетом Саше. — Пошли в дом, «важняк». Пора с ним кончать. А тебе, — он кивнул следователю из бригады, — срочное задание: ищи ампулу, весь дом можешь для этого перевернуть. И не стесняйся, мои ребята тебе помогут.

Турецкий только дивился тому, как быстро провернул операцию Емельяненко и в чем-то даже вынудил наследить этого Гурама. И еще понял, почему Шурочка передала всю полноту власти именно в руки Никиты и требовала, чтобы без его приказа ни шагу.

Врач поднялся наконец с колен и махнул рукой водителю микроавтобуса, чтобы тот подъехал.

— Никита Семенович, — сказал он Емельяненко, — надо срочно реанимацию. Обычно эта сволота колет аминазин с димедролом или промидол. Но могли и «чернушку», и клофелин, и вообще черт знает что. Показать может только лабораторный анализ.

— Попробуем, — коротко ответил полковник и пошел к своему «форду». Переговорив с кем-то по телефону, вернулся и сказал, что максимум минут через двадцать подскочит «скорая» из Щелкова — это самый ближний вариант.

Потом он небрежно поинтересовался, что с тем, в кого он стрелял. Врач пожал плечами и ответил, вздохнув:

— Точно под лопатку.

Никита кивнул, хмыкнул, щелкнул двумя пальцами и сказал, как бы самому себе:

— Издержки… Ладно, доктор, постарайся ее поддержать как можешь, а того — в морг. Мы пошли.

Он оглядел своих ребят, указательным пальцем ткнул в троих, и те, на кого он показал, двинулись за своим начальником к парадной лестнице.