Опасное хобби

37

Провели следственный эксперимент: Полунин вместе с понятыми спустился этажом ниже, в квартиру соседей. Он вошел в комнату, находившуюся как раз под кабинетом Константиниди, и включил телевизор. В это время Турецкий с Мироновым, подняв с пола тяжелый футляр, толкнули его на стену, после чего он грохнулся на пол. Вернувшийся Полунин сообщил, что такой грохот нельзя не услышать, о чем и сказали ему встревоженные хозяева. В день убийства они ничего подобного не слышали.

Вывод напрашивался сам собой. Константиниди мог быть убит и в прихожей, когда он открыл дверь человеку, которого явно знал, или позже, уже в кабинете, но смерть никак не была связана с лежащими на полу часами. Миронов высказал соображение, что тщедушного и невысокого ростом старика убили именно тем способом, который в последние годы особенно часто демонстрируют в американских боевиках. То есть убийца, обладающий недюжинной силой, просто сворачивает жертве голову, как куренку Потом он возвращает голову в прежнее положение. В нашем случае это сопровождалось имитацией падения часов по стене на пол. При этом ногой было разбито стекло, разодран затылок и шея уже мертвого человека торчащими из футляра острыми осколками. Преступник разбросал осколки по полу, аккуратно уложив на них труп. Спрашивается зачем столько действий? Эксперт Миронов объяснил: а чтоб было тихо и очень похоже на несчастный случай. Номер, рассчитанный, конечно, на невежд. Но ведь первоначальная версия у следователей была именно такой.

Кстати, теперь на паркете остался заметный след от удара. А первого рубца не было Тоже зевнули этот факт в пятницу Кого винить? Только самих себя, с чем согласились, переглянувшись, умные следователи Турецкий с Полуниным.

Далее. Сравнивая соскобы грязи, взятые с осколков стекла в корпусе, с теми, что были собраны в стенном шкафу в прихожей, эксперт-криминалист отметил, что они разного происхождения, хотя нужен более тщательный лабораторный анализ

Значит, что же, убийц, получается, было двое» Или же первые следы обуви не имеют к тем, что в часах, никакого отношения? Обувь бы найти!.. Знать бы еще, у кого искать. И следы пальцев хорошо бы… Но здесь их было уже столько, что хватило бы на целый взвод киллеров. Тем не менее криминалист усиленно занимался ими. Он собрал уже целую коллекцию. Изготовил отпечатки нескольких ладоней с помощью типографской краски. Изучил капиллярное строение отдельных фаланг пальцев, междупальцевых подушечек и собственно ладоней, оставленных на различных предметах.

А Турецкому почему-то время от времени мерещились сильные пальцы Андрея, помощника и шофера Бая, которые с необыкновенной легкостью снимали железные крышечки со стеклянных бутылок. На всякий случай он попросил криминалиста, чтобы тот взял в НТО Московского УВД пальчики одного деятеля, которые обнаружены на свече от машины Турецкого, и сравнил их с уже имеющимися Криминалист обещал не забыть

А по поводу отпечатков пальцев Богданова криминалист сказал, что определит чуть позже, уже на Петровке, 38

Турецкий собрался было звонить на Комсомольский проспект, но Грязнов, будто носом учуял, позвонил сам. Договорившись со Славой и отправив на дежурной машине эксперта, Турецкий решил, что теперь уже, видимо, третьего осмотра не потребуется, и предложил коллегам убрать осколки и следы крови на полу, чтобы создать более спокойную обстановку для серьезной беседы с дочерью покойного коллекционера. На этот разговор Саша очень рассчитывал: многое, если не основное, мог открыть он следствию.

Закончив уборку, Турецкий посчитал возможным не задерживать криминалистов и оперов — большое количество народа в квартире могло также испугать женщину. Поэтому он отпустил всех, попросив остаться одного Полунина. Охрана Ларисы должна была прибыть вместе с ней и Грязновым.

В наступившей тишине слышны были только поскрипывающие шаги Полунина, бродившего вдоль пустых стен с висящими на них тяжелыми пустыми рамами. Много их просто валялось на полу. Вероятно, убийца, или убийцы, просто выбивал подрамники из рам и, не срывая с них холстов, кидал в соответствующие мешки, сумки — в чем там перевозят картины… Более легкие были сорваны со стен, потому что шпагаты, на которых висели рамы, были порваны. Этот шпагат, кажется, называется «мокей», а может, «макей», черт его знает, но он очень крепкий. Об этом то ли слышал, то ли читал где-то Турецкий. Порвать его — большая сила нужна. Сила… Опять эта сила.

В закрытом помещении было душно, пахло пылью и вообще какой-то стариной, возможно, это и есть запах старых картин. Но в музеях пахнет иначе. Потому что там и режим воздуха особый, и специальная вентиляция, и кондишн, охладители всякие. Пить захотелось от этой духоты, и Турецкий вышел на кухню, чтобы выпить хотя бы стакан воды из-под крана. Но и вода тоже имела какой-то странный привкус — хлорки ли, Бог знает чего.

Услышав в тишине легкое тиканье, Турецкий обвел помещение глазами и заметил на кухонной полке маленький электронный будильник красного цвета. Обычный будильник, который в этой антикварной квартире выглядел чужестранцем. Часы показывали половину шестого. Турецкий машинально взглянул на свои наручные: что такое? На полчаса отстают? У него было ровно пять…

— Сережа, — вдруг почему-то шепотом позвал Турецкий и сам удивился такому обращению. — Сергей! — повторил громче, словно боясь потерять какую-то очень важную мысль, которая только что мелькнула в голове, но не пропала бесследно, а была совсем рядом, главное — не упустить окончательно.

В кухню заглянул удивленный Полунин. Турецкий молча поманил его указательным пальцем и, когда тот подошел ближе, указал этим же пальцем на будильник.

— Что это?

— Обыкновенный, извините, будильник. — И пожал плечами: до сих пор они были с Турецким на «вы»

— Прости, ты можешь не в службу, а в дружбу быстренько доставить сюда Полину Петровну? Ты знаешь, где она?

— Знаю, — снова пожал плечами Полунин. — Но что случилось?

— Доставь, пожалуйста, объясню.

Полунин ушел, а Турецкий, не трогая будильник пальцами, принялся разглядывать его со всех сторон, будто чудо какое.

Господи, неужели?.. Или это бред какой-то или действительно Сезам. Но для полной уверенности теперь были нужны два человека: эта Полина Петровна и Грязнов.

Турецкий резко выдохнул, помогая легким резким движением локтей, почему-то вытер лоб, который оказался мокрым, но это понятно — от жары, и сел на стул.

Вот теперь можно, пожалуй, и закурить, черт возьми! Хотя в этом доме наверняка не курят Или не курили. Но ничего, можно открыть форточку…

В сопровождении Полунина пришла Полина Петровна, испуганная такой неожиданной срочностью Она, видимо, занималась домашним хозяйством и даже не сняла фартука, о который вытирала красные руки, похоже, стирала

— Чей это будильник, Полина Петровна? — уже спокойно спросил Турецкий.

— Ой, да мой же! — обрадовалась женщина — А я уж и забыла про него. — И потянулась к часам

— Погодите, — остановил ее Турецкий Он что, всегда у вас врет на полчаса.

— Ах вон вы что! — поняла она. — Нет, это я его нарочно так поставила. Чтоб запас иметь под рукой Никак я не могла привыкнуть к тем… — Она как-то боязливо покосилась в сторону коридора. — Как начнут свое бом! бом! — прямо душа в пятки уходит, будто в церкви… по покойнику… — Она тут же прижала кончик фартука к глазам.

— Вы его что же, всякий раз с собой из дому приносите?

— Да нет, он уж давно здесь тикает… Георгий Георгиевич тоже привык к нему, но все сердился, зачем вперед бегут…

— Уфф! — выдохнул облегченно Турецкий. — Ну спасибо вам, голубушка, даже не знаю, как и благодарить вас. Кстати, сейчас сюда Ларису Георгиевну привезут. Может, встретите? Все ж родная душа, а не чужие люди.

— Как! Ларочка приедет? Спасли, значит?

— Увидите… Пострадала она. Да и отец — вот…

Полина Петровна, как любая простая и добрая женщина,

только скорбно покивала и присела на краешек стула возле кухонного стола.

— Сколько лет-то прошло, — тяжело вздохнула она. — Я ж ее девушкой помню…

— Как ваш Егор-то? — чтобы разрядить обстановку, с легкой иронией спросил Полунин. — Присмирел?

— Дак он же у меня и так смирный, — заулыбалась она. — Только когда выпьет…

— Ну и вы на меня не сердитесь, — сказал он вполне мирным голосом. — Мало что на таких-то делах случается. Сами понимаете, нервы.

— Дак это у всех нервы, конечно. Не сержусь я.

— Чего? — поинтересовался Турецкий. — Поцапались, что ли? -

— Да было дело, — смиренно, что было вовсе не похоже на Полунина, смущаясь, сказал он. — А часы-то эти при чем? — вернул он Турецкого к теме разговора.

— Вот сейчас шеф мой приедет, и мы обсудим. Появилась, понимаешь, вдруг одна догадка, да спугнуть боюсь.

— Ой, да чего ж это я! — спохватилась Полина Петровна. — Может, вам чайку приготовить? Умаялись небось?

— Чайку бы неплохо, конечно, а как хозяйка посмотрит? — засомневался Полунин. — Да и неудобно в чужом доме, как бы при покойнике чаи распивать.

— А Ларочка-то у нас простая. Она поймет. Не осудит.

— Значит, быть по сему, — усмехнулся Турецкий. — Сделайте милость.

Пока они пили, сидя в кружок на кухне, крепкий час с сахаром и солоноватым печеньем, Турецкий все прокручивал, высчитывал в уме, сопоставлял известные ему факты, и так выходило, что прав был он, точнее— верны были его расчеты. За исключением двух-трех минут в обе стороны. Но нужна была полная уверенность, которую мог подкрепить Грязнов: если и он не ошибся, что, впрочем, на Славку было никак не похоже.

Весьма интересна была бы сейчас для Турецкого и информация о том, как повел себя сегодня Виталий Александрович Бай, когда Кругликов предъявил ему опись найденных в сейфе Константиниди полотен. Конечно, не помешало бы и его присутствие, но не разорваться же. А теперь Саша понял, что поступил правильно. Да и для Бая, вероятно, было сюрпризом, причем не самым приятным, его отсутствие. Рассчитывал наверняка на очередную дуэль с дилетантом. А с Леней сильно не поиграешь, он все-таки профессионально разбирается в проблемах искусства. Им есть о чем поговорить…

Но было и одно упущение из намеченного на сегодня плана: так и не успел съездить на фирму Богданова. Чтобы не распылять силы своей группы, Меркулов пообещал сам связаться с Министерством культуры и через заместителя министра, курирующего всяческие зарубежные связи, узнать: когда и на основании каких документов ходатайствовало министерство о выдаче банковского кредита фирме Богданова. Что это за фирма, где находится, чем занимается? Просьба заместителя генерального прокурора не может быть оставлена без ответа. Это и дураку ясно. А следователя вполне могли бы повести и по кругу. Даже такого настырного, как Александр Борисович Турецкий. Можно было бы, конечно, напрямую спросить об этом Алевтину Филимоновну Кисоту, но она наверняка дала бы скупые сведения. Или очень неполные. Нет, Турецкий, посоветовавшись днем по телефону с Меркуловым, предложил оставить ее лично ему, ибо, когда она поймет, что прокуратура обкладывает ее со всех сторон, непременно запаникует А это именно то, что и требовалось в данной ситуации.

Было уже около шести, с минуты на минуту должны были подъехать с Комсомольского проспекта, а там следом и Меркулов. Саша был в приподнятом настроении: ему казалось, что он сумел-таки наступить на хвост убийце. Во всяком случае, одному из них наверняка.

Наконец он увидел, как во двор въехал его зеленый «жигуленок», а следом — оперативная машина. Из них вышли четверо мужчин и женщина и направились к подъезду. Турецкий, сказав: «Приехали», — вышел на лестничную площадку.

Вопреки правилам вежливости, из лифта сперва вышли мужчины, а последней женщина. Она молча кивнула Турецкому и вошла в квартиру, и сейчас же оттуда раздался громкий, причитающий голос Полины Петровны:

— Ой ты моя родненькая! Ох бедная да разнесчастная ты моя! Ой да нету больше папеньки-то евово! — И далее в том же духе. Так голосят профессиональные плакальщицы, которых в деревнях, что на севере, что на юге, приглашают проводить покойника. Что-то было в этом неприятное, может, слишком уж надрывное, а потому кажущееся искусственным. Хотя вполне возможно, что Полина Петровна причитала искренне, пытаясь сделать приятное Ларисе, растопить и утишить ее горе.

Турецкий заметил, что не только ему, но и всем остальным стало немного не по себе. Он слегка прикрыл дверь и сказал:

— Дадим им несколько минут.

— Я вам сегодня больше не нужен? — с нескрываемой надеждой спросил криминалист Миронов, обращаясь к Турецкому.

— Рабочий день кончился, я понимаю, — ответил Саша, — но, если я не очень нарушу ваши планы, хотел бы, чтобы вы задержались до приезда Меркулова. Оп вот-вот подъедет. Надо же в конце концов со столом этим проклятым разобраться, как вы считаете?

— Но ведь это можно сделать и завтра, не так ли?

— Конечно. Но тогда следствие может потерять целую ночь. Не ясно?

Миронов лишь пожал плечами, показывая, что спорить не намерен.

— Александр Борисович, — обратился один из прибывших охранников, — нам бы квартиру осмотреть быстренько да разобраться по времени. Мы ж по одному будем дежурить, так вот^- где, как?

— Этот вопрос мы сейчас утрясем… — Саша приоткрыл дверь в квартире было уже тихо. — Ну, кажется, все, пошли.

Лариса молча сидела в кресле, в кабинете отца, глядя на то место, где несколько дней назад лежал на полу покойный. Полина Петровна, сложив руки под фартуком, стояла рядом. Приход Турецкого прервал их молчаливое созерцание. Он заметил, что глаза Ларисы были сухими. Или уже отплакала свое, или… Что? Не важно, сперва дело. Он представил Ларисе охранников, объяснил, зачем они здесь, что по этому поводу даже принято специальное решение Генеральной прокуратуры, спросил, в какой комнате она собирается расположиться.

Она сразу показала на спальню отца. В таком случае охраннику удобнее всего будет находиться в первой, маленькой комнате, ближе к выходу. Там, кстати, и диванчик есть для короткого отдыха. Потом он сказал о режиме их работы— днем и ночью, а вот сколько это дежурство будет длиться, одному Богу известно. Столько, сколько потребует дело.

Лариса как-то странно посмотрела на Турецкого и сказала:

— А не слишком ли высоко вы цените мою жизнь?

— Нам важно не только защитить вас, но и наказать преступников, о чем, кстати, речь и пойдет дальше. Вы очень устали или я мог бы вам задать несколько вопросов?

— Я отвечу вам что могу… Полечка, — обратилась она к Полине Петровне, — ты поможешь мне, хотя бы на первых порах?

— А как же, золотце! — с готовностью откликнулась та. — Я, пожалуй, пойду сейчас, да? А вечерком загляну и все тебе расскажу, где что, хорошо?

— Ладно, иди.

Вместе с Полиной Петровной вышли из комнаты и охранники. Турецкий представил Ларисе Георгиевне Полунина, сказал, что с остальными она уже знакома, а сам он…

Грязнов наклонился к ней и сказал, что Александр Борисович был как раз одним из главных, кто участвовал в ее спасении, на что женщина задумчиво кивнула. О своих решительных действиях Слава промолчал.

— Ну так что же вы хотите знать? — спокойно и даже равнодушно спросила она

— Сперва я введу вас в курс дела — И Турецкий, как он умел делать на совещаниях у того же Меркулова, коротко, но достаточно емко изложил события по порядку, начиная с прошлой пятницы, с момента вызова милиции. Лариса слушала с возрастающим интересом. И, казалось, одновременно она сама выстраивает свою собственную цепочку из тех фактов, которые были известны лишь ей одной. Особо остановился Турецкий на тех действиях ее супруга, которые теперь уже точно были известны следствию: посещение Бая с картинами ее отца, ночь, проведенная им у Кисоты, его ранний утренний отлет в Будапешт. Турецкий не стал сейчас щадить ее самолюбие, полагая, что она разозлится, в ней взыграет женское естество и она не станет выгораживать бывшего супруга. В том, что он уже бывший, Турецкий не сомневался, наблюдая за ее реакцией Не вдаваясь в подробности, он раскрыл также картину, связанную с захватом заложницы, как изложил ее во время допроса Ашот Гарибян. Она неожиданно усмехнулась и заметила, что к его фактам может добавить немало и своих. При этом ему показалось, что усмешка эта была жестокой и мстительной. Это неплохо, подумал он.

— Есть и еще один, я бы сказал, личный вопрос, носящий интимный характер. Он очень важен для следствия, но задать его., точнее, форма, в которой он может быть задан, зависят исключительно от вашего желания Иными словами, я могу только спросить вас, что эти изуверы с вами сделали, а вы возьмете листок бумаги и «изложите свой ответ Наверное, это будет лучше, нежели я стану мучить вас вопросами и уточнениями Тем более что заключение врачебной экспертизы у нас имеется Необходимо из уст потерпевшей знать круг мучителей, чтобы конкретизировать их преступные действия

Лариса грустно, как-то сразу ссутулившись в кресле, закрыла лицо ладонями и пробормотала

Скорее всего, посторонних там не было..

— Это вы напишете сами. Так будет лучше. А что вы скажете об этих лицах? — Турецкий протянул ей фотографии Ованесова и Погосова и вдруг увидел, как сжались ее кулаки и вспыхнули почти звериной ненавистью потухшие было глаза

— Пока они живы!. Нет! Убить этих садистов! — В ней вдруг словно что-то заклокотало, и, уже не в силах сдерживать себя, она сдавленно прорычала низким, рвущимся от ярости голосом: — Они даже брюки не снимали!.. Фашисты!..

Турецкий быстро переглянулся с Грязновым, которого тоже поразила такая бушующая, безудержная ненависть, и оба они поняли, что означало подобное надругательство именно для этой женщины.

— Все, вопрос на сегодня снят, — быстро сказал Турецкий. — Завтра окончательно придете в себя и тогда напишете. Хорошо, Лариса Георгиевна?

Она утвердительно кивнула, внутренне остывая.

— Проблемы, связанные с вашим, надо полагать, бывшим супругом, я хотел бы тоже оставить до завтра. Здесь вам нужна будет достаточно холодная голова. Но у нас остался еще один, пожалуй теперь самый важный, вопрос: пропажа замечательной коллекции вашего отца. Ни каталога, ни чего-нибудь другого, какого-то списка мы здесь не нашли. Часть коллекции была найдена при вскрытии этого стола-сейфа. Преступники о нем ничего не знали, и полотна, к счастью, сохранились. В конце-то концов, это ваше наследство. Но для того, чтобы иметь возможность разыскать похищенное, нам надо знать, что именно пропало. Подскажете, где можно найти отгадку?

Лариса сидела молча, как изваяние. Вероятно, решала для себя самый главный вопрос: отдавать или не отдавать. Имеют ли они право требовать от нее? С адвокатом посоветоваться? Но отец, кажется, никогда не имел с юристами контактов, полагался на собственное знание законов С кем же? Отец не раз называл какого-то Бая, говорил, что с ним можно иметь дело. Но как его найти?

Турецкий наблюдал за Ларисой и примерно представлял, о чем так усиленно размышляет эта сильно пострадавшая от ударов судьбы, но все равно довольно милая головка, которая через месяц-другой может снова стать той, прежней, королевской, какой она запечатлена на большой цветной фотографии в квартире на Комсомольском проспекте И чтобы облегчить ей трудные раздумья, заметил, как бы между прочим, что Виталий Александрович Бай, по предположению следствия, мог быть одним из лиц, заинтересованных в похищении коллекции ее отца. Лариса даже вздрогнула, когда опять услышала эту фамилию, и Турецкий понял, что попал в точку Развивая свою мысль и не давая ей опомниться, он добавил, что и Бай, и вышеупомянутая Кисота связаны между собой и оба к тому же оказывали помощь Вадиму Богданову в получении им огромного банковского кредита тридцать миллиардов рублей, а также, по существу, помогли ему выехать за границу под видом командировки без таможенного досмотра. Впрочем, этот вопрос сейчас также расследуется. Ко всему прочему, Бай утверждает, что лично передал Вадиму за картины Эдуарда Мане и Сезанна миллион долларов, якобы предназначенный для выкупа Ларисы. Но Вадим, получив эти деньги, как уже было сказано, попросту исчез, по сведениям таможни еще в субботу утром покинув страну.

Лариса явно растерялась. Казалось, у нее была единственная ниточка, да и та гнилая. А эти люди, которые сейчас находятся рядом с нею в буквальном смысле слова, вытащили ее из лап смерти. И как к ним ни относись, они, по существу, ее единственная охрана. И потом, подумала она, сколько миллионов нужно человеку для полного покоя? И они есть, эти злосчастные миллионы, которые в конце концов принесли смерть ее отцу, а ей полное одиночество. Так чего же еще жалеть-то?

— Я покажу вам, — хрипло сказала она, отстраненно понимая, что, может быть, и не права сейчас, разрушая почву под собственными ногами. Нет, наверняка не Бай или кто другой, а именно Вадим был злым гением в их семье, хотя, она была уверена, он не мог поднять руку на ее отца, но… Но эта, неизвестная ей Кисота — одна фамилия чего стоит! Как он мог?! Не убить, но организовать убийство, как он, по утверждению следователя, организовал ее похищение, а в сущности, то же убийство, — это Вадим сумел, решился на это… Ну так и пропадайте же все вы пропадом!

Лариса тяжело выбралась из кресла и подошла к столу, на полированной поверхности которого лежали скомканный отцовский носовой платок, связка ключей, среди которых она сразу узнала и те, которыми открывали этот стол, — эти два ключа на колечке отец всегда в футляре часов хранил, нашли их, значит, и белый фигурный нательный крестик на цепочке. Он-то и был главным ключом, за который бандиты наверное отдали бы все, что имели. Покачав крестик в пальцах, Лариса вздохнула, обошла стол, вставила крестик в едва заметную щель под самой крышкой стола и нажала на него.

С легким звоном крышка неожиданно легко откинулась, как в волшебной шкатулке, а связка ключей и платок полетели на пол. Грязнов едва успел подхватить их.

Все на миг замерли, потом вскочили и окружили стол.

Перед присутствующими открылась еще одна камера сейфа, секретная. В неглубоком металлическом лотке лежали несколько конвертов из плотной бумаги и видавшая виды общая тетрадь в клеенчатой обложке. Лариса протянула ее Турецкому. Он открыл тетрадь, взглянул на аккуратный убористый почерк и понял, что каталог старого коллекционера — его тайный каталог — и должен был оказаться именно таким.

— Я могу его взять? — спросил спокойно, хотя внутри у него все дрожало от нетерпения.

— А что делать? Конечно, сейчас он вам нужнее.

«Ну держись теперь, Виталий Александрович!» — подумал он.

— А в конвертах что? — тут же спросил он.

Лариса, видимо, уже жалела, что открыла сейф при посторонних.

— Документы, наверное, — неохотно откликнулась она.

Заметив минутное замешательство Турецкого, Полунин взял инициативу в свои руки:

— Позвольте взглянуть.

Из одного конверта он вынул два паспорта: Константиниди и его дочери. Перелистнул, показал — визы на выезд в Австрию и Швейцарию. Отложил в сторону. Во втором конверте лежали банковские карточки, которые Полунин, не зная иностранных языков, протянул Турецкому.

— «Лионский кредит»… «Национальный швейцарский»… «Банк Милана»… Неплохие банки, устойчивые. В конце концов, у нас каждый гражданин имеет право держать свои деньги в зарубежных банках. — Он сунул карточки обратно в конверт и небрежно бросил в сейф. И по глазам Ларисы понял, что напряжение у нее начало спадать. Вот в чем дело, догадался Турецкий. Да они же сами, вдвоем с папашей, хотели надуть Вадима! Оставить его тут и самим рвануть за границу. Возможно, и навсегда. Оттого и лежали в сейфе полотна, не предназначенные для продажи здесь, на родине, уже приготовленные к вывозу за рубеж, даже специальной мягкой бумагой переложенные. Ну и ну!.. Вор, выходит, у вора дубинку украл?..

В третьем конверте находилось всего три сберкнижки, но с впечатляющими суммами взносов. Правда, отметил для себя Турецкий, все вместе они не тянули на миллион долларов. Оттого, видать, и нервничал старик, пускаясь в авантюру с Баем.

И наконец, толстый конверт. Из него извлекли десяток долларовых пачек. Сто на сто, да еще на десять — всего сто тысяч долларов. Сумма для старика вовсе невелика. Да и криминалом особым она пока не пахнет: имеет он право продавать картины из своей коллекции. Поэтому этот пакет Турецкий передал Ларисе, после чего закрыл крышку стола, вынул ключ и сказал:

— Мы для порядка запротоколируем обнаруженное, вы подтвердите, распишетесь, и я отдам вам ключ, хорошо?

Ларисе ничего не оставалось, как только пожать плечами. Действительно, а что она могла бы возразить? Она просто посмотрела на всех с такой тоскливой усталостью, что дрогнуло бы даже самое закаленное сердце.

— Лариса Георгиевна, — сказал Турецкий, садясь и приглашая всех, а ее в первую очередь, последовать его примеру, — вы, вероятно, должны были быть в курсе действий вашего родителя, но мотивы его поступков меня сейчас, честно скажу, мало интересуют. Поскольку никакого преступления, по нашим предварительным данным, он не совершил. Но вот теперь, увидев ваши приготовления к отъезду за границу…

— Да какой там отъезд! — уже более энергично отмахнулась Лариса. — Просто хотел по Европе перед смертью прокатиться, по тем местам, где служил после войны…

— А-а! Ну понятно…

«Не те ли времена и положили начало вашей коллекции, уважаемый Георгий Георгиевич? Не в тех ли годах и следует искать ваше начало?»

— Но не могло ли так случиться, — продолжал, ничем не выдавая своих мыслей, Турецкий, — что ваш неверный супруг, узнав об этих приготовлениях каким-то образом, решил попросту опередить вас с отцом?

— Вы хотите сказать, что убийство отца и моя… ну… это месть Вадима? — вмиг насторожилась она.

— Я не исключаю.

— Но ведь мы… Нет, не знаю. Я теперь ни в чем не могу быть уверена… После такого зверского предательства… — Она взяла протянутый ей Грязновым носовой платок отца, прижала к глазам и вдруг, вдохнув и словно почувствовав живой запах отца, рухнула в кресло и разрыдалась.

В коридоре раздался звонок, все обернулись, но дверь открыл охранник. Через мгновенье в комнату быстро вошел Меркулов, на ходу всем кивнул и подошел к рыдающей женщине. Он положил ей на голову обе руки, легонько погладил и грозно спросил:

— А кто это тут посмел обидеть нашу бедную девочку, а? — Но голос его в то же время звучал так проникновенно и задушевно, что плачущая Лариса заревела еще громче и прижалась лицом к его ногам. Костя продолжал гладить ее по голове и, вздохнув, поверх очков оглядел следователей.

«Ну Костя, ну артист! — восхитился Турецкий. — Поди, всю дорогу репетировал эту фразу…»

Наконец Лариса затихла, успокоилась и, ойкнув, оторвалась от Меркулова. Она почувствовала себя совсем неловко, заметив на брюках незнакомого ей человека следы от своих слез.

Грязнов тут же встал и подвинул Косте свой стул. Тот сел рядом с Ларисой. Она сперва услышала его такой добрый, такой участливый голос, а теперь увидела его сидящим в форме государственного советника юстиции второго класса — при погонах, со звездами и щитами, — такого важного и одновременно домашнего, что сразу почувствовала своим отходчивым женским сердцем расположение к нему.

— Так на чем вы остановились? Ах да, на самочувствии… Ну, поправляетесь потихонечку, моя милая?

Лариса часто закивала, вытирая глаза.

— Ну и хорошо… ну и отлично… — забубнил Костя, как говорил бы с нашалившим и прощенным ребенком. — А они вам тут не надоели? Надоели, знаю, еще как надоели… Да вот беда, служба у них такая проклятая, что вынуждены иногда, даже сами того не желая, боль приносить людям. Но эта боль, милая, во спасение. Понимаете? Надо… Хоть и очень не хочется… А мне, знаете ли, старая моя знакомая, Александра Ивановна Романова, может, слыхали, много хорошего про вашего батюшку рассказывала. Было дело, спасла однажды его коллекцию от грабителей, да вы ведь наверняка и сами знаете. Да… Один раз спасла, а во второй — видите, как плохо все получилось…

Меркулов резким движением ладони показал всем присутствующим, чтобы они покинули комнату и оставили его наедине с Ларисой. Турецкий тут же поднялся и спросил:

— Разрешите, Константин Дмитриевич, выйти покурить на площадку?

— Разрешаю. И вообще, ты и Грязнов останьтесь, остальные на сегодня свободны. Благодарю, всего доброго.

— Что с тетрадкой делать будем? — спросил Полунин уже на лестнице.

— Постараюсь еще сегодня передать ее Кругликову. Вали, Сергей, отдыхай. До завтра. А Миронов наш, услышав команду Меркулова, смылся сразу, как ветром сдуло!

Посмеялись и расстались.

— За собой хвоста не замечал? — спросил Саша у Грязнова.

— Так им же не надо следом ехать, — усмехнулся Слава. — Наверняка следили… Мы в машине не разговаривали. Так что ты обещал про этого Бая? Я заметил, как она вздрогнула, когда ты связал его с Богдановым. Значит, знает.

Не теряя времени, Турецкий рассказал о своем посещении Бая и о том, что тот должен был сегодня приехать в Генеральную к Кругликову. Но Сашу интересовали сейчас две другие детали.

— Вспомни, когда ты приехал вслед за Богдановым в Переделкино, никакая другая машина из ворот не выезжала?

— А как же я могу знать, если у его усадьбы двое ворот? Там второй выезд на аллею и — в сторону Мичуринской.

— Вот! — Саша поднял многозначительно указательный палец. — А теперь давай по времени разберемся. Значит, вышел Богданов от Константиниди, то есть отсюда, в…

— Точно записано. — Грязнов достал блокнотик, перелистнул пару страниц. — Вот, тринадцать десять.

— Во сколько прибыли в Переделкино?

— Сейчас… Четырнадцать три.

— Почти час ехали?

— Так ведь пятница, середина дня, многие на дачи…

— А обратно за сколько управились?

— Обратно — быстрее, но мы же в Китайский… За сорок примерно управились.

— Ну вот и давай считать. — Турецкий присел на ступеньку. — Был Богданов у Бая, как ты говорил, тридцать семь минут, это я помню. Значит, выехал от него в четырнадцать сорок. В министерстве вы были в пятнадцать двадцать, так? Снова поймал ты его в пятнадцать сорок, а потеряли вы его с Акимовым в шестнадцать тридцать. Дальше не важно. Скорее всего, он вернулся в министерство и забрал бабу, у которой и провел сладкую ночь. Вообще-то лично мне не верится, чтобы человек, только что совершивший убийство, тут же полез на бабу. Особенно на такую, как Кисота. А я ее видел и даже в руках немного подержал.

— Ну, знаешь! — восхитился Грязнов. — Ты делаешь крупные успехи.

— Молчи, дурак, я не о том, — засмеялся Турецкий. — Лучше следи за мыслью. Твое же, кстати, предложение расписать его день по минутам и наложить на карту Москвы. Вот я и делаю. Впрочем, криминалистика описывает случаи и похлеще, тебе-то уж известно. Значит, вернувшись в Москву, ты позвонил Константиниди?

— Я с дороги еще звонил. Было это около семнадцати.

— И он уже молчал. Потому что, как утверждает медэкспертиза, был убит между тринадцатью и четырнадцатью часами. Я грубо говорю, потому что в данном случае минуты уже не важны. Важно, Слава, другое. Ты видел Богданова, скажи, он похож на профессионального убийцу?

Грязнов пожал плечами и ответил, что Богданов — мужик действительно крупный, но этакого вальяжного плана. Хотя и нервный, порывистый, особенно когда обратно, в Москву, возвращался. Но это, скорее всего, от выпитой рюмки-другой.

— Правильно, мне и Бай говорил, что он выпил у него пару рюмок. Но вот еще одна деталь. Я ее сегодня будто по наитию какому обнаружил. Здесь, — Саша кивнул на дверь квартиры Константиниди. — Полина эта сюда свой будильник притащила, который был поставлен ею на полчаса вперед, понимаешь? Значит, рассчитать время выезда Богданова от старика — не так уж сложно. Человек, который убил Константиниди, — считай это первой версией, — приехал сюда, сделал свое черное дело, снял картины, упаковал все хозяйство и снес в машину. С тем и отбыл, предварительно сымитировав падение часов и поставив стрелки на нужное ему время. А так как своих часов он не имеет, то воспользовался теми, что стояли на кухне и шли на полчаса вперед. Вот где находятся потерянные нами минуты — с тринадцати десяти до тринадцати тридцати двух, то есть двадцать две минуты. Понял?

— Постой, а почему он не мог просчитать время по этим самым здоровенным часам?

— Молодец, я тоже подумал: почему? А потому что надо было сперва думать, а потом делать. Но у убийцы получилось наоборот. От удара ногой, ну, ботинком, разумеется, по стеклу стрелки смялись и сдвинулись. Да и ошибка в принципе невелика, если бы ты не зафиксировал время выхода Богданова из этой квартиры.

— Так, понятно. А где вторая версия?

— Вторая проще. Убил, за двадцать пять минут посрывал все картины, сознательно поставил уложенные на пол часы на двадцать две минуты позже и преспокойно уехал. А ты — за ним. И потом уже где-то после шести заехал, забрал картины и укатил к любовнице. Но… Я видел помощника и шофера Бая — так называемого Андрюшу. Вот это профессианал. Он железные пробки с бутылок пальцами снимал. В машину за пять минут «жука» и «таблетку» поставил — ты сам видел — и свечу заменил. Я просил тебя его пальчики отдать и по картотеке первого отдела проверить. Позвоню вечерком. Да и по той коллекции, которую здесь Меркулов собрал, тоже проверим. Не верю, чтоб нигде не прокололся. Или он действительно ас… Интересно, а на что Костя наш дамочку подбивает?

— Пойдем подслушаем, — подмигнул Грязнов.

Но с Меркуловым они столкнулись в прихожей. Он целовал хозяйке ручку. Увидев «товарищей юристов», слегка прищурился и бодро сказал:

— Ну, господа хорошие, вы прощены. Можете прощаться с дамой. Лаврушкин!

Из маленькой комнаты немедленно вышел охранник.

— Можете, Марат, приступать к несению своих непосредственных обязанностей. Хозяйка обещала накормить вас ужином. Так что не тушуйтесь.

— Да у меня… — смутился охранник, — бутерброды вот…

— Значит, угостите друг друга. Еще раз всего доброго, Лариса Георгиевна. Полагаю, как мы договорились?

Лариса кивнула. Следователи вразнобой попрощались с ней и покинули квартиру. Турецкий держал в руках клеенчатую тетрадь Константиниди как самую главную свою ценность.

В машине Меркулов сказал водителю:

— Поедем на Петровку, Алексей Савельевич. Да не гони, видишь, какой эскорт у нас?

Следом за ними выруливал Грязнов на Сашиной машине, а за ним Турецкий на Славиных «Жигулях».

«Генеральный штаб» в составе Романовой, Меркулова, Турецкого и Грязнова заседал в кабинете Шурочки уже второй час. Обе версии, выдвинутые Сашей, были обглоданы и обсосаны до такой степени, что, казалось, на костях предположений не осталось и следа живого мяса. И все же было еще множество вопросов, на которые пока никто не мог дать вразумительного ответа.

В начале девятого Турецкий как-то спонтанно позвонил к себе в кабинет, но телефон отозвался лишь долгими гудками. «Закончили, что ли?» — удивился он, зная пунктуальность Кругликова и огромное количество вопросов, которые они должны были обсудить с Баем. Тогда он позвонил Лене домой и услышал его бодрый голос.