Опасное хобби

45

Майор Климчук был похож на большой чемодан на колесиках. Крупный, грузный, широкоплечий, он был быстр в движениях и ловок, подобно цирковому медведю. Но короткие ноги, казалось, не ходили, а семенили. И это вызывало невольную улыбку.

Он стоял у раздвижных дверей здания аэропорта и курил, поглядывая на подъезжающие машины. И едва Турецкий вышел из пэпээски, первым подошел к нему, приложив ладонь к козырьку.

— Здравствуйте, Климчук Иван Васильевич.

— Александр Борисович, — представился Турецкий.

— Слушаю вас, какие дела? Что за паника?

Турецкий быстро ввел майора в курс дела. Майор закурил снова, предложил Турецкому, но тот отказался: и без того пересохло во рту.

— А это мы поправим, — успокоил Климчук. — Айда в буфет.

Сев за пустынной стойкой — кому охота трапезничать в четыре утра? — они взяли по стакану холодной фанты и продолжили разговор.

— Значит, считаете, что это Снегирев? — задумался Климчук. — Вот же, извините, падла какая! А у этого вашего — Бая, да? — гражданство-то чье?.

— Наше, — улыбнулся Турецкий и вспомнил, как на той неделе, когда они еще только начинали следствие, Грязнов обратил его внимание на некоторые любопытные факты биографии Виталия Александровича. Иные на его месте с кровью выдирали бы себе американское или какое-нибудь другое гражданство, живя столько лет за границей, а этот как был, так и остался гражданином СССР. Патриот, что ли? Нет, наверное, деньги оказались выше всякого патриотизма, а что в паспорте будет написано, ему все равно.

— Тогда полегче. Терпеть не могу дел с консульскими советниками. Буквоеды и крючкотворы, сплошные эзопы, как читал недавно.

Посмеялись.

— Я не появляюсь до последнего момента, — сказал Турецкий. — А для связи — Эдуард, шофер нашей машины. Он толковый парень и Бая уже видел в лицо. Я же где-нибудь здесь потолкаюсь, чтоб таможня меня не засекла. Или, еще лучше, посижу в машине.

— Договорились. — И они разошлись в разные стороны.

Саша объяснил Эдику, чего он ждет от него, тот охотно согласился помочь, вышел из машины и стал слоняться у входа в зал ожидания. А Турецкий закрыл глаза и, откинув голову на подголовник спинки, начал планировать свой завтрашний день. Точнее, сегодняшний, ведь вторник уже наступил.

Ну хорошо, возьмем мы сейчас Бая. Вместе с компроматом. Отберем подписку о невыезде и доставим для первого разговора в прокуратуру. Что ему можно предъявить? Что у него работал Андрей Беленький? Этого с утра проверяем по всем картотекам. Предположим, доказываем, что Андрей, если я прав, убийца, или один из убийц, Константиниди. При чем здесь Бай — простой человек, наивная душа? Скажет, никогда за Беленьким ничего дурного не замечал. Это криминал? Извините, больше не буду. Но за это и не судят, даже по нашим, совершенно идиотским законам. Та же история, что с Гурамом. Если его мальчики возьмут вину на себя, он окажется чист, сволочь. И суд охотно его отпустит на свободу. Ах, как жарко, с какой жуткой тоской говорил об этом Никита Емельяненко, когда они ехали из Фрязина в Москву! И ведь он, к сожалению, недалек от истины… Вот если мы у Бая найдем ворованные картины Константиниди, да если дедов каталог сие подтвердит, тогда совсем другой компот может получиться. Почему и забегали глазки, затрясло малость Бая, когда он услышал о каталоге… И что-то целый день молчали Поляков с Зименковым… А Полунину с Крутиковым надо будет произвести в обеих квартирах самый настоящий, а не поверхностный шмон. Все картины собрать. Там же, на Комсомольском, в большой сумке рулон был, только тогда было не до него. Все папочки-шмапочки перелистать все записки-расписки, будь они неладны. Если Бая придется обкладывать, то как настоящего серьезного зверя. Нашармака не проедешь. И он сам хорошо это знает Ну а сейчас на чем взять, это уже дело техники… Дурак Снегирев, даже не догадывается, какую яму в данный момент под собой роет.

Турецкий приоткрыл дверь машины, огляделся по сторонам и подозвал Эдуарда.

— Отгони машину чуть дальше, Бай вполне мог номер запомнить, а потом сходи к майору Климчуку, скажи, от меня, это в ЛОВДе, ты знаешь, и передай ему, что, может быть, нам придется вызвать снегиревское начальство и произвести обыск в его сейфе, штанах и так далее. Он поймет, о чем я. А я пока тут погляжу. Мне там часто появляться нельзя, знают уже.

Так в раздумьях прошел час. И сердце Турецкого вдруг радостно вздрогнуло. А потом радость от прозрения сменила неясная грусть, и все потому, что оказался он в конце концов прав. Совсем противно стало на душе, когда он увидел знакомый темно-синий «рено», из которого выполз, другого слова не подберешь, грузный боров Виталий Александрович Бай. Кончилась игра в казаки-разбойники, начиналась проклятая проза жизни. Шофер Артур достал из багажника объемистый чемодан на колесах и небольшую кожаную сумку через плечо на ремешке с белой надписью «Пан Ам», давнишняя, значит. Артур тут же отогнал машину и вернулся к Баю, взял чемодан, и они направились к выходу на летное поле.

Эдик сделал было два шага к Турецкому, но тот уже сам выходил из машины. Он хлопнул шофера по плечу и коротко сказал:

— Пойдем, дружище. Ты — за ними, а я буду возле вон той стойки с парфюмерией, видишь?. Разыщи Климчука и покажи ему Бая. А когда он станет заполнять декларацию и проходить таможенный досмотр, тут меня кликни.

Видимо, Бай очень торопился. Ему хотелось быстрее миновать паспортный контроль, за которым уже заграница. А еще лучше уже сидеть в самолете. Но самое прекрасное — если бы он набирал высоту. Поэтому, когда Артур привел к нему Снегирева, он с легкой душой отпустил шофера домой погулять, словом, куда он захочет на парочку деньков. До «возвращения» хозяина. А сам прошел вместе со Снегиревым в его закуток, где положено было находиться во время работы старшему смены. Разговор с таможней был кратким и весомым. Снегирев запер сейф и сунул ключ в карман. Потом взял нетяжелый, но громоздкий чемодан Бая и отправился с ним к пустой стойке. Вылеты еще не начались, но регистрация у двух стоек уже шла.

Снегирев был пунктуален: поставил чемодан и сумку на весы. Перевеса, естественно, быть не могло. Взял заранее заполненную Баем декларацию, где среди предметов особой ценности указывались золотой перстень с орлом на пальце и цепочка золотая — на шее. Вложил в паспорт экземпляр декларации, вынул из кармана авиационный билет на рейс австрийской авиакомпании, который он еще в понедельник вечером, сразу после звонка Бая, взял для него в представительстве авиакомпании за вполне, кстати, приличные денежки, и подмигнул лукаво: мол, таможня даром взятки не берет. Бай понял его и тоже подмигнул.

Однако, как он заметил, ответная улыбка Снегирева оказалась кислой, будто он надкусил лимон. И смотрел он не на Бая даже, а куда-то за его спину Виталий Александрович машинально обернулся и… икнул, да так громко, что стоящий за его спиной Турецкий весело рассмеялся.

— Батюшки мои, — развел он руки в стороны, — какие родные кругом лица! Добрый вечер, виноват, утро, Виталий Александрович! И вам тоже утро доброе, дорогой товарищ Снегирев, не ошибаюсь? Как, Виталий Александрович, встречаем? Провожаем? И чего ж так рано, и не выспались даже, и Артура отпустили. Неразумно, господа, — закончил без тени улыбки.

И снова забегали глаза Снегирева: он увидел, как к нему приближается характерной такой семенящей походкой старая подлюка Климчук, а с ним двое его оперов.

— Ну что? — оглядел собравшихся Турецкий. — Начнем работу? Прошу! — Он протянул руку к Снегиреву. — Давайте все, паспорт, билет, декларацию. Багаж проверку прошел?

Снегирев только кивнул.

— Прекрасно. Виталий Александрович, правда всегда лучше. Сейчас вы еще не совершили уголовного преступления, но… Думайте. У вас одна минута. Иван Васильевич, я просил оповестить начальство Снегирева, что мы обыск будем производить на его рабочем месте. Вы сообщили⁹

— Так точно. Сейчас прибудут., начальнички, сказал он с откровенным сарказмом

Турецкий между тем рассматривал документы, оглядел с двух сторон авиационный билет, завистливо покачал головой, а потом вдруг спросил

— Виталий Александрович, а стоимость авиабилета во взятку вошла?

Бай по-рыбьи выпучил глаза и, сам не желая того, кивнул.

Я так и подумал, потому что сами вы не могли успеть. У вас все же была такая насыщенная программа. Как вы думаете, Алевтина Филимоновна уже проснулась или нужно посылать врача и вскрывать квартиру?

Бай вмиг вспотел. Пот потек по лбу, груди, спине, и его шикарная рубашка стала мокнуть на глазах.

— Проснется… — хрипло произнес он. — Выпила лишнего… и все.

— Минута прошла, — заявил, посмотрев на часы, Турецкий.

— Ну а что мне остается? — покорно сказал Бай. — Я ж не убийца какой-нибудь… Скажу, конечно.

— Вероятно, желаете сделать чистосердечное признание? — не без яда добавил Турецкий.

— Разумеется, — твердо ответил Бай. — Но, если можно, не здесь, вы понимаете?

— Понимаем и пройдем в кабинет Снегирева, где у вас будет и время, и место. Ну а вы, Снегирев, что скажете? Последуете примеру коллеги, чтоб не тянуть время? На суд это может повлиять, на ваше начальство — сомневаюсь. Хотя, черт меня побери, всякое случается. Да, Иван Васильевич?

— Так точно, Александр Борисович! — хмыкнул и выпятил грудь майор Климчук.

— Я скажу, — кивнул вконец убитый Снегирев, когда понял, что под «начальничками» этот гад Климчук наверняка понимает заместителя начальника таможни Козлова, с которым он был на ножах. Но не из-за служебных разногласий, а из-за сволочного характера Козлова, не щадящего ни своих, ни чужих, когда дело касалось службы Действительно, лучше самому. Ну выгонят, так что, с его знанием дела и связями место какое-нибудь, что ли, не найдется? А может, и не выгонят, а только понизят в должности, да и хрен бы с ними Таможенников по всей России нехватка, не говоря о ближнем зарубежье. Надо пожертвовать малым, дабы не потерять большего.

— Пойдемте, — сказал он уже спокойно, — покажу…

И последнее «признание» сделал Бай:

— Извините… Александр Борисович, я могу вас так называть? Или… как это? Гражданин начальник?

Турецкому показалось, что он услышал насмешку, но ответил сухо:

— Можете.

— Я, кажется, наконец понял ваш вопрос о Ситковском. Могу дать честное слово, что ко мне это не относится.

«Или он все основательно просчитал, или?..» Турецкий кивнул и сказал равнодушным тоном:

— Следствие, как мы говорим, покажет. Но я буду рад за вас. Пойдемте взглянем на ваши «картинки». А потом вы сядете за стол, я дам вам несколько листов бумаги, и вы подробно напишете, почему, будучи предупреждены об ответственности за неявку на следствие, решили тем не менее покинуть страну, что у вас за картины в чемодане, откуда, имеете ли вы право на их вывоз и продажу за рубежом. А что касается вашего бывшего шофера, то о нем будет разговор особый. И не здесь, разумеется.

Саша уже жалел, что сказал прежде времени правду об убитом водителе. Можно было потянуть, вот тогда бы как повертелся Бай? Но слово уже сказано, поздно жалеть… А теперь-то он, конечно, будет все отрицать…

Судьба Снегирева абсолютно не волновала следователя Турецкого. Бай подтвердил факт дачи взятки, таможеннику ничего другого не оставалось, как в присутствии двух понятых самому вынуть из сейфа эти несчастные двести тысяч долларов и, опять же своими руками, отдать их в пользу… Да какая там польза? Дурак, вынести надо было, а не торопиться с этим толстым боровом. Да и куда выносить-то? Ведь уже следили наверняка… Но факт добровольного признания и выдачи нечестно заработанных денег пусть фиксируют, суки! И что примчавшийся Козлов грозит упечь, загнать, засадить — это уже факт его собственной биографии. Решает не он, а суд. И нечего коллективом прикрываться, тут две трети, если не больше, завидуют сейчас Снегиреву. Не финалу, конечно, а тому, как жил человек. А может, кто-то из них и «стукнул»?..

Турецкий предложил Баю самому вскрыть тайник своего чемодана. Все оказалось гораздо проще и примитивнее, чем он ожидал. Бай, небрежно высыпав предварительно на стол немногие вещи, содрал с днища и крышки чемодана несколько хитроумно налепленных подкладок-липучек, и перед взорами «восхищенной публики» предстали полотна

Мане, Дега, Снньяка, рисунки Сезанна и других художников, чьи имена мало что говорили Турецкому. Этих хоть знал — и то спасибо.

Ну вот взять того же Эдуарда Мане. Написана картина красиво. А как иначе мог бы сказать Саша? Светится вся — небо, вода, загорелые рыжебородые мужики. Девицы в шляпах. Кажется, все дышит воздухом, ветром. Нет, действительно красиво. Но чтоб убивать из-за нее?!

И еще одно странное чувство испытал неожиданно Турецкий. Конечно, созерцать подобные картины надо было не в этой обстановке, и, уже понятно, не в этом состоянии, и не в шестом часу утра. Но показалось ему, что начисто исчезла со всех этих полотен тень святости, что ли, которая присуща произведениям, находящимся в музеях. То ли налет крови какой-то туманной такой дымкой привиделся, но не тянуло восхищаться, томило неясное желание убрать с глаз долой, подальше куда-нибудь. А возможно, влияло несколько пренебрежительное отношение Бая к этим произведениям, эти его панибратские «холстинки», «картинки»…

В общем, когда Бай закончил свою недлинную, на трех страничках, исповедь и перечислил имеющиеся в тайнике чемодана произведения искусства, предназначенные им для вывоза за границу, в данном случае в Австрию, Турецкий счел за лучшее убрать все обратно в чемодан, опечатать его соответствующим образом и отнести в багажник «форда». При этом он не преминул посоветовать, что зря Бай отпустил свою машину, ехал бы с комфортом, с холодным боржоми, а здесь он мог рассчитывать лишь на стакан воды из-под крана, сильно пахнущей химией.

Снегирева Саша оставил воздушной милиции в лице заместителя начальника отдела внутренних дел при аэропорте Шереметьево майора Климчука. Это его епархия. Пусть вдвоем с Козловым и разбираются.

Баю, учитывая его габариты, Турецкий предложил сесть сзади, сам сел рядом с Эдуардом, и они отправились в Москву. Ночь завершилась. До начала нового рабочего дня оставалось менее двух часов.

Турецкий прямо из машины позвонил Александре Ивановне, которая, как он был уверен, вряд ли спала, ожидая известий. Сказал, что операция завершена. Едут. Она поняла и лишь добавила, что к восьми будет у себя.

— Ты поднимись с ним в зал для опознания.