Опасное хобби

29

Костя Меркулов был расстроен новым фактом разительного пренебрежения Турецкого основами семейной жизни. Он, конечно, не требовал объяснений, где прошла предыдущая ночь, ибо знал наверняка: у этого рыжего заводилы и, разумеется, не в рассуждениях о долге и службе. Он бы и еще бурчал по поводу полного забвения его коллегами священных принципов… Но Саша довольно бесцеремонно перебил начальника:

— Я и сейчас тут.

— Ну вот, а я о чем? — безнадежно вздохнул заместитель генерального прокурора, а в миру самый что ни на есть добропорядочный семьянин, муж и приемный отец очаровательной девицы.

— Константин Дмитриевич, — сунулся к трубке Грязнов, — уверяю вас, ничего противозаконного или такого, что могло бы опорочить…

— А ты, Грязнов, вообще молчи! Еще не хватало, понимаешь… Тебе однажды сильно повезло, что не я твой начальник. Отдай ему трубку!

— Костя, а у меня есть версия, — скромно заметил Турецкий.

— Ну а как же! — восхитился Меркулов. — Конечно! Иначе ты не стал бы отвлекать своими дурацкими признаниями своего шефа от обеда и портить ему аппетит… Ты, кстати, не голоден? А то…

— Спасибо, все в порядке, сыт и… нос в табаке.

Женщины были выставлены из кухни в комнату, и за ними крепко затворена дверь.

Не упоминая имени Карины, Саша вкратце передал историю… одной, скажем так, дамы, некоторым образом пострадавшей от происков некоего «собирателя картин» Виталия Александровича Бая. Затем в темпе высказал предположения на сей счет и возможный свой ход в этом направлении. Не забыл упомянуть о вечернем посещении двора на Комсомольском проспекте, благотворительной поездке в Щелково и факте неудавшегося покушения на Ларису. И, подводя итоги, спросил, не поступало ли каких-либо новостей.

— О новостях ты мог узнать от дежурного по МУРу, которому Шурочка дала соответствующие указания, и не отрывать меня от принятия пищи. Я, как ты понял, сел за обеденный стол.

— Шеф, давайте я перезвоню? — любезно предложил Турецкий, вкладывая в свое предложение немалую долю сарказма.

— Еще чего! Мешать мне переваривать пищу? Дудки!.. Ты в форме?

— Надеюсь, вопрос стоит не о мундире? Я всегда в форме.

— Вот об этом и спрашиваю… Так. Дай подумать… Ты вообще-то когда собираешься быть дома?

— Сегодня.

— Растяжимо… Телефон Бая возьмешь в нашей справочной. Договаривайся и езжай один. Но будь максимально внимателен и осторожен. Считай эту поездку для себя первым знакомством, не больше. О деле этой женщины… Как ее зовут-то? Ты вроде сказал? Ах да, не знаешь… ну конечно. Об этом деле пока ни слова. Тебя интересует лишь цель посещения Богданова. Можешь высказать свои подозрения на его счет. Вероятно, Бай попытается утвердить тебя в них. Но возможен и иной вариант. Приглядись, если получится, к шоферу. Пока все. А вечером, ну, скажем, часам к восьми — ты успеешь, — тебе подвезут фотографии ваших вчерашних молодцов. Будет повод пешочком прогуляться в соседний дом и побеседовать со свидетелями. Прогулка хороша для крепкого и здорового сна. А приятелю своему скажи, что я к разрушителям домашнего очага отношусь резко отрицательно! — Костя вздохнул и закончил: — Впрочем, все это я сам уже говорил ему. И не однажды. И без пользы. Не возражайте, босяки!..

— Приятного аппетита, Костя! — успел крикнуть Турецкий, прежде чем раздались короткие гудки.

— Я всегда утверждал: мой шеф — великий человек! — сказал Саша, кладя трубку.

— На три аршина под нами видит, — кивнул Грязнов, слышавший весь разговор.

— Не только под нами, — усмехнулся Турецкий. — Однако добро дано.

Он снова снял трубку и позвонил в справочную прокуратуры и, представившись, попросил найти ему номера телефонов Бая: квартира в Москве и дача в Переделкине. В ожидании ответа взглянул на Грязнова:

— Давай еще раз все про твой четверг — и по часам.

Слушал внимательно. Но вдруг поднял указательный палец: стоп!

— Записываю, — и кивнул Славе.

Он повторил вслух номера телефонов, поблагодарил и положил трубку. Придвинул к себе клочок газеты с записанными телефонами и задумался.

— Аппарат-то у него наверняка с определителем номера. А твой сейчас высветится. Вычислить домашний адрес сумеет без труда. А нам это надо? Где у тебя ближайший автомат?

— Зачем же? Пойдем в машину, там… Ах да, она ведь у Володьки! Трубку ж мы ему оставили. В таком случае почему он до сих пор не позвонил? Поганый день это воскресенье! Терпеть не могу! — возмутился Грязнов. — Никогда никого не сыскать! — И вдруг хлопнул себя по лбу: — Никита! Я ж записал его координаты. Там же парни его и наверняка докладывали…

Грязнов ушел в коридор, к шкафу, где висела его верхняя одежда, чтобы пошарить в карманах.

Из комнаты выглянула, заслышав шаги, Нина.

— Ну, кончили наконец?

— Только начинаем, — хмыкнул Слава.

— Когда обед накрывать, мальчики?

— Вопрос, однако. Саня, ты как насчет супчику?

— Отвечу, когда дозвонюсь. Может, он откажется от свидания.

Сказал вот и задумался. Надо же мчаться в Переделкино. Он сегодня наверняка там. Что делать воскресным днем в жаркой московской квартире? А с другой стороны, как было бы хорошо, если бы он попросил перенести беседу на завтра! Не виноват, вашество! Так получилось, вашбродь! И — к Карине. До восьми еще много времени… Опять же вкусный обед… И рюмочка не помешает.

— Так где, ты говоришь, автомат?

— На углу, возле булочной! — крикнул из передней Слава. — Штаны не забудь надеть!

Простота! Они ведь все утро, не стесняясь, пребывали в трусах. Ну Славка-то понятно, он у себя дома. Но Турецкий…

А что? Проходя мимо зеркальной двери ванной, он остановился, напряг бицепсы и подумал, что живот еще картинно втягивать не надо: сухой, поджарый стоял товарищ следователь. Такую фигуру можно и не скрывать под одеждой. Подумал с некоторой похвальбой: нет, мы еще могём, мо-гём! Но штаны все-таки надеть нужно.

Каринка сидела как невеста на выданье. При полном параде и даже легком макияже, будто и не было бурной ноченьки — свежая, душистая, вся в ровном таком загаре. Поглядишь вот так, почешешь, подобно Косте, кончик носа, и враз пропадает всякое желание творить для человечества добрые и справедливые дела. И хочется быть таким отчаянным эгоистом!

Увидев, как он решительно полез в брюки, лишь вздохнула:

— Дела?

— Пока только позвонить. С улицы, — уточнил Саша. — Ну а там уж что Бог пошлет. Я быстро.

Турецкий сбежал по лестнице, пересек пыльный, заваленный обломками труб двор, перепрыгнул Через пару забытых, видимо еще в военные годы, траншей и выбрался к троллейбусной остановке. Автомат был занят. Звонила молодая и какая-то уж совсем ленивая пара длинноволоси-ков — он и она, похожие друг на друга как две капли воды.

Саша постоял рядом в ожидании. Те изредка слабо цедили в трубку какие-то слова. Саша покашлял. Никакого внимания.

— Отец, — неожиданно обратился к нему длинноволо-сик, — вон же еще аппарат! Или тебе именно этот нужен?

Саша едва не расхохотался: хорошо хоть пока еще отец, а не дед! А он — ишь ты! — перед зеркалом еще выпендривался! Саша подмигнул парню и перебежал через дорогу к свободной будке.

Закрыл за собой дверь и набрал на всякий случай московский номер Бая. После гудка, писка и звяканья раздался голос явно автоответчика, сообщившего, что хозяина нет дома, но он готов после контрольного гудка записать все, что необходимо передать.

Саша ничего не ответил и повесил трубку. Снова набрал номер, теперь уже дачный. Суховатый, но моложавый голос спросил, кого надо и кто звонит. Турецкий представился полным своим званием. Голос попросил подождать. И через полминуты, не больше, в трубке послышался низкий, бархатистый, очень приятный голос:

— Бай у телефона. Прошу прощения, помощник плохо расслышал, повторите, пожалуйста, с кем имею честь?

Турецкий охотно повторил.

После минутной паузы Бай снова спросил, чем обязан звонку столь уважаемого человека, служащего в столь уважаемом заведении. На что Турецкий, извинившись за неожиданный звонок, в свою очередь поинтересовался, не отрывает ли Виталия Александровича от важных дел, от отдыха, в конце концов. Тот снова поразмышлял и сказал, что не отрывает. Вежливость, ах какая абсолютная вежливость! А у самого, поди, уже глаза бегают от испуга.

Саша высказался в том смысле, что, имея в виду сегодняшний выходной день, когда вроде и дел особых не предвидится, не смог противостоять желанию совместить, так сказать, приятное с полезным: и за город от этой жары смотаться, и познакомиться в неофициальной, как говорится, обстановке. А то ведь намечаются тут кое-какие встречи, беседы-разговоры, но это уже все официально, что называется, под протокол. Так вот, как бы посмотрел Виталий Александрович, если бы он, Турецкий, ну и так далее?

Бай уже не размышлял. Он понял, что свидание неотвратимо, и потому сумел придать своему голосу максимум приязни и доброжелательства. Стал тут же объяснять, как лучше проехать да где свернуть, а заодно, кстати, можно будет и пообедать, время-то как раз. Но Саша искренне поблагодарил его, сказав, что сам только что вышел из-за стола. Но если у Бая обед, пусть не торопится, ест спокойно. А он пока соберется, пока доедет… как раз к вечернему чаю. Приемлемый вариант? Ну конечно, обрадовался Бай, полагая, как подумал Турецкий, убрать с глаз любой компромат, если таковой на даче имеется. Словом, договорились, что он ждет Турецкого у открытых ворот — вот так, красиво! — к пяти часам вечера.

«Сейчас второй час, — подумал Саша, — фору я ему дал приличную. Но есть и польза: эти три с половиной часа он будет метаться, как зверь в клетке, соображая, зачем едет этот Турецкий, облеченный немалой, видимо, властью? И чем больше будет думать и волноваться, тем больше может совершить ошибок. Что и требовалось доказать… Зато у нас имеются почти три часа — Переделкино же от Москвы — рукой подать, на хороший обед. Ибо никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обижать гостеприимную хозяйку!»

Карина, узнав о решении Саши, поскучнела: видать, всерьез рассчитывала затащить его сегодня к себе, а там, чем черт не шутит, впрочем, обстановка покажет сама. И подскажет. И вот, кажется, так хорошо выстроенный план рушится на глазах.

— Ты погоди, — постарался утешить ее Турецкий, — это еще не все. К восьми я должен быть дома, ожидается курьер от начальства с важными документами. После этого мне нужно еще с полчасика на дела, а потом… потом… Что?

Карина засияла и прижалась к нему грудью.

— Так ты приедешь?

— Не исключено, моя красавица! Отнюдь не исключено!

Стол снова был превосходен. Саша ел и только вздыхал.

Наконец не выдержал:

— Слушай, Грязнов, я бы на твоем месте бросил всякую работу, сидел бы дома и обедал, обедал, обедал…

— И еще под рюмочку! — Слава потянулся к графинчику и налил себе. Поставил, заткнул пробкой.

— А Саше? — возмущенно спросила Нина.

— Ему сейчас нельзя. Он должен быть чист, как крещенская вода, и незатейлив, как грабли! Обстоятельства!

Нина посмотрела на него с восторгом, а Турецкий, заметив этот взгляд, не удержался.

— Это хорошо, — сказал он, глядя в тарелку, — что ты ему по вечерам книжки вслух читаешь. Глядишь, таким образом он скоро всю классику освоит. А у О. Генри вы с ним, значит, уже к последнему тому подошли, да? — поднял глаза и посмотрел с таким наивным выражением, что Славка заржал, как жеребец перед… не важно перед чем, приведя в смятение даже много повидавшую Нину Галактионовну.

— Боже! Какие звуки! — только и могла произнести она.

Карина хохотала носом в тарелке. Саша рыдал, глядя на нее. Нина промокала слезы салфеткой. Грязнов победоносно оглядывал окружающий мир и фыркал, затихая.

Только после того, как со стола были убраны все тарелки и подан чай, Саша, памятуя железное правило этого жилища, задал вопрос:

— Какие известия от Никиты?

— Из Москвы в тринадцать ноль-ноль вышел реанимобиль, обратно пойдет в сопровождении оперативки. Ночью больше происшествий не было. Утром открыла глаза, но больше никаких… Похоже на амнезию. Через день-другой, может, память восстановится. Завтра к ней можно будет съездить, после утреннего обхода. Охрана и все прочее обеспечено.

— Да, — уважительно покачал головой Турецкий, — с Никитой пообщаешься, языком военных реляций заговоришь поневоле. Впрочем, краткость — сестра таланта. По тебе видно. Ставлю пять с плюсом. А ты, Нинуля, молодец, ишь, как вышколила мужика!

— Главное, чтоб он слушал… — вздохнула она скорбно.

— Ну, — развел руками Турецкий, — ты уж всего сразу хочешь!

— Все хотят, Саша, — усмехнулась Нина.

Каждый из них вел свою партию, насквозь видел ее абсолютную фальшь, но не отказывался от предложенных правил игры. Бай был гостеприимным хозяином, к которому случай занес дорогого гостя, и появилась приятная возможность показать все, чем богат и рад. Турецкий играл роль туповатого и вежливого провинциала, поднятого наверх милостивой судьбой и теперь пользующегося любой возможностью для установления контактов с сильными мира сего. Разница была лишь в том, что Саша уже представлял себе Бая, хотя бы и в общих чертах, в то время как Бай лишь нащупывал к нему подходы.

Бай провел гостя по всему дому, показал великолепную биллиардную и библиотеку в подвале. Мимоходом открыл дверь в просторную кладовую, где на стеллажах, до самого потолка, лежали бутылки, привезенные из-за границы: редчайшие коньяки, водка, виски, вина. Бай был искренним, открыто демонстрируя свои пристрастия. Сказал, что мог бы предложить в данный момент любое по большому мировому каталогу, но, увы, гость за рулем.*Значит, в следующий раз. И Турецкий согласно кивал: конечно, в следующий, и он не за горами, и обязательно найдется повод… А Виталий Александрович продолжал демонстрировать свои привязанности, как бы постоянно подчеркивая, что он никуда бежать больше не собирается, что он чист перед Россией, и все это, в конце концов, достанется ей же — Родине. Ибо в свитом гнезде вряд ли уже прозвучат голоса птенцов… А как на сей счет у Александра Борисовича? Ах, дочь? Поди, чудо природы? А как же — истинное чудо…