43


Свои дела Турецкий провернул быстро. В сопровождении патрульной машины, новенького «форда» со всей милицейской атрибутикой на бортах и крыше он пулей промчался по Москве к своему дому, поставил машину на обычное место, напротив подъезда, и бегом по лестнице поднялся к себе. Только в ванной, ополаскиваясь под краном до пояса, вспомнил, что за весь день не удосужился толком поесть.

Опять омлет? Или, что того хуже, вынутые из морозилки куриные бедра, называемые в народе «ножки Буша»? Но на их размораживание полжизни уйдет.

Тогда Саша сделал самый краткий из всех возможных «перекусонов». Он схватил несколько холодных сосисок и зажевал их куском черствеющего хлеба. На кофе и прочее времени уже не оставалось.

Затем быстро сменил рубашку и надел старую свою портупею, подаренную Грязновым к одному из дней рождения, сунул в кобуру «Макарова», а сверху натянул легкую куртку на «молнии». Положил в карман документы и был таков.

Захлопнув дверь, Турецкий услышал звуки радио, напоминавшие разговор сидящих на кухне людей. А спустившись к подъезду, поднял голову и увидел горящий на кухне свет. Все правильно. Он бы и сам решил, что Турецкий дома. Если бы сумел найти его адрес. Но уж на этот раз «искать Турецкого» было не его заботой. Пусть вычисляют кому надо.

Водитель машины патрульно-постовой службы, выделенный Саше по просьбе Романовой командиром третьего полка ППС, был относительно молод, хотя служил давно и Москву знал вполне прилично. Они еще не познакомились, и Саша, садясь рядом с водителем, протянул руку и представился по имени. Тот пожал ладонь «важняка», как сказал про него командир, и тоже отрекомендовался просто: Эдик. Очень хорошо, значит, на «ты». Не до церемоний.

— Давай, Эдик, построим маршрут так, — предложил Турецкий. — Сейчас в Шереметьево, но через Киевский вокзал. Есть одна мыслишка. Дорогу показать?

— Не надо, — ответил тот, трогаясь и включая свои мигалки. — Сейчас выйдем на Комсомольский, наверх до Боровского и направо по набережной, а там и вокзал.

— Отлично, — заметил Саша и, откинув голову на мягкий подголовник, стал размышлять.

До полуночи с Киевского уходят все основные скорые поезда. После остаются четыре или пять пассажирских. Но сейчас лето, самый сезон для туризма, и железнодорожники, следуя известной лишь только им логике, могли взять да пустить парочку каких-нибудь сборных скорых, не сообщая об этом в печати или по радио.

Умом Турецкий склонялся к тому, что Бай, если уж решился дать деру, хотя бы и временно, кинется в Шереметьево. Там у него, видимо, уже отработанный— лично ли, а скорее, с помощью все той же Кисоты — и устойчивый канал. Снегиревы, Дегтяревы…

Однако Шереметьево и опасно тем, что следователь там уже успел побывать и оставить о себе нелицеприятное мнение у окружающих.

В этом смысле Киевский вокзал, конечно, проще. Но одновременно и тягомотнее. Почему-то Белорусскому вокзалу подобной роли Саша не отводил. Там и поезда серьезнее, и, соответственно, проверка. Хотя черт его знает… Почему его не хочется брать в расчет?..

Саша потянулся к трубке радиотелефона, вмонтированной на панели. Кивнул водителю:

— Могу?

— Сколько угодно, — усмехнулся Эдуард.

Турецкий набрал дачный телефон Бая. На его настойчивые звонки долго никто не отвечал. Устав ожидать и решив, что хозяин уже, вероятно, покинул дачу, Турецкий хотел было набрать другой номер, как в трубке откликнулись. Он услышал сварливый старческий голос. Говорила пожилая женщина.

— Господи Боже мой, и кто ж это так трезвонит в час-то поздний? Вы, что ль, Виталий Александрович? Ай забыли чего?

Он еще ни слова не сказал, а бабка, или кто она там на самом деле была, уже выдала половину секретов своего хозяина.

— Да нет, уважаемая, не Виталий это. Друг я его, Александром Борисовичем кличут. Что ж это он, умчался, да не предупредил, а ведь у меня с ним встреча очень важная назначена. И далеко он, с вашего позволения? Может, я еще успею повидаться с ним?

— Да и как вам сказать, — задумалась женщина. Вообще-то, уезжая, Бай обычно не велел ей трогать телефонные трубки, которых в доме хватало. Но сейчас, то есть нынче, уезжая, он ничего ей не сказал, поэтому она и подумала, может, сам он звонит, вот и взяла. А сама-то она за домом смотрит, прибирает-убирает, чтоб чисто было да пыли поменьше… Старушка она или пожилая женщина, для Саши значения не имело. Ему было важно, чтобы она просто не смолкала, а говорила и говорила.

— Так давно, вы говорите, уехал он? Ах, всего-то с часок назад? Жалость-то какая, и куда ж ему теперь деньги-то передать? Ехать-то он куда собрался? Ах, в Киев? Так и сказал?.. Ну конечно, на пару деньков, это хорошо, проветрить-ся-то в Киеве, в Днепре искупаться и — домой.

А перед отъездом, сказала словоохотливая прислуга, за что ее благословлял Турецкий и наверняка убил бы Бай, вспомнила, что с кем-то говорил из женского полу, голубушкой потому что называл… Нет, не голубком, а именно голубушкой, уж это она запомнила. И какой-то такой упоминал… Ну вот, спирт везде продают иностранный, который люди пьют и травятся, и в газете про то писано, и даже в телевизоре сказывали. Не пейте, мол, помрете, а сами все продают…

— Какой же это спирт? — вслух произнес Турецкий, а Эдуард немедленно откликнулся, словно в «Что? Где? Когда?»:

— Это «Рояль», что ли?

— Точно, есть такое казино. Или клуб ночной — «Рояль».

— Во-во! — подхватила старушка и мелко засмеялась. — Только вы уж меня не выдавайте, что сказала-то, а то как бы он шибко не серчал на меня. Но я ж хорошего человека и по телефону вижу! Отчего ж, думаю, не помочь?

— Ну спасибо вам, зовут-то вас как, простите, плохо расслышал.

— Клавдией Ивановной кличут.

— Ну и славно, дорогая Клавдия Ивановна. Я, стало быть, ему про вас ни слова, а уж вы тогда и про меня не говорите. Пусть это будет ему сюрпризом.

Старушка могла б поговорить с хорошим человеком и еще, но Турецкий отключил связь и тут же набрал номер Кисоты. Ее телефон глухо молчал, сколько он ни держал трубку.

Понятно, вполне возможно, что они вместе уже обсуждают, как обмануть дубину следователя. Это хорошо. Но на Киевский, хотя бы на минутку, теперь обязательно заскочить надо.

Так что там у нас идет ночью на Киев?

В отделе внутренних дел на транспорте, куда Турецкий заглянул в надежде найти кого-нибудь из знакомых, сидел один дежурный, который, впрочем, ознакомившись с документом Турецкого и заметив ремень коричневой кожи под распахнувшейся вроде бы случайно курткой, стал любезен и предупредителен до невозможности. Немедленно достал расписание, перезвонил в кассы и уточнил, есть ли свободные билеты на сегодня, точнее, уже на вторник, на Киев, и на какие поезда.

Нашлось СВ на унгенский поезд, отходящий около пяти утра, но его тоже заказали, хотя до сих пор не выкупили. О других поездах, вроде какого-нибудь пассажирского девятьсот двадцать третьего, где и купейных-то мест — раз-два, и! обчелся — и говорить-то не очень хотелось.

Ладно, решил Саша, оставим себе этот резерв. А теперь бегом в «Рояль».

Всё, понял Турецкий, в этом заведении было ему противопоказано. И ему, и Грязнову, и всем остальным. Ну разве они имеют какое-нибудь, хотя бы отдаленное, отношение к той элите общества, которая просаживала здесь свои шальные капиталы? Да нипочем!

Вот даже и швейцар — мордастый парень в очень фирменной форме — не соизволил открыть дверь, считая, что человеку в обычной куртке здесь делать нечего. Тогда Саша почесал лениво под мышкой, отчего нелюбопытному взору швейцара сразу стало кое-что видно, против чего возражать опасно. Однако он и тут не открыл гостеприимно зверь закону, а лишь приоткрыл ее, чтобы услышать, что, или кого, надо.

Наверное, подумал, опять эти разборки. Лучше от греха подальше. Но клиент оказался не по этому делу. Он сказал, что ему просто нужно взглянуть здесь кое на кого, и он уйдет. Парень не соглашался. Тогда Турецкий, которому надоело спорить, просто ткнул тому в самую морду удостоверение Генеральной прокуратуры, после чего внятно и тихо добавил, что, если он по этому поводу в течение сегодняшней ночи хотя бы рот откроет, сидеть ему на Петровке, 38, в наручниках: гарантия сто процентов.

После того наконец парень все понял и пропустил, просил только в большом зале не отсвечивать, а то за такую «форму» — он кивнул с иронией на серую невзрачную Сашину куртку — его еще с работы попрут.

— Не попрут, — успокоил его Турецкий и быстрым, скользящим шагом, будто он тут обычный служащий, а не гость, прошел по нескольким помещениям, где вовсю шло такое искреннее веселье, с раздевающимися на сцене девочками, виляющими задницами, задрапированными узенькими полосками блестящей материи, с крутящейся рулеткой и разрисованным полем зеленого сукна, с танцующей и пьющей публикой.

Бая он обнаружил сразу, едва заглянул в ресторан. Тот сидел напротив рыжей дамы с очень низким декольте на спине. То есть, как говорится, сверху до пояса — вообще ничего. А ниже — глубокие разрезы. Нынче модно. Пусть так. Минуту спустя в даме Турецкий признал Кисоту. Все предельно ясно и правильно. Иначе и быть не могло.

Не испытывая никакой радости, что удалось так быстро и, главное, без особой натуги сесть на хвост Баю, Турецкий подумал, что доля везения тут, конечно, имеется. Но — доля. Видимо, есть еще какие-то флюиды, незримые, но очень прочные— нервные, психические, еще черт их знает какие— нити, которые, когда ты долго и напряженно думаешь, размышляешь о конкретном человеке, протягиваются в пространстве от тебя к нему и в конце концов соединяют вас. И это не мистика, хотя объяснить подобное невозможно. Но так или иначе, а Бай был тут. И не один. И этой компании из двух человек было о чем поговорить.

Выходя из вестибюля, Турецкий увидел швейцара, приложил указательный палец к губам, а потом просто по-приятельски махнул двумя пальцами. Тот послушно открыл перед ним дверь, а Саша обернулся и негромко сказал:

— Сегодня не подаю. Сам на работе.

Швейцар был наверняка очень любопытным парнем, за что не раз бит в детстве. И правильно, нечего совать нос не в свое дело. Но битье не отучило. Он вышел из дверей и смотрел, как шел к машине Турецкий, да какая она, да чего дальше будет. Поэтому, сев в машину, Саша сказал:

— Эдуард, надо сделать быстрый и короткий круг, а вернуться без мигалок. Взгляни, где можно стать, не привлекая внимания, но чтоб все видеть. Задача на засыпку.

Действительно, ведь вся площадь перед знаменитыми «Бегами» была ярко освещена.

— Найдем, — коротко сказал водитель и включил мигалку вместе с сиреной. Машина резко взяла с места, вылетела из просторной площади в тесноту Беговой, тут же выключились сирена с мигалкой, и Эдуард причалил к тротуару. — Пойду взгляну, — сказал он, выходя из машины.

Вернулся он буквально через минуту и, коротко сказав: «Есть», — тронул машину. Они быстро развернулись и без всякого шума проехали в торец здания, где падавшая от колонн тень создавала вполне укромное убежище.

Турецкий объяснил водителю, кто ему нужен, описал внешность и попросил:

— Если не трудно, пройдись туда-сюда, погляди машины. У него шикарный темно-синий «рено». Увидишь, скажи. Меня швейцар уже знает. А шофер — тем более.

Эдуард прошвырнулся по площади, уставленной автомобилями тех, кто сегодня был гостем «Рояля», и минут через пятнадцать вернулся независимой такой походочкой. Сказал, что нашел без труда, как раз напротив входа стоит. Водитель — молодой черноволосый парень. Эдуард у него время спросил, тот ответил: «Да полночь уже. — И уточнил, взглянув на наручные часы: — Без трех».

Странно, подумал Турецкий, ведь Андрей часов не носит, может, ошибся, не его машина? Тогда на чем же Бай приехал? Будем ждать.

К счастью, ждать пришлось не долго, потому что Турецкий скоро услышал громкое, на всю площадь, «Арлекино», а потом увидел и самого весьма нетрезвого Бая, буквально волочившего свою спутницу.

Выскочивший из машины шофер помог им усесться и покатил с площади.

— Давай за ним, — сказал Саша и пожалел о своем «жигуленке». Этот бело-синий «форд» — машина, конечно, классная, но уж больно заметная. Оставалось надеяться только на невнимательность шофера «рено». А где же Андрей? Вот вопрос. И с чего это Бай вдруг так надрался?

Турецкий попросил Эдуарда, чтобы тот не сидел так уж нагло на хвосте, а малость отпустил. Судя по маршруту, ехали куда-то в Кунцево. Причем водитель хорошо знал дорогу проскочил через Шмитовский проезд и, миновав Краснопресненский мост, покатил по Большой Филевской. И на Киевский вокзал, и в Шереметьево маршрут должен быть другим. А может, действительно все это бред разыгравшейся фантазии? Хотя какой же это бред, если?.. Саша вытащил из заднего кармана брюк блокнот, включил спецосвещение и прочитал телефон Кисоты, а следом и ее адрес: Минская улица. Все прояснилось: Бай везет свою пьяную в дым спутницу домой. От закрадывающихся подозрений Саша пока отмахнулся: позже.

«Рено» въехал во двор большого «п»-образного дома и остановился в глубине двора. Турецкий велел Эдуарду приткнуться к обочине, выскочил и по диагонали почти бегом пересек заросший деревьями и кустарником двор.

Держа спутницу почти под мышкой, Бай о чем-то тихо разговаривал с шофером, а потом вошел в подъезд, Саша мог бы поклясться, абсолютно трезвой походкой. Шофер — это был действительно не Андрей — сел в машину и уехал.

Турецкий вошел в подъезд, прочитал номера квартир, вычислил этаж, на котором жила Кисота, и вышел во двор. Стал смотреть, какие окна вспыхнут. Все правильно, зажглись на девятом — одно, второе, третье окна. Двухкомнатная квартира, понял Турецкий. Он отошел в глубину двора, сел на лавочку и, не спуская глаз с подъезда и окон, закурил, потягивая дым из кулака.

Докурив, решил, что если Бай отослал машину, значит, он либо расположился надолго у Кисоты, либо решил вызвать или поймать такси. Но вещей с ним не было. Значит?

Надо пойти и позвонить Косте, вот что надо сделать.

Меркулов еще не спал. Да это было и понятно, телевизор еще вовсю работает. И хотя сам Костя не любитель, но жена и дочь наверняка смотрят — чего у них теперь самое люби-мое-то? — ну да, вечная «Санта-Барбара» или про детективов из Майами. Сам бы посмотрел, да никак со временем не получается.

— Костя, я у него на хвосте, — начал Турецкий без всякого вступления.

— И долго? — с интересом хмыкнул Меркулов.

— Думаю, долго он и сам не выдержит. Хочу попробовать вот какой ход…

И Саша, избегая лишних подробностей, изложил свой план действий. Меркулов слушал, не перебивая и не поправляя Турецкого. Но в конце разговора сказал:

— Очень хотел бы надеяться на твое благоразумие. Жаль, что ты один…

— Костя, у меня водила — отличный мужик.

— Он — не оперативник, к сожалению. Ну ладно, даю добро, но ты меня по возможности постоянно держи в курсе событий. Я ж теперь наверняка не засну


Артур сидел в машине как на гвоздях. Договорились с хозяином ровно на три часа ночи. Время подходило. Наконец он не выдержал, вышел из машины, запер дверь и пошел в дом. Стал дожидаться на площадке первого этажа, у лифта. Высоко вверху стукнуло, звякнуло, и кабина пошла наверх. Менее чем через минуту спустился Бай и, увидев своего шофера, удивился:

— Что-нибудь случилось?

— Не знаю, как сказать, Виталий Александрович, но следователь, что приезжал к вам на дачу, здесь, во дворе, он на патрульной машине.

Бай прислонился к стене.

— Та-ак… — протянул с тревогой в голосе. — И давно он… пасет-то тебя?

— Я приехал, а он подходит, наклоняется, огоньку спрашивает. Но это все лажа, я сразу понял. Дал я ему зажигалку, он закурил и говорит: «Машина будет не Виталия Александровича Бая?» Я говорю: «Его. А что?» — «Да вот, говорит, машинку узнал, а шофера— нет. Не украли уж, думаю?» — «Нет, говорю, не украли, хозяин тут, в гостях, скоро выйдет…» Не знал я, что ему отвечать, Виталий Александрович. Да и вы на этот счет ничего не сказали. В общем, сидит он на лавочке, идемте, покажу.

Они поднялись на половину лестничного пролета, и Артур указал во двор, где на лавочке беспечно курил Турецкий, помахивая огоньком сигареты.

— Идем, — решительно сказал Бай.

Он подходил к машине, а навстречу ему шел Турецкий, этакий рубаха-парень. Он первым и протянул руку.

— Доброй ночи, Виталий Александрович. Небось удивлены?

— Ну а как же! — жизнерадостно и немного пьяно ответил Бай. — В такой-то глуши, да посреди ночи — и вдруг вы! Поневоле зажмуришься! — и Бай несколько натужно засмеялся.

— Неужто страх такой нагоняю? Нет, все гораздо проще. Скажу по бо-ольшому секрету, — Саша сделал таинственную гримасу. — Сегодня ночью по городу объявлена операция «Невод» Ну отлов всякой шпаны, проверка машин и прочее. Вот нашего брата и подрядили, народу ж, сами знаете, у нас не хватает, а грамотного — тем более. Выпал мне этот Филевский район, ну и катаюсь по дворам безо всякого толку битых три часа. С экипажем. Сюда заехали. Батюшки мои, говорю, да ведь машинка-то знакомая. Вроде Виталия Александровича. Решил проверить на всякий случай, а вдруг, упаси Боже, украли? Подхожу — и шофер незнакомый. Спрашиваю, то да се, он говорит, точно, ваша. Дай, думаю, подожду, проверю, а то мало ли, верно? Ну ладно, значит, все хорошо. Поеду дальше патрулировать. Доброй вам еще раз ночи.

Они пожали друг другу руки, и Саша ощутил, что ладонь у Бая влажная. Волнуется, значит. Турецкий пошел было к своей машине, но вдруг вернулся.

— А вы домой сейчас, конечно?

— Да-а… — как-то неуверенно протянул Бай. — А что?

— Подумал вот, что, чем зря тут болтаться, провожу-ка я вас в Переделкино. И поболтаем, если вы будете не против, и от патрулей избавлю. А?

Бай усиленно демонстрировал, как неловко заставлять провожать себя, тут ехать-то… Но Турецкий был упрям в своем желании услужить. И Бай был вынужден согласиться.

— Сейчас я скажу экипажу, чтоб зр нами следовали, и к вам подсяду, хорошо? — И на кивок Бая закончил: — Выезжайте.

— Вот же, твою мать! — выругался Бай, едва следователь отошел от машины. — Надо же, чтоб именно сейчас эта липучка… Так на Киевский, можно считать, опоздали. Туда — обратно, не успеем, Артур?

— Рискованно, Виталий Александрович…

— То-то и оно… Билеты еще выкупать… Ладно, поезжай, придется сменить маршрут. Снегирев, я думаю, уже на месте. Вот же не было печали!..

На выезде из двора к задней дверце подошел Турецкий, открыл, сел рядом с Баем. Кивком указал на «форд», включивший мигалку

— Вон она, моя коломбина!

Стекла у «форда» были затемнены, и разглядеть, сколько человек находится в салоне, было невозможно.

Они тронулись. Бай открыл бар.

— Не желаете?

— Ох, водички — с удовольствием! — искренне обрадовался Турецкий. Он развернулся к Баю таким образом, чтобы под распахнувшейся курткой тот легко обнаружил укрепленную на ремнях кобуру с пистолетом.

Пока Турецкий пил боржоми, Бай насмешливо разглядывал его и наконец спросил:

— В игрушки играетесь? — и показал на кобуру.

Турецкий лишь развел руками:

— Увы! Положено… А где ваш верный Личарда? Я имею в виду Андрюшу. Никогда не забуду, как он вот эдак, двумя пальцами! А! Сам не слаб, как говорится, но чтоб вот так!

— В отпуске он, — равнодушно, как о постороннем, ответил Бай. — Всем когда-нибудь надо отдыхать…

— Так что хотел сказать вам, Виталий Александрович, — словно к заговорщику, наклонился Турецкий. — Не поверите! Знаете, что нашли сегодня? Каталог. Ей-богу, он. Ленька наш, ну вы его уже знаете, он, кстати, очень высокого мнения о вас, чуть не спятил. Вот уж истинно подарочек. Я просто для интереса перелистал, так там все описано за все годы, начиная чуть ли не с послевоенных. Представляете? Дочь его хорошо помогла, Лариса Георгиевна. Вы ведь ее знали… до этого… Но все равно очень хороша собой. А это дело? — Турецкий хохотнул с легким цинизмом в голосе. — Как мы, мужики, говорим? Проморгается? Да?

Бай не знал, что отвечать. И молчать тоже было опасно. Слушая с виду непринужденную болтовню следователя, он все время ловил себя на мысли, что участвует в каком-то бездарном, но чрезвычайно опасном розыгрыше. И непринужденная болтливость этого облеченного большой властью лица может быть лишь хорошо вылепленной маской. А что же под маской? Что они могут знать? И каким образом теперь вывести на Турецкого Макара? Андрюша, ладно, он свое дело сделает и отвалит, а как же Макар? Ведь вот он, Турецкий, руками щупай. Но… Сзади экипаж. И впереди, как он уверяет, сплошные патрули, хотя сколько уже едем, ни один не попался. А если это действительно все лажа? И они уже просто самым элементарным образом ведут меня. Или — пасут, как они говорят? Как узнать, как проверить? Ведь от одного неправильного хода может зависеть вся жизнь…

— А скажите мне, Виталий Александрович, как на духу, — с искренней улыбкой обратился Турецкий, — вот это ваше собирательство картин и прочего, это что, профессия такая? Или же, как теперь говорят, хобби? Разве можно, ну, скажем, всю жизнь положить на это дело? Ну собрал, а дальше?

— Вон вы о чем, — усмехнулся Бай. — Страсть это. Ваша профессия вам нравится?

— Ну предположим. Хотя ловить бандитов и убийц, копаться в дерьме и крови, честно, не самое большое удовольствие. Но это другое. Это долг, если хотите, а в общем, служба. И за нее мне государство деньги платит.

— А профессия, если хотите, коллекционера— это совсем не служба. Служат в музеях, описывают и изучают картины, составляют экспозиции, хранят, так сказать, высшую культуру — нации, мира. Человечества. А когда приобщаешься к настоящей, подлинной культуре, забываешь все на свете, дом, семью. Возникает страсть.

— Ну хорошо, собрал. Отдай в музей, пусть все глядят, а? Не то?

— В идеале — да, конечно. Но вы — наивный человек. Тут возникает и иное чувство: это я собрал, нашел, это — мое. И оно бесценно.

— То есть… ну, собственнические такие чувства, что ли?

— Отчасти…

— И поэтому грабят, убивают, да?

— Ну зачем же! — фыркнул Бай от такого примитивного понимания. — Имеются, к сожалению, и исключения. Но в массе коллекционеры — народ предельно порядочный.

— А Константиниди, как по-вашему?

— Это вопрос особый… Не автомобильный, — открыто улыбнулся Бай, все время стараясь утишить свою тревогу. — Он разный был.

— А вы?

— Что я? — как будто даже растерялся Бай от столь прямого вопроса.

— Я имею в виду, вы, к примеру, с вашим якобы мягким характером, вальяжностью, тягой к красивой жизни среди любимых полотен, вот вы могли бы совершить преступление?

— Какой-то странный вопрос…

— Вам фамилия Ситковский, например, ни о чем не говорит?

— Ситковский? — удивился Бай. Он отлично знал его, как знал, чем кончилось его дело. — Слышал, да. Но встречаться как-то не приходилось, интересы не совпадали. Он же, кажется, в основном иконами интересовался… А потом был какой-то криминал, да?

— Да, — спокойно заметил Турецкий. — Он нескольких коллекционеров, извините за негуманный термин, пришил. Так как же — это тоже страсть?

— Возможно, — задумчиво проговорил Бай, все еще не понимая, куда клонит следователь. Его, что ли, подозревает? — А к чему, собственно, ваши вопросы, позвольте полюбопытствовать?

— Вспомнил я дело Ситковского. Странная закономерность: ему жертвы сами открывали двери. А коллекционеры, как вы однажды обмолвились, народ предельно осторожный. Даже иной раз и во вред себе, так?

— Вам виднее. Если говорил, значит, так.

— Кому же тогда открыл дверь Константиниди? Зятю? Или еще кому-то, очень хорошо ему знакомому? Вот и загадка. Думаем…

Парочка патрулей все-таки встретилась. И Бай немного успокоился, похоже, не врал следователь. Парни с автоматами выходили к осевой линии шоссе, но, увидев следующую за «рено» патрульно-постовую машину с включенными мигалками, милостиво разрешали ехать дальше. Так и примчались в Переделкино. Подъехали к даче. Выбрались из машины и приготовились попрощаться.

Турецкий, пока Артур бегал открывать ворота, стоял, потягиваясь, и всем своим видом демонстрировал, что сейчас лучше бы всего, конечно, соснуть, но… Служба.

— А у вас тут наверное соловьев тьма-тьмущая?

— Хватает, — усмехнулся Бай, вроде бы ненароком, но, чтоб заметил Турецкий, поглядывая на часы.

Турецкий не замечал. Артур сел в машину и загнал ее во двор, а следователь все, будто нарочно, тянул время.

И тут из «форда» выглянул водитель и громко позвал:

— Александр Борисович, вас срочно!

— Одну минутку, — извинился Турецкий, словно собирался продолжить беседу ни о чем, и побежал к своей машине.

На связи была Романова.

— Сашок, чепе! Ну то есть все как по нотам. Только что ответ дежурный по МУРу сообщил, слухай внимательно: в Староконюшенном едва не состоялось покушение на дочь Константиниди. Заряд большой силы спускали с крыши дома. В перестрелке убит покушавшийся. Лариса опознала, это помощник Бая, как бишь его, Андрюша. Тело отправлено в морг. Ты где?

— В двадцати метрах от меня дача Бая, а сам он стоит у ворот и ждет, когда я вернусь к нему продолжить болтовню о погоде. Это точно? Она не могла ошибиться?

— Она сама назвала. Андрюша, говорит. И подписала протокол опознания личности. А что Бай?

— Взял его возле казино «Рояль» на Беговой, довел до Филей, куда он привез пьяную в дым Кисоту, там и встретились. Подробности у Кости. Он, думаю, не спит.

— Да не-е, не спит, я только что разговаривала с ним. Ладно, давай свои дальнейшие шаги.

— Сообщить о покушении Баю. О трупе. Случайном опознании. А ему навесить это дело наутро.

— Думаешь, запаникует?

— Ага. И сбежит. На Киевский он опоздал. Значит, теперь только в Шереметьево. Там и встретимся.

— Действуй. В ЛОВДе тебя будет ждать майор Климчук.

Саша отключил связь, вышел из машины и медленно

направился к ожидавшему его у настежь распахнутых ворот Баю. Подошел, сунул руки в карманы брюк, покачался в задумчивости с пяток на носки и, выдержав весьма длительную паузу, сказал:

— Плохи дела, Виталий Александрович. Так где, вы говорите, сейчас ваш помощник?

— В отпуске, а что? — забеспокоился Бай.

— И давно?

— По-моему, еще вчера уехал… Да я могу спросить у Артура. Он его, кажется, отвозил на вокзал, к поезду.

— А куда он отбыл?

— Господи, Александр Борисович, вы меня начинаете пугать. Что случилось-то? Что это у вас вид сразу, простите, изменился? Беда какая?

— Чуть не случилась… Только что, сообщили мне из МУРа, было предотвращено покушение на Ларису Георгиевну, находившуюся в квартире отца, в Староконюшенном. Использовали заряд большой силы. Но потенциальный убийца был убит сам в возникшей перестрелке. Документов при себе никаких. Ну, что скажете?

— Это ужас какой-то! — воскликнул Бай. — Зачем? Кому это нужно? Слушайте, вы меня не разыгрываете?.. Впрочем, постойте, а что, если это чья-то месть за арестованных ее насильников?

— Мы сперва тоже так подумали. Но Лариса сумела опознать убийцу: это ваш Личарда. То есть, как вы его называете, Андрюша. Кстати, как его фамилия?

— Беленький, — окончательно растерялся Бай. Даже при свете хилого уличного фонаря было видно, как кровь отлила от его лица. — Но этого никак не может быть!.. Это какое-то чудовищное недоразумение!

— Да уж куда там! — мрачно заявил Турецкий. — Но в связи с этим, Виталий Александрович, я бы просил вас завтра, прямо с утра, подъехать ко мне, в Генеральную, и мы отправимся вместе в морг на опознание. Сейчас уже поздно, да и вам, и мне это ни к чему. Ну а потом будем выяснять обстоятельства этого криминального случая. Так что ваша помощь следствию очень понадобится. Подписку о невыезде, я полагаю, брать с вас сейчас нет необходимости, вы человек ответственный и сами понимаете всю важность вашей явки. Так что, извините, и имею честь. Поеду в Староконюшенный, что делать, служба. До свиданья.

Прощание было сухим и без всяких рукопожатий. Бай стоял перед воротами, в буквальном смысле слова, с открытым ртом. Потом, когда милицейская машина исчезла за поворотом, опрометью кинулся в дом.

Он дошел уже до той точки, когда человек, охваченный паникой, вполне сознательно начинает лепить одну ошибку за другой. Бежать? Но куда? Опять все бросать и — заново? Сил не хватит. Но Андрей! Как он мог, как мог… залететь?! Профессионал же! И Макар должен быть рядом… Что делать? Что говорить? Утро — вот оно, уже светает… Сколько осталось времени?.. Нет, эта встреча далеко не случайна. Они знают. Но что? Надо уходить! Хотя он же не взял подписки. А я был пьян! Мало ли, что-то упустил! Спокойно! — приказал наконец сам себе Бай.

— Андрей! А, будь ты проклят! Артур, иди сюда! — И когда шофер подошел, сказал уже почти спокойно, только багровый цвет лица выдавал его крайнее волнение: — Проверь со всех сторон, нет ли кого. Сейчас выезжаем. И давай через Мичуринскую.

Загрузка...