Опасные клятвы

15

МАРИКА

У меня замирает сердце, когда Тео начинает проводить экскурсию по огромному особняку. Я с трудом сосредотачиваюсь, пока он рассказывает мне о предметах искусства, которыми он наполнен, и о примечательных деталях, связанных с ним. Очевидно, что он много работал над его дизайном, желая создать дом в стиле архитектуры и декора, которые были бы у него, если бы его семья могла жить в таком месте, когда они изначально были здесь. Он гордится им, и по праву, ведь он сам его спроектировал, и даже если он не строил его физически, он явно приложил руку к каждой части, которая не была вытесана из камня. Я знаю, что для него это очень важно… на этой земле его прабабушки и прадедушки и многие поколения до них трудились в домах, которые были гораздо меньше и проще, чем этот.

Мысль о детях не покидает меня, когда он ведет меня через первый этаж к задней части поместья. Я знаю, что он надеется именно на это, судя по тому, что он сказал мне, когда мы приехали, и чувство вины, поселившееся во мне после нашей брачной ночи, только усиливается, когда я вижу выражение его лица. Я должна была подарить ему детей, но планы Николая, в центре которых я нахожусь, делают это невозможным. Сейчас я должна думать в первую очередь не о том, что Тео хочет детей, что само собой разумеется, и что он хочет растить их здесь больше, чем в Чикаго, а о том, что мне придется продолжать делать вид, что я хочу того же, и при этом делать это совершенно невозможным. Но все, о чем я могу думать, это то, что я видела по дороге сюда.

Не знаю, как мне удалось сохранить нейтральное выражение лица, когда я увидела Адрика. Слава богу, я увидела его только после того, как мы с Тео закончили, хотя я не знаю, как долго он стоял и смотрел на нас.

Никогда раньше я не испытывала таких чувств, видя его. Как будто по позвоночнику пробежал холодок, а кровь превратилась в лед из-за выражения его лица. Он был так зол. Я и раньше видела такой взгляд в его глазах, но никогда он не был обращен на меня.

И его не должно было быть здесь.

Я не знаю, выбрал ли его Николай, думая, что он может быть одним из тех, кто заставит меня чувствовать себя в большей безопасности, будучи из персонала особняка, или Адрик попросил прислать его на работу, но в любом случае это плохо. Если первое, то он должен был попытаться придумать причину, чтобы отпроситься. А если второе… Я боюсь об этом думать, потому что все варианты гораздо хуже., например, что он здесь, чтобы попытаться отвадить меня от Тео. Чтобы убедить меня уехать с ним. Чтобы как-то навредить Тео. Ни один из этих вариантов не имеет хорошего конца.

Неужели будет так плохо, если с Тео что-то случится раньше, чем позже?

То, как сжимается мой желудок при этой мысли, беспокоит меня, потому что, как бы мне ни хотелось это признавать, это не совсем так, потому что это нарушит планы Николая и, возможно, сделает все еще хуже. Если Адрик уберет Тео, то смерть Тео будет выглядеть слишком подозрительно, он встретит маловероятный конец вскоре после нашей свадьбы, а Николай окажется под прицелом… возможно, и я тоже. Короли Тео могут не сразу купиться на оправдание Николая, а что касается Адрика…

Я достаточно хорошо знаю этот мир, чтобы понять: если понадобится козел отпущения или жертва, Адрик будет быстро принесен в жертву. Николай не станет защищать его за то, что он действовал не по его приказу, особенно если выяснится, почему он так поступил. Николай также не будет мягко допрашивать его.

Адрик не может быть настолько глуп, судорожно думаю я, пока Тео показывает мне сады, и обхватываю себя руками, чтобы не замерзнуть как внутри, так и снаружи. Не может же он искренне думать, что сможет все исправить. Должно быть, это Николай выбрал его…

Но почему тогда он не попытался отказаться?

Единственная надежда, за которую я могу уцепиться, это то, что Адрик действительно пытался отказаться от задания, а Николай настоял на своем. Мой брат, не тот человек, которого многие осмелились бы просить о чем-то дважды, и Адрик не стал бы продолжать протестовать, если бы Николай сказал ему об этом снова. Я говорю себе, что это наиболее вероятная причина, а не что-то другое. Но я не могу избавиться от тревоги при воспоминании о гневном выражении лица Адрика.

Как же он должен был выглядеть? После того как увидел меня…

Мое лицо раскраснелось при воспоминании о том, как я сидела на коленях у Тео, его член был во мне, а мое платье задралось так, что любой прохожий мог заглянуть под него и наверняка понял бы, чем мы занимаемся. Это была самая близкая к публичному сексу вещь, которой я когда-либо занималась или, надеюсь, когда-нибудь буду заниматься, и самое ужасное в этом то, что мне это нравилось. Более чем нравилось. Я заводилась от одной мысли, что стюардесса или кто-то из охраны услышат нас, выйдут и увидят, как я прыгаю на члене Тео, а он обхватывает мои бедра и жестко насаживается на них.

Мой румянец становится еще глубже, и я рада, что мы на улице, потому что я могу свалить все на холод, если Тео заметит. Он плохой человек, пытаюсь напомнить я себе. Насколько я знаю, во всяком случае. То, что он был добр ко мне…

Но это не просто так. Он был не просто добр. Он был осторожен со мной, быстро убеждался, что я действительно хочу того, что мы делали вместе, и даже зашел так далеко, что сказал, что прекратит, если я попрошу его об этом. Я не знаю, почему я спросила его об этом, почему я вообще задумывалась об этом, я не ожидала, что он скажет да. Я ожидала, что он скажет, что не может остановиться, что он не сможет, что я его жена и что он будет трахать меня, когда и где захочет.

Но, похоже, это не то, что заводит Тео. А вот что…

Меня пробирает дрожь, и я рада, что могу списать это на холод. По словам Николая, он частично виновен в смерти моей матери, напоминаю я себе. Возможно, он даже был ее любовником. Это должно заставить меня не желать иметь с ним ничего общего, я знаю, но с каждым мгновением, проведенным с ним, я нахожу это все менее правдоподобным. Что же это получается? Спрашиваю я себя, пока Тео ведет меня обратно в дом, и у меня сжимается горло. Разве я не должна верить своей семье: матери, брату, а не кому-то еще, особенно мужчине, которого я едва знаю? Но ничто в нем не заставляет меня думать, что он имеет к этому отношение. Он не ведет себя как человек, который стал бы участвовать в разрушении жизни женщины, и, похоже, он слишком уважает идею брака, чтобы обеспечить рогами другого мужчину и участвовать в интрижке. Эти два человека, тот, которого мне описали, и тот, с которым я провела несколько дней, совсем не похожи друг на друга.

Даже если он не имеет к этому никакого отношения, он жадный, властный человек, пытающийся разрушить мою семью. Но мне трудно понять и это. У него были планы посягнуть на территорию моей семьи, это правда. Если бы я не согласилась выйти за него замуж, не знаю, что бы произошло. Это должно расстраивать меня больше, но разве мой брат не поступил бы так же, если бы увидел такую возможность? Разве он не взял бы то, что было у другого человека, невзирая на кровопролитие, если бы это было выгодно ему?

Мне не нравится думать об этом, но мне никогда и не приходилось. И я не могу сказать, что он не сделал бы этого.

Тео меня цепляет, поняла я, когда он повел меня наверх, чтобы показать спальни. С того момента, как он надел кольцо на мой палец, эту семейную реликвию, которая, как мне кажется, никогда не должна была принадлежать мне, он разрушает мою защиту с терпением и мягкостью, которые не соответствуют тому типу мужчины, о котором мне говорили. Все это — разговоры о земле его семьи, о доме предков, о желании вырастить здесь семью, о том, как сильно он хочет всего этого, действует мне на нервы, заставляет меня чувствовать, что мужчина, за которого я вышла замуж, это тот, за кого я действительно могла бы хотеть выйти замуж. И дело не только в этом. Дело в том, что он явно хочет меня, и не так, как я предполагала. Я ожидала от него требований, похоти, того, что он будет трахать меня, как угодно, и когда угодно, но Тео оказался гораздо более щедрым в постели, чем я ожидала. Вспоминая его слова, сказанные ранее, я снова начинаю краснеть — мне нужно заставить тебя кончить, чтобы я мог быть внутри тебя.

Он не имел в виду буквальный смысл, я была неловко мокрой из-за собственного возбуждения и того, что он уже дважды входил в меня, он имел в виду, что ему нужно заставить меня кончить, чтобы он мог почувствовать, что мне хорошо трахаться с ним. Ему нужно было знать, что я тоже получаю от этого удовольствие. Это далеко не то, чему меня всегда учили мужчины в этом мире.

Мне нравится трахаться с ним. Я не могу притворяться, что мне это не нравится. Мы заходим в хозяйскую спальню — огромную, великолепную комнату, оформленную так, как я представляю себе старинное поместье, с полом из темного ореха и толстым меховым ковром на нем, камином, похожим на тот, что был в доме в Чикаго, и огромной кроватью с балдахином, застеленной, похоже, самыми мягкими постельными принадлежностями и подушками, которые я когда-либо видела, и первое, что я думаю, это то, что Тео собирается трахнуть меня в этой кровати, и жар, разливающийся по мне, поражает.

Я думаю, что он может мне понравиться.

И это все усложняет. Конфликт во мне нарастает, и я не могу представить, что станет лучше, прежде чем все закончится, если только все это не является какой-то сложной схемой, которую Тео использует, чтобы манипулировать мной, чтобы я ослабила бдительность, чтобы я чувствовала себя комфортно, прежде чем он обратится ко мне. Это не исключено, но каждый раз, когда я думаю об этом, мне кажется, что это невозможно, учитывая то, что он мне показал. С момента нашей встречи он казался искренним.

Мужчины в этом мире лгут, Марика. Это то, что они делают.

Я зеваю, и Тео смотрит на меня с оттенком веселья на лице.

— Ты ведь не собираешься дотянуть до полудня? — Спрашивает он, и я качаю головой. Здесь еще не наступил полдень, а это значит, что в Чикаго едва ли шесть утра. Там я бы еще даже не проснулась, а здесь я чувствую себя так, будто собираюсь заснуть на ногах.

— Ты мне не надоел, уверяю, — говорю я ему с небольшой улыбкой, а сама думаю о том, как это похоже на обычный супружеский разговор, как легко с ним говорить. Как легко я могу попасть в ритм с ним. — Мне просто… мне нужно вздремнуть.

— Хорошо. Ты сможешь поработать над сменой часовых поясов завтра. — Он наклоняется и слегка целует меня в губы. — Я планирую взять тебя с собой в Дублин, у меня встреча с королями, и я подумал, что ты сможешь пройтись по магазинам и осмотреть город, пока я буду занят этим. А после мы сможем поужинать и провести вечер вместе.

Свидание с мужем. Это звучит так… нормально. Это совсем не похоже на то, чего я ожидала, оказаться запертой в особняке с требовательным тюремщиком-мужем, который будет претендовать на власть надо мной и контролировать каждый мой шаг и каприз. Это муж, который проводит деловые встречи и отсылает меня со своей кредитной картой, который после встречи присоединяется ко мне и наслаждается моим обществом. А после он привезет меня домой, в этот великолепный дом, который он хочет наполнить нашими детьми, и займется со мной любовью на кровати в нескольких дюймах от меня…

О чем я думаю? В одно мгновение я могу представить себе будущее без плана Николая, без заговора, в который я оказалась втянута… и, очевидно, без Адрика. Чувство вины давит. Я вступила в этот брак не просто так, а уже теряю его из виду. Не говоря уже о том… У этого нет будущего, несмотря ни на что. Наш брак был основан на лжи, о моей девственности, о возможности иметь детей, когда в глубине моего чемодана спрятано несколько упаковок таблеток, которые гарантируют, что этого никогда не случится… Ни один успешный брак не может продолжаться в таком состоянии. Мы с Тео не будем работать вечно, потому что все, что он обо мне думает, неправда.

Если это будет продолжаться достаточно долго, он узнает об этом. Этого не избежать.

— Поспи. — Он дарит мне еще один быстрый поцелуй, явно не затягивая его, потому что кровать совсем рядом, и он с большой долей вероятности упадет в нее. — Пойду посмотрю, что у нас тут есть на ужин.

— Ты умеешь готовить? — Я с любопытством смотрю на него, вспоминая, что он говорил о нехватке персонала. — Потому что я точно не умею.

Тео ухмыляется и снова целует меня, его руки лежат на моей талии. Я чувствую, как он делает шаг ближе, и у меня складывается впечатление, что он раздумывает, стоит ли присоединиться ко мне в постели.

— Вообще-то, я умею. — Он поднимает руку и убирает волосы с моего лица. — И я собираюсь оставить тебя здесь, пока я не помешал тебе вздремнуть.

Когда он уходит, закрывая за собой дверь, я чувствую трепет в животе, которого не ожидала от него. Приятно чувствовать себя желанной для него. Я думала, что это будет пугающе, что придется терпеть, но я чувствую… Я даже не знаю, как это описать. Но я почти разочарована тем, что он спустился вниз, вместо того чтобы снова завалиться со мной в постель.

Ты будешь так измучена, что не сможешь заснуть, если он это сделает, говорю я себе, чувствуя слабую боль между ног, оставшуюся с прежних времен. Я ищу свои чемоданы, которые стоят у дальней стены рядом со шкафом, и подхожу к ним в поисках того, в чем я смогу спать. В какой-то момент мне придется распаковать чемоданы, Тео до сих пор не сказал мне, как долго мы здесь пробудем, но у меня есть ощущение, что больше, чем на несколько дней.

Я засыпаю почти сразу же, как ложусь в кровать, даже не потрудившись забраться под одеяло. Вместо этого я нахожу теплое шерстяное одеяло, сворачиваюсь под ним в шелковых пижамных шортах и камзоле, и как только я погружаюсь в пушистые подушки, меня как ветром сдувает.

Однако сон не бывает без сновидений. Я не помню почти ничего из этого, запутанные кошмары, в которых фигурируют Тео и Адрик, они вдвоем, вспышка крови и дыма, крик… Просыпаюсь от звука тяжелых ботинок в коридоре, остановившихся у моей двери.

Я приподнимаюсь, откидывая с лица спутанные волосы. Это не Тео, он носит более легкую обувь из дорогой итальянской кожи. Звук похож на шаги, которые я привыкла слышать, когда Адрик приходил в мою комнату, но это не может быть он. Он бы не посмел…

Дверь, которую я не удосужилась запереть, распахивается, и я вижу, что он стоит там.

Похоже, он действительно осмелился.

— Адрик. — Я испуганно выдыхаю его имя, откидываю одеяло и без раздумий встаю с кровати. И только когда его голодный взгляд пробегает по моему телу и возвращается обратно, чтобы остановиться на моей груди, я вспоминаю, что на мне надето. Я скрещиваю руки на груди, чувствуя себя неожиданно очень уязвимой и растерянной.

Он великолепен, как всегда, в своей обычной форме: черных брюках-карго и облегающей черной футболке, с точеным лицом и мягкими короткими светлыми волосами, точно такими же, как в последний раз, когда я его видела. От вида его, стоящего в дверном проеме, у меня сводит живот, а сердце сжимается в груди.

Мне небезразличен Адрик. Что бы я ни чувствовала к Тео, это не изменилось. И желание тоже никуда не делось. Я не просто так выбрала его своим первым, и я вижу это снова и снова, глядя на него, слегка дрожащего в прохладе комнаты.

Взгляд Адрика на мгновение задерживается на моей груди, как будто он видит, что скрывается под тонким шелком моего камзола, мои твердые соски и холодную кожу. Я на мгновение представляю, каково это, когда его широкие, теплые, грубые руки скользят по моей коже, и мой живот снова переворачивается.

— Что ты здесь делаешь? — Шепчу я, и он проскальзывает в комнату, плотно закрывая за собой дверь. Мой рот открывается. — Адрик…

— Я пришел повидаться с тобой. — Он пересекает комнату в два шага и останавливается передо мной, его теплые, грубые руки лежат на моих плечах. — Это была пытка ожидания, чтобы прийти сюда и поговорить с тобой…

— Что будет пыткой, так это пытки, которым подвергнут тебя Тео и мой брат, если ты попадешься здесь! — Я шиплю, глядя на дверь с чем-то, граничащим с паникой. Тео не преминул сказать, что в доме нет персонала, а охрана не дает о себе знать, у Адрика нет никакого оправдания тому, что он здесь. Лучшее, что он может придумать, это то, что он не знал, как лучше поступить, и пришел проведать меня, как привык делать дома… Но что, если ему сказали, что так делать нельзя, и он попадется на лжи? Не говоря уже о том, что я не знаю, купится ли Тео на это оправдание…

— Мне все равно. — Его руки скользят по моим рукам, пальцы с силой вдавливаются в мою плоть, и я чувствую, как от него исходит желание. Он смотрит на меня пронзительными голубыми глазами, в которых смешались гнев, обида, обвинение и похоть, заставляя меня чувствовать ужас и слабость в коленях одновременно. — Я видел тебя в самолете, Марика.

— Я знаю, — шепчу я. Нет смысла отрицать: я почти уверена, что он заметил меня с того места, где стоял в конце прохода самолета. — Адрик…

— Только не говори, что ты этого не хотела, — жестко прорычал он, прижимая меня к себе чуть крепче. — Я видел, как ты кончила. — Его акцент усиливается, слова произносятся между зубами. — Я знаю тебя, Марика. Я заставлял тебя кончать достаточно раз. И не говори мне, что ты притворялась. Я знаю, как ты говоришь, какое милое выражение у тебя на лице. — Одна из его рук покидает мою руку, его пальцы проводят по моей нижней губе, и я вдыхаю. Ничего не могу с собой поделать. Это вызывает приятные мурашки по коже, заставляя меня дрожать в его объятиях. — Ты все еще хочешь меня. — В его голосе слышится явное удовлетворение. — Я думал, хочешь ли ты, или этот ублюдок заставил тебя забыть обо мне. Но это не так.

Проходит мгновение, прежде чем я обретаю дар речи. Я все еще шокирована тем, что он пришел сюда, что у него было столько наглости или он был настолько глуп, смотря как на это посмотреть. Я знаю, как я на это смотрю.

— Тебе нужно уйти, Адрик, — говорю я ему с таким авторитетом, на какой только способна. Я старалась не вести себя как его работодатель, когда мы были дома, но сейчас он подвергает опасности нас обоих. Я старательно избегаю темы о том, забыла ли я о нем или хочу его.

Это бессмысленный разговор, который только все усложнит.

— Я только что пришел. — Его пальцы проводят от моей нижней губы к челюсти.

— Если Тео найдет тебя…

— Не найдет. — Он говорит это с такой уверенностью, что становится ясно: он знает что-то, чего не знаю я. — Он вышел в ближайший магазин за едой. Я слышал, как он звонил своему водителю. — Адрик произносит последнее слово с отвращением, словно забыв, что я человек, у которого тоже всегда был водитель и для которого это нормальное явление. — Он вернется нескоро.

— Ты не можешь ставить меня в такое положение. — Я пытаюсь высвободиться из его рук, но он держит меня крепко. Почти слишком крепко. — Николай отправил со мной охрану, чтобы обеспечить мою безопасность. А не для того, чтобы подвергать меня еще большей опасности, именно это ты и делаешь. Кто-то еще мог видеть. Кто-то мог видеть, как ты сюда поднимался…

— Они не видели. — Его рука зарывается в мои волосы, и я вдруг разрываюсь между воспоминаниями о нем и о том, сколько раз он вот так же притягивал мои губы к своим, и о руке Тео в моих волосах, когда я стояла на коленях и вытирала нашу смешанную сперму с его члена. То, что, как я думала, приведет меня в ужас, вместо этого заставляет меня снова и снова жаждать его.

Адрик начал отводить меня назад, и я поняла, что он ведет меня к кровати.

— Адрик…

— Я скучаю по тебе. — Его руки опускаются к моей талии, скользят вверх к груди, и я пытаюсь оттолкнуть его, но это все равно что пихать кирпичную стену. — То, что я увидел в самолете… — Он наклоняется, его губы касаются моей шеи. — Я знаю, что ты должна устраивать шоу, — пробормотал он, поцелуй скользнул по мочке моего уха. — Я знаю, что ты должна заставить его поверить в то, что ты хочешь его. Но разве тебе обязательно было кончать, Марика?

В его голосе снова звучит обвинение, и я чувствую себя виноватой перед обоими мужчинами. Меня поставили в невозможное положение, которое, как мне казалось, я понимала, и которое, как я слишком поздно понимаю, не имело полного представления.

Адрик прижимает меня к самому краю матраса, мои бедра упираются в него, и я чувствую в груди толчок, наполовину страх, наполовину желание. Я цепляюсь за страх, потому что это единственное, что удерживает меня от совершения ужасной ошибки, которая только еще больше все усложнит.

— Я ничего не могла поделать, — шепчу я. — Я не хотела.

Это ложь. Еще одна ложь, на которую накладывается множество других, но эта ложь почему-то кажется еще хуже. Сколько еще мне придется сказать, чтобы пройти через это? Адрику, Тео, может быть, даже брату, со временем. Себе. Я чувствую, как она множатся, превращаясь в запутанный клубок, который в конце концов запутает меня в себе, возможно, к моей собственной гибели.

— Докажи это. — Голос Адрика прорывается сквозь мои стремительно нарастающие мысли, и я поднимаю на него растерянный взгляд.

— Что ты имеешь в виду? — Шепчу я, боясь, что слишком хорошо знаю, что он имеет в виду.

Его рука опускается к внутренней стороне моего бедра и скользит вверх, под край шелковых шорт. Под ними нет трусиков. Его пальцы скользят по прокладке, где шелк влажный, и он сдерживает стон.

— Ты для меня мокрая, — пробормотал он, и я не стала его поправлять. Я не говорю ему, что влажность шелка — от спермы Тео, которая все еще находится внутри меня, все три раза, когда он наполнял меня ею после возвращения из особняка, что, если Адрик поцелует меня достаточно сильно, он сможет все еще почувствовать вкус Тео у меня во рту.

Но в любом случае это было бы не совсем так, потому что Адрик меня заводит. Его руки, его близость, даже требования, которые, как я знаю, он собирается предъявить, потому что я знаю его достаточно хорошо, по крайней мере, чтобы предвидеть, что он собирается сказать. Я чувствую это напряжение между ног, нарастающую боль, и знаю, что если бы не было последствий, я бы не смогла сказать ему нет.

Какая-то часть меня хочет их обоих. Нежного, утонченного, щедрого ирландца, за которого я вышла замуж, и грубого, высокомерного телохранителя, который спас мне жизнь. Но я не могу. И тот, с кем я связана во всех отношениях, которые имеют значение в этом мире, тот, кому я должна быть верна, пока что перевешивает.

— Адрик, пожалуйста, уходи. — Я безрезультатно толкаю его в грудь. — Тео вернется.

— Я могу определить, сколько времени пройдет, прежде чем он вернется. — Его пальцы поднимают мой подбородок, так что я смотрю прямо в эти великолепные голубые глаза. — Переспи со мной, Марика.

— Что? Здесь? — Я оглядываюсь на огромную кровать, мой живот завязывается в узел. — Адрик, нет…

— Докажи мне, что я все еще тебе небезразличен. Что ты все еще хочешь меня. Что не только его член заставляет тебя кончать. — Его пальцы скользят под шелком, проводя по мягким внешним складкам моей киски, и я вздрагиваю, как от собственного желания, так и от желания попросить его остановиться. Я даже не знаю, хочу ли я, чтобы он остановился, или нет, просто я знаю, что если нас поймают, по любой причине, весь этот карточный домик, который Николай построил со мной в центре, рухнет. — Докажи мне, что мой член единственный, на который ты хочешь кончать.

— Адрик, пожалуйста. — Я упираюсь руками в его грудь, и его пальцы на моем подбородке сжимаются.

— Что пожалуйста? — Дразнит он, его пальцы все еще гладят меня под шортами. — Пожалуйста, трахни меня, Адрик? Или заставь меня кончить так, как это делает мой муж? — В его голосе слышны нотки страха, которые пугают меня. — Как ты можешь это делать, Марика?

Я умоляюще смотрю на него, не желая спрашивать, что он имеет в виду. Я знаю, что он имеет в виду, что он хочет знать, как я могу быть с Тео.

— Если ты еще не понял, — тихо шепчу я, — я не знаю, как я могу заставить тебя понять.

Его пальцы проникают между моими складочками, поглаживая их взад-вперед, и я задыхаюсь, когда он ласкает мой клитор.

— Как ты можешь позволять другому мужчине кончать в тебя, Марика, и говорить, что я тебе по-прежнему дорог?

— Потому что ты мне небезразличен, — шепчу я. — Я достаточно забочусь, чтобы попытаться не дать тебе погибнуть, Адрик! Когда все закончится…

— То, что я видел в самолете… — Его рот наклоняется к моему уху, его зубы касаются моей раковины. — Это не конец, Марика. Он утащит тебя за собой, и тогда…

— Это моя работа, Адрик! — Я пытаюсь вырваться из его хватки, мое тело пульсирует от желания и страха. — Я никогда не пыталась указывать тебе, как делать свою. Как защищать меня или мою семью. Но моя семья превыше всего. Если бы ты любил меня… — Я делаю глубокий вдох, стараясь не обращать внимания на его прикосновения, на смятение внутри меня. — Ты бы понял. Ты бы понял, что это мой долг, как и то, что ты считаешь своим долгом следовать за мной сюда.

Адрик кривит губы, и на мгновение мне кажется, что он злится именно на меня. Может, и так, не могу сказать.

— Я пошел за тобой сюда не потому, что это мой долг, Марика, — рычит он. — Я пошел за тобой, потому что не могу вынести мысли о руках этого человека на тебе. Мне нужно было знать, что ты все еще моя, а не продала ему всю себя, тело и душу…

На этот раз я отшатываюсь от него с такой силой, что мне удается выскользнуть из его хватки и попятиться назад. Я выпрямляюсь, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце и говорить как можно яснее. Часть меня хочет броситься к нему в постель, вернуть свое решение спать с ним, но проблема в том, что это больше не похоже на мой выбор. Как мое желание к Тео осложняется причинами, по которым я вышла за него замуж, так и мое желание к Адрику теперь осложняется его требованиями. Я больше не чувствую, что все в моих руках.

— Между нами больше ничего не будет, пока я не закончу здесь, — говорю я Адрику так спокойно, как только могу, не обращая внимания на пульс, бьющийся в моих венах, и пульсацию в клиторе, где он прикасался ко мне. — Когда я больше не буду замужем за Тео, мы сможем все выяснить. Но не сейчас, и уж точно не здесь, не в…

— В постели, которую ты делишь с ним? — Рычит Адрик, и я делаю еще один шаг назад.

— Мы сможем разобраться с этим, так или иначе, когда мой брак будет завершен. Но до тех пор…

Лицо Адрика на мгновение искажается, ярость отчетливо проявляется на короткую секунду, и я чувствую, как сердце замирает в груди. Я не знаю, на кого он так злится, на Тео или на меня, и мне немного страшно это узнать.

— Я убью его, когда все закончится, — рычит Адрик. — За то, что он прикоснулся к тебе. За то, что трахал тебя. За то, что ты когда-либо познала удовольствие от того, как кончаешь на его пальцы, язык или член. Я сам отрежу ему все, и тогда…

— Я стану вдовой, когда все закончится, — говорю я Адрику так холодно, как никогда не говорила с ним. И как только эти слова слетают с моих губ, я жалею о них, ведь я никогда не планировала рассказывать Адрику о том, что задумал мой брат. Это намного выше его, и даже если бы это было не так, и даже если бы я считала, что он заслуживает знать, я больше не уверена, что ему можно доверять эту информацию. — Но не тебе решать, когда это произойдет, — добавляю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал. Мне вдруг стало очень страшно, что решение, которое я приняла, чтобы быть с Адриком, будет иметь более серьезные последствия, чем я могла себе представить.

Он долго смотрит на меня.

— Я никуда не ухожу, Марика. Я все еще буду здесь, защищать тебя. Наблюдать за тобой. И когда все закончится, я тоже буду здесь.

Адрик поворачивается и выходит из комнаты.

Это должно было звучать романтично, как обещание. Но то, как он это сказал, заставило меня содрогнуться. Это больше похоже на угрозу. И я начинаю задумываться, не может ли сохранение моего секрета быть более опасным, чем просто рассказ Тео.

Я опускаюсь на край кровати и обхватываю себя руками. Я не могу, с досадой думаю я, потирая руки вверх и вниз, ощущение прикосновения Адрика все еще не отпускает меня. Мне неприятно вспоминать его руки, и я чувствую себя такой совершенно, ужасно растерянной.

Мои чувства к Адрику настоящие. Они были с самого начала. Но они также были неопределенными, основанными на возможности будущего, которое я не могу себе представить и не уверена в том, как оно сложится. А теперь… Я не могу отрицать, что чувствую что-то к Тео. Я просто не знаю, что именно, и на чем это основано. Я не знаю, могу ли я доверять ему и что еще хуже, у этого нет будущего, даже если то, что я чувствую, реально, и даже если все, что он показал мне о себе, тоже реально.

Мой брат хочет его смерти. Ничто не изменит этого — только моя роль в этом. И если я стану препятствовать Николаю…

Я опускаю голову на руки, чувствуя себя еще более потерянной и измученной, чем с тех пор, как меня спасли из лагеря. Это выше моих сил. И впервые я думаю, что мой брат подверг меня большей опасности, чем я могу выдержать.

Проблема в том, что это не совсем его вина.