Опасные клятвы

28

ТЕО

Как только я узнал, что Марика в безопасности, как только Николай сказал мне, что доктор констатировал ее истощение, но в остальном она в основном здорова, я сбежал обратно в Дублин.

Думаю, это была форма покаяния, больше чем что-либо еще. Способ оправдать себя, вернувшись в поместье, где мы с Марикой разделили несколько самых счастливых моментов. Как только я ступил на борт частного самолета, меня захлестнули воспоминания о ней: о том, что я сделал с интерьером самолета для нашего медового месяца, о вкусе шампанского на моих и ее губах, о том, как она прижималась ко мне, когда я погружался в ее тепло и брал ее, не обращая внимания на то, кто еще может увидеть.

И я помню, что тот, кто увидел, положил начало концу.

Как только я выхожу из машины перед особняком, на меня обрушиваются воспоминания. Марика, стоящая здесь со мной, видящая дом, который я построил как свидетельство борьбы и успеха моей семьи, мягкое удивление на ее лице, когда она воспринимала все это. В тот момент я сразу же смог увидеть будущее, которое я хотел видеть с ней — здесь, а не в Чикаго.

Усадьба полна воспоминаний, сладких и приятных. Губы, руки и тело Марики, сплетенные с моими — у двери, в гостиной, в кровати, которая была нашей. Я заставляю себя спать в ней, лежать, глядя в потолок, и вспоминать каждые моменты и хорошие, и те, когда я заставлял ее ненавидеть меня. Те, где я потерял контроль над собой и все испортил. Я наказываю себя единственным известным мне способом, воспоминаниями и сожалением. Я хожу по дому, как призрак, вспоминая то, что я говорил ей, когда показывал каждый дюйм, разговоры, которые мы вели на кухне, то, как я представлял себе наших детей, бегающих по нему в каждое время года. Каникулы, лето, солнце и снег, я представлял себе все это.

Теперь я возвращаю себе все ее мучения, заставляя себя переживать все это снова и снова.

Оказавшись здесь, я вспоминаю, что не забрал кольцо. Так будет лучше, говорю я себе, не могу представить его на пальце другой женщины. Интересно, что она с ним сделала, выбросила, как я полагаю, потеряв десятилетиями хранившуюся семейную реликвию, и в этом я тоже виню себя. Я думаю о женщине, на которой мне придется рано или поздно жениться, если я хочу сохранить свое место, неизвестной женщине, которую почти наверняка выберут для меня за дублинским столом, и чувствую вину другого рода, потому что, кем бы она ни была, она всегда будет сравниваться с тем, что я потерял.

Марика была ближе всех к тому, чего я так жаждал, единственным вкусом любви, который у меня был. Я больше никому не смогу дать ее или почувствовать. Я буду держаться замкнуто, отстраненно хотя бы для того, чтобы не повторять ошибок.

Какой бы брак я ни заключил в следующий раз, он будет самым традиционным. И это тоже наказание, которое я для себя определил.

Документы на развод я отправил еще до отъезда, поручив своему адвокату позвонить мне, как только они будут подписаны. Это было, пожалуй, самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать, но я дал Марике обещание. Я выполнил его в точности, открыв счет, на который переведут деньги ей сразу после подписания бумаг, и это будет значительная сумма. У нее больше не будет причин разговаривать со мной. Скорее всего, я больше никогда ее не увижу. И каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мое сердце разбивается вдребезги.

Я сказал Финну, что не знаю, когда вернусь в Чикаго. Я оставил дела в его руках, чтобы теперь они были в порядке, хотя остальные за столом не были склонны радоваться моему решению. Я сказал им, что еду в Дублин, чтобы посоветоваться с здешним столом насчет новой жены, и они мне поверили. Мне придется вернуться домой с какими-то перспективами, если я не хочу, чтобы меня сочли лжецом, но это проблема на потом.

Пока же я спрятался подальше. Прошло уже несколько дней, хотя я не считал их. Они слишком длинные, без нее, и ночи бессонные. Всю свою жизнь я не верил, что кто-то сможет заставить меня чувствовать себя так. Я никогда не рассматривал такую возможность. И я задаюсь вопросом, в какой степени это причина того, что в конце концов я потерял ее.

Если бы я мог что-то сделать, искупить свою вину, унизиться, чтобы вернуть ее к себе, я бы сделал это. Я бы умолял ее, если бы это было необходимо. Но она ясно дала понять, что это не имеет значения. Ничто не заставит ее простить меня, и я понимаю, почему.

Из всех сожалений, которые я испытываю после нашего короткого брака, то, что наше последнее время вместе было наказанием, — самое худшее. Я хочу, чтобы наши последние минуты вместе были чем-то другим, но есть только это: ссора в гостиной, а потом тот последний раз, когда я держал ее на руках, в подвале, где ей было больно снова и снова.

Мне кажется, что прошла почти неделя, когда я выхожу в задний сад. Там работает персонал, который следит за его благоустройством и обрезкой, меняя его по временам года, и он выглядит так же прекрасно, как и тогда, когда я был здесь с Марикой. Я иду по каменной дорожке, ощущая какое-то смутное оцепенение при взгляде на кустарники и цветы, и думаю, смогу ли я когда-нибудь получить ту же радость от пребывания здесь, что и раньше. Смогу ли я когда-нибудь почувствовать то же самое, да и нужно ли это вообще.

Она не может простить меня, и я не уверен, что когда-нибудь смогу простить себя.

Я настолько погружаюсь в свои мысли, что почти не слышу шагов, спускающихся по тропинке. А когда слышу, то сначала не придаю этому значения, полагая, что это кто-то из моей охраны пришел сообщить мне что-то, что, по их мнению, я должен знать. Но шаги, как я понимаю, недостаточно тяжелые. Они легкие, мелкие, и я пытаюсь понять, должен ли был сегодня прийти работник домоуправления.

Вряд ли.

Медленно оборачиваюсь. И когда я вижу фигуру, идущую ко мне, я чувствую уверенность, что, должно быть, сплю.

Я вижу знакомую стройную фигуру, длинные светлые волосы, широко расставленные голубые глаза, нежное лицо, которое я помню, как ощущалось в моих руках, и каждая частичка меня болит от внезапной, болезненной потребности, которая проносится через меня так быстро, что перехватывает дыхание.

Я уверен, что мне все привиделось. Я окончательно сошел с ума, думаю я, наблюдая за тем, как Марика идет ко мне, ее шаги немного нерешительны, губы нервно поджаты. Я застыл на месте, размышляя, не снится ли мне все это на самом деле, не проснусь ли я, если пошевелюсь, если так, то я буду стоять здесь вечно.

— Тео. — Она шепчет мое имя, подходя ближе, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от меня, и я смотрю на нее, все еще не веря тому, что предстает перед моими глазами. Я опускаю взгляд на ее левую руку, замечая отсутствие кольца, и чувствую внезапную, глубокую уверенность в том, что это не сон. Это реальность, и она здесь не по какой-то веской причине.

— Ты пришла, чтобы лично передать документы о разводе? — Мой голос пересох, застрял в горле, и Марика бросает на меня грустный взгляд.

— Нет, — тихо говорит она. — Я еще не подписала их.

Я резко смотрю на нее, и меня охватывает смятение.

— Ты их не получила? Я сказал своему адвокату перед отъездом…

— Я получила. — Ее голос все еще мягкий, и я хочу слушать его вечно. — Твой адвокат предал их. Они в кабинете Николая… ну, в кабинете нашего отца, который раньше был…, — ее голос прерывается, и она тяжело сглатывает. — Тео…

— Марика…

— Позволь мне сказать то, ради чего я сюда пришла, — шепчет она, слова так и норовят сорваться с языка. — В конце концов, я проделала весь путь сюда. — На ее лице появляется грустная улыбка, и она медленно переводит дыхание, глядя на меня с выражением, которое я не могу полностью прочитать.

— Хорошо, — пробормотал я. Если она проделала весь этот путь, чтобы снять с себя ответственность, я более чем в долгу перед ней. Я не скажу ни слова, пока она не закончит то, что хочет мне сказать, независимо от того, что это будет и сколько времени это займет.

— Я понимаю, — тихо говорит она, ее горло дергается, когда она снова сглатывает, ее взгляд прикован к моему. — Я понимаю, почему ты все это сделал. Это… это трудно простить, и мне трудно не злиться, не грустить и не страдать по очереди из-за этого. Трудно не запутаться в том, что я чувствую из-за этого. Мне все еще есть над чем работать и в чем разбираться. Но я понимаю. И я не отрицаю, что сыграла во всем этом определенную роль, не то, чтобы это была моя вина, потому что это не так. Но были вещи, которые я сделала неправильно. И ты…

Она медленно вздохнула, сцепив руки перед собой.

— Ты хотел простить меня за все это. Я чувствовала это, когда ты держал меня в том подвале, ты не хотел меня отпускать. Ты бы отвез меня домой, если бы я попросила, и ты бы простил мне все или, по крайней мере, попытался бы. Я права, не так ли?

На ее лице снова появляется маленькая грустная улыбка, и я медленно киваю.

— Ты права.

— Я так и думала. — Она делает глубокий вдох. — Я не принимала это решение легкомысленно. Я говорила с Лилианой и Николаем, думала, плакала, пыталась представить свою жизнь без тебя. Это было нелегко. А потом я попыталась представить ту, о которой мы говорили, когда были здесь вместе, до…

Марика ненадолго закрывает глаза, впиваясь зубами в нижнюю губу.

— Я представила себе это, и это было легко, — шепчет она, снова открывая глаза. — Я узнала номер Финна, позвонила ему и спросила, где я могу тебя найти. Он сказал, что ты здесь. Поэтому я взяла самолет Николая и…, — она тихонько смеется, потянувшись в карман джинсов. — Мне потребуется время, чтобы простить все это, Тео, и я пойму, если тебе тоже потребуется время. Нам придется восстанавливать доверие друг к другу, и это не всегда будет легко. Но наш брак никогда не был таким, так или иначе, и я думаю… — она колеблется. Я не могу остановить внезапный взлет своего сердца, надежду, что она собирается закончить словами, которые я надеюсь услышать.

— Я думаю, мы можем попробовать вместе, — тихо говорит она и протягивает руку ладонью вверх.

Кольцо, которое я ей подарил, лежит на ней, изумруд сверкает в солнечном свете, и глаза Марики тоже сверкают, когда она смотрит на меня, выражение ее лица такое мягкое и открытое, что у меня сердце разрывается при виде этого.

— Спроси меня еще раз, — шепчет она.

Как будто тучи расступаются и выглядывает солнце, когда я слышу ее слова. Я смотрю на нее, на мгновение испугавшись, что мне действительно снится сон, но это реальность. Передо мной стоит Марика и предлагает мне второй шанс.

Я был бы глупцом, если бы отказался от него.

— Я не заслуживаю второго шанса, — тихо говорю я ей, потянувшись за кольцом. Я опускаюсь перед ней на одно колено, зажав кольцо в пальцах, и смотрю на женщину, которая однажды согласилась стать моей женой и которую я хочу снова попросить стать ею, больше, чем когда-либо хотел чего-либо на свете. — Если бы ты попросила меня о чем-нибудь, Марика, я бы сделал это. Я бы от всего отказался, отказался от всего, ради чего работал всю жизнь, изменил бы все, о чем бы ты меня ни попросила. Я бы сделал все, что угодно, ради твоего прощения. Я никогда не буду его заслуживать. Но если ты согласишься стать моей женой…

Я делаю глубокий вдох, сердце бешено колотится в груди, когда я смотрю на нее.

— Я люблю тебя, Марика. И всю свою жизнь я буду стараться быть достойным твоей ответной любви.

Она кивает, ее глаза наполняются слезами.

— Я буду всю жизнь стараться делать то же самое, — мягко говорит она, протягивая руку. — Мы разберемся в этом вместе, Тео.

Я тянусь к ее руке, моя кожа трепещет от ее прикосновения, я снова ощущаю мягкое тепло, когда во второй раз надеваю кольцо на ее руку. Оно сверкает на ее пальце, словно так и должно было быть, и она снова лезет в карман. Она протягивает мне обручальное кольцо, когда я встаю, и я тоже надеваю его ей на палец, золото переливается на солнце.

— Ты все еще носишь свое. — Она протягивает мне левую руку. — Я думала, ты его снял.

— Если бы ты подписала бумаги, я бы снял. Но я думаю, что какая-то часть меня все еще надеялась… — Я делаю шаг ближе к ней, мое сердце бьется о стенки моей груди, когда я смотрю вниз на женщину, которую я хочу и люблю больше, чем когда-либо мог себе представить, и я чувствую, как глубокая, ноющая потребность распространяется через меня.

Я протягиваю руку, пальцы касаются ее щеки, подхожу еще ближе и чувствую, как она дрожит, как закрываются ее глаза.

Другая рука ложится на ее талию, притягивая ее к себе, и я чувствую, как она извивается в такт моим прикосновениям.

— Можно я тебя поцелую? — Мягко спрашиваю я, и она вдыхает, ее глаза открываются, широко раскрываются и светятся, когда она смотрит в мои.

— Да, — просто говорит она, и я не теряю ни секунды.

Я никогда не думал, что у меня будет шанс поцеловать ее снова. Я прижимаюсь губами к ее губам, мягко и медленно, смакуя каждое ощущение, каждое прикосновение ее рта к моему, сладкий жар ее языка в моем рту, то, как мое тело возбуждается в ответ на ее, и то, как я чувствую, что она делает то же самое. Ее руки прижимаются к моей груди, пальцы впиваются в мою рубашку, притягивая меня ближе, и я знаю, что она чувствует биение моего сердца под своими пальцами.

— Я хочу взять тебя прямо здесь, — прошептал я ей в губы. — Но я хочу, чтобы ты лежала в нормальной постели. В нашей постели.

Она кивает, ее губы не отрываются от моих, и я запускаю руки в ее волосы, глубоко целуя ее, когда она выгибается ко мне.

Не знаю, как мы добираемся до спальни. Всю дорогу мы касаемся друг друга руками и губами, срывая с себя одежду, оставляя за собой след, останавливаясь в каждой комнате, чтобы целоваться у стен и мебели, на лестнице, вплоть до двойных дверей, ведущих в спальню. На Марике только кремового цвета кружевной бюстгалтер и трусики, я в нижнем белье, и я протискиваюсь в двери, поднимаю ее, когда мы доходим до кровати, и опускаюсь на нее.

Я хочу быть внутри нее больше, чем дышать, но заставляю себя ждать. Я прикасаюсь к ней медленно, заменяя все прежние грубые прикосновения нежными кончиками пальцев и медленными поцелуями, пока Марика не начинает выгибаться и умолять меня. Я прошу ее сказать мне «да» снова и снова, я тяну свой рот вниз по ее телу, раздвигаю ее ноги и спускаю трусики вниз по бедрам, прижимаясь ртом к теплой влаге, пока она не задыхается и не извивается подо мной, выгибаясь бедрами вверх, а ее пальцы запутываются в моих волосах, и я пожираю ее. Я хочу, чтобы ее сладкий вкус навсегда остался у меня во рту, и я скольжу языком по ней, облизывая, посасывая и пробуя на вкус каждый сантиметр ее сладкой киски, пока она не вскрикивает, ее бедра дрожат, когда она сильно кончает на мой язык. Только после этого, когда она кончила, я скольжу вверх по ее телу и нежно провожу большим пальцем по ее скуле, нависая над ней и направляя свой член между ее бедер.

— Скажи мне, что ты хочешь этого, — нежно пробормотал я. — Скажи, что хочешь, чтобы я был внутри тебя, что хочешь моей спермы, что хочешь всего меня. Я хочу всю тебя, Марика. Навсегда.

— Я хочу тебя, — шепчет она, задыхаясь, выгибаясь вверх, ее ноги обхватывают мои бедра, чтобы притянуть меня ближе, чтобы втянуть меня в себя. — Я хочу, чтобы ты был внутри меня, я хочу всего. — Она проводит пальцами по моей груди. — Этому ничто не мешает…, — она делает вдох, глядя мне в глаза. — Я хочу, чтобы ты вошел в меня, Тео. И когда ты это сделаешь, возможно, это станет началом нашей семьи. Я… я больше не принимаю таблетки. Я клянусь.

Ее голос мягкий, искренний, и я верю ей. Меня охватывает внезапное, болезненное желание, и я подаюсь вперед, когда ее ноги притягивают меня к себе, вжимаясь в нее, когда я чувствую сладкую бархатную хватку ее киски вокруг моей длины, влажной, горячей и тугой, и я стону, прижимаясь лбом к ее лбу, когда я погружаюсь в нее с удовольствием, которое почти слишком велико, почти невыносимо.

— Я люблю тебя, — шепчу я, погружаясь в нее еще глубже, мои пальцы перебирают ее волосы, наклоняя ее подбородок вверх, и я снова целую ее, застонав от удовольствия, когда чувствую, как она сжимается вокруг меня, когда чувствую гул ее мягкого стона у себя во рту. — Я люблю тебя…

— Я люблю тебя. — Она обхватывает меня за шею, прижимаясь ко мне, ее груди касаются моей груди. — Я люблю тебя, и я люблю это место, и я… — Она задыхается, когда я снова вхожу в нее, так глубоко, как только могу. — Я хочу, чтобы мы жили здесь. Наше будущее здесь. Я хочу всего, о чем мы говорили раньше, Тео. Я хочу…

— Я хочу тебя. — Я снова толкнулся, застонал, задыхаясь от наслаждения. — Я тоже хочу этого. Я хочу всего этого…

— Да. Да, о боже, да… — Она стонет, ее слова теперь имеют совсем другой смысл, ее бедра двигаются навстречу моим, мы оба гонимся за своим удовольствием, и я знаю, что мы оба так близки, так близки к краю того, что нам обоим нужно.

Я чувствую ее кульминацию за мгновение до того, как теряю контроль над собой, ее спина выгибается, ногти впиваются в мои плечи, когда она выкрикивает мое имя. Я вгоняюсь в нее, чувствуя, как она напрягается вокруг меня, и тоже выкрикиваю ее имя, прижимаясь губами к ее плечу, чувствуя, как пульсирует мой член, как горячий поток моей спермы наполняет ее, и я вгрызаюсь в нее, желая погрузиться в нее навсегда, чтобы это никогда не кончалось.

Я не могу смириться с мыслью, что мне придется разлучиться с ней. Когда оргазм стихает, я переворачиваюсь на бок, притягивая ее к себе и закидывая ее ногу на мою, так что я все еще нахожусь внутри нее, мы оба прижаты друг к другу, ее голова лежит на моем плече.

— Я хочу остаться здесь на некоторое время, — шепчет Марика. — Я не хочу уезжать.

— Нам не обязательно. — Я целую ее в лоб, чувствуя, как она мягко трепещет вокруг моего члена, уже снова пробуждая мое возбуждение, просто от близости, ее влажной кожи против моей, ее запаха и ее вкуса, который все еще на моем языке. — Мы можем оставаться здесь столько, сколько захотим. Пока не будем готовы вернуться.

— А потом, когда все будет улажено, мы вернемся сюда? — Она с надеждой смотрит на меня. — Я хочу быть здесь, с тобой.

— Даже после… — Я не хочу говорить о том, что произошло здесь, в этой комнате, но мне нужно знать, что она действительно этого хочет, что хорошие воспоминания перевешивают плохие.

— Да, — мягко говорит она. — У нас будет больше хороших воспоминаний. Вместе. И семья, которую мы создадим вместе…

Мягкая улыбка искривляет ее губы, и она двигает бедрами навстречу моим, чувствуя, как я уже снова набухаю внутри нее.

— Может быть, мы начнем это сегодня, — шепчет она мне в губы, наклоняясь, чтобы поцеловать меня.

Это все, что требуется. Я чувствую, что становлюсь твердым, заполняя ее, и тянусь к ее бедру, притягивая ее к себе, когда начинаю двигаться медленными, раскачивающимися движениями, не торопясь, пока она целует меня, долго и глубоко.

Спешить некуда, и я планирую не торопиться.

В конце концов, теперь у нас целая вечность.