Опознание невозможно

Глава пятьдесят первая

— Что ты об этом думаешь? — спросила у него Дафна. Они с Болдтом стояли в дальнем углу заброшенной автостоянки, позади неработающего супермаркета на 85-й улице, в четырех кварталах от «Люкс-мойки». Подозреваемый находился под наблюдением, и в наушнике Болдта звучал постоянный радиообмен. Первое, что поразило Болдта, это то, каким старым выглядел скотч, которым школьная фотография Бена была прикреплена к солнцезащитному козырьку над сиденьем водителя.

— Как они умудрились сделать это? — спросил он, дотрагиваясь до ленты. Она была хрупкой на ощупь, как будто все лето пролежала под палящими лучами солнца.

— И это все? — с негодованием спросила Дафна. — Ты приходишь, смотришь, и все, что тебя интересует, это то, как мы умудрились сделать так, что лента выглядит очень старой?

Она, конечно, имела в виду салон автомобиля. На полу перед передним пассажирским сиденьем валялись школьные листы Бена с упражнениями, исписанные его абсолютно нечитаемым почерком с многочисленными орфографическими ошибками. Для того чтобы раздобыть эти бумажки, ей пришлось совершить набег на свой собственный плавучий дом. На одном листе красовался пыльный отпечаток подошвы; рядом с ним на полу валялся смятый бумажный стаканчик из-под молочного коктейля из «Макдональдса». На приборной доске валялся перевернутый игрушечный самосвал, на сиденье сиротливо лежала фигурка солдата с оторванной рукой в компании с тщательно выполненной копией космического корабля Хана Соло из «Звездных войн» — все это принадлежало Бену. На пол за передним сиденьем были брошены трикотажный свитер и пара детских кроссовок, совершенно разбитых и подклеенных серебристой лентой. На заднем сиденье лежал один из трех имеющихся у Бена рюкзаков, который она взяла без спросу. С зеркала заднего вида свисал посеребренный крестик на цепочке, на тот случай, если в качестве «спускового крючка» должна будет выступить религия.

— Убедительно, — согласился Болдт. — Я бы не додумался приклеить фотографию, — признался он.

— Нам нужно установить прямую связь с ребенком, но, тем не менее, мы уверены, что он не станет вовлекать его.

— Очень убедительно.

— Мальчик должен сыграть роль «спускового крючка», Лу, — уверенно заявила она. — Аналогия с его матерью и само существование ребенка. Одна из моих ошибок — что я упустила из виду роль ребенка.

— Ты меня убедила, — сказал Болдт. — Теперь все, что нам остается, — добавил он, внимательно рассматривая автомобиль снаружи, — это хорошенько испачкать его в грязи.

В 15:05 пополудни патрульный офицер Мартинелли, одетая в джинсы и хлопчатобумажный свитер с капюшоном, въехала на автомобиле «форд-искплорер» в надувное сооружение, взятое в аренду компанией «Люкс-мойка, Инкорпорейтид». В фургоне департамента полиции ощущалась напряженность, но профессионализм участников возобладал, и на небольшом внутреннем пространстве разместились видеооператор, оператор связи, а также Болдт с Дафной, причем последняя сидела едва ли не на коленях у Болдта.

Время появления автомобиля Мартинелли было тщательно рассчитано, с тем чтобы подозреваемый — которого пока считали Джонатаном Гарманом — оказался именно тем работником, которому предстояло чистить салон ее машины. Он был одним из четырех, занятых в этом процессе сотрудников мойки, которые сменяли друг друга; потребовались два офицера полиции в гражданской одежде, чтобы установить этот порядок работы. Следующим шел Джонатан Гарман, ожидая своей очереди на конвейере.

Внутри фургона экран видеомонитора внезапно заискрился и зашипел, а изображение Мартинелли стало серым и покрылось рябью.

— В чем дело? — спросил Болдт.

— На мойке машин много металла, — объяснил техник. — Передатчик спрятан под задним сиденьем, а антенна находится под машиной. Ни одна система не безупречна. Вот поэтому мы установили в автомобиле еще и видеокамеру. Запись на той пленке будет чистой.

Экран продолжал мигать и искриться; радиоканал связи с Мартинелли заполонили статические помехи.

— Я внутри, — доложила детектив.

На экране замерло изображение движущихся фигур, которые перемещались рывками, с задержкой в одну-две секунды, словно роботы. Появились какие-то дополнительные помехи в виде черных горизонтальных полос.

— Мне это не нравится, — заявил Болдт.

— Мне тоже, сержант, — жалобно простонал техник. — Я попытаюсь хоть что-то исправить, о’кей?

Воспользовавшись головным наушником, Дафна спросила у Мартинелли, слышит ли та ее.

— Достаточно хорошо, — ответила женщина.

Ее портретное сходство с Дианой Гарман на фотографии было поразительным отчасти благодаря недюжинному таланту Джеффы Джеффрис, гримерши театра на Пятой авеню.

Наконец монитор заработал нормально, и на экране появилось выпуклое изображение салона автомобиля, от водительской двери до двери пассажира.

Микрофон Мартинелли отчетливо донес до них разговор, и мужской голос произнес:

— Нам не разрешается трогать ваши личные вещи, мэм. Вам придется забрать их с собой, если хотите, чтобы мы обработали внутри пылесосом. Можете особенно не спешить.

Дафна отдала распоряжение Мартинелли:

— Оставьте их. — Она хотела, чтобы триггеры оставались на месте.

— Сделайте все, что можно, — сказала Мартинелли.

Наблюдатели, расположившиеся на дальней стороне мойки, передали, что работник чистит пылесосом внутренность машины. До того, как в дело должен будет вступить Гарман, оставалось еще несколько промежуточных этапов.

Собравшиеся в фургоне наблюдали, как на экране двое чернокожих чистили пылесосами пол и коврики в автомобиле.

Судя по сообщениям, Мартинелли направлялась в административный корпус.

Автомобиль оказался в системе. Ни на секунду не отрывая взгляда от монитора, Болдт поинтересовался у Дафны:

— Ну, какие ощущения?

— У меня хорошее предчувствие. Я только не знаю, выдержит ли Мартинелли до конца.

Пока она говорила, на переднее сиденье взобрался мужчина, в одной руке у него была тряпка, в другой — флакон с очистителем. Видеосигнал снова ухудшился. Экран то и дело становился совершенно черным на несколько секунд, а потом на нем проступало смазанное и двигавшееся рывками изображение плеч мужчины или его затылка, пока он тщательно обрабатывал очистителем внутреннюю поверхность стекла, приборную доску и зеркало заднего вида.

— Ступайте! — сказала Дафна Мартинелли, вглядываясь в изображение женщины на экране монитора — она заспешила обратно к своей машине, как будто забыла там что-то.

— Покажи нам свое лицо, парень, — пробормотал Болдт, обращаясь к мойщику стекол.

— Помните о том, что вы — стерва, — напомнила Дафна, сидя на самом краешке стула. — Вы — стервозная и нервная мать. А сейчас вы просто не знаете, что делать.

Как ей и было сказано, Мартинелли вынула микрофон из уха и направилась к Джонни Гарману, усиленно покачивая бедрами и изображая высокомерную дамочку с побережья, которая не снисходит до общения с представителями низших классов. Про себя она думала о том, что следующие несколько минут могут продвинуть ее из патрульных офицеров первого класса до кандидата в детективы. У нее даже не было времени позвонить своему бывшему мужу и рассказать ему обо всем. На том месте, где она носила обручальное кольцо, осталась тонкая бледная полоска, которая привела Дафну в полный восторг. Она напомнила себе, что она — разведенная мать, работающая слишком много и оттого усталая и раздражительная. Горящая нетерпением. Может статься, ей сегодня пригодится опыт участия в драмкружке во время учебы в колледже, подумала она. Высшая оценка, которую она получила по классу актерского мастерства, была «удовлетворительно». Об этом она Дафне не сказала.

— Молодой человек, — громким голосом с иронической интонацией начала она, пристально уставившись в его очки. «Напугайте его. Провоцируйте», — сказала Мэтьюз. — Молодой человек, — повторила она, подходя вплотную к Джонни Гарману. Сердце Мартинелли судорожно трепыхалось в груди.

Кожа на его лице выглядела неестественно. Еще бы, он ведь не родился с ней, ее уже потом приживили на лицо, изуродованное огнем. Пластическая операция была выполнена небрежно и неудачно: нос казался вылепленным из глины студентом-первокурсником. Впрочем, он выставлял на обозрение только свой нос и верхнюю часть щек; Мартинелли вдруг захотелось увидеть остальное. Она живо представила себе овальный шрам вокруг провала рта — рот доставлял больше всего хлопот пластическим хирургам; переход, если таковой и в самом деле существовал, от пластмассы его лица к коже шеи. «А волосы у него вообще-то есть, — подумала она, — или это несколько выбившихся локонов от парика?»

Он съежился, демонстрируя болезненную робость и застенчивость. А потом, взглянув на приближающуюся женщину, вдруг застыл на месте, словно пораженный электрическим током. Он оцепенел и одновременно подался вперед.

Она заметила, что он носит перчатки. Тонкие перчатки из воловьей кожи, облегавшие его руки подобно второй коже.

Самым снисходительным тоном, какой она только могла изобразить, Мартинелли заявила:

— Мой маленький ангелочек разлил немножечко «кока-колы» на приборной доске. Это справа, перед пассажирским сиденьем. Будьте хорошим мальчиком и вытрите ее.

Она сделала еще один шаг по направлению к Гарману.

— Вы ведь не станете создавать для меня проблемы, а? Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Вытереть немножечко «кока-колы» с приборной доски совсем не трудно. — Она порылась в своей сумочке, демонстративно отвернувшись от него, чтобы он почувствовал себя лишним.

— Вам ведь нужно немного денег на обед, так? М-м? — Она протянула ему однодолларовую банкноту в левой руке, так что он не мог не заметить тонкой белой полоски у нее на пальце там, где раньше было кольцо. Она насильно всунула доллар ему в руку. Если верить Мэтьюз, то именно это прикосновение к нему — то, что она стоит и держит его руку несколько дольше, чем нужно, и должно установить между ними нужные отношения. Он будет питать отвращение к любому физическому контакту с ней. Он будет презирать ее за то, что она предложила ему деньги, за ее снисходительный тон, за непрошеное физическое прикосновение. — Знаете, а ведь здесь совсем не так холодно. — Она отпустила его руку и поднесла к лицу свою собственную. — Я имею в виду всю эту обертку. Вы закутались, словно дом, который готовится к зиме. — Она повторила: — «Кока-кола» на приборной доске. Давайте попробуем еще раз: вы меня слышите?

— Разлитая по приборной доске «кока-кола», — выдавил он голосом, напоминавшим царапанье грубой наждачной бумаги по голому металлу. Она почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Она не хотела, чтобы этот мужчина охотился за ней.

Вслух Мартинелли сказала:

— Вот так-то лучше. Благодарю вас. Полагаю, я могла бы попросить моего ангелочка убрать за собой. Но, в конце концов, это ведь ваша работа, не так ли? — Она высокомерно зашагала прочь, вызывающе виляя бедрами. Женщина не оглянулась: он был слишком странным. Этот голос вселил в нее ужас. Ей хотелось оказаться на свежем воздухе, вдохнуть его полной грудью; теплая, влажная, пахнущая детергентами удушающая атмосфера автомобильной мойки вызвала у нее ощущение клаустрофобии.

Болдт и Дафна наблюдали, как Джонни Гарман поспешно забрался в «иксплорер». Несколько мгновений, не отрываясь, он смотрел на фотографию Бена, прикрепленную скотчем к солнцезащитному козырьку, а потом на крестик, свисавший с зеркала заднего вида. Он принялся протирать стекло, успев при этом рассмотреть и игрушки, и мусор, оставшийся после фаст-фуда, и одежду. Они наблюдали, как он водил тряпкой по приборной доске, подбираясь к отделению для перчаток, внутри которого лежала регистрационная карточка на автомобиль. «Открой его, — взмолилась Дафна, когда машина въехала в сплошную пелену струй от моечных автоматов и по стеклу потоком заструилась вода. — Открой его», — повторила она, и в голосе ее прозвучала тревога. Внутри лежала регистрационная карточка, из которой он мог узнать адрес подготовленного ими дома — номер 114 по Лейквуд-авеню, это был дом, который отобрала у наркоторговцев налоговая комиссия штата.

Дафна вдруг ощутила, как ее охватывает дрожь, какое-то предчувствие, нечто среднее между осознанием того, как хорошо они подготовились, и абсолютным ужасом. «Лезь в отделение для перчаток!» — мысленно подтолкнула она его. Ей была невыносима сама мысль о том, что он может и не заглянуть туда.

— У нас проблемы, — заметил Болдт, когда подозреваемый слез с переднего сиденья, пока машину обдували сушильные вентиляторы, и перебрался назад.

— Марианна? — сказала в микрофон Дафна, надеясь, что женщина окажется в дамской комнате с микрофоном в ухе, как ей было велено.

— Слушаю, — прозвучал в ответ нервный голос.

— Фаза два, — сказала Дафна. — И, ради Бога, постарайтесь!

Мартинелли вернулась в комнату ожидания и принялась наблюдать в окно, как движется по конвейеру ее «иксплорер». Дважды она замечала внутри машины силуэт Гармана, и оба раза его тряпка яростно протирала стекла. Время истекло. Ноги отказывались ей повиноваться. В комнату ожидания ввалился мужчина: Эрни Уэйттс, полицейский из отдела по борьбе с незаконным распространением наркотиков. «Со мной все в порядке, — сказала она себе. — Этот парень под нашим присмотром». Она вышла в дверь и расплатилась с мужчиной в окошечке кассы двадцатидолларовой купюрой.

Подходя к «иксплореру», Марианна обратила внимание на то, что автомобиль сверкает чистотой от крыши до колес.

Она широкими шагами приблизилась к машине в ту самую минуту, когда Гарман, пятясь, выбрался с заднего сиденья, не прекращая при этом орудовать тряпкой. Марианна окликнула его:

— Молодой человек! Молодой человек! — Совсем так, как наставляла ее Дафна. — Вы все уже почистили?

Его вид заставил ее замереть на месте: он смотрел на нее, расправив плечи и даже как будто став выше ростом. Перед ней стоял совсем другой человек. «Он выбрал меня в качестве жертвы», — подумала она, угадав это шестым чувством. Его поза была намного более агрессивной, уверенной и вызывающей. Мартинелли указала ему на мокрое пятно. Глиняные ноздри Джона Гармана злобно раздулись. В животе у нее образовался ледяной комок. Как ей было велено, она произнесла:

— На Лейквуд-авеню не любят мокрых пятен.

Она больше не смотрела на Джонни Гармана; женщине, роль которой она играла в этом представлении, по большому счету, было наплевать на него. Она просто распахнула дверцу со стороны пассажира и провела пальцем по приборной панели, чтобы убедиться, что липкое пятно исчезло без следа.

Мгновением позже она оказалась в безопасности за рулем. «В безопасности, но надолго ли?» — задумалась она, ощущая себя подопытным кроликом. И это было очень неприятное ощущение.

Дафна сидела, устремив перед собой невидящий взгляд. Им придется подождать, пока можно будет просмотреть запись, сделанную камерой внутри автомобиля. Но, насколько она могла судить, Гарман не позаботился заглянуть в отделение для перчаток и лежащую там регистрационную карточку, чтобы узнать адрес. Ей казалось невозможным, что она снова ошиблась в нем. Она оплошала. Другая женщина — кто-то из клиентов, побывавших на мойке раньше, — должна умереть сегодня вечером. Дафна пробормотала:

— Просто не могу в это поверить.

Болдт тоже выглядел несколько растерянным и обескураженным.

— Может быть, он имеет доступ к информации департамента автомобильного транспорта, — предположил он. — Прогнал указатель-ярлык через компьютер и таким образом получил адрес. Нам же фактически ничего не известно об этом малом.

— Да, абсолютно ничего, — согласилась Дафна. Но кое-что она все-таки знала, как и он.

— Может быть, он компьютерный хакер. Кто знает, как он достает адреса женщин?

Он избегал встречаться с ней взглядом; Дафне это говорило о многом.

— Господи, Лу, — пробормотала она.

— Будем действовать дальше, как договорились, — решил Болдт. — Наблюдать за домом и ждать его. Мартинелли отлично поработала. — В ушах зазвучала какофония радиообмена. Болдт не потрудился ответить или вмешаться. — Наблюдая, мы увидим, что́ он затеял. Мы проследим за ним. Там у нас большая команда наблюдения. Мы все время будем с ним, Даффи. Мы заставим удачу повернуться к нам лицом. Наш парень не пойдет сегодня домой, чтобы почитать книжку перед сном. Уж столько-то о нем мы знаем. В этом мы уже убедились.

— Прости меня, — приглушенным шепотом промолвила Дафна. Но ее слова предназначались не ему, решил он. Они были адресованы очередной жертве Джонни Гармана — той, которой он прислал стихотворение. Той, которая, как Дафна боялась, должна была умереть.