Орден неудачников

Пятеро на двойную девятку

— Закуски? — переспросила хозяйка недоверчиво. — Это как?

— Я уже объяснила вашему сыну, — терпеливо сказала Ло Мэнсюэ. — Я прошу у вас разрешения занять ненадолго кухню.

— Да, он мне сказал, но я решила, что он опять всё перепутал: этот балбес и двух слов связать не может. Я-то, невежественная, думала, заклинатели солнечным светом питаются.

— Если только будет очень нужно.

Из-за своих наивных суеверий хозяйка наверняка уже сочла её шарлатанкой. Впрочем, какая теперь разница — обряд изгнания был завершён.

Очищать пространство от тёмной ци было всё равно что оттирать кухонную утварь от копоти — занятие долгое и кропотливое, но именно его монотонность и неспешность успокаивали. К счастью, обиды здесь накопилось не так много, чтобы жильцы дома начали страдать тяжкими недугами. Они жаловались лишь на кошмары да навязчивую головную боль. Через пару лет остатки тёмной ци сами развеялись бы даже без вмешательства заклинателя.

Но, видно, и избавления от боли хватило: хозяйка удивленно потёрла лоб, будто удивляясь, что на него больше не давит незримый обруч, и вдруг с воодушевлением закивала:

— Как будет угодно госпоже!

— Так случилось, что праздник застал нас в пути, — никто больше не просил у неё оправданий, но Ло Мэнсюэ всё равно было неловко. — Я и муку купила, и всё остальное, только готовить негде.

— Конечно, конечно! А вот разъясните этой старой тупице, бессмертная госпожа: откуда вся эта нечисть берётся?

Этим утром младший сын хозяйки, улыбчивый широкоплечий парень лет восемнадцати, который привёл Ло Мэнсюэ на кухню, первый сказал, что в доме завелось что-то неладное. «В доме кто-нибудь умирал недавно?» — спросила Ло Мэнсюэ. «Старшая невестка, — сказал парень простодушно. — Матушка прежде говорила, она притворяется, чтобы поменьше работать, но она правда хворая была совсем. А вы думаете, её нечисть убила?»

— С гор забредает, — солгала Ло Мэнсюэ уверенно, пересыпая в миску орехи.

На праздник двойной девятки дома всегда готовили баранину, но сейчас, конечно, ни баранины, ни настоящего девятислойного пирога не вышло бы. Зато были орехи и финики для начинки.

Слишком поздно Ло Мэнсюэ поняла, что опять увлеклась. И ведь покупала, кажется, на пятерых… А теперь даже неизвестно, останется ли их и пятеро.

— И тесто у госпожи изумительное, — нахваливала хозяйка. — Не то что у этой лентяйки Сяои!

Ло Мэнсюэ слегка приглушила остроту слуха, чтобы громкий голос хозяйки превратился в отдалённый гул, и с головой ушла в работу. Ей было стыдно: за то, что она отобрала кухню у несчастной Сяои, даже дважды отобрала, изгнав отсюда последние воспоминания о её обидах и завладев её посудой; и за то, что в первый раз за три года, не считая помощи в ресторане дядюшки Се, снова готовила для живых, но совсем для других, почти незнакомых; и за то, что, несмотря на угрызения совести, от возни с тестом ей стало радостно и спокойно, как три года назад.

Она не услышала бы, как Тянь Жэнь вошёл, если бы не обернулась нечаянно. У него в руках была охапка диких хризантем: белые растрёпанные лепесточки, золотые сердцевинки.

— Вот смотрите! — всплеснула руками хозяйка. — Вот как вашим родителям, бессмертный господин, повезло с невесткой!

Ло Мэнсюэ просыпала на пол несколько орехов. Тянь Жэнь крепче притиснул к груди хризантемы.

— Вам бы лучше прилечь, — заботливо напомнил он хозяйке, — всё-таки вы уже немолоды, а вредоносная ци только недавно развеялась, — и под взглядом его искренне встревоженных глаз хозяйка как-то съёжилась и даже, кажется, поверила, что ей снова нездоровится.

Но перед уходом она ещё успела ввернуть:

— Горы-то у нас дикие, а бессмертный господин, по всему видно, человек учёный, даже меча не носит, лучше бы вам не ходить по горам в одиночку.

— Так неловко вышло, — сказал Тянь Жэнь тихо, когда хозяйка, потирая висок, выбралась за дверь.

— Ничего страшного. Мне даже немного интересно, что она такое навоображала себе, раз почему-то считает нас супругами. Отчего тогда только я ношу меч?

Для чистки Лумин был не нужен — его даже из ножен сегодня доставать не пришлось. Сейчас он лежал между тарелочками с сахаром и с изюмом, радостный и умиротворённый. Ло Мэнсюэ была уверена, что клала его в другое место.

Последние несколько дней она разное врала про своих спутников, но про то, что кто-то из них был ей мужем, — никогда: даже и в голову не пришло ни разу. Когда-то она, кажется, нравилась Ди-шисюну, но наставник не одобрял такие вещи — уж точно не до завершения тренировок. «Если ты и не захочешь окончательно преобразовать свою ци в янскую, — говорил он, — то уж, по крайней мере, не вздумай обзавестись мужем и выводком детей к двадцати годам, как простолюдинка, успеешь ещё».

— Вообще мне часто любопытно, — сказала Ло Мэнсюэ, вытирая руки, — что простые люди думают про нас. Наверно, считают всех заклинателей настолько чудными, что для нас естественно не блюсти традиций и приличий.

— Я сказал ей, что я лекарь. Об остальном она, слава небесам, никогда не догадается.

— Вы нарочно искали хризантемы к празднику?

— Нет, это случайно вышло. Наставница их любила, вот и нарвал по старой памяти. А вообще я так… бродил по горам. Простите.

— Мастер Тянь, не нужно всё время просить у меня прощения. Только предупредите меня, когда решите совсем уйти.

— Молодой господин Чжан очень обидится, если я уйду сегодня.

— А у меня еда зря пропадёт. Я опять наготовила лишнего. Часть оставлю хозяевам, но тут всё равно слишком много.

— Цветы вам не пригодятся уже? — грустно спросил Тянь Жэнь. — Я бы их засушил от воспалений горла, да пока негде.

— Если вы меня не проклянёте за ещё одни пирожные, то пригодятся. А Биси хотела побросать лепестки в вино, но я не знаю, куда запропастилась Биси. Все куда-то подевались…

Ло Мэнсюэ, как со стороны, услышала свой голос — жалобный и сварливый одновременно. Юньи-шиди говорил про такой: «Шицзе опять своих цыпляток растеряла».

— Вечно я так, — сказала она Тянь Жэню, — точно наседка. Больше не буду кудахтать. Видите, уже совсем перестала. Можете пропадать в лесу, если вам правда захочется.

Тянь Жэнь раскладывал цветы на большом блюде. У него была лёгкая рука и безупречный вкус — жалко будет потом портить узор и обдирать лепестки.

— Знаете, Биси уже вернулась. Видите, — прибавил он ей в тон, — я перестал просить прощения, — и неуверенно засмеялся, будто хотел чихнуть и передумал.

Отчего он должен был извиняться от лица Биси, Ло Мэнсюэ не поняла. Спросила совсем про другое:

— А ваша наставница — она жива?

— Ушла в затвор на долгие годы. Говорили, что она уже вознеслась, но я не знаю точно.

— Она тоже из морского народа?

— Нет, она была человек. Вам помочь?

— На кухне душно, — сказала Ло Мэнсюэ встревоженно. — Вы ещё, чего доброго, тут совсем угорите. Вам же нужна вода? Вы позавчера правили повозкой в дождь.

— Значит, не верите, что я тогда просто хотел помочь? — спросил Тянь Жэнь с улыбкой.

— Верю. И позавчера, и теперь.

Он улыбнулся шире.

Кроме Тянь Жэня, подменить её было некому. Через десять ли пути, правда, она поняла, что он тоже никогда в жизни не брался за поводья — собственно, и теперь не взялся, просто лошадь у него как-то шла сама, и сама спокойно добрела до просёлочной чайной.

— Но это правда, что вы плохо переносите жару?

Тянь Жэнь кивнул.

В первый день в повозке он уснул, прижавшись виском к окну, а руки, как мог, высунул наружу, под сбитую в сторону занавеску, в мокрый туман. Чжан Вэйдэ сказал: «Только так засыпает». «Тогда и не трогай его, если тебе не холодно», — ответила Ло Мэнсюэ. Она совершенно не удивилась: среди её братьев были те, кто засыпал только за полночь, или только на боку, или даже только при свече, а для Тянь Жэня было естественно нуждаться в воде. А удивляться, на самом деле, ей следовало лишь собственному спокойствию.

Во дворе захихикал девичий голосок.

— Биси, — позвала Ло Мэнсюэ радостно, но, пока она подбежала к дверям, хихиканье сменилось жаркими стонами.

В растерянности она глянула во двор — у стены сарая, спихнув на землю своей вознёй соломенный плащ и две бамбуковые жерди, Биси со вторым сыном хозяйки самозабвенно целовались. Или нет — скорее Биси его целовала. Широкая ладонь юноши у неё на затылке странно обмякла, а глаза были закрыты слишком плотно, не только от удовольствия или стеснения.

Биси жмурилась в восторге.

С привычками Биси примириться было несколько труднее.

Окрики вполголоса на неё не подействовали — Ло Мэнсюэ, возмутившись, щёлкнула пальцами и уронила на парочку старую шляпу, которая, видно, прилагалась к плащу. Биси отскочила, облизнула губы и, горестно вздохнув, втянула язык. Пока она шла до кухни, облачко лисьих чар вокруг неё развеялось.

— Что ты творишь? — сказала Ло Мэнсюэ громким шёпотом.

Биси закатила глаза.

— Мне, знаешь ли, надо обратно отращивать хвост! Сестрица, ты думаешь, у меня хвост отрастёт от чтения сутр?

— Я не прошу тебя читать сутры! Просто ты можешь это делать как-нибудь…

— Братец Сун со своим обожаемым тесаком ушёл тренироваться в горы, — заверила Биси. — Я не вовсе уж дура.

— …как-нибудь по любви? — закончила Ло Мэнсюэ еле слышно, на выдохе, и совсем уж нелепо.

— Я всегда по любви!

— Ты-то, может, и да, но он, кажется, даже не понимает, что делает.

Тянь Жэнь, подойдя к юноше, надавил на какую-то точку на шее — тот открыл глаза, — сказал что-то вполголоса и ласково подтолкнул к дому.

— Ну да, — скривилась Биси, — что-то он быстро сомлел. Дохляк какой-то, а на вид не скажешь. Только пахать умеет.

— С ним всё хорошо, — сказал возвратившийся Тянь Жэнь. — Он ничего не помнит.

— Ну! Я не вовсе уж дура, — повторила Биси, пиная камешек — больше, кажется, со скуки, чем от злобы. — Но лучше б я уж молодого Дугу вчера поцеловала.

Этого ещё только не хватало.

— Ты его видела вчера? — спросила Ло Мэнсюэ, возблагодарив небеса за то, что Сун-сюн с тесаком и правда был в горах.

— Не бойся, они совсем в другую сторону поехали. Я ему отдала снадобье. Прямо в лоб кинула! Ладно, — Биси потянулась, подоткнула юбку и, уже не особенно обескураженная неудачей — а может, насытившаяся янской ци вдоволь, — зашагала к воротам. — Я за вином!

— Надеюсь, ты не станешь его воровать, — сказала Ло Мэнсюэ себе под нос. — Мастер Тянь, что случилось?

— Я просто рассказал молодому господину Чжану. Она нечаянно услышала.

— Подслушала.

— Я вовсе не хотел, чтобы Биси бегала туда одна, только я не знал, как ей объяснить, — она сказала, что я сам никуда не дойду. Но я… — он запнулся, провёл рукой по лицу, — я правда хотел отдать «Кровь Алого Сокола». Не хочу оставлять в Хугуане никаких долгов. Совсем никаких.

Биси, может, и согласилась бы оказать услугу Тянь Жэню, но людям из Инхушэня точно добра не желала — скорей всего, она просто выкинула пузырёк в ближайшую канаву, если вовсе не отравила содержимое, а им наврала ради веселья. Но говорить об этом Тянь Жэню Ло Мэнсюэ не стала.

И он был прав насчёт долгов.

— Да, — сказала она, отцепляя от виска влажную прядку, — это всё закончилось. Просто забудьте хотя бы на сегодня.

У калитки мелькнула чёрная тень.

Тянь Жэнь позвал неуверенно:

— Скворец?

— Откуда он тут? Я его перед отъездом отдала А-Сюаню, как вы просили. Это какая-нибудь лесная зверушка… Ой!

Нет, не зверушка. Может, хозяйка не так уж преувеличила, когда намекала, что горы опасны.

Ло Мэнсюэ ударила духовной силой, пока легонько — тварюшка отскочила, перевернулась в воздухе и с удивительной скоростью метнулась в горы, уже не притворяясь, что ходит по земле. Тельце-палочка, лапы-щепки. Если это и был зверёк, то игрушечный, как крестьянские дети мастерят из веточек.

— Дерево туны приходило, — Тянь Жэнь провёл рукой по земле и выпрямился с кусочком коры в руках. — Вот понюхайте.

Бурая щепочка немного пахла перцем.

— Обронил кусочек самого себя, — сказала Ло Мэнсюэ. — Не жалко ему?

Она вспомнила тут же про злосчастного Цзинь Гана, который развалился на куски, — это было всё, что ей рассказал Сун Юньхао, не любивший подробности, — и растерялась, но Тянь Жэнь не казался огорчённым.

— Нестрашно, дух заберёт, если захочет. И вообще он привык: он и листья теряет каждую осень.

Он бросил кусочек коры за ограду и предложил неожиданно:

— А хотите потом на него поглядеть? Только издали. Но он всё равно ужасно интересный, потому что в своём совершенствовании сейчас на полпути.

Лес на вершине заканчивался неожиданно: за деревьями сразу распахивалось небо, прозрачное, серебристое, выметенное западным ветром от края до края, хотя окончательных пределов у него, конечно, не было.

У горы граница была — изумительно точно прочерченная, будто в древности её прорубил божественный меч. Обрыв резко уходил вниз, к реке. По другую сторону реки тоже тянулись невысокие горы, рыже-бурые от листвы, а в удивительном сиянии сегодняшнего дня — почти алые.

От простора и свежести кружилась голова.

Чжан Вэйдэ сидел на поваленном стволе, который Сун Юньхао прикатил из леса, и заворожённо глядел, как клинок рассекает серебристый воздух, — со стороны казалось, что небо.

— Трудная жизнь в этих краях, — Сун Юньхао замер, но Чжан Вэйдэ даже не сразу заметил — так неуловимы были движения. — Трудный день.

— Слишком много янской силы?

— И это тоже, — пробормотал Сун Юньхао. Он вытащил из-под ремня широкий платок и стал не торопясь вытирать шею.

— Это же хорошо.

— Хорошо, но непросто. — Сун Юньхао повёл голым плечом, хмурясь, будто был недоволен тренировкой, привычно закинул на него Гунпин тупой стороной вниз и встал у самого края. — Ты тоже вон как пьяный. Не вздумай ещё и вино пить.

— Древние завещали пить на двойную девятку.

— А ещё прятаться в горах от духов, как будто здесь нет духов. В древности много ерунды напридумывали. Щенкам хватит пирожных.

Чжан Вэйдэ не стал сознаваться, но сладости его, в общем-то, и без запретов интересовали сильнее.

— То есть я возьму ещё ореховых? — спросил он быстро, покосившись на Ло Мэнсюэ, — она сидела на другом конце ствола, в самом сухом и удобном месте.

— Хорошо бы вы вообще до ночи доели всю корзинку, — улыбнулась Ло Мэнсюэ.

Она сама ела осторожно и медленно, лодочкой подставив ладонь, чтобы не ронять крошки.

— Вино я уже распределила, — сообщила Биси, — не портите мои подсчёты. Мне кувшин, братцу Суну кувшин, а последний вам один на троих, раз сестрица говорит, что много пить не станет. Вино свежее, мутное ещё, но вроде неплохое.

Она привольно развалилась прямо на пожухлой траве, полукругом раскидав подол, и радостно барабанила пальцами по коленке. Её кувшин был уже наполовину пуст.

— Ишь, распределила она. — Сун Юньхао вытащил наконец из-под пояса рукава халата, накинул его снова — Биси неодобрительно цокнула языком, — и тоже сел, скрестив ноги, возле покрывала с тарелками.

Гунпин вместо ножен опять очутилась у него на плече. Сун Юньхао был спокоен и драться не собирался — не с Биси же? — просто им с дао обоим так было удобно. Так таскают на себе домашних кошек и птиц.

— Твои сласти лучше, чем во дворце небожителей, — сказал Чжан Вэйдэ. — Правда, никогда такого нежного теста не ел.

— Я очень рада, что тебе нравится, — ответила Ло Мэнсюэ с растерянной улыбкой.

Это было не слишком похоже на интересный разговор. И вообще на человеческий разговор.

Когда вчера вечером Чжан Вэйдэ осторожно заикнулся про праздник, ему никто не возразил, и он начал, всё больше воодушевляясь и упрямо не обращая внимания на тишину в ответ, говорить про горы и вино. Другого случая, может, и не представилось бы.

Все были сонные, как лягушки по осени, мало разговаривали и ничего не хотели решать. Чжан Вэйдэ боялся, что очень скоро они стряхнут оцепенение и просто разбредутся в разные стороны, поэтому нужно было растормошить их самому — в нужном направлении.

Но он несколько лет не разговаривал с четырьмя собеседниками одновременно. Возможно, никогда в жизни не разговаривал.

Биси, одна из всех, страшно обрадовалась, услышав про праздник, и теперь начала бы болтать, стоит лишь к ней обратиться. Но Ло Мэнсюэ повторяла только: «Ешьте побольше»; Тянь Жэнь перебирал, не глядя, ворох осенних цветов у себя на коленях; а Сун Юньхао то и дело замирал, точно прислушиваясь к самому себе. У него было странно помолодевшее, изумлённое лицо.

— А местные почему-то не ходят в горы праздновать, — проговорил Чжан Вэйдэ, надеясь, что воодушевление, которое он пытался изобразить, не похоже на жалобный писк. — Неужто думают, тут водится нечисть?

Биси весело оскалилась:

— Тут теперь завелась я.

— Здесь нет нечисти, — быстро проговорила Ло Мэнсюэ.

— А что там было в доме у крестьян? — Сун Юньхао тоже взял наконец печенье.

— Немножко тёмной ци. Я всё почистила.

— И ты правда не стала брать с них денег? Мукой, что ли, взяла?

— Мука моя… А откуда у нас покрывало?

— Я в повозке нечаянно откопал, — сказал Чжан Вэйдэ.

Ло Мэнсюэ вдруг расстроилась и сказала себе под нос:

— Знаете, вообще-то я украла повозку.

— Судья тебя первый обманул, — сказал Сун Юньхао резко. — Не говоря уж о его преступлении.

Печенье с треском разломилось у него в руках.

— Я тоже раньше никогда не праздновал в горах, — заговорил Чжан Вэйдэ быстро. — Даже если это всё суеверия, я понял наконец, чем так восхищались все поэты. Здесь так привольно, так светло.

Сун Юньхао скосил на него глаза.

— Вы же с наставником жили на горе Даньсюнь.

— Ну да, просто жили, а не восходили на гору в праздник — это же совсем другое дело. Да и горы там были другие. Одни камни, камни торчат со всех сторон, и неба почти нет.

Чжан Вэйдэ на миг зажмурился и вспомнил, как сметал снег с древних плит. Да, камни и снег, больше ничего.

— Мы с молодым господином на двойную девятку ходили на охоту, — Сун Юньхао потянулся за кувшином — видимо, правильным кувшином, потому что Биси не возмутилась. — Не на нечисть, просто на обычную охоту.

— Бедные кролички! — протянула Биси не очень искренне. — И вообще, пить куда веселее.

— Или глядеть вместе с другом на осенние небеса, — проговорил Чжан Вэйдэ, не успев задуматься.

Сун Юньхао медленно повторил: — С другом, — и снова сделал большой глоток.

Чжан Вэйдэ чуть не стукнул себя по лбу. Он совсем не хотел намекать, что прежде молодой господин Бай не был для Сун Юньхао самым близким другом. Хотя может ли считаться другом человек, которого всю жизнь зовёшь господином?

— Я хотел сказать, — проговорил он, смущённо откашлявшись, — после всего, что случилось в Хугуане, мы можем считаться друзьями в жизни и смерти, как говорят в цзянху.

— Мы знакомы недолго… — Ло Мэнсюэ вдруг испуганно поднесла руку к уху, будто испугалась, что потеряла серёжку.

— Это всё чепуха. Мы всегда можем ещё раз познакомиться. Раз уж мы все собрались здесь. Меня зовут Чжан Вэйдэ, мне почти семнадцать, я сирота, ученик наставника Чжан Шэня с горы Даньсюнь, и у меня никогда не было меча, потому что у наставника его тоже не было, но я работаю с талисманами.

Он выпалил это на одном дыхании — не потому, что боялся запутаться во вранье, он давно уже сам почти уверовал в собственную ложь, но из страха, что никто не откликнется; хотел ещё что-нибудь прибавить, но поперхнулся безжалостным горным воздухом.

— Какой дурак спрашивает у женщины её возраст, — фыркнула Биси.

Тянь Жэнь пробормотал с улыбкой:

— Она совсем юная. Младше меня.

Его пальцы беспрестанно шевелились, и Чжан Вэйдэ только теперь понял, что он переплетал стебельки цветов между собой.

— Я тебе хвост отгрызу, — пообещала Биси с набитым ртом.

— Я не знаю точно, сколько лет мне самому. Когда я был совсем мал, на этих землях всё время бушевали войны, а потом их объединил император-основатель Чэнь.

— Двести? — сказала Ло Мэнсюэ робко.

— Пусть будет двести три. Или двести четыре. Вам, наверно, удобнее знать точно… Я выучил, конечно, «Канон иглоукалывания», но лучше разбираюсь в травах. Я сказал вам, что я из народа Южного моря, но я не помню своей родни и даже никогда не встречал подобных себе. Если я и родился в море, этого я тоже не помню.

— Да что родня! — Биси разом перестала и жевать, и кривляться. Теперь её гнев был непритворным, и в первый раз за всё время, что он её знал, она по-настоящему испугала Чжан Вэйдэ, хотя у неё не отросли клыки и когти, даже глаза не светились, а просто глядели бешено, да ещё что-то клекотало в горле. — Я от них отреклась. Они сказали, моя мать нечистая. Сказали, что не примут её назад. Они сами — грязь. Я плюю на их холмы и норы. На их могилы.

— Мои родители умерли в Цичжоу в год великого мора, — сказал Сун Юньхао. — Потом господин Бай взял меня телохранителем к сыну, но я не уберёг его. Весной мне будет двадцать девять, но я не уверен, что доживу до весны. Впрочем, я и раньше никогда не загадывал на будущий год.

— Я выжила, хотя никогда не была лучше всех, — проговорила Ло Мэнсюэ тихо. — Другие были талантливее меня. Просто… лучше. Ши-эру было три.

Раньше она никогда не говорила, как звали призрачного малыша в тигровых туфельках.

— Мне не нравится эта игра, — сказала Биси сквозь зубы.

— Не бойтесь, я уже наплакалась, — заверила Ло Мэнсюэ, глубоко вздохнув. — Хотите кашу?

— Каша без курицы вообще бессмысленна.

— Она с хурмой.

— С хурмой ладно, — смилостивилась Биси.

— Не нужно горевать, — Чжан Вэйдэ потянулся за кувшином, плеснул вина в чарку и вдруг, по какому-то наитию, вскочил и вылил вино полукругом на пожелтелую траву.

— Этой чашей, — сказал он медленно, — мы провожаем мёртвых. Но нам самим нужно как-то дожить до весны. Раз небеса нас свели вместе, мы можем вместе пойти в Иньчжоу. И потом, ловушки. — Он налил ещё вина, уже себе, и проглотил, не чувствуя вкуса. — Брат Сун, что ты закатываешь глаза? Про Иньчжоу это была твоя идея, и про ловушки тоже. Ты сам сказал, что в одиночку выходить на крупную нечисть, вооружившись только клинком, тебе тяжело.

— Я могу подумать про ловушки, — сказала Ло Мэнсюэ, оживившись, ровно тем же застенчивым, но полным надежды тоном, каким говорила про свои блюда. — Построения у меня обычно получаются, а если меня кто-нибудь поддержит — Вэйдэ? — будет ещё легче. Это довольно разумно.

— Разумно не расставаться перед зимой, — проговорил Чжан Вэйдэ с нажимом. — Когда придёт весна, что-нибудь решим.

— Когда придёт, — повторил Сун Юньхао и тоже вылил полную чарку на траву.

— Не тратьте вино, — буркнула Биси. — Моя младшая сестричка всё равно не будет пить.

Наставник тоже пил редко, но любил ли он вино, Чжан Вэйдэ не мог сказать. Удивительно, как мало он вообще знал о наставнике.

— Жалко, нету циня, — сказал он задумчиво.

Сун Юньхао отчего-то страшно удивился:

— Ты умеешь играть?

— Не очень хорошо, — признался Чжан Вэйдэ. — Я могу читать стихи. «Хочу полюбить этот странный неведомый мир, по красным ступеням дойти до небесной страны».

Прозрачные небеса были высоки, но не казались безнадёжно далёкими.

Чжан Вэйдэ никогда не умел говорить громко — или разучился так давно, что уже не помнил, каким звонким может казаться собственный голос, как упрямо и легко он может взмывать ввысь.

— Любовью своею

оставил меня государь,

Но горные кручи

вовеки мне будут верны.

Сун Юньхао махнул рукой: — Да в преисподнюю смертных государей, — но Ло Мэнсюэ глянула на него укоризненно, а Биси пробормотала: «Красиво», и Чжан Вэйдэ, воодушевлённый их тёплым приёмом и странностями, которые творились с его голосом, читал ещё строки Малого Се, а может, кого-то иного из трёх Се. Он вдруг приобрёл уверенность в своих исполнительских талантах, но совершенно не был уверен, что не путает строчки.

Биси пела, в упоении прикрыв глаза и наклонив голову, куда музыкальнее, чем тогда в усадьбе, но отчего-то она знала только кусочки из Шицзин, ворох развратных городских песенок и очень странное, протяжное нечто, под которое лисы, видно, не то укладывали детей спать, не то хоронили своих покойников. Под эту лисью колыбельную они с Биси прыгали не в такт, держась за руки, — танцем это назвать было сложно, — пока Биси зачем-то не накинула свою шаль ему на голову.

У Ло Мэнсюэ был венок из диких хризантем на голове, наверно, работы Тянь Жэня, и тонкая гирлянда на ножнах меча; ещё один, совсем крохотный веночек, болтался на рукояти Гунпин. У Сун Юньхао единственный цветок на длинном стебле торчал из-под ворота халата. Биси отщипывала лепестки по одному и кидала в чарку — кажется, у неё уже с полсотни там уместилось.

Тянь Жэнь поддёрнул рукава, и оказалось, что у него цветочные браслеты, но Биси их сорвала, сказав: «Прям как кандалы». Это было особенно забавно потому, что у неё самой руки были все в браслетах, но Тянь Жэнь не возмутился. Она распотрошила два последних, огромных цветка и сосредоточенно насыпала лепестки ему на голову.

Сун Юньхао упрямо твердил, что на двойную девятку надо носить в причёске кизил, хотя это всё, в сущности, ерунда, байки смертных, но всё равно нужен кизил, и Чжан Вэйдэ понял, что даже не знает, как это самый кизиловый кустик выглядит. Тянь Жэнь сказал, что в глубине гор его много, но на поиски никто не пошёл.

— Сегодня до неба можно достать, — сказал Чжан Вэйдэ, поправляя шаль на плече. Он думал об этом постоянно — надо было только как-то разъяснить другим. — Отправить весточку с гусями. Или с воздушным змеем.

Он ждал, что Сун Юньхао и змея назовёт ерундой, но тот грустно вздохнул и пробормотал:

— Да, что ж это я! Змея надо было с утра склепать.

— У меня есть бумага, — Чжан Вэйдэ полез за шиворот. — Мы же с тобой купили…

— Для талисманов.

— Вот и будет как талисман.

Сун Юньхао подумал и кивнул: воздушного змея ему страшно хотелось.

Чжан Вэйдэ соорудил неказистое существо из тонких полосочек, соединив их между собой одной духовной силой, — прежде он такого не пробовал, но она держала не хуже клея. Пальцы дрожали — он отдал кисть Ло Мэнсюэ, и она написала их имена, все пять, аккуратным девчачьим почерком, но как попало и где уместилось, потому что места было немного. Сколько из пяти имён было настоящих? Наверно, он единственный солгал, но это уже не имело значения.

Он давно так называл себя, и друзья теперь звали его Вэйдэ, и он стал Вэйдэ.

«Пусть всё, что я скажу, станет правдой».

Он прилепил к змею прядку духовной силы и отправил в небеса, в слишком ранний, застенчивый закат.

Тянь Жэнь прошептал:

— День осенней девятки

еще не успел промелькнуть,

А душа твоя долгий и трудный

проделала путь.

И как там дальше: «Не найдут тебя письма в дороге — пиши, не пиши…»

Он медленно встал, стянул с плеча походную сумку, с которой обычно не расставался.

— Зачем письма? — недоумённо пожал плечами Сун Юньхао. — Мы же решили вместе идти в Иньчжоу, так что уж.

Он подобрался почти к самому краю обрыва, глубоко вдохнул и вдруг закричал, приставив руку ко рту:

— Мастер Тянь — великий лекарь!

— Это правда, но ты сейчас камнепад устроишь, — сказал Чжан Вэйдэ озабоченно.

Сун Юньхао набрал ещё полную грудь воздуха:

— Народ Южного моря существует!

Тянь Жэнь, растерянно смеясь, скользнул к нему, сказал:

— Я вовсе не уверен, что это правда ещё так.

— Это неважно. Я обещал вам, что это скажу, если у меня не будет приступа. А я не чувствую боли.

Нужно было загадывать желание на змея на двойную девятку? Или оно уже и так сбылось? Журавлиную записку, которой можно было доставить послание по воздуху, Чжан Вэйдэ тогда тоже смастерил в первый раз в жизни, и больше от отчаяния — верил, что Тянь Жэнь не откажет, но не очень верил, что поможет.

Сун Юньхао всё так же торопливо и радостно дышал, и Чжан Вэйдэ хотел сказать ему, чтобы покричал ещё что-нибудь, просто так, чтобы небеса откликнулись, а если не хотят откликаться, так даже лучше, пусть молча страдают от их воплей. Он и сам мог бы что-нибудь проорать за компанию.

Тянь Жэнь подошёл к краю, глянул вниз, перекинув через плечо утыканные лепестками волосы. Он будто хотел что-то сказать, но не решался. Непохоже было, что он умеет орать, но можно было б и его тоже попросить, — и тут Тянь Жэнь сделал ещё шаг вперёд и бросился в пустоту.

Не оступился — прыгнул сам, так стремительно, что стоявший рядом Сун Юньхао даже руку поднять не успел.

Биси подлетела к краю и пронзительно завизжала. Сун Юньхао крикнул: — Тихо! — и зажал ей рот ладонью, будто сам не кричал только что.

Биси впилась в его ладонь зубами.

— Дура, — сказал он устало, оттащил её от обрыва и спихнул на руки оцепеневшему Чжан Вэйдэ.

— Скоро вернусь, — сказал Сун Юньхао и вспрыгнул на Гунпин.

— Там река, — Чжан Вэйдэ стащил с плеча шаль и надел на Биси — на голову вместо плеч, потому что она всё время дёргалась. — Он же не человек. Русалка не может разбиться, упав в воду.

— У-у-у, — сказала Биси с непонятной интонацией.

— Там даже камней нет. Вроде.

— Может, ему так нужно. — Ло Мэнсюэ, присев на корточки у покрывала, стала задумчиво складывать чарки в корзину. — Я ему сказала: нехорошо, что он всё время просит у нас позволения что-то сделать. Он свободный человек.

Чжан Вэйдэ не стал её поправлять насчёт человека.

— Русалка тоже может умереть, — буркнула Биси. — Все могут.

— Он не умрёт, — сказала Ло Мэнсюэ спокойно. — Он обещал показать мне горы.

Примечания:

Чжан Вэйдэ читает стихи Се Тяо («Гуляю в горах Цзиянтин»), Тянь Жэнь — Хэ Сюня («Ночью мне приснился друг»).