Орден неудачников

Охота пятая. Удочка (2)

Чжан Вэйдэ не верил, что уже умер. Хотя бы потому, что в том мире, где он сейчас находился, он был чудовищно одинок, а ведь умерших мириады, да и загробных чиновников наверняка тысячи. А особенно потому, что этот мир был ему до омерзения знаком. Вряд ли загробное царство могло быть в точности похоже на мавзолей династии Чэнь. Пусть даже император-основатель двести лет назад и полагал, что воздвиг нечто грандиозное, великим мавзолей мог считаться разве что в сравнении с жалкими постройками предыдущих веков междоусобиц. Даже на дороге Сыма стояло всего-то пять десятков статуй министров, послов и зверей-хранителей — задумывалось их втрое больше, но денег не хватило; да и сами гробницы были весьма заурядные, кроме разве что усыпальницы принцессы Чжуи, строения такого же изящного, как сама несчастная дева, умершая пятнадцати лет от роду.

Идти по дороге было страшно. Если двинуться вперёд, она приведёт к мавзолею, а возвращаться туда Чжан Вэйдэ не хотел ни за что. И потом, что ни говори, это всё же были гробницы — вдруг его душа решит остаться там навсегда? В былые времена он ходил за советом к принцессе Чжуи, но сейчас даже она пугала. Если же идти назад, дорога начинала расплываться в тумане, а значит, тоже могла привести его в те края, куда Чжан Вэйдэ пока не собирался.

Он сел возле статуи министра ритуалов, смешного старичка, который пыжился и выпячивал живот, чтобы казаться грозным. У статуи на левой ступне была трещина, точь-в-точь как наяву.

Чжан Вэйдэ попробовал медитировать, но не чувствовал не то что духовной силы, а даже собственного тела, как перестают ощущать затёкшую ногу. Может, он всё-таки умер, но душа его, не желавшая пока уходить, застряла на земле и бродит теперь среди гробниц. Это было наказание пострашнее любых адских мук.

Одно хорошо — шея перестала болеть. Слёзы тоже не текли — заиндевели. Хорошо это или нет, Чжан Вэйдэ не знал. Он боялся, что задохнётся от комка в горле.

Чжан Вэйдэ попытался вообразить картину, которую показывал древесный дух: огонёк в горном святилище успокаивал. Наверно, он даже мог подсказать дорогу. Но сейчас, в его мыслях, хоть он и запомнил картину до мельчайшей линии, огонёк всё время гас.

Начинался снег. Совсем как в ту ночь, когда наставник его нашёл и отвёл в тепло, но теперь наставника больше не было и не осталось его защитных заклятий, от которых узор звёзд на небе так забавно искажался, ничего не осталось, только холод…

…и ощущение чужого присутствия за спиной.

Чжан Вэйдэ медленно поднялся, цепляясь за треснувшую туфлю министра, попытался вообразить страницы Каталога — про тигров он читал, давно, но много раз. Тигры-людоеды, как и другие пожиратели человеческой плоти, были просто безумные твари, искавшие лёгкой добычи. Попадались ещё и несчастные люди, которые случайно или из-за происков врагов надевали звериную шкуру и не могли потом её сбросить, но и они делались неразумны, как звери, если только их не спасали молитвы под крылышком прославленного бодхисаттвы.

Чжан Вэйдэ почудилось, что он ощущает зловонное дыхание. Между жёлтых клыков старого зверя застряли куски гнилого мяса. Нет, это он сам от страха сочинял разные глупости.

— Зачем я тебе? — крикнул Чжан Вэйдэ громко.

Он частично знал ответ: он просто был слабее всех, самая лёгкая добыча. Дурак, перепутавший удар тёмной ци с комариным укусом.

Но ведь зверь не хотел просто сожрать его плоть. Зачем тогда ему случайная слабая жертва?

Глядя на далёкие очертания гробниц, Чжан Вэйдэ вдруг подумал с яростью, что мог бы призвать стража. Не того, что засосало дерево, — тот, кажется, слушался, но всё равно уже не вылезет назад, — а любого другого, может, целый десяток стражей.

Наставник объяснял, как это сделать. Даже как их сотворить — хотя на такое Чжан Вэйдэ, конечно, ни за что бы не решился.

— Ты хоть знаешь, кто я такой? — отчаянно крикнул Чжан Вэйдэ в пустоту.

— Тебя тоже обидели, — ответил тонкий голос — не поймёшь, детский ли, женский. — Горько на свете жить сиротою.

— Ты не отделаешься глупыми песнями!

— Разве ты не хочешь отомстить?

— Отомстить?

— За свою матушку.

Чжан Вэйдэ затряс головой, заткнул уши.

Он начал забывать матушку: он так редко её видел, пока она была жива, а когда умерла, не смог на неё посмотреть. Нет, он не видел никогда тела матери, там лежала совсем другая женщина, почти девочка — маленькая и хрупкая, она никак не могла быть его матерью. Нет, даже тела не было, только свёрток из грубой мешковины, серый с бурыми полосами. Ничего он больше не видел.

А тот, кому нужно было бы мстить, — если бы Чжан Вэйдэ вообще захотел мстить, — лежал сейчас вместе с другими в конце дороги Сыма, ко всему уже безразличный.

— Брата с невесткой боюсь как огня, — прошелестел голос. — Вот письмецо бы под землю послать…

Таких жалостливых песенок Чжан Вэйдэ и сам мог бы вспомнить сколько угодно: про земли лучших полей, где бедняки обретут утешение, про несчастного сиротку, которого невестка держит в чёрном теле. Он даже подумывал так побираться, если с продажей талисманов и изгнанием из домов мелкой нечисти у него вдруг не заладится. Позорно, но на что не решишься от голода.

Вот только на самом деле он никогда не боялся старшего брата. Странно бояться того, кто даже не помнит о твоём существовании.

Ещё немного, подумал Чжан Вэйдэ, и он сам про себя забудет.

Внутри чайная была почти пуста, выпотрошена. Остался лишь перевёрнутый стол да несколько черепков от посуды. В спёртом воздухе неподвижно висела паутина.

Сун Юньхао сидел, скрестив ноги, посреди пустого зала. Его заострившееся, пожелтевшее лицо было запрокинуто, глаза закрыты.

Чжан Вэйдэ сидел перед ним, но давно упал бы, если бы его не поддерживала духовная сила — и рука — Сун Юньхао.

Тянь Жэнь упал на колени рядом с ними, наконец прижал пальцы к затихшему пульсу Чжан Вэйдэ.

— Его душа пока недалеко, — сказал Тянь Жэнь. — Ещё можно дозваться.

Сун Юньхао дёрнул головой — может, просто от боли.

Тянь Жэнь вытащил свёрток с иглами, быстро развернул на коленях. На миг вспомнил, что всего несколько дней вытащил часть этих игл из трупа Цзинь Пина. Конечно, он их много раз с тех пор очищал, и никакого вреда причинить они не могли. Не нужно вспоминать. Это было давно. Много лет назад. Всё равно он всегда путался во времени.

Он воткнул иглы в шесть акупунктурных точек на голове Сун Юньхао.

— Зачем? — сказал тот глухо.

— Мне нужно, чтобы ты меня слышал.

— Нет смысла.

— Пока ты его держишь, смысл есть.

Сун Юньхао даже в таком состоянии сумел сохранить связь силой давней выучки, но уйти вслед за Чжан Вэйдэ и попытаться призвать его назад уже не мог. Верная смерть для обоих — они просто заблудятся в общем кошмаре.

— Этот ранний приступ из-за твоей отсрочки? — спросил Сун Юньхао. — Ещё ведь не время.

— Нет. Это из-за тебя самого. Ты не хочешь слушать…

Тянь Жэнь попытался сглотнуть, но во рту чудовищно пересохло. Как всегда.

Каждый раз, когда его обсчитывали на рынке, наставница говорила, смеясь: «Тянь Жэнь, ты славный мальчик, но до чего же робкий! Если весь ваш народ был таким, неудивительно, что вас перебили драконы или кто там это был. Держи-ка корзинку, я сама разберусь».

Он не пытался оправдаться в темнице. Не пытался возразить Цзинь Гану. Не нашёлся сегодня утром, когда Сун Юньхао отрезал, что решения великих орденов не его ума дело.

— Да, из-за меня, — сказал Сун Юньхао, тоже ставший вдруг до отвращения покорным. — Если б не моя глупая прихоть — порыбачить с утра, мы бы давно были в Иньчжоу.

— Это случайность. И смерть твоего господина…

— Что ты знаешь! Я запретил ему заходить внутрь. Но снаружи оказалось опаснее.

— И это всё ещё случайность.

— Та женщина из Линьаня. — Сун Юньхао на миг приоткрыл глаза. — Жена коменданта. Ты виноват, что они с ребёнком умерли?

— Да. Я ошибся как лекарь.

— Я ошибся как телохранитель.

Тянь Жэнь хотел сказать: «Это совсем другое», но некогда было объяснять. Глаза Сун Юньхао закрылись снова. Сердце билось так сильно, что не было нужды проверять пульс.

Тянь Жэнь не чувствовал больше страха. По крайней мере, такого страха, как недавно, когда вообразил, что Ло Мэнсюэ правда умерла, что речной дух утянул её в воду, и бросился к реке, где она умывала разрумянившееся лицо, а при виде его зарделась ещё сильнее и сказала: «Мы с Биси немного выпили — я не привыкла прямо с утра…»

Он чувствовал гнев. Гнев, лишённый ненависти, — Сун Юньхао, в конце концов, не желал никому зла, просто выбрал справедливость, как всегда выбирал. В такую же ярость Тянь Жэня приводили больные, которые упорно не желали исцеляться. Только прежде никто из них об этом не узнал.

— Ты здоров! — он сам изумился, что кричит так громко — даже паутина всколыхнулась. Наверно, он забрызгал бы всё вокруг слюной, если бы у него во рту осталась хоть капля слюны. — Давно здоров. Ты сам себя убиваешь!

Рот Сун Юньхао упрямо сжался. Так же, как в первую ночь, когда он обвинял орден Инхушэнь в неправедных делах.

Но сейчас это было слишком похоже на предсмертную гримасу. Вот с таким выражением лица он и уйдёт.

Времени не осталось совсем, и Тянь Жэнь, неловко, но сильно размахнувшись, влепил ему пощёчину.

Хлопок был резкий, сухой. Тянь Жэнь замер на миг, потрясённый.

Бить сейчас Сун Юньхао было всё равно что стегнуть хворостиной мохнатого пса горной породы — боли не почувствует, разве что оскорбится.

Сун Юньхао, кажется, даже не обиделся, только чуть наклонил голову.

— Слушай меня, — выдохнул Тянь Жэнь в это склонённое к нему лицу. — Не смей уходить! Слушай. Да, я только лекарь из провинции — я ничего не смыслю в великих делах ваших орденов. Но я могу догадаться. Это был ритуал, да? Вы ведь со своим молодым господином участвовали в ритуале?

— Да, — сказал Сун Юньхао устало.

— Не знаю, как всё это устроено, но вы обменивались духовными силами?

На второе «да» Сун Юньхао уже не хватило. Голова только слабо дёрнулась, обозначая кивок.

— Это ритуал присяги, — заговорил Тянь Жэнь лихорадочно. — И что-то вроде проклятья с отложенным действием. Если господин погибнет по вине своего стража, проклятие сработает, и преступник будет страдать, пока не умрёт или не сойдёт с ума. Это всё равно что приговор, который с помощью ритуала господин из рода Бай выносит заранее. Но ты же знаешь, это сплетение двух воль. Воли господина, да, но и добровольного подчинения стража.

У Сун Юньхао едва заметно нахмурились брови. Он шевельнул свободной рукой, будто отмахиваясь.

Тянь Жэнь ненавидел саму идею горьких лекарств, но их тоже надо было как-то вливать до конца.

— Наверняка за пару веков в клане Бай были мстительные люди, которые подозревали телохранителей в любых возможных грехах. Но твой господин не верил, что ты когда-нибудь намеренно причинишь ему вред. А случайность он бы тебе простил. Разве мог он пожелать тебе такую муку? Даже убийц казнят быстрее и милосерднее. Наверно, нельзя повернуть ритуал так, чтобы наказания не случилось вовсе, но он сделал его совсем слабым. Ты давно прощён. Ты мучаешь себя сам.

— Это невозможно.

— Но в тебе больше нет никакой чужой силы. Я отменил твой прошлый приступ не потому, что я великий лекарь, а потому, что ты сам мне позволил. Ты отвлёкся от вины и скорби. А теперь из-за Вэйдэ ты казнишь себя снова. Слушай! Ты и господина своего мучаешь, — он любил тебя и теперь не упокоится с миром, пока смотрит с того света на эту пытку, — и Вэйдэ погубишь. Ты сильный заклинатель, и воля твоя куда крепче моей. Я не смогу помогать тебе долго.

Свободная рука Сун Юньхао мелко задрожала, но как-то он сумел опустить её и прижать к нижнему даньтяню. Медленно повернул раскрытой ладонью вверх.

— Подведи к сердцу, — прошептал Тянь Жэнь. — Да, вот так.

Сила Сун Юньхао ощущалась сгустком перекрученных нитей. Расплетать их по одной было некогда.

Тянь Жэнь хорошо подбирал травы, но всегда терялся, когда приходилось принимать решение быстро, не проверяя по три раза каждую мелочь.

Иногда, наверно, лучше мгновенно перерубить узел.

Потом он сможет передать свою силу Сун Юньхао: вода притушит лишний жар, пусть и ненадолго. Времени у них всё равно было не больше одной курительной палочки.

— Разорви присягу. — Надо было ещё что-то добавить, но говорить, что это всё пустые клятвы, было опасно, в мире Сун Юньхао не существовало такой вещи, как пустые клятвы, если уж их дали однажды.

«Как рыбалка, — подумал Тянь Жэнь лихорадочно, — только бы не сорвалось, только бы…»

— Хотя бы ради Вэйдэ, — проговорил он, глядя, как натягиваются нити. — Ты сам сказал мне в Хугуане. Мы должны спасать живых, пока можем.

Там был туман, и была дорога, и постаменты вдоль неё. Звериные морды добродушно таращились тупыми каменными глазами, рожи человеческие пялились мрачно и неласково.

Боли не осталось — только пустота, но частично эту пустоту заполнила чужая сила, прохладная, мягкая. Вот, значит, каково носить морскую пену внутри собственных меридианов. Сун Юньхао не смог бы заставить эту силу нелюдей подчиниться и тем более — нанести удар, она вечно ускользала от его власти и даже понимания, но Тянь Жэнь передал её не для сражения: это было болеутоляющее. Как будто пустоту можно заглушить так легко.

Всё же Тянь Жэнь сделал что мог, а отдал уж точно больше, чем нужно.

Под ногами хрустел иней: зима всё-таки наступила.

Статуи закончились, появилось две стелы — одна вся расписанная байками про великие подвиги императора, другая в нарядных узорах, но без единого слова, даже без имени усопшего, в честь которого её воздвигли.

Сун Юньхао не знал этого места. Это был добрый знак: он всё ещё не потерял связь с Чжан Вэйдэ.

Он выкрикнул его имя и будто бы услышал слабый отклик, донёсшийся сзади, с дороги, которую он уже прошёл.

— Вэйдэ! — позвал Сун Юньхао снова. — Если ты бродишь тут, не сходи с места.

Он попытался хоть как-то затеплить свет на ладони, но собственных сил у него осталось слишком мало, а сила Тянь Жэня по самой своей природе была противоположна любому пламени.

Ни огня, ни Гунпин, чтобы попытаться поискать с воздуха. Он хотел побежать, но боялся, что они разминутся снова.

— Не сходи с места, слышишь?

Ответа не было. Сун Юньхао зашагал размеренно, поворачивая голову из стороны в сторону, как заводная игрушка. Всё те же смешные львы и собаки. Согдийский купец и посол из Силлы.

Юноша в одеждах из грубой, будто траурной ткани, которая цветом сливалась со статуями. Он протянул руку, и Сун Юньхао нечаянно сказал снова: «Цзинфэй», хотя зачем бы Цзинфэю носить траур? Ведь это его оплакивали, а не он. Юноша был младше и стройнее, только улыбался немного похоже, и сбившаяся на левый бок лохматая прядь волос была похожа.

— Брат Сун, — сказал Чжан Вэйдэ, улыбаясь и часто моргая.

Сун Юньхао стиснул его запястье.

— Брат Сун, я не знаю, как отсюда выйти. Но я думаю, здесь бродит не только тигр. Может, рядом жертва, которую тот убил и превратил в своего раба. Он мне тоже предлагал — сказал, я могу надеть шкуру и стать сильным, но я не хочу…

— Что это за место?

— Дорога Сыма. Она ведёт к мавзолею. Я же не умер?

— И не умрёшь. Это те гробницы Шести Династий, про которые ты говорил?

— Нет. Нынешней династии. Семьи Гу. Я здесь жил.

— Неважно, — отрезал Сун Юньхао, увидев, что Чжан Вэйдэ начинает пугаться. — Там, где торчат столбы, — это вход в сам мавзолей?

— Да.

— Значит, мы туда не пойдём.

— В обратной стороне тоже ничего нет.

— Тогда нужно вовсе сойти с дороги. Быстро. Но не бойся.

— Я не боюсь.

Дряхлый чиновник неодобрительно покосился со своего постамента, когда Сун Юньхао прошёл мимо него, волоча за руку спотыкающегося Чжан Вэйдэ. Хранители дороги, даже если и негодовали, помешать никак не могли.

За дорогой было лето: колючие заросли, запахи налившихся соком трав. Чжан Вэйдэ растерянно вскрикнул.

— Не обращай внимания, — сказал Сун Юньхао.

— Там калитка.

— Неважно. Мы туда не пойдём.

— Что это за место?

— Мой кошмар. Не смотри. — Он схватил Чжан Вэйдэ, развернул лицом к себе.

Попытался снова хоть как-то собрать воедино силу: она протекала морской водой сквозь пальцы.

— Надо сказать Тянь Жэню, чтобы вытащил нас.

— Просто представь, что ты посылаешь ему письмо.

— Это ты мастер слать ему письма.

— И правда, — Чжан Вэйдэ растерянно засмеялся. — Только не теряйся.

Он сложил пальцы, будто собирался кинуть талисман, хотя никакого талисмана в них не было, но сила вдруг плеснула, повинуясь, и Сун Юньхао подкинул маленькую её частичку, а пальцы Чжан Вэйдэ поймали. В его руках она наконец засветилась — странно, пугающе, как гнилые водоросли и глаза глубоководных рыб, но засветилась, а потом Сун Юньхао швырнуло на пол чайной.

Он ушиб руку, но не успел заметить: его скрутило страшным приступом кашля, и он кашлял, пока не вытолкнул наружу уродливый сгусток запёкшейся крови. Он попытался встать и вляпался ладонью в эту кровь, размазал её по полу. И это всё, что осталось от клятв верности, от памяти? Грязный след на полу?

Сун Юньхао нащупал Гунпин, поднялся и застыл от ужаса — Чжан Вэйдэ лежал на руках у Тянь Жэня, больше не в странной траурной одежде, а в любимом зелёном халате, но белый-белый, казавшийся ещё младше своих лет. Сун Юньхао хотел спросить, но вышел только хрип.

— Всё хорошо! — сказал Тянь Жэнь быстро. — Он жив. Я раньше часто выходил из тела — знаю, как вас вернуть, это уже ерунда.

Он втыкал в Чжан Вэйдэ иголки. Сун Юньхао поднёс руку к собственной голове — там иголок уже не было.

— Тебе не больно наконец? — спросил Тянь Жэнь. — Сердце?..

— Неважно.

— Важно, но я слишком устал, чтобы тебе это ещё раз втолковывать. Если снова пойдёт кровь горлом, не пугайся, выплёвывай, это всё дурная кровь. Но я думаю, не пойдёт. Я её попозже выгоню, это уже не к спеху.

Он осторожно усадил Чжан Вэйдэ, сам кое-как привстал, поддерживая его за плечи, стремительно надавил на несколько акупунктурных точек на груди.

Чжан Вэйдэ распахнул глаза, задрожал, и его вырвало какой-то чёрной слизью. Тянь Жэнь спокойно вытащил из жижи блестящий тёмный камешек.

— Часть демонического ядра, — сказал он и бросил его под ноги Сун Юньхао.

Ядро уже распадалось — не было даже смысла осквернять им Гунпин, Сун Юньхао просто раздавил его подошвой сапога.

Поладить с мертвецами оказалось легко: тигр, наверно, не только разрыл кладбище, но и тела успел частично съесть, так что все мертвецы были изрядно покалечены, а некоторые даже без голов. Ло Мэнсюэ упокоила их всех разом и без меча, одним только построением.

Куда хуже были другие создания — сгустки тёмной ци, почти не видимые, но с острыми когтями. По одному разобраться с ними тоже было бы нетрудно, но они всегда налетали стаей, ранили и тут же исчезали до новой внезапной атаки.

— Я разберусь! — крикнула Биси после третьего нападения и взлетела на балкон.

Ло Мэнсюэ прыгнула бы за ней, но весь воздух вокруг второго этажа уже был окутан облаком лисьей силы. Вмешательство чужой, тем более заклинательской ци могло бы испортить ловушку Биси.

Полупрозрачные тени, похожие то ли на птиц, то ли на летучих мышей, все разом хлынули к ней. Снизу Ло Мэнсюэ померещилось, что у них крошечные печальные лица, вернее, одно и то же лицо у всей стаи, очень юное, но мужское или девичье, она не разобрала.

Биси танцевала на перилах балкончика, кувыркалась, делала стойку на руках, изгибая тело под безумным углом. Её когти, такие же острые, как у нападавших, выдирали тёмные ядра из их птичьих тел. Кружились юбки и хвосты.

Странно: если ей правда было меньше двух веков, откуда три хвоста? И ведь был ещё какой-то четвёртый, раз она его потеряла и хотела отрастить назад. Или лисий хвост вовсе не равен одному прожитому столетию, как думают?

— Слева! — крикнула Ло Мэнсюэ.

Биси не успела увернуться — когти налетевшей твари распороли ей спину. Биси выругалась, ухватила, изогнувшись всем телом, птицу и сжала в кулаке так, что та лопнула.

— И на карнизе!

На Ло Мэнсюэ просыпался град из тушек. Умерев, существа стали видимы, но ненадолго: почти все они растворились уже в воздухе, не успев долететь до земли.

Биси спрыгнула следом, самодовольно отряхивая руки. Розовое платье на левой лопатке повисло окровавленными лохмотьями.

— Дацзи раскидала всех небожителей, — сказала она весело. В какой момент в её мечтаниях возникла Су Дацзи, Ло Мэнсюэ не уловила: героини Биси менялись часто и непредсказуемо. — И разбила голову Эрлан-шэню об карниз.

— Эрлан-шэня жалко.

Ло Мэнсюэ протянула руку, но кровь у Биси не останавливалась. Лисье тело не подчинялось заклинательским методам исцеления.

— Если старшая сестрица не хочет, разобьём голову кому-нибудь другому, — сказала Биси покладисто. — Кто из этих ублюдков ездил на тигре? Ай, сестрица, оставь, ты потом выколупаешь из-под замка Тянь Жэня, и он меня вылечит, или я даже просто так исцелюсь от одного его вида.

— Стало тихо, — прошептала Ло Мэнсюэ.

Она обернулась, прислушиваясь. Тишина внутри чайной пугала, но потом она различила глухой кашель, какой-то скрип.

Затем в дверь с той стороны постучали — негромко, костяшкой одного пальца.

— Вспомнишь Цао Цао, — хихикнула Биси, и улыбка тут же застыла у неё на губах. — А вдруг демон теперь в него вселился?

— Нет, — сказал Тянь Жэнь. — Барышня Ло, это я. Всё хорошо.

Биси вцепилась ей в локоть:

— Демон тоже так просто не признается!

Тянь Жэнь говорил прежде, что демон вряд ли в него вселится, но ведь он мог ошибаться.

Ло Мэнсюэ глянула на Лумин — клинок светился переливчато, тревожно, но и так было ясно, что опасность не миновала ещё.

Сделалось так тихо, что она услышала лёгкий шорох — стоявший по ту сторону двери провёл по ней рукою, вздохнул.

— Воды Ишуй пока ещё холодны, — сказал Тянь Жэнь мягко.

Ло Мэнсюэ наклонилась так близко к двери, что упёрлась лбом в древесину.

— Значит, в ту ночь это всё-таки был ты.

— Это что? — обрадовалась Биси. — Стишки? — И тут же вскрикнула: — Сестрица!

Раскрывшийся замочек упал Ло Мэнсюэ в руку — нарядный, сияющий пурпуром.

— Скорей-скорей-скорей, — причитала Биси скороговоркой. — Обернись! Там тигр-тигр-тигр.

Ло Мэнсюэ лихорадочно вгляделась в полумрак чайной, но зверь подошёл уже слишком близко. Она вернулась в боевую стойку.

Тигр был огромный, но шёл тяжело, покачиваясь из стороны в сторону. Глаза поблёскивали мутно, как нечищеная медь. Ло Мэнсюэ заглянула в них — сущая глупость, даже пятилетние дети знают, что так нельзя, — но взгляд зверя лишь скользнул по ней равнодушно и рассеялся в воздухе.

За спиной раздалось тяжёлое дыхание. Широкая ладонь отодвинула Ло Мэнсюэ в сторону.

— Я сам, — сказал Сун Юньхао.

Он был изжелта-бледен. Влажные от испарины волосы облепили череп.

— Не надо, Сун-сюн, — сказала Ло Мэнсюэ. — Он уже умирает.

— И сколько ждать? Лет двадцать?

Сун Юньхао спрыгнул с крыльца и шагнул к тигру. Пару долгих мгновений они стояли друг напротив друга. Оба пошатывались. Оба были пугающе похожи друг на друга.

— Тигр уже умер! — крикнул Чжан Вэйдэ. — Нет вообще никакого тигра, я же говорил. Только шкура.

Он цеплялся за столб на крыльце, прижимая к подбородку скомканный платок. Тянь Жэнь попытался поддержать его за локоть, но Чжан Вэйдэ замотал головой и отдёрнул руку.

— Я в порядке, сестра, — сказал он быстро, когда Ло Мэнсюэ шагнула к нему. — И это я. По-настоящему я. Тянь Жэнь славно придумал: человека удобнее всего узнавать по словам, которые он когда-то сказал, никто чужой такого не придумает. Брат Сун, это шкура! Не надо ложиться на звериные шкуры! Помнишь, я тебе говорил, когда мы встретились.

— Помолчи, глупый, — сказал Сун Юньхао устало.

Чжан Вэйдэ захохотал или, может, заплакал, Ло Мэнсюэ не смогла понять.

Сун Юньхао ударил — одним клинком, как смертный, духовной силы у него уже почти не осталось, но движения были по-прежнему безупречны, а дао тяжела. Зверь покачнулся в последний раз и рухнул возле его ног. Рыжая шерсть поблёкла, а тело сдулось, став почти плоским.

— И вправду прах, — проговорил Сун Юньхао. — Но разорённое кладбище…

Он поворошил шкуру клинком.

Ло Мэнсюэ подошла, с трудом заставив себя смотреть на шкуру, а не на Сун Юньхао: она всё боялась, что он тоже упадёт. Но он стоял на ногах, пусть и не очень твёрдо, а тёмная ци не развеялась — надо было думать о другом.

Она направила поток духовной силы на шкуру.

Что-то зашевелилось под ней, выбираясь наружу. Ло Мэнсюэ понадеялась, что это не окажется освежёванное тело зверя, но это оказалось иное существо, маленькое, хрупкое.

Ребёнок? Он был так худ и измождён, что даже возраст не угадывался: он мог быть и ровесником А-Шу, и подростком лет двенадцати, а когда поднял голову, показался скорее молоденьким юношей одних лет с Чжан Вэйдэ. Впрочем, Ло Мэнсюэ даже не могла сказать наверняка, что это юноша, а не девочка: растрёпанные волосы, лохмотья и искажённое ненавистью лицо были лишены точных примет пола так же, как и возраста.

Но лицо она узнала сразу — то же самое, что было у птиц.

— Указчик? — спросил Сун Юньхао недоверчиво. — Они разве не мрут сразу следом за хозяином?

Существо распахнуло рот и плюнуло тёмной ци. Ло Мэнсюэ заслонила барьером себя и Сун Юньхао.

— Почему ты не хочешь уйти? — спросила она осторожно. — Тигр, который тебя убил и держал в плену, уже мёртв.

— Если я вернусь, меня опять заставят работать. Лучше я останусь в горах. Я теперь тут владыка.

Рот приоткрылся снова, но вместо плевка существо быстро облизало языком чёрные губы.

— Тигр был слабый, — проговорил мальчик — наверно, это всё-таки был мальчик, хотя теперь его безжалостное лицо стало совсем взрослым, даже старым. — Трусливый. Хотел сидеть в своём логове. Но я заставил его шевелиться.

— Это ты убил хозяйку чайной?

— Разбойники. А разбойников убил я. Натравил на них тигра. Но они были слабые, все трое. Ползали на брюхе, умоляя отпустить их. И тётушка, которая пришла из города, тоже была слабая.

Ло Мэнсюэ не сразу догадалась, что под тётушкой он имеет в виду Ван Синью, которой было немногим больше двадцати: всё же во многих отношениях он мыслил, как ребёнок.

— Тех, кто заставлял тебя работать, уже давным-давно нет на свете, — сказала она ласково, как ребёнку.

Сун Юньхао скривился:

— Просто возьми меч. Часть ядра, что была в Вэйдэ, мы уничтожили. Теперь добить легко.

— Жалко его.

— Моего щенка мне жальче. Не могу тут жалостью разбрасываться. Этот по доброй воле не уйдёт.

— Мне нужен сильный заклинатель, — сказал мальчик. — Он наденет шкуру и станет новым владыкой здешних гор. А я буду указывать тигру дорогу.

— Размечтался, — усмехнулся Сун Юньхао. — Сильный не станет тебя слушаться.

— Мы вместе придём в Иньчжоу и уничтожим его. Иньчжоу сожрал моего второго брата. А мы сожрём его.

Ло Мэнсюэ провела сложенными пальцами по клинку Лумина и вонзила его в землю, беззвучно повторяя слова, открывающие Врата Очищения.

— Проклятая! — заорал маленький дух. — Не трожь меня!

Многие мстительные духи отказывались уходить спокойно — на памяти Ло Мэнсюэ только призрак одной несчастной женщины рыдал от радости, узнав, что наконец освободится, а все остальные слишком помешались на своей страсти, но такой яростной ненависти она не видела уже давно.

Счастье ещё, что он был слаб, а жертвы подчинялись ему больше потому, что верили в могучего тигра, как в карающее божество. Теперь, когда тигра окончательно не стало, его спутник неминуемо должен был развеяться вместе с ним, пусть ненависть и продержала его на земле намного дольше обыкновенных духов-указчиков.

— И ты, ублюдок! — кричал дух. — Ты должен был надеть шкуру! Мы убили бы всех!

— Ты ошибся, — сказал Чжан Вэйдэ. — Я так себе заклинатель. Не очень сильный.

— Проклятые!

— А-Жун! — какой-то старичок выбрался из ивняка и зашагал к чайной.

Кажется, тот самый, что рыбачил утром на берегу. Он был в соломенной накидке, но шляпа пропала — на макушке торчал тощенький белый узелок из остатков волос. В корзинке для улова не трепыхалось ни одной рыбёшки.

Названный А-Жуном застыл, не пытаясь уклониться от силы Ло Мэнсюэ. Его лицо стало скорее тоскливым, чем ненавидящим, — такое скорбное выражение померещилось Ло Мэнсюэ на личиках крылатых духов.

— Второй брат, — пролепетал А-Жун.

Его голос стал совершенно писклявым, а лицо покрылось сетью морщин, как и у дряхлого рыбака, будто за несколько мгновений он прожил все непрожитые семь или восемь десятков лет.

— Почему ты не вернулся, второй брат? — спросил А-Жун плаксиво.

— Я вернулся. Каждое утро сижу здесь на реке. Только ты меня совсем не видишь. — Старичок, кряхтя, наклонился, поставил корзинку на землю, пробормотал: — Да, здесь всегда клевало плохо. Вот как, значит, барышня.

Ло Мэнсюэ изумило, что он обращается к ней. Смертные могли, конечно, увидеть внешние проявления духовной силы, но сами построения едва ли.

— Наш старший брат женился, — заговорил старик отрешённо, будто древнюю легенду рассказывал. — Скверная у нас была невестка, злющая. При родителях-то она ещё побаивалась верховодить, а как их не стало, начала всем в доме заправлять, нам совсем житья не стало. Я и ушёл в Иньчжоу, как мне тринадцать исполнилось, в тот год, как государь Ань-ди скончался. Бросил совсем эту проклятую деревню, даже родительские могилы бросил. Думал, как пристроюсь в городе, заберу А-Жуна.

— Ты не вернулся, — А-Жун бессмысленно раскачивался из стороны в сторону.

— Я-то вернулся, да поздно. Невестка мне сказала, тебя тигр задрал в горах, когда ты искал козу. Я ей не поверил. Думал, ты утопился от её побоев или ещё что.

— Я ушёл в горы искать тигра.

— А через два дня невестку сожрали прямо на краю деревни. Только пару косточек нашли да платье. Старший брат, как узнал, совсем рассудком тронулся — всё сидел на кровати да причитал, что и за ним придёт тигр. Так и не встал больше, умер через месяц от страха. А я всё ждал. Но ни разу не видел тебя, А-Жун. В облавы ходил, что наш староста устраивал, — думал, предупрежу тебя, если что. По ночам открывал ворота. Но ты не пришёл мне отомстить. А теперь, как я снова вернулся, уже который год на реке сижу.

— Нет, второй брат не умрёт, — протараторил А-Жун. — А-Жун никогда не хотел тебя убивать.

— Твоему второму брату теперь девяносто три, — сказала Ло Мэнсюэ и лишь теперь поняла окончательно, что старичок уже умер — может, сразу после того, как они ушли с реки. — Если он сейчас уйдёт, это не так уж и плохо. Если вы вместе…

— Да, не так уж и плохо, — сказал старик. — Там что-то вроде двери, барышня? Проход?

— Да, дверь, — Ло Мэнсюэ кивнула. — Не бойтесь.

Старик взял А-Жуна за руку, приговаривая: «Брось ты свои шкуры, братишка».

Отчего-то она подумала, что под конец увидит их детьми, как, наверно, воображал себе встречу А-Жун, но нет — оба сделались одинаково дряхленькими, высохшими от старости. Наверно, так было милосерднее.

— Вразуми её как-нибудь, — сказал Тянь Жэнь умоляюще.

Он склонился над тазом с водой. Биси, скрестив ноги, сидела на другой стороне крыльца и дулась. Чжан Вэйдэ, слава небесам, просто спал, прислонившись виском к деревянному столбу. Лицо у него было в грязных разводах от слёз, но теперь совершенно безмятежное. Ло Мэнсюэ села рядом, пригладила ему волосы. Тянь Жэнь быстро глянул на них через плечо.

— Я ему дал успокаивающий порошок. Действует он недолго, но Вэйдэ хотя бы придёт в себя. Учёный Ли тоже спит.

— Где он? — спросила Ло Мэнсюэ.

— В сарае.

Биси громко фыркнула. Тянь Жэнь продолжил:

— Он сказал, что лучше останется там. Я не стал возражать: в сарае довольно тепло. Там, кстати, есть ещё дрова — тебе не придётся далеко ходить за хворостом.

Биси фыркнула громче.

— Она обиделась, что я пошёл взглянуть на раны учёного Ли, — пояснил Тянь Жэнь печально.

— У него просто! Дырка в руке!

— Биси, он смертный. Шансы, что он умрёт, намного выше.

— От дырки! В руке!

— От неё тоже, если рана загрязнится. И ты даже не даёшь мне остановить кровь.

— Мне неловко, — заявила Биси.

— Биси, не кривляйся, пожалуйста, — сказала Ло Мэнсюэ. — Я правда перепугалась, когда эта штука на тебя налетела. Они были страшнее, чем несчастный А-Жун.

Биси упрямо повела плечами и внезапно одним движением сдёрнула платье до пояса, воинственно выпятив маленькие острые груди.

Тянь Жэнь терпеливо вздохнул, взял её за плечи и осторожно развернул к себе спиной.

— У тебя, может, вода грязная, — не сдавалась Биси. — И у меня тоже рана загрязнится.

— Я добавил сюда воду с горы Гаоцянь, там реки и снега чисты как небесный нектар, — отозвался Тянь Жэнь так безмятежно, что в первый раз в его словах Ло Мэнсюэ заподозрила бесстыжее лекарское враньё.

Биси недоверчиво сощурилась:

— Откуда у тебя…

— Настолько важные вещи я ношу при себе в цянькуне.

Ло Мэнсюэ, сдержав улыбку, спросила:

— Где Сун-сюн?

Тянь Жэнь, ловко управляясь с дёргающейся Биси, тихо указал в сторону распахнутых дверей чайной.

— Он сказал, — да, я знаю, что у меня холодные руки, Биси, извини, — сказал, что хочет побыть один.

— Хорошо, — кивнула Ло Мэнсюэ. — Хорошо, что он рядом. Я боялась, он уйдёт куда-нибудь.

Она сгорбилась, подперев подбородок обеими руками, — её с детства ругали за такую позу, но на ступеньках так сидеть было удобнее всего.

— Что с ним случилось?

— Исцелился, — сказал Тянь Жэнь, разматывая бинты. — Ну… телесно.

— А чаю мы так и не попили, — вспомнила Ло Мэнсюэ.

Биси хихикнула:

— Мы-то с тобой успели, сестрица.

— Это был не вполне чай.

— Что ж тут поделать! Какая жизнь, такой и чай. Небеса, моё новое платье! Всё теперь испорчено.

Сзади раздались шаркающие шаги. Сун Юньхао подошёл, с трудом переставляя ноги, сел на ступеньки чуть ниже Ло Мэнсюэ, зажал широкие ладони между коленей. Он выглядел немного лучше: хотя бы к лицу вернулось бледное подобие краски.

Гунпин была бережно упакована в дорожный чехол. Наверно, не меньше половины того времени, что Сун Юньхао провёл один, он её чистил.

— Вот я уже говорил, — начал он устало — язык у него шевелился с трудом — и очень тихо, чтобы не встревожить Чжан Вэйдэ. — Мы неудачники. Если ходить вместе, несчастья так и будут сыпаться на нас. Мы даже не можем просто так зайти в чайную.

Он вытащил одну ладонь и просунул её под голову Чжан Вэйдэ.

— Признаться, мне никогда особенно не везло, — сказал Тянь Жэнь с полуулыбкой. — Не могу сказать, что сделалось намного хуже с тех пор, как я встретил вас. Пожалуй, стало лучше.

Сун Юньхао глянул на него с каким-то странным выражением лица, точно только теперь заметил.

— Ты давно дрался в последний раз?

У Тянь Жэня страшно покраснел лоб.

— Извини, Сун-сюн, — сказал он быстро, — не сердись. Я правда не знал, что ещё делать. Боялся, что ты совсем лишишься чувств.

Сун Юньхао медленно покачнулся вперёд — видно, поклонился, но из-за того, что он не мог выдернуть руку из-под виска Чжан Вэйдэ, поклон вышел странным.

— Ты спас мне жизнь. Я в долгу перед тобой. Но это другое дело. Ты дерёшься, наверно, даже хуже Мыши — а она девица восьми лет от роду.

— Я немного постарше и уже не научусь, — сказал Тянь Жэнь быстро. — Я и говорить толком не умею. Умею хорошо готовить лекарства, и ладно… и, если я вдруг закончу Сорок Четвёртое…

— Ты умеешь говорить, — Ло Мэнсюэ встала, отряхивая подол. — Я пойду поищу нашу лошадку.