Он слышал: когда люди замерзают в снегу, перед смертью им становится тепло. Но теплее не делалось — только всё холоднее, а это ещё даже метель не началась. Или не начнётся до утра?
Только щёки горели. Он сначала смертельно обиделся: по лицу его раньше не били, но потом и это стало безразлично.
Лучше бы он навсегда остался в темнице. Там тоже всё время было холодно, но не так, не до смерти. В темнице никто про него уже не помнил. Зарывшись поглубже в солому, можно было даже спокойно уснуть, если, конечно, никто не кричал.
Здесь было совсем тихо. Наверно, так и должно быть: кто же глубокой ночью потревожит покой усопших? И ветер улёгся. Этому надо было порадоваться, но без ветра сделалось совсем тревожно.
Он сунул руки ещё дальше в рукава, обхватив свои локти.
«Предки защитят тебя», — твердил он самому себе, но ни на миг себе не верил: ни защиты здесь не было, ни покоя, не было даже ощущения великой силы, пусть презрительно не замечающей его, ничтожную песчинку, но всё равно могучей и благодатной.
За спиной похрустывал снег. Совсем легонько — так могла бы ходить кошка, не человек. Вот бы кошка!
Он вообразил тепло у себя за пазухой, неловкую, драгоценную тяжесть живого тельца и, кое-как развернувшись, просто сел в снег. Всё равно пока никто не высунется на улицу и не увидит, что он поменял позу. Он почти никогда не отстаивал на коленях весь положенный срок как подобает: по ночам всегда всем лень проверять.
Кошки не было. От сугробов пахло дымом.
Созвездия горели ярче, чем положено, и белые огоньки в них странно спутались.
Снег скрипнул и просел под невидимой стопой.
Забыв про холод, он закрыл лицо ладонями, потом решил, что лучше закрыть уши: глаза можно просто зажмурить, а уши без рук не заткнёшь. Встал на колени снова, потому что так он занимал немножко меньше места, чем сидя, а значит, был чуточку незаметнее.
Он не знал, сколько просидел так, слепой и глухой, с плотно стиснутым ртом и колотящимся сердцем, пока тёплая рука не потрясла его ласково за плечо. Пришлось открыть глаза.
Пришедший был стар и очень высок ростом, с одутловатым спокойным лицом.
— Пойдёмте, — сказал он тихо.
— Мне нельзя вставать.
— Это Ван Гэ решил наказать вас? Он слишком много на себя берёт. Поднимайтесь.
Подняться было трудно, но пришедший терпеливо ждал, подставив руку, потом спросил задумчиво:
— Вы видите звёзды?
— Да. Очень много, только…
— Только?..
— …они не с той стороны неба. Я подумал, мне мерещится, но они ведь не с той стороны, да?
Пришедший молча улыбнулся.
Снег позади них светился холодным лазурным огнём, будто одна из звёзд сорвалась с небосвода.