Опираясь на костыли я вышла из ванной и направилась в спальню. Усевшись на кровать, накатила на культю силиконовый чехол и, сунула её в гильзу новенького творения дочуры. Ей-ей, сама не ожидала, что её творение окажется таким удачным. Всё-таки опыт, в таких делах, незаменим, но, видимо, и талант — тоже. Во всяком случае, изделие Наськи ничем не уступало тому, что выходило из рук Матвей Петровича, за плечами которого был двадцатилетний опыт.
Одевшись, я увернулась в дверях спальни, от шаловливых ручонок Серого, и направилась на кухню, где, судя по звукам и запахам, уже вовсю шуровала дочка.
Как только я вошла в дверь, Настя метнулась ко мне и, всхлипнув, повисла на шее. Встревожившись я отодвинула её от себя и посмотрела ей в лицо. Глаза блестели, из правого по щеке уже спускалась мокрая дорожка, но счастливый взгляд и припухшие губы, с маленьким кровоподтёком на нижней, ясно говорили как моя дочура провела сегодняшнюю ночь.
— Как я понимаю, ты сегодня…
— Ага! — Настя снова прижалась ко мне и стала кивать, толкаясь головой в плечо, — Мамочка, ты правильно говорила — когда это с любимым, то это волшебно!
Я прижала её к себе и негромко сказала на ушко:
— Поздравляю! Я рада за тебя!
Затем, снова отодвинулаеё от себя и, цапнув за правое ухо, приподняла, так что она встала на цыпочки, и продолжила, постукивая ей указательным пальцем по носу:
— Я, повторяю, очень за вас рада. Но! Категорицки требую от тебя предельной внимательности и осторожности, дабы ты не стояла на последнем звонке ещё с одним счастьем, в довесок к Алечке. Вот отслужит Лёшка срочку, тогда и можешь его порадовать.
— Ма-ам! Пусти! — освободившись Наська потёрла ухо и, утрированно-сварливым голосом продолжила, — У человека, понимаешь, радость, а ему тут ухи вытягивают!
Метнувшись к плите, она сняла сковородку с огня, и водрузив на подставку в центре обеденного стола, занялась кастрюлей.
В кухню разом вошли муж и брат. Рассевшись по табуретам они стали вкусно принюхиваться к запахам Наськиной готовки. Лёшка прострелил глазами на меня и на дочку, основательно покраснел и опустил взгляд на стол. Я подкралась к нему сзади и зажав предплечьем шею, продолжила профилактическую работу:
— Так, мой хороший, мой родной. Слушай меня двумя ушами! Шоб до окончания твоей службы, проявлял с Наськой сугубую осторожность, и думал той головой, что на плечах! Не дай бог, у неё до конца учёбы, опять пузо вперёд попрёт, я те всё твоё хозяйство, сложным бантиком завяжу! И скажу — так и было!
Высвободив шею Лёшка посмотрел на Настю, и обиженным тоном сказал:
— Ну вот, ни за что, ни про что, душуть, давять, и хоть бы кто заступился!
Наська поставила перед ним тарелку и, чмокнув в макушку, ответила:
— А мама дурного не посоветует.
Серый, прохихикавшись, сунул в рот кусок отбивной, и прожевав, обратился к брату:
— А до тебя, красавец, дошло как ты влип? — Лёшка захлопал глазами, а Серёжа продолжил, — ты хоть соображаешь, как усложнилось твоё семейное положение? Сашка, как старшая сестра, может тебя лупцевать, когда найдёт нужным, а как тёща, она имеет полное моральное право целыми днями пилить тебя, с полным выносом мозга.
Лёшка уставился на меня квадратными глазами, а потом схватился за голову. Стены кухни затряслись от здорового смеха.
Нет, что ни говори, а семейка у нас весёлая.