Осада (СИ)

Кирилл Берендеев

ОСАДА

Пролог

Последние три недели июля выдались исключительно жаркими. И до этого не баловавший дождями воздух раскалился от нахлынувшего с Сахары зноя. Антициклон медленно окутал всю Европу. В течение семнадцати дней температура устанавливала все новые и новые рекорды. Столбик термометра, быстро одолев тридцатиградусную отметку, вплотную приблизился к сорока, а двадцать седьмого и двадцать девятого превзошел и этот психологический рубеж. Но и ночами жара не отпускала город. К наступившему безветрию добавился смог от разгоревшихся на востоке области торфяников; сизая гарь заволокла все Подмосковье; после рассвета и до самого вечера, при слабом ветерке с восхода становилось трудно дышать. Кажется, торфяники уже не тушили, не хватало нарядов; МЧС едва справлялось с сотнями вызовов.

И так по всей России, да и не только в России: измученная зноем Европа корчилась в пламени наступающих пожаров. Достаточно сказать, что Португалия потеряла девяносто процентов пробковых лесов, там температура не опускалась ниже тридцати пяти даже ночью. Днем же пустынный воздух разогревал средиземноморское пекло почти до пятидесяти. Нет, в Испании, Греции, и Турции этот показатель был бит. Курорты этих стран, еще в начале лета ломившиеся от туристов, ныне обезлюдели, как обезлюдели и крупные города. Каждый спасался, как мог, уезжая на север или поднимаясь в горы. Кто же не мог: не располагал средствами или силами, – вынуждены были подчиняться настойчивости погоды. Ведь недаром первого августа, в день, когда антициклон, дал трещину, уступая место долгожданному шторму с Атлантики, освободился ото льда северный морской путь – почти на месяц раньше обычного.

Как странно слово «обычного», ведь на памяти человека он стал появляться лишь с две тысячи седьмого года. Сперва на пару недель, потом на месяц… и вот теперь проход уже стал привычным делом; второго числа караван судов отправился месить шугу Ледовитого океана из Белого моря к Берингову проливу, добираясь к городу Ном.

Впрочем, еще двадцать восьмого июля, измотанные жарой европейцы, наконец, услышали долгожданные слова синоптиков об урагане Константин, зародившемся в сотне километров от Азорских островов, и теперь стремительно набиравшем мощь, и обещающим долгожданные дожди и смягчение жары. Его визит в Москву был запланирован на пятое число.

Пока же Европа, словно ведшая – и проигрывавшая – войну с невыносимой жарой, подсчитывала убытки и людские потери. Регион от Атлантики до Урала, объединенный, будто мечтами де Голля, антициклоном из Сахары, но и вовлеченный с ним в незримую битву, за три недели противостояния потерял двести десять тысяч погибшими, в основном, стариков и малых детей. А еще приближался Константин, собирающийся внести свою лепту в общее число жертв и разрушений.

Казалось, этим летом небеса устроили подлинное испытание настойчивому, лезущему на рожон человеку, возомнившему себя царем природы, в очередной раз доказывая сомнительность присвоенного звания и ниспровергая с престола. На который он в минуты забывчивости, – когда опасность минует, и вокруг расцветет первозданное благолепие тишины и покоя, – внове подогреваемый обретенными возможностями, усердно пытался забраться….

Так случилось бы и в этот раз, когда мертвые стерлись из памяти, превратившись в сухую статистику, а живые, восстановив с грехом пополам нанесенный стихией ущерб, вернулись к обыденному бытию.

Но вот только нынешние мертвые стираться из памяти не пожелали. Быть может, позже. Но не в этот раз.

1.

Первого числа я встал с чугунной головой и через не могу принялся готовить нарезку новостей, пришедших за ночь по лентам ИТАР-ТАСС и из Интернета. После получения нашей страной собственного кириллического домена появился еще один повод для отделения российского сегмента от глобальной паутины, ну, и надлежащего контроля над ним; чем мой непосредственный начальник не преминул воспользоваться, издав указ №2438 «О порядке допуска к ресурсам глобальной сети Интернет». Подобные указы вскоре вышли и в ряде других стран, к примеру, Туркмении. Так что некогда единая сеть, казалось, надежно опутавшая весь мир, на глазах превращалась в лохмотья.

Распечатав новости, я добавил в папку еще несколько курьезных случаев. Англичанка нашла в изрядно запущенном саду своего загородного дома жилище эстонца-крановщика, обитавшего там уже два года. Индийская попрошайка, выйдя на пенсию, положила на свой счет четыре ведра собранной за годы мелочи, сколько это в рупиях, еще только предстоит узнать, – пересчет ведется третий день. Житель пригорода Денвера продал право назвать своего будущего сына за пятисотдолларовую карточку на бензин. Ураган «Константин» дошел до пятой категории и, пройдясь по острову Уайт, сейчас бесчинствует в северо-западной Франции, есть жертвы и множество разрушений. В Центральный район его приход ожидается уже вечером четвертого.

В наших подборках: нынешней ночью на острове в Нижних Мневниках открылся храм Ктулху, найдется время, непременно зайду на первую же литургию, как большой поклонник Лавкрафта…. Так и необычный случай сразу на двух кладбищах Ярославля. Сторожа обнаружили осквернение нескольких десятков совсем недавних захоронений. Вернее, не то, чтобы осквернение: могилы, по словам не слишком трезвых очевидцев (странно, как они могут напиваться в такую жару), были словно взорваны изнутри. Земля разбросана, крышки сорваны и разбиты.

Покумекав недолго, я решил данную статью в подборку не включать. Во-первых, мало чего им душной темной ночью привидится, а во-вторых, самому президенту эта тематика не очень по душе. В том году он потерял дочь. Нелепая авария служебной машины, врезавшейся в грузовую «Газель». Лишний раз бередить рану….

Я собрал папку и, прежде чем отправиться к самому, черкнул себе на заметку связаться с корреспондентом, беседовавшим со сторожами обоих кладбищ, и уточнить все подробности. Меня, как человека в высшей степени бездушного – по выражению первого помощника руководителя Администрации президента Диноры Назаровны, – только таким пронять и можно. Особенно учитывая специфику читаемой мной литературы и просматриваемых фильмов, от которых эту почтенную женщину натурально бросало в дрожь. Но ничего не поделаешь, приходится работать вот с такими помощниками, назначенным на сию высокую должность, после очередной перетряски штата, самим главным. Тем более, когда этот бывший щелкопер тридцати лет дважды в день, утром и вечером, без задержек принимается «начальником Кремля».

Я ее понимал. Поэтому, ежеутрене и ежевечерне, проходя с папочкой в кабинет номер один, заглядывал и к ней, здороваясь и интересуясь текущим самочувствием.

Так было бы и в этот раз. Но только кабинет Диноры Назаровны оказался пуст. Света, ее секретарша, болтавшая с кем-то по внутреннему телефону, не имела возможности трепаться на два фронта, посему узнать от нее я смог лишь, что начальница звонила утром, сказавшись больной, просила все дела передать своему заму. Как долго это «до поры» продлится, Света сказать не могла.

Удивленный таким поворотом дела, я пошел дальше. Динора Назаровна мне казалось эдакой несгибаемой железной леди, пересидевших всех в администрации. Шутка сказать, начав свою карьеру еще при первом президенте, кажется, году в девяносто третьем (тогда я только окончил школу) она в отпуск-то выходила всего пару-тройку раз, а за время нашего двухлетнего знакомства так и вовсе постоянно бдела на посту. И вдруг….

Сам не заметив как, я добрался до кабинета. Вытряхнув из головы сомнения, шагнул в проем двойных дверей.

Денис Андреевич нехотя перебирал бумаги на подпись. Очевидно очередная партия одобренных Федеральным Собранием указов, коими он занимался с утра пораньше и перед уходом попозже. Хотя пораньше и попозже понятия относительные – президент появлялся в Сенатском дворце в одиннадцать, уходил около десяти, предварительно плотно поужинав. Про супругу его, вечно занятую благотворительностью, дурного слова никто не говорил, но отношения между ними последнее время из рук вон. Иначе как еще объяснить столь поздние уходы мужа с работы – он прибывал домой как раз, чтобы посмотреть на сон грядущий какой-нибудь боевик, начало как раз в одиннадцать, и спать, спать. Пока снова не позовет служба.

Денис Андреевич аккуратно отложил стопку листов – я успел прочесть название верхнего «О внесении изменений в Указ Президента Российской Федерации от 13 октября 2004г. №1313 «Вопросы Министерства юстиции Российской Федерации», в Положение, утверждённое этим Указом, и о признании утратившими силу некоторых актов Президента Российской Федерации». Судя по толщине стопки, поправок в новый указ набралась не одна сотня.

– Я слушаю вас, Артем, – мягко произнес президент. В кабинете было прохладно, стандартные двадцать три градуса, что в сравнении с окружающей корпуса жарищей просто райская благодать. Однако президент снял пиджак, оставшись в рубашке с коротким рукавом. И теперь, вертя в пальцах «Паркер», внимательно смотрел на меня.

– Извините, Денис Андреевич, отвлекся, – я выложил перед ним раскрытую папку и, как обычно, принялся комментировать скрепленные листы. – Это обзор сегодняшней прессы, так… вот, интересовавшее вас продолжение статьи в «Известиях», как вы и просили. Это подборка мнений редакций о вашем предстоящем визите во Вьетнам. Это насчет поставки вьетнамцам партии «Сухих». Это довольно старые переводы статей, двухдневной давности, на ту же тему, из китайских источников, к сожалению, аппарат весь в отпусках, не успеваем быстрее. Комментарии специалистов о проблеме украинских гастарбайтеров. Реакция украинских газет на ваше заявление о введении дополнительных акцизов на вино-водочную продукцию, перевод Сергея Балясина.

– Это ваш новенький?

– Да, я просил за него, он блестяще владеет славянскими языками, – в кои-то веки устроил старого знакомого подруги по протекции. С подругой мы давно разошлись, а вот с Сергеем, скорее, наоборот….

– Артем, а сколькими языками вы владеете? – неожиданно спросил Денис Андреевич.

– Шестью. Английский, французский, испанский, итальянский, латынь и немецкий.

– Последний, как говорил премьер, больше со словарем.

– Извините, но с Виталием Васильевичем мне работать не доводилось, так что это наговор. Хотя… он прав, иногда приходится заглядываться надолго. Но я подтянусь. Честное слово.

Он кивнул, снова улыбаясь. Мне всегда нравилось, когда Денис Андреевич улыбается, он сразу становился лет на пятнадцать моложе и как-то… несерьезнее, что ли. На минутку ставит себя на ваш уровень и – снова возвращается к себе.

– А как столько языков… давно хотел спросить. Не путаются в голове?

Я посмотрел на него – нет, совершенно серьезен. Президент с грехом пополам владел только английским, вызубренным в школе да институте. Меня же родители, по странной прихоти, с пеленок обучали мертвой латыни и живому русскому. Зато столь раннее изучение латинского дало неоспоримое преимущество перед однокашниками – все прочие романские языки давались куда легче.

– По первым годам, конечно, путались, вы же знаете, меня с детства приучали к латыни. Тогда я мог начать фразу на одном, а закончить на другом языке. Родители меня поправляли, а я не мог понять, чего еще хотят. Ведь понимают прекрасно. Так что окончательную расстановку в языках сделать помогли приятели по песочнице. Отделив мертвый язык от живого.

Он кивнул.

– Со мной так не случилось. Не сказать, что не повезло. С детства воспитывали в другой ипостаси, прививали любовь к чтению, к родному языку. У меня ведь мама учительница словесности была, – он снова вздохнул и тут же произнес другим голосом: – Ладно, давайте вернемся в наше время. Что у вас дальше?

Я немедленно собрался и продолжил обзор. Денис Андреевич поблагодарил, сам занялся содержимым папки. Он переложил бумаги, а затем резко спросил:

– Что это?

К нашему общему удивлению, под статьями обнаружилась моя записка по поводу странностей в Ярославле. Я не успел произнести ни слова, Денис Андреевич взял в руки листок бумаги, быстро прочел мою записку. И удивленно воззрился на меня.

– Я не совсем понимаю.

– Прошу прощения, – действительно, как я мог так опростоволоситься. – Это совсем не относится к делу, случайно попала, видимо, завалилась между бумагами при распечатке. Я готовил любопытные статьи, там…

– Я не понял, что здесь любопытного.

– Еще раз простите, Денис Андреевич, это мне узелок на память.

– Из текста ясно, что речь идет о массовом гробокопательстве. Сразу на двух кладбищах.

– Денис Андреевич, я не совсем уверен, что речь идет именно о гробокопательстве. Дело в том, что информация пришла в пять утра, не знаю, что наплел корреспондент, но только оба сторожа, с того и другого кладбища были… не в себе после вчерашнего, мягко говоря.

– Подождите, Артем. Я совсем не об этом. Вы читали сегодняшний «Хабаровский вестник»? Вижу, что нет. А я просмотрел. Видите ли, вон та штука – президент тыкнул пальцем в сторону ноутбука, лежащего на краю стола, – она не просто так, для господ журналистов. Я действительно ей пользуюсь. Пусть не всегда, но порой хочется отследить события самому. Уж извините, Артем, пока есть время, покопаться в Сети.

Я не знал, что сказать на это. Впрочем, президент не сделал паузы:

– В девять утра местного времени на сайте появилась маленькая заметка. О массовом осквернении могил на одном из городских кладбищ. В том числе даже тех, где даже памятников еще не стояло, – нездоровый румянец залил его щеки. – Я ждал вашего появления, Артем. Ждал, что вы расскажете мне подробнее о Хабаровске. Однако, оказалось, акция спланирована в разных городах, да еще и разнесенных за тысячи километров друг от друга. Я не знаю, как это объяснить. Может, вы поможете?

Полминуты спустя я только плечами пожал.

– Может, акция сатанистов или, скорее, запрещенных движений…

– Артем, – он мягко покачал головой. – Ну, вы сами подумайте. Этих, скажем так, еретиков, осталось дай бог дюжина на страну. Что они могут сделать – разве что провести хакерскую атаку на сайт президента. А потом гордо сесть под жидкие хлопки оппозиции из Лондона. Нет, тут нужны веские причины, чтобы и подготовить и организовать подобное кощунство. Одновременно в Ярославле и Хабаровске, вы сами посмотрите, какой размах.

Президент молча пододвинул мне свой ноутбук с хабаровской заметкой. Я почитал, сравнил. Вернул ноутбук и коротко сказал:

– Грузинское подполье.

Он стукнул костяшками пальцев по столу.

– Громкие слова. Но, возможно, вы кое в чем правы. Подполья у нас нет, мы не… ну вы понимаете. А вот активисты «Свободной Грузии» да, действуют. Раньше только на Кавказе, хотя два года назад был случай синхронно в Рязани и Воронеже. Тоже взрывы на кладбищах, правда, в вечернее время, перед Яблочным Спасом. Видимо, ошиблись с часами. Поставили на одиннадцать, детонатор в тот же вечер и сработал.

– Я об этом не слышал.

– Извините, Артем, даже вам не положено тогда было слышать. Активизация грузинских боевиков не входила в наши планы по дальнейшему освоению Южной Осетии. Нельзя, чтобы одна информация нашла на другую и породила непозволительные слухи.

– Я понял.

– Очень хорошо, что поняли. А сейчас вам будет поручение. Немедленно выезжайте в Ярославль и сегодня же привезите мне первые наработки. Поднимите УФСБ на местах, пусть закроют кладбища, но только без обычного шума. И еще, поищите, вдруг где подобное случилось, но для нас пока не стало известным. Все эти акции, да еще сейчас… а если боевики вылезут с заявлениями…. Все это надо пресекать в корне. Лишний повод беспокоить Европу да еще перед самым началом операции, весьма нежелательно. Вы же понимаете, Артем, это может отразится на наших дальнейших действиях самым неблагоприятным образом.

– Разумеется, Денис Андреевич. Только… может обеспокоить Виктора Васильевича или Владислава Григорьевича?

– Никаких звонков ни премьеру, ни директору ФСБ я делать не буду, пока лично не пойму, в чем тут дело. Так что выезжайте немедленно. Через три часа я требую первый отчет.

Сегодня обычной синекуры не будет. Это я понял. Последняя попытка.

– Денис Андреевич, только одно «но». Учитывая навыки езды, мне придется взять шофера, – он молча кивнул. – И побольше аспирина.

– И тем и другим вас немедленно обеспечат. Можете не сомневаться, – он приподнял трубку «вертушки» с гербом, я кисло улыбнулся в ответ.

– Разрешите идти, господин президент?

– Вот это уже другой разговор. Идите, молодой человек, и исполните свой долг перед родиной…. Кстати, из какого это фильма?

– Я вам доложу, как только получу первую информацию, господин президент, – устало ответил я и отправился к выходу.

Однако, стоило мне только пересечь порог, как скорость передвижения заметно возросла. Подгоняемый президентским посланием, в свой кабинет я уже ворвался, перегнувшись через стол, схватил трубку с гербового телефона. Торопливо пролистал справочник, прямого номера не нашлось из-за очередных перетрясок в аппарате, пришлось звонить через секретариат.

– Добрый день! Соедините с начальником. Беспокоит Артем Торопец, помощник президента. Да и побыстрее…. Добрый день! Я хотел бы поговорить с начальником… нет на месте? Срочно дайте его мобильный – это помощник президента Артем Торопец…. Ах вот оно что, отошел… хорошо, я не буду вешать трубку.

2.

– Сестра, отойди от окна.

Она оглянулась. Чуть отогнутая занавеска заколыхалась, отпущенная ее рукой.

– Отойди, не испытывай судьбу.

– Уж кто бы говорил, – резко ответила она брату, не тронувшись с места. Манана пристально посмотрела на четырех мужчин, сидевших за столом в темной узкой комнатке маленького дома на самой окраине села. Ее младший брат, Бахва, нервно потирал руку, ту самую, простреленную еще во времена первой войны, Михо и Нодар, самые старшие в отряде, сперва играли в карты, но теперь, когда вечер сгустился в непроницаемую темень ночи, сидели, поглядывая то на часы, то на посверкивающий в бледном свете луны образок, пред которым давно не теплилась лампада. Прямо под ней, по привычке упершись подбородком в спинку стула и широко расставив ноги, сидел Важа, безусый еще юноша, только что присоединившийся к ним.

Дом, в котором они коротали дни и ночи, принадлежал какому-то абреку из Сванетии; они укрывались здесь уже третьи сутки. Изредка выходили: узнать новости, прикупить провизии, просто размять ноги. И за редкими разговорами с местными все пытались выяснить, когда же наступит время действовать сообща, так, как прежде, в дни наступления на Сухуми, в первую войну. Но те молчали, переводили разговор на пустое и не старались хоть в чем-то помочь пришлецам. Отнекивались даже дальние родственники Важи, седьмая вода на киселе, перебравшиеся еще до войны, Великой отечественной, в эти края. Сам Бахва, как командир отряда, дважды говорил с отцом семейства, почтенным стариком лет восьмидесяти, призывал вспомнить и ту войну, и эту, и даже с немцами, но тот лишь качал головой и повторял только одну фразу: «больше никого не отдам». Бахва медленно, стараясь угодить старику, говорил о русских захватчиках, попиравших землю Абхазии; в ответ старик молчал, понурив седую голову, будто и не слышал сидевшего с ним мужчину. И под самый конец беседы, как бы давая понять, что она окончена, раз и навсегда, снова произнес ту фразу, четко и ясно. На русском языке. От неожиданности Бахва вздрогнул, он никак не ожидал услышать здесь русскую речь, да еще от такого уважаемого человека, но после замешательства, пришел в себя, и простился.

На улице его догнала одна из внучек Отари Георгиевича. На вид, одного с Бахвой возраста. Та, что всегда молча сидела в комнате, ни разу не сказав ни единого слова.

– Не надо больше приходить к деду, – произнесла она. – Ты только тревожишь его.

– Я и должен тревожить его, если мы не будем…

– Ты не должен. Он отдал все, что имел. Кажется, лучше и остановиться на этом, – не дожидаясь ответа, девушка повернулась и медленно пошла прочь.

Бахва вернулся в настоящее, бросил взгляд на часы и снова попросил:

– Сядь, сестра, тебя могут увидеть.

– Кто, местные? Да пускай, можно подумать, они прежде…

– Нас могут увидеть те, кого они покрывают. Нам с самого начала сообщили, что через перевал к селу подтягивается колонна русских. По легенде, это передислокация, возможно, она еще будет прочесывать склоны на той стороне ущелья, где прежде сосредотачивался отряд Данилидзе. И, судя по тому, что нас здесь не ждали и желают как можно скорее выпроводить, напрашивается только один вывод.

– Данилидзе давно ушел. Мы тоже успеем уйти. У нас половина ночи впереди, – тут же встрял Важа.

– Мы не можем уйти без Серго, – тут же произнесла Манана. Ее рука невольно коснулась снайперской винтовки, этот едва различимый в кромешной тьме жест, тем не менее, заметили все. – А он готовит русским фейерверк.

– Он задерживается на два часа, – Нодар поднял голову. Словно до этого он все играл в преферанс и считал карты. И только сейчас отвлекся. – Мы можем подождать Серго и на дороге

Манана снова отогнула занавеску, выглядывая на дорогу. Луна не была видна на черном полотне неба. Небосвод, истыканный блеклыми звездами, скудно освещал извилистую грунтовку, уходившую в холмы. Там дальше, за холмами, находилось деревенское кладбище, за время прошедших боев сильно увеличившееся – не потому ли горцы так упорно молчали и отводили взгляды, встречая на единственной улочке диверсионную группу. Оттуда должна войти в село рота мотострелков в сопровождении бронетранспортера.

Быстрый перестук босых ног по сухой, твердой, как асфальт, деревенской улочке заставил вздрогнуть и напрячься. Манана подняла винтовку и чуть приоткрыла окно. Пока просто выглядывала бегущего в сторону дома абрека. И резко опустила винтовку.

Вслед мужчины услышали дробный перестук детских ножек по камням у ограды, по мощеной дорожке к дому, по ступенькам дома. Наступившее молчание, бегущий переводил дыхание. И, наконец, осторожный стук в дверь.

– Важа, – донесся девичий голосок, – Важа, ты тут?

– Цацо? – изумленно произнес Важа, подходя к двери. – Цацо, ты что здесь делаешь?

Он все же открыл дверь, нервно вцепился в Цацо, вглядывался в глаза. На вид девчушке было лет четырнадцать от силы, мешковатое платье, верно, перешедшее «по наследству» от старшей сестры и наспех повязанная косынка, прикрывавшая растрепанные со сна волосы.

– Дедушка велел передать тебе… вам. Только что приехал дядя Абессалом, его по дороге останавливали русские. Они у самого села почти. Вам уходить надо. Они предупреждены, что вы тут. Ваш друг Серго Кавтарадзе … я права, да? Он схвачен. Ими схвачен, дядя Абессалом только узнал об этом, и сразу к дедушке, а тот просил меня, я еще телевизор смотрела, хотя мама и говорила, чтоб так поздно не…

– Когда его поймали?

– Я не знаю, честно, клянусь. Он ведь что-то плохое сделать русским хотел, так?

Бахва вытер ладонью лицо. Встряхнул черными кудрями, в которые, несмотря на тридцать, уже вкрались седые пряди.

– Они его наверное, не скоро отпустят. А вам уходить обязательно надо, – продолжала девчушка.

– Уходим, – кивнул Бахва. – Спасибо тебе, Цацо, и дедушке твоему спасибо передай. – Он снова взглянул на часы. – Ступай.

Топот девичьих ножек затих на сонной улочке. В этот момент они услышали странное. Взрыв, не взрыв, скорее, хлопок. Точно невдалеке кто-то бухнул надутый бумажный пакет. Манана метнулась к окну, выходящему на дорогу. Звук шел оттуда, из-за холмов.

Через несколько секунд раздался еще один. И еще.

Мужчины переглянулись.

– Что видишь, сестра?

Она покачала головой. Опустила М-16 с инфракрасным прицелом и вглядывалась так, сощурив глаза.

– Ничего. Это за холмом. Может, на кладбище. Может, еще дальше.

– Значит, Серго… – Нодар не договорил. Поднялся. – Нам пора уходить. Ничего мы здесь больше не насидим.

Несколько хлопков последовали один за другим. Сколько их уже было – десять, двадцать? Все четверо мужчин подошли, сгрудились у окна. Пытались высмотреть нечто, скрывавшееся от их взора за холмами.

– Откуда у него столько… – начал было Важа. Но не закончил. Потому как вслед за его словами случилось странное.

До слуха находившихся в доме донесся выстрел. Затем заговорил автомат. Мужчины инстинктивно рассыпались по дому, занимая укромные позиции для отражения возможной атаки. Манана присела возле окна, вглядываясь в новенький прицел. Грунтовка с кладбища была залита ровным зеленым сиянием, но ни одной движущейся цели, ни одного яркого пятна. Только звезды, истыкавшие небесное покрывало.

– Кого ж они там нашли? – Нодар переполз к Манане, та пожала плечами. – Ничего по-прежнему?

Та только кивнула в ответ. К первой автоматной очереди прибавилась другая, затем еще одна. В деревне заливисто залаяли собаки. Залаяли и тут же замолчали, селяне так же тревожно, как и пришлецы, вслушивались в ночь, гадая, что же происходит всего в паре километров от их дома. Чем кончится внезапно начавшийся бой, что принесет победа той или другой стороны. И какой стороны – судя по плотности огня, отступать была не намерена ни одна. В ход пошел четырнадцатимиллиметровый пулемет с бронетранспортера. А затем ударила пушка. Оглушительный грохот сотряс долину. В доме абрека зазвенели стекла.

– Да кто же там? – произнес молчун Михо, истово вцепляясь в автомат Калашникова, отбитый в бою. Верно, сейчас тот же вопрос приходит ко всем разбуженным отчаянной схваткой жителям села. Встает ночной чернотой, не давая найти ответ.

Бухнул еще один пушечный выстрел. Бой разгорался нешуточный. Грохот стоял такой, что в горке с полки посыпалась посуда.

– Уходим. Все, Манана, уходим, ничего ты больше не высмотришь, –Нодар обладал тем авторитетом бывалого воина, вроде и уставшего от сражений, но регулярно в эти сражения попадающий, что с ним не спорили – особенно в такие минуты. Михо выбрался первым. За ним последовал командир. Манана ушла последней. Ее ждал только Важа, остальные устремились вниз, к маленькой речушке, что в полусотне метров внизу.

– Мне все-таки кажется, что Серго, – начал он, подавая Манане руку. Она отстранилась. Важа помолчал, а затем бросился вдогонку. Через минуту он нагнал отряд. По броду они пересекли реку и стали карабкаться по крутому склону противоположного берега. Звук боя здесь был особенно хорошо слышен. Манане показалось, что она различает даже отчаянные крики умирающих. Вопли о помощи, подавляемые огнем безо всякого сожаления. Чтобы создать такое противодействие колонне, по всем законам тактики боя требовалось внезапное нападение как минимум втрое превосходящих сил. От силы двух рот отчаянных, но хорошо вооруженных смельчаков, воспользовавшихся ловушкой Серго, устроенной на кладбище, теми противотанковыми и противопехотными минами, что он расставил на дороге, наброситься на не пришедших пока в себя мотострелков, подавляя малейшее сопротивление.

Пушка выстрелила последний раз одиноко, беспомощно. Словно застеснявшись этого неуместного одиночного выстрела, никак не могущего помочь своим. Через час последний раз застрочил и захлебнулся крупнокалиберный пулемет. Бахва подвинулся ближе к сестре. Манана медленно, точно против своей воли спускалась с гребня, все ближе и ближе к полю боя, пытаясь разглядеть хоть какие детали яростного сражения. Он осторожно тронул сестру за плечо.

– Я видела одну цель. С четверть часа назад.

– А почему не сказала?

– Потому что это не имело значения. Кто-то пробежал с кладбища, затем остановился, и… – она замолчала. – Даже не знаю, как сказать. Не то бросил автомат, не то… попытался сдаться, что ли. Потом упал. Знаете, так резко упал, как будто на него навалились сверху.

Она молчала слишком долго.

– И это все? – спросил Нодар потирая макушку. Верно, разыгрывалось давление.

– Все. Упал и умер…. Вот. Еще движение, – Манана уже не отрывалась от оптики М-16. – Странное. Может, мотоцикл. Такой, с коляской, чтоб мог ехать пустым. У русских есть мотоциклы в сопровождении, кто-нибудь в курсе?

– Манана, ты насмотрелась фильмов про Великую отечественную, – хмыкнул Нодар. – В горах мотоциклы – это быстро движущиеся мишени. Наверное, почудилось.

– Нет, не почудилось. Оно продолжается. Что-то движется по дороге обратно. Медленно, но движется. Примерно, километр в час… – она пригляделась. – Что-то разреженное.

– В каком смысле разреженное? Можешь описать точнее?

– Некая группа. Извини, Бахва, я не могу описать. Хочешь посмотри сам.

Он взглянул в прицел, смотрел долго, но так ничего не увидел. Вернул винтовку Манане.

– Долго здесь торчим, – напомнил Нодар, запивая аспирин глотком из фляжки. – Через два часа будет светать. А эти все никак не успокоятся.

Они прислушались. Внимательно анализировали каждый выстрел, каждую очередь. Да, теперь среди автоматных очередей стали слышны отдельные пистолетные выстрелы. У роты кончались патроны.

– Видимо, скоро добьют, – подвел итог Бахва. – Хорошо бы поглядеть на наших спасителей.

Еще через час автоматы прекратили свой истеричный треск. Только редкие пистолетные хлопки. После каждого, с непривычки, от наступивших промежутков ватной всеобъемлющей тишины Важа невольно вздрагивал. Он пытался сосредоточиться, успокоиться. Но каждый выстрел напоминал ему давние кадры, выложенные в сети. Неизвестный снимал на камеру расстрел абхазами пленных грузинских ополченцев. Двое в камуфляже и с закрытыми черными платками лицами обходили ряд поставленных на колени пленных. Руки каждого скованы пластиковыми наручниками, видимо, добытыми в бою – русские таких не применяют. У одного в руке автомат, он тыкал дулом в головы пленных и что-то бормотал на абхазском. Каждый из пленных дергался при этом прикосновении, переживая свою смерть. А следом шла смерть настоящая. Офицер в чине лейтенанта, стараясь держаться спиной к камере, подносил к затылку ополченцев свой Макаров и стрелял. Голова дергалась и стукалась о каменную стену – со странным деревянным звуком. Затем наступала очередь следующего. Всего таким образом на видео было убито шестнадцать человек.

Им часто показывали эту запись. Последний раз всего полгода назад.

В этот момент зашевелился БТР. Грозно рыкнул мотором, в наступившей тишине, звук разнесся по долине, загулял в ущельях гулким эхом. Кто-то крикнул, так что слышно было даже группе: «На борт, быстро на борт!» – так, словно речь шла о спасении утопающих. Мотор заревел, БТР двинулся к селу, через мгновение показавшись в прицеле Мананы. И в тот же миг грохнул чудовищный взрыв. БТР вздрогнул, словно смертельно раненый зверь. По инерции проехал еще метра два. И новый взрыв, перевернувший его на бок, распоровший будто консервную банку. И поставивший точку в жизни всех, цеплявшихся за железного зверя, словно за соломинку.

– Серго, – медленно произнес Нодар. – Его работа.

– Я подойду ближе, надо посмотреть, кто воевал с русскими.

– Сестра, не дури.

– Но уже все кончилось, брат. Русских больше нет.

– Все равно, лучше обождать, пока мы не выясним, кто это так быстро с ними разделался.

Они еще продолжали спорить, когда над головами пролетел вертолет. Знаменитая «Черная акула», выпускаемая в случаях самых экстраординарных. За всю историю конфликта их могло бы набраться с десяток. Сейчас, надо полагать, как раз такой случай, ведь другой надежной всепогодной и круглосуточно работающей «вертушки» у русских попросту нет. А машин всего три на вооружении, их Генштаб не скрывал этого.

«Черная акула» сделала вираж над полем боя, винты завращались еще быстрее, так что, когда вертолет пропадал за холмами, он становился не слышен. После второго захода «Акула» пропала надолго из поля зрения. Манана подняла оптику винтовки к глазам и долго выглядывала вертолет.

– Неужто сядут? – удивленно произнес Михо.

– Не похоже, – возразил Нодар. – Не будут рисковать. Скорее, попросят подкрепления.

– Да, улетают, – Манана опустила винтовку. – Видимо, опоздали.

«Черная акула» еще раз крутанувшись над полем битвы, рванула на север и в то же мгновение пропала с глаз. Бойцы проводили ее молча.

– Похоже, все-таки полетела за подмогой, – несмело предположил Бахва. И поднявшись, оглянулся. Следом за ним поднялись и остальные члены отряда. – Ладно, давайте рассуждать логично. Ведь просто так такие машины не бросают в бой. Жалко, если собьют. «Акулы» хороши во внезапной атаке, раз она столько времени кружила над полем и не сделала ни одного выстрела…

– Но и наши не стреляли.

– И это верно, Важа, – ответил вместо командира Нодар. – Сколько там могло быть наших – две или три роты, как мы сначала предположили. Возможно, после такого жаркого боя, осталась одна. А не исключено, что и от роты всего пара взводов.

– Хорошо, – подытожил Бахва, – представим, что так и есть, что бойцов осталось мало, и они разбежались, кто куда, и вертолет не стал их достреливать. Тогда через несколько часов русские сбросят десант. Пускай до утра вертолеты в воздух не поднимутся, но все равно они скоро будут здесь.

– Согласен. Что ты предлагаешь? – Михо отложил автомат и внимательно вглядывался в лицо командира. Пытаясь, кажется, разобраться в нем самом больше, нежели в его словах.

– Надо быстро и четко разобраться в ситуации. У нас три часа, максимум, четыре. Как я полагаю, за это время реально дойти до кладбища, покрутиться и сваливать к хребту.

– Если только старейшина не намерен был с самого начала нас просто сдать при удобном случае.

– Михо, а ты с самого начала ему не верил. Я сразу понял.

– Разумеется. Родственники так себя не ведут.

– Послушайте. Мы ближе всех оказались к месту гибели российской колонны, нам и карты в руки. Осмотримся и доложим обо всем в центр…. А если уж на то пошло, Михо, я верю Отари Георгиевичу. Просто потому, что таким людям надо верить. Вообще, Михо, надо верить людям.

– Ты говоришь, как последний философ.

– Все равно надо идти, – Нодар поднялся на ноги, до этого он привычно уселся на первый же камень и весь разговор слушал вполуха. –Штаб надо поставить в известность, сейчас любая информация нужна как воздух.

Михо не ответил. Раз большинство решило идти, он молча перебросил Калашников за спину и принялся карабкаться по склону холма.

К полю боя они добрались только через полтора часа, точнее, через час тридцать пять по часам командира. И оглядываясь по сторонам – первой шла Манана – выбрались из придорожных кустов на грунтовку.

Первое, что они увидели – и что придало им решимость – был уничтоженный БТР, чья изувеченная осколком мины пушка по-прежнему грозно взирала в сторону кладбища. Другие мины на дороге присутствовали, в том числе и противотанковые, в тех местах, где и должны быть, а вот противопехотных «лягушек» они не увидели. Скорее всего, на них все же напоролись русские. Или напавшие на колонну. Хотя странное они место выбрали для атаки. Поле продувалось всеми ветрами, так что лишь редкие пихты, а ближе к речушке, заросли дикого кавказского рододендрона, смогли уцепиться и выстоять в бесконечном споре с холодными горными ветрами. Кусты были изрыты, вскопаны бесчисленными воронками. Но больше всего досталось кладбищу. Лишь в дальней его части, находились кресты, не иссеченные пулями и не поваленные разрывами гранат или снарядов.

Бойцы, теперь уже не скрываясь, лишь изредка посматривая в сторону севера, вышли к полю боя. Запах над ним стоял просто чудовищный, Важа едва сдерживал в себе рвотные позывы. Словно вся группа разом оказалась посреди вскрытых могил и разбросанных по дороге мертвецов, кои не один год гнили в гробах.

– Странно, что засада засела на самом кладбище, – медленно произнес Бахва, изучив диспозицию. – Как-то… не по-людски это. Да и неудобно.

За изуродованным бронетранспортером располагались, сбившиеся друг к другу, шесть «Уралов», перевозившие солдат. Важа залез в один из них, вытащил оттуда пустой Калашников, подал Бахве. Тот удивленно смотрел на приклад, залитый кровью, облепленный волосами с чьей-то русой головы – похоже было, им дрались до последнего, не желая принимать свою участь.

Этот русоволосый человек в форме десантника, лежал рядом с машиной. Хорошо, упал лицом в землю, иногда лучше не видеть, на что способна человеческая ярость. Крови подле головы не было, Важа согнулся над ним, но тут же выпрямился, все тот же запах тошнотный запах исходил и от тела. Еще его неприятно поразили изувеченные руки, уже успевшие почернеть, и тело, изрешеченное пулями. В рассветный час, когда светило только еще собиралось подняться над горизонтом, вид умершего десантника был особенно страшен.

– Знал, что русские войска давно сгнили, но что это не оборот речи, – Важа покачал головой.

Ему никто не ответил, никто не спешил к его находке, когда других, не менее странных кругом во множестве. Группа рассредоточилась по полю боя и уже позабыла про грозный север, на светлевшие быстро горы. Бойцы брели от одного убитого до другого, нагибались, спешно отходили, не выдерживая жуткой мертвецкой вони, разбредаясь меж тем, все дальше и дальше друг от друга.

– Странно, – Бахва бормотал про себя, словно рядом с ним еще находились бойцы его отряда. – Очень странно. Сестра, ты сколько насчитала убитых?

Не заметив ее рядом, он поднял глаза, помахал рукой, привлекая внимание. Спросил жестами.

Действительно, Манана все это время вела методичный подсчет. Она дошла уже до противоположной окраины кладбища и показала на пальцах – шестнадцать человек. Плюс еще фрагменты тел, человека три или четыре, может больше, трудно понять. Бахва удивленно поднял брови. И решительно прошел к самому центру сражения, к «Уралам». Заглянул в каждый.

– Итог, – буркнул он себе под нос, старательно прикрывая лицо носовым платком – тридцать убитых.

И это несмотря на то, что все вокруг залито кровью. Берцы потеряли прежний цвет хаки, став темно-бурыми. Бахва еще раз посмотрел вокруг себя, затем решительно прошел на кладбище. Но среди разрытых могил, изуродованных крестов, разбитых памятников, не оказалось ни одного погибшего. Ни единой капли крови.

Бахва вернулся на дорогу и подняв обе руки. Щелкнул пальцами, привлекая всеобщее внимание. И помахал кистями рук к себе, призывая группу собраться.

– Времени нет, скоро здесь будет десант. Что скажете про поле боя? По мне так загадок куда больше, чем ответов.

– Согласен, – коротко произнес Нодар, еще раз осматривая дорогу. – Для такой адской перестрелки, для всех этих воронок уж слишком мало жертв. Сколько мы ждали конца боя – часов пять?

– Не меньше. Тут стреляли почти в упор. Били из всех видов оружия. И лишь двадцать трупов.

– Как максимум я дала бы тридцать пять.

– И это на роту русских и как мы предположили две или три роты нападавших. Трупов которых я вообще не увидел, – Нодар нервно почесал щеку, облизал пересохшие губы, и снова пальцами провел по скуле.

– Если не одно «но». Я заметил четверых десантников, которых тут, у мотострелков вообще не могло наличествовать. Причем той самой псковской дивизии, что штурмовала Кодори три года назад.

– Я не обратил внимания на нашивки. Ты точно…

– Абсолютно. Хотя нет, одному десантнику изуродовали голову до состояния огрызка именно прикладом Калашникова. У нас на вооружении их давно нет. Короче, били, чтобы убить. Видимо, у русского в фургоне, где он так жестоко отбивался, не осталось патронов. У десантника тоже.

– А что они не поделили меж собой?

– Хороший вопрос, Важа. Вот только ответ на него мог бы дать либо тот, либо другой…. Все, нам пора уходить. Десант скоро будет.

Но уйти так просто не получилось. Со стороны деревни неожиданно донеслись хлопки ружейных выстрелов. И бойцы замерли, вслушиваясь в зарево снова разгоравшегося боя.

3.

– Чума, ты тут, что ли? Вот ведь тьма, как у негра в заднице… – он поднялся с груды тряпья, огляделся, не понимая, что его разбудило. Из-за этой треклятой жары даже на кладбище нет покоя. – Чума, слышишь меня? Куда тебя понесло? Я… – в кустах послышался шорох. Странный, непривычный. Впрочем, здесь все непривычно – живому-то.

Косой медленно поднял с земли суковатую палку. Нерешительно пошел к кустам.

Там явственно что-то шевелилось, по первым минутам, да еще с полудремы непонятно было, что это за существо там шебуршится, возможно, собака. Коли так, подумал Косой, лучше уж самому проверить, а то ведь потом прокрадется и все припасы сожрет. Особенно, коли там не одна. Сами набросятся, потом опять в больницу ложись. Как в тот раз, когда это было,… он точно не помнил, постоянные провалы в памяти выдавали странные картины, бессмысленные фрагменты мозаики, казалось, вовсе не относившиеся к этому человеку. Впрочем, этим человеком, без прошлого и без будущего, он стал сравнительно недавно. А до этого…

А до этого одна чернота.

Косой снова позвал коллегу-собутыльника, и снова не получил никакого ответа. Он вздохнул, и решительно вломился в кусты. Что-то шарахнулось от звука ломающихся веток, с некоторым облегчением он подумал, ну вот, хоть этот неведомый боится меня. Он заглянул через кусты на заросшие ряды могил, покосившиеся кресты, оббившиеся памятники. Сумрачно, звезд не видно, да еще и густой березняк так разросся, что закрывает кладбище покровом еще большей таинственности. Но нет, возившийся у дальней ограды был явно человеком. Косой прищурил левый глаз, правый видел совсем плохо, наверное, скоро закроется окончательно. Именно из-за бельма на глазу он и получил свою кличку. От Чумы, своего единственного друга на этом свете. В новом мире.

Который, как раз, вот там и ползал, в кустах у неизвестной могилы, совершенно непонятно почему. Косой позвал его. Ругнулся как следует, чтоб проняло сильнее и снова позвал. Но без толку. Все еще держа палку в руке, Косой подошел к товарищу. Да, при близком рассмотрении оказалось, что это действительно был Чума. Только странный какой-то. К тому же с рукава дырявой рубахи у него текла кровь.

– Ты чего тут, …, делаешь? Ползаешь, как неродной, …. Как этот, …, Маугли, ….

Чума обернулся. Странное выражение лица, а еще больше – какие-то непонятные подергивания всем телом, несколько напугали Косого. Он отстранился.

– Ты чего это …? Совсем, …, сдурел. Что с тобой?

Чума не отвечал. Прекратив дергаться, он начал подниматься. Но неожиданно поскользнулся и упал. Косой схватился за здоровое плечо товарища, попытался поднять, Чума был грузным, неповоротливым человеком, но больше от одышки, да еще от надетого на себя тряпья. Потому и казался куда как шире в плечах и крепче. Как объяснял сам, для хулиганов маскарад. Во-первых, вонь, а во-вторых, если придут какие привыкшие с другой свалки, захотят его выселить, то сперва пусть увидят его одежки – может, посчитают крепышом.

Чума бормотал что-то невнятное и пытался подняться. Косому после немалых трудов удалось поставить товарища на ноги. Чума огляделся, покачал головой, взглянув на руку.

– До крови прокусил, зараза. Вот ведь, …, человек вроде, а как собака. Сам набросился…. Ничего не делал, он взял да налетел. Я только и успел, что плечо подставить. А он, …, вцепился. Драл так, я стряхнуть его, …, не мог.

– Кто? – не понял Косой.

– Да этот, …, который налетел. Сторож, …, что ли. Все тут сбрендили от жары.

– Слышь, ты это… дай посмотреть кровь… ну, рану то есть.

Чума отстранился.

– А чего зенки таращить-то. Будто увидишь чё. Царапина.

– Может сыскать?

– Тоже отметину получить хочешь? – Чума хотел еще что-то добавить, но неожиданно резко замолчал и снова сел. Косой обернулся.

Неподалеку послышался какой-то странный хлопок. Косой вспомнил – вот это именно то, что его и разбудило. Громкий хлопок в ночи, он ворвался в сон и вытряхнул его буквально за шкирку в черную реальность кладбищенской полуночи. После третьего хлопка послышался еще один странный звук. Шебуршание, то самое, что он услышал, подойдя к кустам. И еще – теперь к нему добавился звук, какое-то невнятное бормотание. Даже не бормотание, набор звуков, точно младенец гулил. Но как-то не по-доброму, как обычный младенец, а нехорошо, тягомотно, с таким напряжением, точно самый простой звук давался с невероятным трудом.

Косой оставил Чуму и снова двинулся к кустам.

– Сдурел ты, что ли. Куда на рожон попер-то? Это ж та самая …, которая меня кусала. Она…

– Она? – переспросил Косой.

– Ну, он, он, …, мужик. Доволен. Сам хочешь получить. Ну, подставляй жопу свою засраную, посмотрим, прокусит или нет.

Чума даже привстал, когда понял, что Косой поднял палку и двинулся к аллейке с твердым намерением разобраться с ночным кусачим гостем.

– Слышь, я ж пошутил. Не дури. Лучше к сторожу отведи. Косой, слышь, чего говорю. У меня башка кружится.

Но Косой уже никого не слушал и ничего не слышал. Он попер, как танк, выставив вперед свое оружие, намереваясь и за себя и за трусливого Чуму навалять этому паразиту так, что мало не покажется. Косой вышел на аллейку, шагнул к памятнику, и в ту же минуту провалился по пояс в яму. Ударился о какую-то деревяшку, так, что сперва не понял, что хрустнуло, хребет его или же доска. Оглянулся, пошевелился, нет, цел. Быстро выбрался на поверхность, не понимая, как тут образовалась яма, вроде ж могильный ряд. А когда понял, то услышал бормотание прямо перед собой.

Кусты раздвинулись, и человек в строгом черном костюме с темным, почти черным лицом, запавшими глазами, почти не открывавшимися под прикрытыми веками, прошагал мимо него. Странно прошагал, неуверенно подволакивая левую ногу, и словно, не понимая, что с ней не все в порядке, всякий раз с усилием опирался на нее и оттого резко клонился в сторону, словно кланялся вбок. Косой разом замолчал, проглотил сбившееся дыхание и сглотнул комок, подступивший к горлу. Сердце заколотилось бешено, он готов был и его утишить, кабы знал, как.

Человек в черном костюме качнулся вбок, проходя в полуметре от ямы, еще чуть – и он соскользнул бы прямо к Косому, чья дубинка валялась на другом конце воронки. Его рука, нелепо описавшая полукруг, ударилась в лицо, мазнула чем-то, и отпрыгнула, словно резиновая, оставив после себя запах земли, прелой тряпки и… Косой вздрогнул всем телом, не выдержал, вскрикнул. Почуяв запах свежей крови. Запах, от которого тело его вздрогнуло, а мозг затуманился. Он осознал одномоментно, чья была кровь на руке только что прошедшего человека в черном костюме, и, осознав, стал торопливо счищать грязными пальцами налипшую на щеку кровь.

Тем временем, человек в черном костюме остановился, верно, услышав его вскрик. Ноги Косого стали ватными, не заметив как, он снова стал сползать в могилу, тихо, очень тихо, стараясь съежиться, стать совсем незаметным, неразличимым на фоне кусков дерна, травы, песка и досок, – просто еще одна драная тряпка, сваленная в яму за ненадобностью. Человек обернулся всем телом, медленно, всякий раз припадая на ногу и раскланиваясь. Рука прыгала туда-сюда. Летала свободно, точно желая немедленно покинуть своего хозяина.

Косой дернулся в яме, но пошевелиться не смог, песок просыпался на голову, много песка, точно укрывая его от взгляда человека в черном костюме.

А тот сделал шаг вперед. Снова в полупоклоне дернулся, рука неловко мотнулась. И Косой потерял сознание.

4.

В отделе снабжения мне выделили спецсвязь, трубку неудобную, зато гордость отечественных нанотехнологий, самых больших в мире, Семена Позднякова, шофера высшей категории надежности, возившего прежде самого премьера. И какой-то несолидный «Ниссан Патфайндер», пусть и с мигалкой и номерами гаража администрации. Оставалось только расписаться в получении всего и отправиться за Семеном и внедорожником в гараж.

Поздняков оказался человеком неразговорчивым, но степенным и уверенным в себе – именно такие люди и задерживаются в водителях администрации главы государства или самого премьера. Мы молча тряхнули друг другу руки, я залез на переднее сиденье и еще раз предупредил ярославских службистов о своем скором прибытии – чтоб у кладбища никаких митингов. Семен разводил пары и просматривал систему навигации – к моему раздражению, это был еще один образец изделий нашей оборонки. Не сказать, что совсем корявый, но все равно ГЛОНАСС поймал два спутника только через пятнадцать минут нервного ожидания на палящем солнце.

На небе сегодня впервые появились облачка, пускай мелкие и беззащитные, зато первые. За эти дни небо приобрело цвет застиранной половой тряпки. По радио и телевизору едва не ежечасно предупреждали сколь опасен московский воздух, где бы вы ни находились, сколь полезно приобретение и установка хоть каких-то кондиционеров, из ассортимента торговых центров (доставка и установка бесплатно) и сколь чудовищно непоправимый ущерб своему здоровью вы нанесете, ежели начнете по нынешней погоде открывать на ночь окна.

Однако, за городом дышалось, судя по всему, легче. Окон мы не открывали, пусть на небе и появились первые облачка, и температура в ожидании урагана Константин, немного отползла от сорокоградусной отметки. Я следил через мобильник, как стараниями ФСБ с новостных лент вычищается вся информация об инцидентах на кладбищах в Ярославле и Хабаровске. Через час пути мне позвонили и доложили о ликвидации всех сообщений – оказывается, какой-то местный кабельный канал в Хабаровске успел сделать сюжет о вандализме. Хорошо, службисты успели до эфира. С сотрудниками телестудии сейчас ведется работа.

Я поблагодарил за оперативность и снова бросил взгляд на часы. «Ниссан» шел ходко, под сто пятьдесят, ко времени, обозначенному Денисом Андреевичем, успевали точь-в-точь. Я все же сказал Позднякову, чтоб добавил еще чуть, а сам перезвонил своему заму Сергею Балясину. Попросил его прошерстить за сегодняшний день весь российскую сеть, на предмет выявления любой информации из любого города страны о подозрительных действиях на кладбищах.

– Перезвони через час, – добавил я под конец.

– Я даже быстрее перезвонил, если б ты уточнил, что именно искать.

– Не могу, Серег, пока сам не знаю точно. Вандализм, порча памятников, свежих захоронений. Но ты подключи к этому делу еще кого из управления, только особо не распространяйся.

– Что, вообще знаками изъясняться? Ладно, понял, даже знаками не велишь. Сделаю. Да, насчет секретности, со мной работает Лена Осокина, ты ее знаешь. Она мониторит, я звоню по второй линии. А где ты сам-то сейчас?

– Почти в Ярославле, хотя это тоже секретно.

– Да ладно дурить, – он повесил трубку прежде, чем я успел объясниться.

На самом въезде в город он снова перезвонил: убийство бомжа на кладбище в Ижевске.

– Уточни, – попросил я. Семен меж тем, снова включил «крякалку», разгоняя возникшую на дороге пробку.

– Точной информации нет. Вроде покусан неизвестным.

– Сергей, только не «вроде». Позвони в прокуратуру, в милицию, уточни, бога ради, – он вздохнул нарочито громко и отключился.

Город встретил нас рытвинами и колдобинами на въезде и удушливым липким гудроном вместо асфальта. Осташинское кладбище располагалось почти в центре, немного пропетляв по магистральным улицам, мы неожиданно выскочили сперва к дачным участкам, а затем добрались до ограды.

Все кладбища похожи друг на друга – бетонные плиты ограды, местами слегка покосившиеся, железные ворота и маленькая калитка для прохода пеших скорбящих. Сейчас же ворота закрывал не только замок, но и УАЗ ДПС, рядом с ним, стояло несколько человек, прячась в тени развесистых дерев, размахавших ветви из-за ограды.

Наше прибытие резко изменило из настрой. Горожане, числом около десятка, доселе сидевшие или стоявшие у стены рядом с единственным торговцем, предлагавшим свой нехитрый набор пластмассовых венков, немедленно вышли к «ниссану», едва только Семен припарковался. Я был встречен недовольно загудевшей толпой. Меня приняли за городского чиновника, поскольку в мой адрес немедленно понеслись требования «все наладить, как было, ведь это же безобразие».

Тем временем, Семен, получивший выучку в частях ФСО, оттер от моего тела нескольких особенно рьяных. Однако, народ неожиданно начал множится, будто материализуясь из расплавленного воздуха. Шум и гам, вкупе с невыносимым смогом, от которого я, защищенный и дома, и на работе, и в машине надежной охраной кондиционеров, давно отвык, произвели пренеприятное действие – мне стало дурно. Голова, и так с утра чугунная, закружилась, я вцепился в кого-то из горожан, он нервно стряхнул меня со своей рубашки и громко брякнул: «Да он же пьяный, кажись». По толпе точно ток прошел – кольцо вокруг меня напряженно сжалось, тут уж спешившие на помощь милиционеры вряд ли бы помогли.

Я достал из нагрудного кармана рубашки корочку, помахал ей. И произнес, пытаясь смотреть в глаза первому встречному, только чтоб не упасть ему под ноги:

– Помощник президента Артем Торопец. Прибыл из Москвы разобраться в текущих делах. Немедленно пропустите.

Толпа пошатнулась, поехала в стороны. Я вздохнул полной грудью, закашлялся с непривычки и продолжил:

– Кладбище сегодня открыто не будет. По техническим причинам. Так что расходитесь, не мешайте работе.

Странно, толпа, увеличившаяся за эти минуты раз в пять, расходиться не спешила, напротив, число туземцев только росло. Среди собравшихся пошел какой-то странный ропот, спустя минуту выразившийся в вопросе:

– А вы по нашим делам приехали или административным?

– Я прибыл по личному указанию Дениса Андреевича. Разобраться в вашей ситуации, и как только разберусь…

Вот тут начался гвалт. Каждый воспринял мой ответ на свой счет и торопился ознакомить меня с делами, касавшимися оного аборигена, его нелегкой долей, и долговременной войной то с коммунальщиками, то с собесом, то с приемной горсовета. Я понял, что, ляпнув лишнее, попал в дурацкую историю. Вот приехал барин. Барин всех рассудит.

– Хорошо, – решительно произнес я оглядываясь нервно. Передо мной уже колыхалось людское море, – я прибыл всего на пару часов. Так что сейчас напишите заявления по форме и сдавайте вот им, – я кивнул на милиционеров. – Я прочту по дороге и передам Денису Андреевичу.

Передо мной уже возник план, связанный с этими заявлениями. Очень неплохой план, учитывая постоянный рост доверия к Денису Андреевичу со стороны потенциального электората, которого погонят на выборы весной следующего года.

Толпа рассредоточилась. Кто-то недовольно забурчал.

– Что, подписываться надо?

– Обязательно.

Какая-то неловкость возникла. Народ в массе своей решил сдавать мне анонимки.

– Вы уедете, а нам здесь еще жить и жить, – донеслось из самых дальних рядов.

– Денис Андреевич прочтет и разберется, кому здесь жить – вам или вашему начальству. Кто у нас ваше начальство выбирает – вы или он?

Подействовало. Народ занялся доносами, а я благополучно прорвался на кладбище. Там меня уже встречали двое из УФСБ по Ярославлю. Молодые парни, моего возраста, в штатском, но почему-то в черных костюмах, будто отстали от какой-то процессии. Прели в них, наверное, невероятно. Я пожал руки, представился еще раз, попросил показать и уточнить, где сторожа и корреспондент. Оба переглянулись.

– Корреспондент у нас, дает показания. Если хотите, можете затем подъехать, переговорить с ним. А сторож, он тут один, как вам сказать… словом, еще в себя не пришел. После ночных видений.

– Так, где он?

– В вытрезвителе под нашим контролем. Как придет в себя, мы дадим вам знать.

Я заглотал еще две таблетки и последовал по темным аллеям кладбища. Вели меня недолго – уже на следующем повороте показалась изувеченная плита некоего Васнецова, умершего два года назад. Вокруг царил порядок, соседние памятники в порядке, но эта плита была сорвана с места, ограда изуродована, а место захоронения – как лучше объяснить? Его как будто взорвали. На месте могильного холмика на метр вглубь уходила воронка, вокруг комья разбросанной земли, куски досок, вероятно, от крышки.

– Как мы вам уже докладывали, очень похоже на взрыв. Что странно, так это выбор могилы, – младший по званию, осторожно перелез через погнувшуюся оградку, и отряхнул брюки.

– Кто он такой, вы не уточняли?

– Минутку, сейчас сделаем запрос. Мы пока других проверяли, с нерусскими фамилиями, – лейтенант достал из кармана мобильный. Через минуту стали поступать данные. – Васнецов, Игорь Васильевич, сорок девятого года рождения, местный житель, работал учителем географии в школе №24, с семьдесят второго года и до момента смерти. Скончался от обширного инфаркта. Антиобщественного поведения за ним не замечено. К уголовной и административной ответственности не привлекался.

– Обычный человек. Сколько ему… шестьдесят было на момент смерти, немного. Пьющий?

– Нет. Я же говорил, в вытрезвитель не забирали, милицию домой не вызывали, – теперь я догадался, что они подразумевали под антиобщественной деятельностью. Мне почему-то показалось, экстремизм. Но это уже сила привычки. Хотя у них должна была сформироваться та же подозрительность, наверняка, сперва прогнали через свою базу. – Мы сейчас восстанавливаем картину происшествия, надо сказать, единственная зацепка – годы смерти. Выбирали только тех, кто похоронен от трех лет до нескольких дней. Даже вчерашние могилы тронули.

– Сколько вчера было захоронено?

– Трое. И всех вскрыли вот таким диким способом. Можете взглянуть, участок будет как раз за поворотом.

– А всего могил вскрыто?

– Девяносто три. Еще не все кладбище осмотрено, ведь есть же подхоронения, а иной раз и они тоже…

– Подозреваете бритоголовых?

– Сперва подозревали. Пока не проверили фамилии захороненных. Девяносто процентов русских, а остальные – любой национальности, из тех, что здесь проживают. Есть даже два вьетнамца. Мы предполагаем возможность заблаговременной подготовки.

– А как вы это себе представляете? Приходить каждую ночь, бурить свежие могилы… или может взрывчатку в течение последних лет прям в гробы закладывали?

Оба переглянулись, не зная, шучу ли я.

– Если вы настаиваете, проверим здешнее бюро ритуальных услуг, с кем работало, на кого, чья крыша, всех работников за последние годы.

– Тоже ищете грузинский след?

Старший пожал плечами.

– Сейчас все его ищут. Грузины они такие – как ни высылай, непременно кто-то останется. Здесь работал один Адамидзе, замдиректора кладбища, но после абхазского конфликта вынужден был уволиться.

– Тогда как объяснить тоже на другом кладбище?

– Да проще некуда – эта фирма монополист в Ярославле и области.

– Но не в Хабаровске.

– А что в Хабаровске?

Оба парня сделали лишний шаг и повернулись ко мне. На лицах сосредоточенность, чувствуется, что они сразу все ухватили и теперь оценивают масштаб.

– Тоже самое, что здесь. Вандализм. И примерно в тех же масштабах, и тоже на новых захоронениях.

– Я понял, – это уже старший. – Мы проверим Адамидзе. Для грузин кумовство настолько естественно, что даже такому удивляться не приходится. Тем более, учитывая, что они всюду пролезть могут. И своих протащить, даром, мы их три года вытряхнуть из России пытаемся.

– Так они двести лет сюда наезжали, – усмехнулся я. И тут только обратил внимание на памятник, стоявший неподалеку. Вернее, на дату смерти, случайно выхваченную глазом из череды других дат, и спустя какое-то время, совсем недолгое, бросившуюся в глаза своей несуразностью.

– Подождите. Ну-ка посмотрите вот сюда. На Киселева.

Оба синхронно повернули головы по направлению моего пальца. Небольшой гранитный памятник, овал эмали с лицом молодого человека. Киселев Олег Георгиевич, девяносто третьего года рождения. Умер год назад. Надпись под датами «Прости нас, сынок». Обычная, ничем не примечательная могила, если б не крупные числа, выбитые в граните, прошел бы мимо, не обратив внимания.

– Его не тронули, – заметил я. – Поищите, кто это.

– Ученик десятого класса, сорок второй спецшколы города Ярославля с углубленным изучением английского языка. Полных шестнадцать лет. Покончил с собой из-за развода родителей. Обычный парень, правда, из благополучной семьи. Отец владеет мастерской шиномонтажа. Мать работала в мэрии. Сейчас уволилась, сразу после смерти. На текущий момент… минуточку, она тоже умерла. Три месяца назад. Покончила с собой, приняв дозу снотворного, откачать не успели. В предсмертной записке сказано, что вся вина на смерти Олега лежит именно на ней.

– Где ее могила?

– Дальше. Я так понимаю, ее не подхоронили не случайно. Видимо, отец паренька… – оба остановились, как вкопанные.

Покосившийся железный крест с датами, написанными кладбищенской службой ритуальных услуг, взрытый холмик, разбросанные комья земли.

– За могилой никто не следил, – медленно произнес я, подходя ближе. – совершено не понимаю, почему она, но не ее сын. Оба ведь покончили с собой. Кстати, как он умер?

– Выбросился из окна десятого этажа. Раскроил череп. Мгновенная смерть.

– А она просто уснула…. Нет, не вижу логики. Может быть, молодых не трогали?

– Нет, – снова старший. – Тут и дети похоронены недавно. И все равно – вскрыты. Вот ведь мерзавцы.

– Затребуйте директора, пускай по книгам пройдется и выяснит, какие захоронения последних двух-трех лет не тронуты, – я прыгнул вниз и позвал остальных последовать примеру. Они оказались расторопны, эти два лейтенанта. Мне даже не пришлось ничего особенно делать. Пяти минут не прошло, как взмокшие как мыши под метлой особисты закончили махать лопатами. Домовина была очищена от земли. Чистая, не тронутая тлением домовина, даже красный креп подгнить не успел. Изнутри она была обита белой тканью, местами порезанной и загрязненной лезвиями лопат. В отличие от нее крышка гроба была выбита этим неведомым взрывом, вырвана вместе с гвоздями, расколота по досточкам.

– Замечательно, – пробормотал, потрясенный увиденным старший лейтенант. – Гроб цел, но крышка разбита в щепы, земля выброшена…. Взрывотехники на глаз установили, нужно минимум килограмм тротила, чтобы устроить подобное.

– Фантастика в другом. Вы где-нибудь видите тело?

Все соседствующие захоронения оказались изуродованы в точности так же, как и могила матери Олега. Три или четыре десятка, затем, ровный крест еще одной позабытой могилы, и дальше, соседние участки, на которых не осталось живого места. Хотя нет, слово «живой» для кладбища как-то мало подходит.

– Как после бомбежки, – пробормотал я. Голова закружилась. – Ребят, воды бы, аспирин запить. Голова просто разваливается.

– Идемте к нашей лаборатории, это через два участка. Заодно у них поспрашиваете, что да как. Вдруг, что еще отметите, что мы не успели.

Я кивнул и поплелся дальше, к «Газели», снаружи украшенной вывеской «Мебель в каждый дом».

Экспресс-экспертиза ничего не обнаружила. Никаких следов, даже эфирных, примененной взрывчатки. Словно гробы рвались сами по себе. Вернее, словно у них само по себе срывало крышку с невероятной силой, уродуя могилу. Взрывотехник ФСБ, приятный мужчина средних лет с щегольской бородкой, показал мне результаты, сопровождая комментариями, в которых было больше черного юмора, чем я мог переварить.

– Знаете, это как будто пробка из бутылки шампанского. Такое впечатление, что в гробу некоторое время под влиянием неестественных причин образовывался некий взрывчатый газ, который и вышиб крышку. Хотя, лучше предположить, что тело само выбило крышку, так проще объяснить отсутствие малейших повреждений домовины.

– И куда делось после этого.

– Куда делось, – он хмыкнул. Сколько ни копали ребята из ФСБ, в экстренном порядке все последующий час с четвертью, но ни одного тела в разрушенных могилах не нашли. Ни фрагмента, ни клочка одежды. Я нервно постучал пальцами о крышку какого-то прибора. Время шло, а Денису Андреевичу я так и не позвонил.

– Не представляю, с чем я в Москву обратно поеду.

– Да ни с чем! – он хлопнул руками по бедрам. – Вот что мы накопали на обеих кладбищах, с тем и вернетесь.

Запиликал мобильный. Я извинился и выкатился из «Газели», вытирая пот, теперь ливший с меня градом.

– Да, Сергей.

– Только что стало известно о похожих случаях в Самаре, Воронеже, Магадане и Архангельске. Президент, видимо, отчаявшись дождаться от тебя каких-то результатов, связался с директором ФСБ и уж не знаю, что ему сказал. Все кладбища, на которых имели места случаи подобного рода, закрываются вплоть до особого распоряжения. УФСБ на местах начало сплошную проверку.

– Серег, что с Ижевском?

– Пока информация скудная. Но две новости сообщу. Кладбище, на котором покусали бомжа, хотя и закрыто, но подхоронения есть. Несколько штук разорены известным нам способом. И второе: покусанный бомж только что скончался в больнице.

– От чего?

– Диагноза до сих пор нет. Но вот что странно: его органы просто перестали работать. Понимаешь, к чему я клоню – тело вот так вот разом прекратило жизненный цикл. Не находишь странным?

– Ты думаешь, одно с другим связано?

– Артем, даже не могу сказать. Лично меня это удивило. А для тебя я констатирую факт, – и гудки на прощание.

Едва разговор закончился, ко мне подошел руководитель группы. Или старшой, как его здесь называли, мужчина около сорока, средней комплекции в чине майора. Тоже в черном костюме, который не желал снимать, несмотря на красное от пота лицо.

– Знаете, кое-что начинает просматриваться, по крайней мере, на первый взгляд, – начал рассказывать он. – Во-первых, пожарники, скончавшиеся во время тушения склада химреактивов, это было три дня назад. От них мало что осталось, хоронили в закрытых гробах. Трое рабочих, сгоревших там же. Два десятка самоубийц, часть повесилась, часть бросилась с крыш домов. Трое из Абхазии, груз номер двести, ну вы понимаете. Тоже не вскрывали. Две девочки десяти и двенадцати лет, жертвы маньяка – там месиво осталось от тел.

Он помолчал, пристально глядя на меня.

– Нечему было выбрасываться, если я правильно понимаю. Значит, только целые тела.

– Именно, только целые. Причин, по которым они покинули свое место обитания, я не вижу.

– Я тоже. Однако, какое-то объяснение обязательно будет. Необходимо взять под контроль всех возможно причастных к действию. Побеседовать со всеми, от рабочего до директора, включая вольнонаемный персонал.

– То есть, вы предлагаете задержать человек пятьдесят гуртом. Больше, если считать и соседнее кладбище. Вид это будет иметь просто потрясающий, в лучших традициях.

– Я настаиваю именно на таких мерах. Кладбище, разумеется, останется закрытым. Могилы, разумеется, следует привести в порядок.

– Простите, и каковы же будут причины задержания? – лицо майора было непроницаемо, но как же ему хотелось бросить перчатку мне в физиономию!

– А вы будто не понимаете. Первые трое суток без причин, закон вам это позволяет, а тем, кто останется, предъявите обвинения в экстремистской деятельности.

– Мы не прокуратура.

– Вы ее вполне можете и подменить. По вашему обвинению можно держать до полугода и продлевать сроки задержания неограниченно, если следствие забуксует. Вы со мной говорите так, словно, действительно не хотите исполнять свои обязанности.

– Это будут уже не мои обязанности. Мои, видимо, заключаются в том, чтобы привести кладбище в божеский вид и похватать ваших подозреваемых.

– Вы не представляете, сколько может знать человек, который долго здесь работал. Или работал в нужное время и в нужном месте. Который просто махал лопатой в определенный час, и то он вам распишет в деталях такое, чего не найдут и за год все ваши масс-спектрометры. Вам только надо будет вытряхнуть из него все эти данные, просто вытряхнуть, вы меня понимаете? Или вы боитесь запачкаться? Потерять честь, да? – я поперхнулся, закашлялся. Майор все это время смотрел на меня со странным выражением лица, скрестив руки. Я надтреснутым голосом извинился. Майор молча кивнул, принимая извинения.

– Мы соберем всех за сегодня – начало завтра, – быстро произнес он, глотая слова. – О первых результатах известим завтра днем, когда поднакопится материал для предварительного анализа. Но если вы хотите получить весь этот разнобой…

– Нет, оставляю его на вас. Мне нужны выжимки для доклада Денису Андреевичу.

– Я прекрасно понимаю. Со своей стороны заверяю, что сделаю все возможное, – он перешел на казенный тон, давая понять, что дальнейший разговор будет снова неприятен нам обоим.

– Благодарю вас, – буркнул я в ответ. – Всех благ, – и я быстро пошел к выходу из кладбища. По дороге вынул из кармана «кирпич» спутниковой связи, позвонил президенту. В нескольких словах обрисовал довольно бестолковую картину происходящего. Намеченные планы на завтра и возможности разрешения. Денис Андреевич слушал молча, не перебивая. Наконец, он произнес:

– Значит, вы возвращаетесь ни с чем.

– Феномен требует пристального изучения, вы же сами понимаете, с подобным мы сталкиваемся первый раз. Я опасаюсь, что первые результаты будут не так скоро, как того бы хотелось.

– Артем, вы разговаривали с Сергеем? Если нет, сообщаю вам, что подобные, как вы говорите, феномены, случаются чуть не повсеместно. Как вы понимаете, валить все на чьи-то происки уже бесполезно. Судя по охвату, это даже жарой объяснить нельзя. Я отдал распоряжение, во избежание огласки и возможных кривотолков, закрыть все оскверненные кладбища, – я молчал. – Вы понимаете, чем грозит подобная мера? Их число перевалило за полсотни, – шелест листов, – нет, уже подбирается к сотне. К сотне, Артем, вы осознаете масштаб?

– Я понимаю, Денис Андреевич. Уверяю, что сделаю все, что от меня зависит, и может быть даже больше, – в ответ президент лишь хмыкнул, малейшая ирония сейчас неуместна. Я сменил тон: – Я найду вам аргументы завтра же.

– Мне бы вашу уверенность в завтрашнем дне. Я собираюсь переговорить с премьер-министром, понимаю, он будет крайне недоволен ходом дела, и возможно…

Сердце екнуло.

– Так вы с ним еще не общались? И пока он не в курсе?.. Бога ради, Денис Андреевич, повремените беседу. Это же единственный шанс.

– На что шанс, я вас не понимаю, Артем?

– Вы можете подождать до моего прибытия, и я все объясню?

– Хорошо, только я не понимаю.

– Прекрасно, Денис Андреевич. Тогда подождите меня. Через полтора часа я буду в вашем кабинете.

– Не понимаю вас, Артем, но если вы привезете что-то стоящее…

– Разумеется, Денис Андреевич, разумеется, – я выключил «кирпич» и рысью бросился к машине. Врезался в поджидавшую меня толпу, вырвал у постовых увесистую пачку собранных заявлений, поблагодарил всех за участие, пообещал, что Денису Андреевичу будет небезынтересно выяснить об их житье-бытье, и, невзирая на протесты не успевшего еще накляузничать населения, скрылся в прохладной благодати салона внедорожника.

– Есть серьезные результаты? – спросил Семен, выворачивая от кладбища и стараясь не задеть яму прямо перед воротами.

– Не то слово, – согласился я. – Просто бомба. Лишь бы Денис Андреевич не был против. Лишь бы не был против.

5.

Первым очнулся Бахва. Он обернулся к сестре, та сосредоточенно вслушивалась в череду выстрелов, доносившихся от невидной за холмами деревни. Важа напрягся, как-то странно дернул головой. А через секунду он уже бежал по дороге мимо сожженных автомобилей, воронок от гранатных разрывов, тел погибших, бежал, что было сил, направляясь к охваченной суматошной стрельбой, еще не проснувшейся деревне.

Нодар бросился за ним. Незамедлительно последовал и Михо, но Важа бежал, вкладываясь в каждый прыжок, в каждое отталкивание ног, он парил над дорогой, мчался, что было сил, спешил, как никогда раньше.

И все же его сумели настичь. Важа уже выбежал с территории кладбища, и только тут Нодар ударил его кулаком в спину, набросился, повалил наземь, остановил стремительное продвижение.

Важа ругался, отбивался, пытался хоть не идти, так ползти, но тут подоспел Нодар. Вытащил Важу, поднял его. И что было силы залепил пощечину. Голова мотнулась, Важа всхлипнул и замер.

– Еще раз учудишь такой спектакль…, – дальше можно было не продолжать. Важа потряс головой, обмяк, смирился. Телом, но не духом. Поскольку через минуту, он затараторил, нервно покусывая губы в промежутке меж фразами.

– Вы с ума сошли. Что мы тут будем сидеть? Или вообще домой пойдем? Там же… там же мои родственники. Отари Георгиевич, Нато, Тенгиз, Нино, Цацо…. Мы что вот так просто уйдем. Ведь мы же не знаем, что там происходит. Мы же сюда пришли тоже, чтобы узнать. Ведь надо же и туда значит….

– А ты сдурел, парень, – наконец подал голос Михо. – И только не надо устраивать истерики. Если мы не уберемся через пять минут, десант нас встретит уже здесь. Так что не валяй дурака, утри сопли, и пошел за нами. Не дури, я сказал. Ты меня понял? Понял, я тебя спрашиваю? Важа!

Он тяжело качнул головой. В тот момент она весила не меньше тонны. Отер лицо тыльной стороной ладони. Выдохнул с усилием, стараясь придти в себя, вернуться в прежнего Важу, того самого молодого человека, что с таким восторгом принял предложение Бахвы стать одним из них. Придти на место погибшего Зураба. Тоже молодого паренька, откуда-то из Сванетии, по неосторожности попавшего под огонь снайпера. Говорят, он умер сразу. Две пули – одна в грудь, другая в голову, и обе принесли смерть.

Странно, ему это показалось знаком. Каким-то чуть не посланием свыше. Вот так вот умереть – это ведь просто, достойно, и главное, быстро. Не страдая и не мучаясь. Как другие. Он почему-то посчитал, что именно такая судьба ему и будет уготована. Он почему-то уже тогда, три месяца назад видел свой фатум на несколько лет вперед – и эти несколько лет были исполнены именно партизанской борьбой за освобождение Грузии от русских оккупантов. Почему не быстрее? – на этот вопрос он не ответил бы. Может, сказал что-то про судьбу, про погибших знакомых, добавил несколько слов банальной пропаганды, должной воспламенять сердца, холодить разум и выводить все новых и новых бойцов на бой с извечным врагом.

На протяжении последних двадцати лет. Еще до его рождения. Может, именно поэтому он и считал своей вековечной судьбой борьбу – именно потому, что все эти годы Россия считалась врагом.

– Важа, успокойся. Сделай глубокий вздох и задержи дыхание, – это уже спокойный голос Нодара. – Михо, отстань от него.

Тот отшатнулся по инерции в сторону, его подхватил Нодар. Важа кивнул тому, все в порядке, все позади. Вздохнул, как просили. И затем медленно выдохнул. Нодар стоял рядом, внимательно вглядываясь в его лицо. Важа посмотрел ему в глаза и тут же опустил очи долу. Ему стало не по себе. Немного стыдно за свой поступок. Особенно перед ним. Дело даже не в том, что Нодар старший в отряде. Просто… это трудно объяснить. Но от него исходит такая уверенность, такое незыблемое спокойствие, даже в самой критической ситуации, что…. Даже трудно поверить, что этот человек тоже пришел мстить – за убитую далеко в России семью. Когда-то давным-давно. И с тех пор бродит по Абхазии, Осетии, Сванетии, с одним, другим отрядом – последние два года он в составе группы Бахвы. Никогда не лезет в командиры, но всегда советует – ненавязчиво и осторожно. К нему, именно такому, давно привыкли. С ним считаются, его уважают. И не только за количество убитых русских, но вот за это спокойствие и умение подбодрить, поддержать.

Важа вздохнул и оглянулся. Кажется, он с отрядом всю жизнь бродил по горам северной Грузии. Вспышка прошла, страсти отпустили. Кивком он поблагодарил Нодара, слов не нашлось в этой ситуации.

– Хорошо, идемте, – глухо сказал Важа. – А где Манана?

И в этот же миг одиночный выстрел донесся с кладбища. Все четверо резко обернулись.

– Манана? – изумленно произнес Бахва, сощурившись, пытаясь разглядеть фигурку сестры, зачем-то зашедшую на территорию развороченной обители мертвых и что-то там изучающую. М-16 она держала наизготовку, готовясь стрелять в кого-то лежащего.

Бег обратно дался куда тяжелее. Они запыхались и с трудом переводили дыхание, когда подошли к ней.

Манана взглянула на Важу. Тот молчал.

– Так что случилось, сестра?

– Странное, брат. Видишь этого десантника? – она ткнула винтовкой в простреленную бритую голову. Пуля вышла из затылка, аккуратно раскроив череп – даже капли крови не было видно. – Он вышел из земли.

– Не понимаю тебя.

– Он выбрался из земли. Это как… даже не знаю, с чем сравнить. Я услышала хлопок, слушайте, вы же были в двухстах метрах от меня, неужели ничего не слышали? – Бахва покачал головой. Нодар пожал плечами. – Земля будто расплескалась с этим хлопком, я посмотрела, а он уже стоит. Один. Безоружный. Я даже не поняла, откуда он взялся, видимо, прятался до этих пор, а увидел, что я осталась одна, ну и решил устроить представление. Пошел на меня, неспешно так, я… знаете, я была как загипнотизированная его движением. И все без звука, молча. Его немного пошатывало из стороны в сторону, наверное, от того взрыва, а потом…. Я выстрелила.

– Он действительно безоружен, – произнес Бахва, оглядывая мертвого. – Хотя… может это его винтовка.

Позади убитого лежала снайперская винтовка Драгунова, СВД. До блеска вычищенная, смазанная, словно на парад. Да и сам десантник тоже как на парад приготовился – в новой форме, в блестящих берцах, малиновом крапе ВДВ. Бахва перевалил его на спину – грудь украшали ордена и медали в порядочном количестве.

– Снайпер, – изрек Бахва. – Да еще какой снайпер. Манана, руби еще одну засечку. Михо поищи по карманам, вдруг, документы у этого франта найдешь. Выяснить бы, что это за птица.

Шум боя в деревне внезапно смолк. Все резко подняли голову.

– А ведь он из той же псковской дивизии, – заметил нашивки Нодар. – Интересно, зачем он нацепил на себя столько наград.

– Очень интересно, согласен. Но все потом. Теперь в лес, и уходить, пока телефон не заработает. Вот тоже дали «Моторолу», знай, ищи место для связи.

– Найдешь, – примирительно сказал Нодар. – Помнишь, как в нескольких километрах к югу у тебя неплохо ловилось?

Бахва кивнул. Теперь путь отхода был намечен. Группа медленно двинулась прочь от селения.

6.

В дверь позвонили, когда Стас уже собирался уходить. Мама копошилась на кухне, собирая ему в дорогу; он посмотрел в глазок, вздрогнул, помешкал несколько секунд. Но все же открыл.

На пороге двое в милицейской форме. За спиной одного болтался автомат, второй держал планшетку с завернувшимися, затрепанными листами.

– Белоконь Станислав Борисович, – не то вопросительно, не то утвердительно произнес он. Стас медленно кивнул, и тотчас узнал говорившего.

Подобное забыть трудно. Это был тот самый капитан, что с таким усердием три или четыре года назад резиновой дубинкой отбивал ему почки в милицейской машине. По дороге в участок. Тогда на допросе Стас потерял сознание, его пытались откачать, как могли, лили в лицо воду, хлестали по щекам – он это вспоминал как дурной сон. Затем, видя, что из пленника больше ничего не выбьешь, отправили под конвоем в больницу. Все время выздоровления рядом с ним дежурил кто-то из младшего состава, в форме, как будто напоминая, кто он и почему под столь серьезной охраной. Затем, едва он смог ходить, состоялся суд. Долгий, бессмысленный процесс, тоже прошедший, словно бред наркомана, и ныне вспоминавшейся разве что в тяжких снах горячего, обжигающего лета. Сперва ему дали полгода колонии, потом суд второй инстанции обжаловал и смягчил приговор: год условно. И два года условно тому, кто сейчас стоял перед ним. Прокуратура хотела подать протест, но кто-то надавил, очевидно, очень высокий, и третьего испытания не случилось. Он вернулся в больницу, где и добрался до конца лечения. А теперь вот вернулся на то же место работы. Ему даже увеличили оклад.

Казалось, после суда всё и успокоилось. Год прошел в ожиданиях, второй и третий, поневоле заставляли медленно забывать обо всем минувшем. И вот сегодня, второго августа, день в день….

Словно кошмар, извлеченный бессонницей жаркой ночи из самых темных глубин сознания.

Милиционер повторил его имя-фамилию. Стас медленно, через силу, кивнул. Сердце оборвалось, застучало дробно и словно, остановилось. Услышав голоса, в прихожую вошла мама. И тоже узнала.

Мертвенная тишина разлилась по квартире.

– Нет! – вскрик. – Не пущу!

Она попыталась встать между сыном и вошедшими, но второй милиционер, тоже капитан по званию, немедленно преградил ей дорогу.

– Извините, но это профилактическая работа…

– Знаем мы ваше профилактическое. Что с сыном сделали, уроды, он же год из больницы не вылазил. Сейчас только на лекарствах живет. Вам этого мало? Вовсе хотите угробить?

– Постойте, я же сказал, он…

– Уйдите, ироды, уйдите подобру-поздорову, – она попыталась вырваться из рук милиционера, но ее обхватили, ровно стальными обручами. Дверь квартиры напротив приоткрылась на ладонь, а затем так же тихо снова закрылась.

– Это профилактическая проверка. Мы вынуждены задать вашему сыну, являвшемуся активистом «Движения против нелегальной эмиграции» несколько вопросов.

– Движение давно распущено.

– Официально. Но нам известно, что вы собираетесь временами.

– Это мои друзья. Я прихожу к ним, они ко мне.

– Нам все это придется запротоколировать. Собирайтесь и идемте.

– Я пойду с ним!

Тот капитан хотел покачать головой, но его опередили.

– Если вам так угодно, звоните адвокату. Он имеет право присутствовать при допросе.

Мать как-то разом сникла. Слово «адвокат», чуждое, пришедшее вместе с этими людьми, тогда, три или четыре года назад, для нее до сих пор означало только одно – беду. Какую на сей раз? – кто знает. Да и неважно, ведь просто так не придут. Значит, теперь уже никогда не оставят в покое.

Стасу почти не надо было собираться – только ботинки зашнуровать. Выпил валидол, на всякий случай, сердце теперь в жару пошаливало. И нацепив на голову бейсболку, кивнул своему мучителю, готовый идти.

Мать хотела что-то сказать на прощание, какие-то слова. Не находились, взяла его за руку, поцеловала в щеку, прижала к себе. Милиционеры молча смотрели, застыв у самого порога. Стас сам разжал объятия.

– Не надо, мама, – кажется, он произнес именно те слова, когда первый раз встретился с ней в больнице. Слезы блеснули и тут же исчезли. Мать закрыла лицо рукой, отвернулась. Потом снова обняла.

Милиционеры все так же стояли, словно истуканы. Смотря на прижавшихся друг к другу и точно не видя прощания.

Потом она припомнила про таблетки.

– Через адвоката, – тут же ответил тот капитан. – Все это решается через адвоката. Вы же помните процедуру.

Последние слова он подчеркнул особо. Мать взглянула на него, он медленно отвернулся, а затем бросил беглый взгляд на часы, нежданно сверкнувшие золотом. Прищурив глаза, Стас присмотрелся, благо часы оказались в полуметре от лица. Дорогая модель, с тремя циферблатами и фазами луны. В прошлый раз у капитана были другие, кварцевые «Кью энд Кью». Он их хорошо запомнил, как-никак, капитан разбил похожие часы об его лицо. Эта промашка потом сказалась на результате процесса. С тех пор обращать внимание на детали стало его привычкой.

Только теперь капитан будет куда осторожнее.

Стас быстро, словно подгоняемый сзади идущим, спустился по лестнице, его мучитель вышел первым. Милицейский «козел» стоял поодаль, у самого въезда во двор, видимо, чтобы не бросаться в глаза из окон его квартиры – уж что-что, а место расположения оной эти двое прекрасно изучили. Но, к его удивлению, оба милиционера направились к частному «Лендроверу». Нет, не частному, судя по буквам Е КХ в номере, автомобиль принадлежал человеку из службы безопасности. В народе, присвоенные ФСБ буквы расшифровывали «еду, как хочу». И уж это воистину было правдой.

Увидев номера внедорожника, к которому его подпихивали оба мента, Стас похолодел и замер. Ноги отказывались идти в сторону машины. Пока его мучитель не подтолкнул молодого человека к распахнувшейся двери, из которой выбрался мужчина в штатском. Белые рубашка-поло и брюки эфэсбэшника придавали ему странный вид. Особенно на фоне строгого черного внедорожника.

Представитель службы безопасности сам подошел к растерявшемуся Стасу и взял его за руку. Примерно так, как учитель берет расшалившегося ученика, норовя сделать строгое внушение.

– Станислав Борисович, – тихо произнес он. – У меня к вам будет несколько конфиденциальных вопросов. Которые, с вашего разрешения, мы постараемся прояснить. И как можно скорее.

– Вы меня задерживаете? – с трудом произнес Стас, неожиданно резко оглянувшись. В окнах второго этажа качнулась занавеска.

– Прояснить и вернуть домой. К маме, – добавил эфэсбэшник каким-то странным голосом. – Надеюсь, вы будете с нами сотрудничать.

– Я… – в горле пересохло. Он старался, но не мог произнести ни слова. Службист снова пришел ему на помощь:

– Значит, будете. Вот и хорошо. Это, знаете ли, очень облегчит нашу работу. А нам предстоит серьезная работа. Очень серьезная.

Стас обмяк настолько, что службист вынужден был буквально запихнуть молодого человека на заднее сиденье внедорожника. Усевшись сам, он закрыл дверь.

– Все, спасибо, – произнес эфэсбэшник служителям правопорядка. – Я вас больше не задержу. Можете идти на другие адреса.

Тот капитан хотел что-то сказать, но службист его уже не слушал. Наклонившись вперед к водителю, он произнес: «Пора», – и снова откинулся на спинку сиденья. «Лендровер» резко рванул с места, выворачивая на Московский проспект.

7.

В половине первого дня, в двенадцать двадцать шесть, отойдя от деревни километров на пятнадцать, они остановились на привал. Преследования не было. Бахва долго искал, где бы связь работала. Нашел на одном из холмов, среди развалин хижины чабана – вечного скитальца по горам и ущельям, не то вслед за покорным стадом, не то в поисках заблудившихся, отбившихся от него.

А затем все улеглись спать. На часах остался Важа, теперь была его очередь стеречь товарищей. Винтовку положил подле руки и замер. Рядом с ним лежал телефон, аккумуляторы опять разрядились, приходилось ждать, пока солнце нагреет батареи, зальет в них хоть немного своей энергии. Пока появится первые два деления на шкале зарядки, означающей, что можно будет связаться с Кутаиси. С их далеким штабом, которого они почитали почти за бога – всевидящего и всезнающего. Отправившего их на задание и могущего решить те проблемы, с которыми довелось столкнуться. Объяснить те странности, что видели они в пути. Посоветовать и приказать. Туда, на окраину Кутаиси, в неприметный дом на тихой кипарисовой улочке, по которой редко проедет чужая машина, и стекалась вся информация о боевых действиях диверсионных групп не только в нынешних анклавах России, но и в пределах самого противника – в Ингушетии, Карачаево-Черкесии, Чечне и Дагестане. А так же других крупных городах страны. За двести лет куда только не расселились грузины по пределам некогда единой, громадной империи, куда ни ехали они, в поисках лучшей доли. Где ни пытались найти. Но все равно принуждены были вернуться обратно.

Важа снова бросил взгляд на телефон. Вроде все, пора будить командира. Пока он рассуждал о прошлом и настоящем – странно, что почти никогда о будущем, – индикатор зарядки уже дорос до третьего деления. Три часа дня. Пора.

Бахва проснулся разом, осмотрел спящих, молча, кивком поблагодарил Важу, и обошел развалины хижины. Тот пошел было следом, но вспомнил о своих обязанностях и снова сел среди лебеды, слившись с бурьяном.

Бахва набрал номер. Через два гудка, как положено, трубку сняли. Он взглянул на часы, запуская таймер. На все про все у него полторы минуты. После этого группе предстоит быстро сниматься и уходить как можно дальше от района переговоров. Шифрованные переговоры по спутниковому прослушать невозможно, но вот отследить беседующего на своей территории и поднять штурмовики – дело пяти минут. Если он не успеет, попадет в «ситуацию Дудаева». Первый президент Чечни, уже будучи в бегах в южных районах своей родины, недоступных русским, слишком увлекся беседой со одним из полевых командиров. Целых десять минут. Русские успели поднять штурмовик и выпустить две ракеты «воздух-земля».

Теперь они наловчились укладываться в пять. Так случилось год назад с группой Гагошидзе. Он говорил четыре минуты – и половина группы полегла под ударами ракет. Не успела выйти из радиуса поражения.

– Батоно Ираклий, – произнес он. – «Топаз-три».

– Слушаю.

– В квадрате двадцать пять карты три сегодня утром произошел бой между колонной русских мотострелковых войск – рота солдат на шести грузовиках «Урал», и БТР сопровождения – и неизвестными. Русские частично истреблены – тридцать убитых, – частично взяты в плен. Бой продолжался с часу десяти до пяти сорока утра. На стороне русских, в качестве приданого сопровождения, принимали участие бойцы псковских ВДВ. Количество неизвестно. Нами найдено три трупа. Один из них, последний из состава колонны, попытался вступить в бой, но Манана Матиашвили убила его. Снайпер при полном параде, без документов. Имеет множество наград, в том числе Мужества, святого Георгия всех четырех степеней, «За военные заслуги».

– Среди вас есть раненые?

– Пропал без вести Серго Кавтарадзе. Возможно, убит во время минирования дороги в квадрате двадцать пять. Труп не найден, – как он ни старался голос дрогнул. Собственно, ради него, Бахва так рвался на место сражения. С Серго его связывали пять лет, и эти пять лет невозможно вот так вырвать из сердца.

Хотя заставили же они Важу….

– Возможно узнать, кто это был?

– Попробуем. Понадобится время до следующего сеанса. Ваши данные первые о боестолкновении в этом квадрате.

Бахва удивился – даже боги в отделе стратегического планирования операций и те до сих пор не наслышаны о подобной резне. Странно. Очень странно.

– После около шести пятнадцати село Мели квадрат двадцать шесть, подверглось обстрелу. Возможно, тех же частей, что напали на русскую колонну. Бой продолжался минимум час, до того как мы ушли.

Минута прошла, осталось совсем немного.

– Информация – только что в квадраты двадцать пять и двадцать семь высадился десант. Шесть вертолетов «Ми-8». Предположительно, две роты спецназа. Вероятно блокирование села Мели до выяснения обстоятельств. Задача вашей группы меняется. Вам надлежит проследовать в квадрат тридцать два, высота десять-двадцать одна, и вести наблюдение за действиями русских войск у Мели, до шести тридцати, второго восьмого. После вас сменит группа Нугзара Багхатурии. Связь только после прибытия в схрон девять, – секундная пауза, словно отсечка для нового абзаца. – Вопросы?

Пятнадцать секунд. Бахва заколебался. Потом решительно произнес, кашлянув:

– Я вас понял, батоно Ираклий. Группа возвращается.

Связь прервалась. Бахва уже привычно посмотрел на небо и бегом вернулся к своим. К этому времени группа была на ногах.

– Мы возвращаемся, – кратко произнес он.

8.

Директива номер двадцать один из Генштаба пришла позже планируемого времени – только в восемнадцать часов спецрейсом из Москвы. Размашистая подпись президента датирована четырнадцатью сорока пятью. Четыре часа ушло на доставку фельдъегерской почтой, противоестественно, что так долго. Прошлая директива добиралась значительно быстрее. Он взглянул на последнюю строчку. Номер директивы – пятый. Всего экземпляров – двенадцать, из них четыре останутся навсегда запертыми в сейфах Генштаба.

Начав просматривать директиву с конца, генерал-полковник Корнеев, оглянулся на дверь, за которой только что скрылся фельдъегерь. Странно, но по прибытии пакета, он моментально встал из-за стола, и встречал гостя из Москвы прямо в дверях. Не садясь, расписался в получении. И вот теперь продолжал стоять у окна, нервно курить сигарету, затягиваясь с силой, смотрел за уходившим к машине фельдъегерем, не в силах подготовиться к чтению документа.

Наконец, услышав шум отъезжающей машины, резко опустился в кресло. И, как в омут, погрузился в чтение.

Командующему Северо-Кавказским военным округом надлежит незамедлительно выполнить следующие задачи по развертыванию вверенных ему сухопутных сил на исходных рубежах. К развернутой девятнадцатой гвардейской мотострелковой дивизии, передислоцировать сорок вторую мотострелковую дивизию пятьдесят восьмой армии, а так же: сто тридцать первую и сто тридцать шестую гвардейские отдельные мотострелковые бригады и двести пятую отдельную мотострелковую бригаду, и шестьдесят седьмую зенитно-ракетную бригаду в район поселков Ильич, Кучугуры и Сенной. Время развертывания – до двенадцати дня восьмого числа. Корнеев подумал: Генштаб, верно, перестраховывается размазывая войска по Тамани. Слишком уж накалена обстановка между двумя странами. Одно неосторожное движение – и может случиться новая Южная Осетия.

Туда же, в район Тамани восьмого числа с пятнадцати до пятнадцати тридцати прибудут части семьдесят шестой псковской десантно-штурмовой дивизии, для, как сказано в документе, «первого этапа продвижения войск на территорию противника». На развертывание у нее всего полтора дня, впрочем «воздушные пехотинцы» привыкли и не к таким срокам, справятся. при поддержке авиации и артиллерии им предстоит первыми выдвигаться и захватывать важнейший стратегический объект первых часов наступления – косу Тузла. Диверсионные группы, к моменту начала операции, должны будут завершить демонтаж значительной части железнодорожного полотна, между поселками Суворово и Красноперекопск, а так же автомобильных мостов между поселками Чонгар и Медведевка, и переправу на железной дороге Чонгар – Джанкой.

Про дорожное полотно на перегоне Суворово – Медведевка ни слова. Оно и понятно, и с одной и с другой стороны бронетанковые войска перебрасываются исключительно по железной дороге, а данное полотно при всем желании не вместит поток колесных БМП и БТР – уж слишком узко, да и за последние годы износилось, а капитальный ремонт трассы проводится именно сейчас. Иными словами, военная техника просто напорется на дорожную. Генерал хмыкнул: все готовятся к этому конфликту, вот только каждая сторона по разному.

Источники в Крыму сообщают – главные силы противника еще не переброшены на полуостров и по-прежнему остаются в готовности номер один в пределах мест постоянной дислокации – в Очакове, Николаеве и Кировограде. Первый этап переброски, по заверениям разведки, должен начаться никак не раньше двадцать второго числа.

Почему-то украинский Генштаб просчитывает ту же тактику наших войск, что и в отношении Грузии. Несмотря на очевидное беспокойство на границе. Хотя ведь и с Грузией было то же самое. Конфликт тлел долго, очень долго, и лишь когда нервы у президента Грузии сдали, началась долгожданная обеими сторонами война.

Тогда все было закончено за пять дней, как решил президент. Сравнительно малой кровью. И только под селом Мели псковские десантники потеряли почти роту убитыми в кровопролитных боях с местными формированиями, поддерживающими так называемое «правительство Абхазии в изгнании». Фактически это была единственная серьезная стычка во всей войне. В остальных случаях грузины просто бежали с поля боя, бросая бронетехнику и стрелковое оружие. Даже в Южной Осетии, где численность войск с обеих сторон была примерно равной.

Тогда он командовал операцией по освобождению этих республик, провел ее в меру сил, за что его наградили орденом «За заслуги перед отечеством» второй степени – третья у него уже была, а четвертую вручать вроде стыдно. Признаться, к этим побрякушкам на мундире, регулярно выдаваемым президентом по случаю и без случая, он относился без почтения.

– Ладно, вернемся к нашим баранам, – буркнул сам на себя Корнеев, прикурив третью подряд сигарету и продолжив просматривать директиву.

Сама операция под кодовым названием «Перекоп» должна начаться десятого числа ровно в четыре утра московского времени. В три по Киеву. Он снова поморщился. Кадровый военный в третьем поколении, он никак не мог отделаться от странности подобного рода совпадений. Хотя нет, конечно. Из нынешних начальников Генштаба едва ли кто помнит войну. Он не исключение – родился в пятьдесят втором, в Очакове, – тоже определенный парадокс. Рос у причала, как и отец его и дед. Отец успел дослужиться до капитана второго ранга, но в пятьдесят шестом скончался. Война догнала. Сын же пошел в сухопутные войска. Деду, оставшемуся молодым мичманом, сложившим голову на первой мировой, это отступление от традиции пришлось по душе. Не стыдно за фамилию. Старую русскую фамилию Корнеев, жизни положившую во имя отечества. И для него это не пафосные пропагандистские слова. Это долг и честь, это его жизнь и память его предков. И это его сыновья, один из которых пошел в ВДВ, другой в артиллерию, сюда, в Ростов, и теперь будет сражаться под началом отца. В новой кампании. Оба молодцы, сыны, оба уже капитаны. Вот только никак не дождется пока от них внуков. А поторопиться бы стоило. Так уж получалось, что век Корнеевых не столь долог.

Десятого в четыре утра псковские полки, оккупируют косу Тузла, не давая пограничным войскам уничтожить переправу через Керченский пролив. Затем, при поддержке авиаполков, в четыре тридцать, в бой вступит сорок вторая мотострелковая дивизия. А следом, в полдень по Москве, через пролив переправятся девятнадцатая дивизия и мотострелковые бригады пятьдесят восьмой армии. К исходу дня керченская механизированная бригада, контролирующая город, а так же украинские и татарские бандформирования должны быть рассеяны, проход на Феодосию открыт, следом, до конца дня, в дело вступает резерв в виде шестьдесят седьмой зенитно-ракетной бригады и огнем по целеуказаниям уничтожающей остатки сопротивления в городских окраинах и предместьях.

Во всех крупных городах Крыма, исключая Ялту, Евпаторию, Феодосию, вышеуказанный Керчь и Судак, там и так действуют дружины народной самообороны, как только войска войдут в город, они постараются организовать беспорядки, стихийные митинги и акции гражданского неповиновения, способствующие продвижению войск и препятствующие действиям противника. Что касается последних городов, с ними придется разбираться отдельно и на полном серьезе – силы украинских и татарских националистов там весьма солидны. Что же до столицы, Симферополя, то в базирующаяся в нем артиллерийская бригада точечно подавляется штурмовым авиаполком, спешно переброшенным в Новороссийск.

Одновременно с атакой на Тузлу, гарнизон Севастополя, усиленный за счет внедрения под видом туристов, диверсионных и штурмовых групп в количестве пятисот человек, блокирует подступы к городу. Черноморский флот выходит к Евпатории на рандеву с украинскими военно-морскими силами. Хотя эти силы не столь серьезны, фрегат «Гетман Сагайдачный» ныне проходит капитальный ремонт; а все, что осталось и подготовлено к бою так это: четыре корвета, три десантных корабля; два артиллерийских катера; два ракетных катера; и противодиверсионный катер «Феодосия». Против этого будет брошена армада: крейсер «Москва», два больших и шесть малых противолодочных, три сторожевых и семь больших десантных кораблей. В район порта уже вышли три подводные лодки, дожидаясь основных сил, еще пять подойдут вместе с десятью тральщиками и вспомогательными судами. После уничтожения украинской эскадры, начнется захват города силами Черноморского флота при поддержке восьмого и десятого авиаполков.

Вся эта катавасия должна начаться сразу после того, как Севастополь девятого числа в десять утра по Москве, объявит себя независимым от Украины и готовым войти в состав России, а спешно собравшийся парламент Крыма одобрит это решение и обратится к Верховной Раде с требованием признания независимости полуострова. По всему городу пройдут заранее спланированные стихийные митинги, в ходе которых власть перейдет под командование пророссийского правительства города. Украинский гарнизон получит ультиматум, немедленно разоружиться и сдаться.

В полночь президент вызовет к себе посла Украины в России и сообщит ему об объявлении войны. Примерно через час с аэродромов в Энгельсе поднимется стратегическая авиация тридцать седьмой армии, получив задание бомбить военные и военно-транспортные аэродромы на территории противника близ городов Очаков, Николаев, Донецк, Иванофранковск, Харьков, Львов, Запорожье, Мариуполь, Житомир…. «Число бомбардировщиков условное», гласило предупреждение. Удивительное дело, генерал вспомнил последнее совещание у президента, прошедшее как раз накануне, но этот антиквариат, созданные еще в конце шестидесятых, давным-давно исчерпал все мыслимые сроки годности, но оставался основной ударной силой российской авиации дальнего радиуса поражения. Хуже того, поставить на колесо некоторые из бомбардировщиков удалось совсем недавно, только после того, как в ходе многолетних усилий была восстановлена, технология замены отдельных запчастей двигателей.

Хорошо, если большинство из указанных в списке бомбардировщиков смогут доползти до целей и поразить их. Пока же они доползают –штурмовые авиаполки Курска и Белгорода начнут уничтожение ПВО противника, чтобы дать старичкам возможность спокойного пролета над всей территорией Украины. А за три часа до этого новороссийский флот снимется с якорей и отправился в порты Феодосии, Ялты и Судака. К моменту его прибытия, назначенному на полдень, штурмовые авиагруппы из Анапы и Новороссийска должны уничтожить ПВО и береговую охрану противника в этих городах.

В шесть утра четырьмя самолетами Ил-76 должен быть переброшены части двести тридцать четвертого гвардейского Черноморского десантно-штурмового полка в район Красноперекопска, и шестью «Илами» в район Медведевки, с тем, чтобы занять позиции для круговой обороны до подхода основных сил, при стечении обстоятельств, указанных Генштабом, он обещал быть через пять дней. Благо центральная и северная часть полуострова состоит в подавляющем большинстве из русскоязычных жителей, всегда ратующих за сближение с Россией.

Окончательно боевые действия должны были закончиться, через семнадцать дней после вступления России в войну. Разумеется, официально; позднее неизбежно начнется партизанская война татарских и украинских националистов. Начнется переброска добровольческих частей из восточной и западных областей Украины. И если первые будут отправляться защищать ставший российским Крым, то вторые всячески вредить этому – ну как сейчас грузинские формирования.

В докладной записке, полученной Корнеевым позавчера весь этот план действий излагался пускай схематично, но достаточно подробно, чтобы сделать простой вывод – существование единой Украины после удара России по Крыму с его последующей неизбежной аннексией, станет невозможной. Максимум через два года она расколется на два государства – одно под протекторатом Евросоюза и НАТО, другое со временем – деваться все равно некуда, а буферной зоной быть крайне опасно – отойдет к России.

Во время последней встречи с президентом Корнеев задал ему вопрос о реакции Европы на предполагаемые события в Крыму. Марков тогда ответил не задумавшись. Все решено, сказал он, мы намекнули лидерам Франции, Германии и Польши о такой возможности, в наиболее тактичной форме, намек они поняли. Президент Польши, кажется, был даже доволен. В конце концов, западная Украина попадает именно под его протекторат. Они еще вспомнили историю, поговорили о повторении пройденного. Президент Франции вспомнил, некстати, о наполеоновских войнах и восстановлении целостной Польши, на что канцлер Германии ответила Березиной и «Битвой народов».

Денис Андреевич усмехнулся, вспоминая те исторические баталии.

– Европу исправить невозможно, – сказал он тогда. – Объединить ее можно только силой или слабостью.

– Что вы имеете в виду под слабостью? – спросил Корнеев.

– Слабость всех стран к разделу одной для всеобщего блага, – и президент снова заулыбался. – Не вам мне пересказывать все полторы тысячи лет подобных слабостей.

Генерал-полковник кивнул. Именно в тот день он понял, что войны за Крым не избежать никакими силами.

Тот разговор состоялся в мае. В Новороссийске, куда президент прибыл на учения Черноморского флота. Последней генеральной репетиции новой маленькой победоносной войны. Ведь это свежая традиция российских войск, заложенная прошлым президентом и успешно продолжаемая нынешним – выигрывать маленькие войны.

Почему-то Корнееву показалось, что президент хочет как можно дольше пробыть в городе. Он остался и на стрельбы, хотя в Москве его ждал премьер, и на показательное десантирование. И даже на праздничный салют, посвященный хорошей погоде и хорошо проведенным учениям. И еще долго разговаривал с ним, откладывая и откладывая свое возвращение. Словно сам Кремль тяготил его.

Корнеев перелистнул документ, добираясь до последней страницы. Короткий столбец с сухой утвержденной статистикой предстоящих боев.

«Всего военнослужащих, задействованных в операции – 55000 чел.

Бронетехники: танков, САУ и гаубиц – 430, БМП и БТР – 1210, установок типа «Град» – 70, ракетных комплексов – 20,

Авиации: включая бортовые вертолеты ГРКР «Москва» – 388 единиц,

Судов, в том числе вспомогательных – 71 единица».

Пустая строка. И далее:

«Допустимые потери:

Безвозвратными военнослужащих – 300 человек.

Безвозвратными добровольцев и волонтеров – 1200 человек.

Санитарными военнослужащих – 1300 человек.

Санитарными добровольцев и волонтеров – 4000 человек».

Следом стояла размашистая подпись президента и время проставления подписи. Он затушил сигарету и снова подумал, как же должно быть медлил президент, прежде чем поставить автограф под этой сухой сводкой.

9.

Всегда хорошо возвращаться домой, когда знаешь, что тебя там кто-то ждет. Тем более приятно вернуться после суматошного, нервного дня, задерганный, только приходящий в себя после нагоняя – и обнаружить, что твоя обычно холостяцкая квартира отнюдь не пуста. В прихожей выразительно на самом проходе, стоят знакомые туфли крокодиловой кожи с серебряной пряжкой. А на столе в гостиной, в полумраке ночника, в ведре стоит запотевшая бутылка брюта, бросая слабые отсветы на стену. А вокруг нее разложена закусь из ресторана на первом этаже.

А на диване сидит та, на приход которой ты не надеялся. Вообще не ожидал увидеть в ближайшие дни.

– Не ожидал, – шепнула она, едва я переступил порог гостиной. Я медленно стянул пиджак, успевший за сегодняшний день мне опротиветь, перемазанный грязью, пропитавшийся потом и запахами тлена. Надо переодеться, а этот «Дольче и Габбана» отправится в помойку.

– Не ожидал, – прошептал в ответ я, бросая пиджак в коридор. – Как ты… откуда?

– Только приехала. Решила устроить сюрприз. Даже своих еще не оповестила. Ты первый.

Она подошла, обняла меня. И отстранилась.

– Ты грязный, – шутливо заметила моя возлюбленная. – Я звонила тебе на работу, там сказали, ты в командировке. А твой мобильный не отвечал, абонент недоступен. Где ты был?

– Страшно сказать. В России.

– Шутишь?

– Серьезно. Шеф погнал в Ярославль, а потом за мою инициативу еще и дал нагоняй.

– Бедный, – она поцеловала в щеку. Я потянулся к ней. – Нет, сперва приведи себя в порядок. А то от тебя таким русским духом пахнет…

Я вздохнул как можно более убедительно.

– Все шуточки. А я сегодня за весь день даже не присел за свой стол. То Ярославль, то какой-то беспредел грузин в Абхазии, то совещание с Генштабом – приперлись лампасы в полном составе, ждал под дверью часа полтора. А потом этот нагоняй.

– Хорошего человека обидеть всякий может. Грузины разные, генералы…. Ладно, иди в душ, я тебя буду ждать.

Я думал, она зайдет ко мне, но все время пребывания в душевой слышал только песни Шаде. Музыка проникала под дверь и сливалась с шумом падающей воды. Зато, выбравшись в гостиную, немедленно попал к ней в объятья. Она молчала, дожидаясь моего полного возвращения. Хотела не только видеть, но и слышать меня.

– Ты чертовски соблазнительна, – отзвучал последний аккорд. – Поставь, пожалуйста, какой-нибудь диск из моих.

Она охотно поднялась. Игриво покачивая бедрами, подошла к музыкальному центру.

– «Герой асфальта» подойдет? – я кивнул, она положила винил пластинки на круг и завозилась с тонармом. – Слушай, я уж забыла как это делается. Почему у тебя такой антиквариат собран?