Осень ацтека

20

По моим расчётам, чтобы добраться до Компостельи, отряду благородного воителя Тапачини и его сопровождению могло потребоваться дней пять, вернуться же эскорт мог ещё быстрее, ну а окажись в его составе хороший бегун, он прибыл бы с донесением и того раньше. В общем, дабы узнать о результатах затеи, следовало подождать несколько дней, и мне пришло в голову, что вместо того, чтобы исходить нетерпением и беспокойством, можно провести это время с большей пользой. Я предоставил всю нудную рутинную деятельность по повседневному управлению Ацтланом Амейатль и Изрекающему Совету, — ко мне теперь обращались только по самым важным вопросам, — и занялся совсем другими делами.

Рабы, в соответствии с полученными указаниями, превосходно кормили моих четырёх лошадей и ухаживали за ними так, что животные замечательно выглядели, лоснились и явно горели желанием поразмяться. Поэтому я стал искать желающих поучиться ездить верхом и, прежде всех прочих, предложил это Г’нде Ке. Предполагалось, что в скором времени мы с ней отправимся в путешествие вербовать для моей армии новых бойцов. Так что умение скакать на лошади очень пригодилось бы этой женщине, однако она наотрез отказалась учиться, заявив своим неподражаемо пренебрежительным тоном следующее:

— Г’нда Ке уже знает всё, что стоит знать. Какой смысл учиться чему-то новому? Кроме того, Г’нда Ке не однажды, а много раз пересекала весь Сей Мир, причём всегда пешком, как, единственно, и подобает выносливой йаки. Ты, Тенамакстли, если тебе угодно, можешь ездить верхом, как изнеженный белый человек. Г’нда Ке заверяет, что она от тебя не отстанет.

— Ты стопчешь уйму своих драгоценных сандалий, — сухо заметил я, но настаивать не стал.

Потом такая возможность, из уважения к их сану, была предложена благородным воителям, но когда отказались и они, хотя и не в столь резкой форме, как Г’нда Ке, меня это не слишком удивило. Их ответ сводился к тому, что Орлам и Ягуарам стыдно ставить быстроту передвижения и манёвра в зависимость от какого-то там животного.

Потом я обратился к куачикам, и двое из них всё-таки согласились попробовать. Как и следовало ожидать, новоиспечённого куачика Ночецтли не стоило и уговаривать, он сам вызвался с готовностью. Вторым храбрецом оказался средних лет мешикатль по имени Комитль, один из тех воинов, которых в своё время прислали из Теночтитлана наладить у нас военное обучение. Его интересовали все новшества в военном деле, и он уже в числе первых научился у меня владеть аркебузой. А вот когда вызвался третий доброволец, я был просто изумлён, ибо это оказался не кто иной, как состоящий при армии целитель, тот самый тикитль Уалицтли, о котором я недавно рассказывал.

— Если ты, мой господин, намерен обучать людей лишь для того, чтобы они могли научиться скакать на лошади в бой, я с пониманием отнесусь к твоему отказу. Но, как ты, конечно же, видишь, я уже далеко не молод и грузноват для того, чтобы поспевать в походе за солдатами, да ещё и тащить при этом свой тяжёлый мешок.

— Я не отказываю тебе, Уалицтли. Ты прав: тикитль, чтобы каждый раненый мог вовремя получить его помощь, должен иметь возможность быстро перемещаться по полю боя. К тому же я видел немало испанцев и старше, и толще тебя, которые, однако, превосходно ездили верхом. А раз так, то этому можешь научиться и ты.

Итак, дабы скоротать томительное ожидание, я научил этих троих всему тому, что знал сам, — искренне жалея, что здесь нет гораздо более сноровистой в обращении с лошадью На Цыпочках. Уж она-то была способна куда лучше меня преподать это искусство. Мы упражнялись попеременно: то на мощёной центральной площади, то на травянистых лужайках, но куда бы ни направились, повсюду собирались толпы горожан, глазевших на нас с почтительного расстояния, в испуге и восхищении. Я позволил тикитлю Уалицтли взять себе второе седло, тогда как Комитль и Ночецтли мужественно, не жалуясь, переносили тряску на спинах неосёдланных животных.

— Вы привыкнете, — заверял я обоих, — а когда мы в конце концов раздобудем у белых людей других лошадей и сбрую, езда в седле покажется вам лёгким, приятным занятием.

Когда трое моих учеников стали по крайней мере столь же относительно сносными наездниками, как и я сам, со времени ухода Тапачини и его людей прошло уже семь дней — срок вполне достаточный для того, чтобы прислать в Ацтлан гонца с донесением, но никто не прибыл. Никто не появился также и на восьмой, и на девятый день, хотя теперь было уже пора вернуться всему эскорту.

— Что-то пошло не так, что-то стряслось, — пробурчал я на десятый день, уныло меряя шагами тронный зал. Покамест я делился своими опасениями только с Амейатль и Г’ндой Ке. — Но как узнать, что именно?

— Может быть, осуждённые решили избежать своей участи, — предположила моя двоюродная сестра. — Но если бы они стали разбегаться по одному и по двое, тебе бы уже доложили. Так что это похоже на всеобщий мятеж. Осуждённые, воспользовавшись тем, что их много, напали на эскорт, перебили верных тебе людей, а потом, порознь или вместе, ушли в такие места, где нам их уже не настичь.

— По правде говоря, мне это тоже приходило в голову, — проворчал я. — Но ведь они клялись, целовали землю. И когда-то они были людьми чести.

— Таким когда-то был и Йайак, — с горечью промолвила Амейатль. — Пока наш отец был жив, брат тоже казался человеком верным, мужественным и достойным доверия.

— И всё же, — возразил я, — мне трудно поверить в то, что ни один из этих людей не сдержал своей клятвы — по крайней мере, не явился сюда и не сообщил об измене остальных. И, не забудь, среди них в мужском обличье находилась Пакапетль, а уж она-то ни за что бы не дезертировала.

— Может быть, именно она их всех и убила, — заметила Г’нда Ке с нескрываемо злорадной усмешкой.

Я вообще не удостоил этот грубый выпад ответа, Амейатль же заметила:

— Если люди Йайака перебили весь свой эскорт, они вряд ли остановились бы перед убийством На Цыпочках или вообще кого-либо, кто выступил бы против их общего решения.

— Но они были воинами, — не сдавался я. — И останутся воинами, пока земля не разверзнется и не поглотит их. Им неведом никакой другой образ жизни, они не владеют каким-либо ремеслом или искусством. Чем же они займутся? Станут разбойничать? Но это немыслимо для воина, сколь бы бесчестно он ни вёл себя раньше. Нет, по-моему, существует только одна возможность.

Я повернулся к женщине йаки и сказал:

— В незапамятные времена некая Г’нда Ке сумела сделать многих хороших людей дурными, так что и ты, должно быть, весьма искушена в деле предательства. Как ты думаешь, могли эти люди изменить во второй раз и возобновить свой союз с испанцами?

Она равнодушно пожала плечами.

— С какой целью? Будучи приспешниками Йайака, они рассчитывали на различные милости и выгоды, но теперь, когда он мёртв, без него эти люди ничего собой не представляют. Испанцы могут принять их в свои ряды, но станут относиться к ним с полнейшим презрением — справедливо рассудив, что изменившие собственному народу легко способны изменить и им.

Я вынужден был признать, что в её словах есть резон.

— Эти дезертиры оказались бы самыми низкими из низких. Даже благородного воителя-Стрелу в испанской армии приравняли бы к новобранцу. Безусловно, и он, и все остальные прекрасно это понимали. Так с какой же стати им так поступать? Ни один воин, как бы отчаянно он ни стремился избежать твоего гнева, не согласился бы избрать несравненно худшую участь.

— Что бы ни произошло, — вставила Амейатль, — это произошло между Ацтланом и Компостельей. Почему бы не послать ещё одного куимичи, чтобы разведать обстановку?

— Нельзя! — отрезала Г’нда Ке. — Даже если этот отряд так и не добрался до Компостельи, вести о нём неизбежно дошли до города. К этому времени какой-нибудь сельский дровосек или собиратель трав уже непременно проговорился, что видел в окрестностях вооружённый и явно недружественный отряд ацтеков. Возможно, тамошний губернатор Коронадо уже ведёт сюда своих солдат, чтобы разорить Ацтлан и тем самым задавить задуманное тобой восстание в зародыше. Теперь, Тенамакстли, ты уже не можешь позволить себе просто изводить испанцев беспорядочными нападениями вроде провалившегося похода осуждённых или вылазок женщин Мичоакана. Готов ты или нет, нравится тебе это или нет, но война началась. Тебе придётся воевать. У тебя нет другого выхода, кроме как поднять войска и повести их на войну.

— Не хочется в этом признаваться, — отозвался я, — но ты, колдунья, опять права. У меня нет возможности отказать тебе в удовольствии лицезреть, как льётся кровь и повсюду ширится уничтожение. А ведь именно это зрелище тебе по сердцу больше прочих. Увы, чему быть, того не миновать. Раз уж ты самая воинственная и кровожадная особа в этом городе, то ступай и передай всем благородным воителям и куачикам, что завтра на рассвете армия Ацтлана должна собраться на центральной площади в полном боевом снаряжении и с запасом провизии. Мы выступаем в поход.

Г’нда Ке улыбнулась своей мерзкой улыбкой и поспешно вышла из зала.

Амейатль я сказал:

— Я не собираюсь дожидаться согласия Изрекающего Совета. Ты, сестрица, можешь созвать старейшин на досуге и сообщить им, что в настоящее время ацтеки и испанцы находятся в состоянии войны. Вряд ли членам Совета придёт в голову возражать против того, что уже свершилось.

Амейатль кивнула, но без особой радости.

— Здесь останется отборный отряд, который составит твою дворцовую стражу, — продолжил я. — Нападение испанцев эти воины, конечно, отразить не смогут, но вполне сумеют в случае чего препроводить тебя в безопасное место. Тем временем ты будешь править от моего имени, обладая всей полнотой власти юй-текутли. Совету известно, что мои полномочия переходят к тебе — вплоть до моего возвращения.

— Когда ты ушёл в прошлый раз, твоё отсутствие растянулось на годы, — задумчиво промолвила она.

— Аййо, Амейатль! — воскликнул я как можно более бодрым тоном, желая приободрить и её. — Не знаю, возможно, на сей раз мне доведётся вернуться не скоро, но я надеюсь, что по возвращении смогу с полным правом назвать наш Ацтлан новым Теночтитланом, столицей возрождённого и обновлённого Сего Мира. И мы, двоюродные брат и сестра, будем править им не с дозволения чужеземцев, а свободно и полновластно.

— Двоюродные... — пробормотала она. — Было время, ок йе нечка, когда мы с тобой, Тенамакстли, были как родные.

— И даже ближе, чем родные брат и сестра, если мне позволено об этом напомнить.

— Нет нужды напоминать о том, чего я никогда не забывала. Ты был очень дорог мне тогда, когда был всего лишь мальчиком. Теперь ты стал мужчиной, и весьма мужественным мужчиной. Каким ты будешь, когда вернёшься снова?

— Не стариком, полагаю. И хочу надеяться, что ещё способным... в общем... достойным твоей привязанности.

— Ты был дорог мне раньше, дорог и сейчас. Когда юноша Тенамакстли уходил из Ацтлана, я на прощание лишь помахала ему рукой. Мужчина Тенамакстли заслуживает иного прощания, гораздо более сердечного и памятного.

Она протянула ко мне руки.

— Приди... мой возлюбленный.

Как и в юности, Амейатль полностью оправдала своё имя — Фонтан Сока. Мы любили друг друга всю ночь напролёт и заснули лишь под утро, когда наши соки полностью иссякли. Меня, чего доброго, угораздило бы проспать мною же назначенный сбор армии, но бесцеремонная Г’нда Ке, и не думая считаться с приличиями, ввалилась без спросу в спальню и разбудила меня, грубо встряхнув.

Скривившись при виде наших с Амейатль переплетённых тел, она во весь голос рявкнула:

— Ну и дела! Нет, вы только посмотрите на целеустремлённого, бдительного и воинственного вождя своего народа, погрязшего в лени и распутстве! Ты случайно не забыл, что идёт война? Эй, Тенамакстли! В состоянии ли ты возглавить войско? Или хотя бы встать? Время пришло.

— Убирайся прочь, — буркнул я. — Иди ехидничай в другом месте. Я пропарюсь, выкупаюсь, оденусь и выйду к войскам, когда буду готов. Ступай отсюда.

Однако прежде чем уйти, женщина йаки не удержалась от грубого выпада в отношении Амейатль:

— Моя сладострастная госпожа, если твоя похоть лишила Тенамакстли всей его мужской силы, мы можем проиграть эту войну по твоей вине.

Амейатль — обладавшая, не в пример Г’нде Ке, тактом и остроумием — лишь улыбнулась сонной, счастливой, довольной улыбкой и сказала:

— Я, исходя из собственного опыта, готова поручиться, что мужская сила Тенамакстли выдержит любое испытание.

Йаки заскрежетала зубами и сердито выбежала из комнаты. Я умылся, надел стёганый панцирь и головной убор из перьев птицы кецаль, являвшийся отличительным знаком военачальника, а потом наклонился и подарил всё ещё остававшейся в постели и всё ещё улыбавшейся Амейатль прощальный поцелуй.

— На сей раз я не буду махать тебе на прощание, — нежно промолвила она. — Знаю, ты вернёшься, и вернёшься с победой. Только, пожалуйста, ради меня, возвращайся скорее.

Собравшейся армии я объявил:

— Товарищи по оружию, существует опасение, что презренные воины Йайака предали нас снова. Они либо не справились с задачей, либо не выполнили приказ и не пожелали пожертвовать собой при нападении на испанскую крепость. Поэтому мы предпримем её штурм сами, всеми своими силами. Однако на сей раз Компостелья, скорее всего, будет ожидать нападения, а потому вам, благородные воители и куачики, придётся в точности, до мелочей, исполнять все мои указания. Первые три дня мы будем маршировать на юг обычной походной колонной, чтобы продвигаться с наибольшей возможной скоростью. На четвёртый день вы получите другие приказы. А теперь... в путь!

Я, конечно, поехал верхом во главе колонны, трое остальных верховых держались за моей спиной, а позади нас, в колонне по четыре, быстрым шагом двигалось войско. Г’нда Ке тащилась в хвосте процессии, без оружия и доспехов, ибо ей предстояло не сражаться, а просто сопровождать нас в походе, чтобы после сражения способствовать привлечению в наши ряды воинов из других племён.

В наших лесах обитает небольшое животное, которое мы именуем уитцлаимачи, колючим кабанчиком, а испанцы — puerco espin, дикобразом. Вместо меха его шкуру покрывают острые иглы. Никто не знает, зачем Мишкоатль, бог охоты, создал такого зверя, ибо люди находят его мясо невкусным, а хищники предусмотрительно держатся подальше от острых колючек. Я упоминаю его только потому, что наша марширующая армия, должно быть, напоминала этого колючего кабанчика, но не маленького, а огромного и длинного. Каждый воин нёс на одном плече длинное копьё, а на другом — более короткий дротик и копьеметалку атлатль, так что вся колонна выглядела ощетинившейся, словно этот зверёк, но гораздо более пышной и яркой, ибо солнечные лучи отсвечивали от обсидиановых наконечников, над головами воинов реяли разноцветные флаги, знамёна и значки, я уж не говорю о своём собственном роскошном головном уборе. Со стороны мы, должно быть, представляли собой впечатляющее зрелище, но нас, увы, было гораздо меньше, чем бы мне хотелось.

По правде говоря, после столь бурной ночи с Амейатль меня клонило в сон, и я, чтобы развеять сонливость разговором, подозвал к себе целителя Уалицтли. Он подъехал ко мне, и мы принялись беседовать на разные темы. Разговор зашёл и о том, каким образом был убит мой двоюродный брат Йайак.

— Значит, аркебуза убивает, выбрасывая стремительно летящий металлический шарик, — промолвил он, размышляя вслух. — А какую рану этот шарик наносит, Тенамаксцин? Это удар? Проникающий?

— Ещё какой проникающий, заверяю тебя. Этот шарик вонзается, подобно стреле, но с большей силой и глубже.

— Я знал людей, которые жили и даже продолжали сражаться с вонзившейся в них стрелой, — заметил тикитль. — Или даже с несколькими стрелами, если ни одна из них не задела жизненно важный орган. Кроме того, стрела сама затыкает ею же нанесённую рану и в значительной степени останавливает кровотечение.

— Свинцовый шарик не останавливает, — сказала. — К тому же, если раненному стрелой быстро оказать помощь, тикитль может извлечь стрелу, чтобы обработать рану. А извлечь шарик практически невозможно.

— И всё же, — продолжал Уалицтли, — если шарик не нанёс непоправимого ущерба какому-то внутреннему органу, единственная опасность, угрожающая раненому, это смерть от потери крови.

— Мне самому довелось видеть, как нечто подобное произошло с Йайаком, — угрюмо проворчал я. — Когда ему прострелили живот, я перевернул его лицом вниз, а в таком положении кровь быстро вытекла из него, вместе с жизнью.

Тикитль хмыкнул. Некоторое время он ехал молча, а потом сказал:

— Жаль, что ты не позвал меня, когда привёз тело в Ацтлан, и не дал мне возможности тщательно осмотреть эту рану. Рискну предположить, что в скором времени мне придётся оказывать помощь многим, получившим схожие повреждения.

Первые три дня, согласно моему приказу, армия маршировала плотной колонной, ибо я хотел, чтобы она пребывала в боеготовности на случай столкновения с испанцами, которых уже, возможно, выслали на север из Компостельи. Однако ни воинские отряды, ни отдельные разведчики нам так и не повстречались. На этом отрезке пути мы не таились и, останавливаясь на ночлег, разводили огромные костры, на которых готовили пищу. А поскольку наши воины по пути следования не упускали возможности поохотиться, трапезы эти были сытными, питательными и хорошо подкрепляющими силы.

Однако, по моим прикидкам, к утру четвёртого дня нам предстояло оказаться в пределах видимости караулов, которые Коронадо, возможно, выставил на подступах к своему городу. На рассвете я собрал благородных воителей и куачиков и заявил:

— По моим предположениям, к ночи мы окажемся уже в окрестностях Компостельи. Однако я не собираюсь атаковать город с этого направления, ведь именно отсюда испанцы, скорее всего, и ожидают нападения. Нет у меня и намерения предпринимать штурм немедленно, прямо с марша. Мы разделимся на два отряда, обойдём город с обеих сторон и соединимся снова к югу от него. Сейчас мы расходимся: половина сил двинется к западу от этой дороги, половина к востоку. Но это ещё не всё — обеим этим группам надлежит рассредоточиться. Люди пойдут дальше на юг не колонной, а по одному-по два. Все штандарты надлежит свернуть, копья нести параллельно земле и по ходу движения, а также использовать кактусы, кусты и деревья в качестве прикрытия, дабы быть как можно незаметнее.

Я снял свой пышный головной убор, бережно сложил его и спрятал позади седла.

— Но, мой господин, — обратился ко мне один из благородных воителей, — флаги служат для подачи сигналов. Каким образом пешие подразделения смогут поддерживать связь друг с другом без штандартов и знамён?

— Мы, трое верховых, поедем вперёд по этой тропе, — ответил я. — Нас будет видно издалека, и люди смогут следовать за нами. Причём передай всем мой строжайший приказ держаться позади нас не менее чем в ста шагах. Поддерживать связь между подразделениями в настоящее время нет необходимости — чем дальше они находятся одно от другого, тем лучше. Если наткнётесь на испанского разведчика, его, разумеется, нужно будет убить, но тихо, не поднимая шума. Наша задача — подобраться к самой Компостельи, не будучи обнаруженными. Ну а если кто-то из наших нарвётся на вражеский патруль или пост, с которым ему без подмоги не справиться, пусть зазвучит боевой клич и будут подняты флаги. Это станет сигналом сбора для войск — но лишь для тех, кто находится по одну сторону дороги. По ту, где произошло столкновение. Остальные, находящиеся по другую сторону, продолжат путь крадучись, в полном молчании.

— Но, если мы будем так рассредоточены, — подал голос другой благородный воитель, — разве не может получиться, что испанцы, дожидающиеся нас в укрытии, легко переловят всех и перебьют поодиночке?

— Нет, — твёрдо заверил я, — подобного не будет. Ни один белый человек не в состоянии двигаться так же бесшумно и незаметно, как мы, рождённые в этих землях. И никакой испанский солдат, обременённый металлом и кожей, не сможет терпеливо сидеть и ждать, не производя неумышленно никаких случайных звуков.

— Юй-текутли прав, — подтвердила Г’нда Ке, которая локтями проложила себе путь вперёд и, как обычно, не смогла удержаться от совершенно ненужного замечания. — Г’нда Ке знакома с испанскими солдатами. Даже спотыкающийся, шаркающий калека может приблизиться к ним незамеченно, а они ничего не заподозрят.

— Так вот, — продолжил я, — если предположить, что нам не помешает никакая рукопашная схватка, не выдаст какой-то шум и не задержит появление более многочисленного противника, обе половины войска продолжат двигаться на юг, следуя за мной. Когда я решу, что время пришло, то поверну свою лошадь на запад, вслед за солнцем, ибо хочу, чтобы милость Тонатиу изливалась на меня как можно дольше. Воины по западную сторону дороги будут продолжать следовать за мной — и могут положиться на то, что я благополучно проведу их вокруг города.

— Г’нда Ке будет находиться прямо позади них, — с удовлетворением заявила йаки.

Я бросил на неё раздражённый взгляд.

— В то же самое время куачик Комитль повернёт свою лошадь на восток, и люди по ту сторону тропы последуют за ним. Где-то поздно ночью обе половины наших сил окажутся к югу от города. Я направлю гонцов, чтобы восстановить связь и вновь соединить армию. Вам понятно?

Все командиры совершили жест тлалкуалицтли и направились передавать приказы своим людям. За очень короткое время воины чуть ли не волшебным образом — как утренняя роса — растворились в кустах и деревьях, так, что дорога позади нас опустела. Только Уалицтли, Ночецтли, мешикатль Комитль и я остались на ней, верхом на лошадях, хорошо видные со всех сторон.

— Ночецтли, — сказал я, — у меня для тебя есть задание. Поезжай дальше вперёд, по-прежнему шагом. Мы, трое, последуем за тобой, только когда ты скроешься из виду. Продолжай ехать, пока не заметишь какой-либо признак врага. Даже если испанцы перекрыли подступы к городу баррикадами и выставили часовых, вряд ли их слишком уж переполошит появление одного человека. Тем более едущего верхом, как испанец. Их растерянность даст тебе возможность убраться подобру-поздорову. Короче говоря, как увидишь врага — крупный отряд или караульный пост, — разворачивайся и спеши обратно ко мне с докладом.

— А если я ничего не увижу, мой господин?

— Если твоё отсутствие затянется и я решу, что пришло время поделить наших людей, то подам сигнал, заухав совой. Если ты услышишь его — к тому времени не оглохнешь и не попадёшь в плен, — скачи обратно к нам. Понятно?

— Да, мой господин. Я поехал.

Когда он ускакал, мы трое перевели своих лошадей на шаг, подстроившись под неспешное движение пересекавшего небосвод солнца, и, порой переговариваясь, порой молча, продолжили путь. А уже ближе к вечеру впереди появился Ночецтли. Похоже, он не слишком спешил — ехал лёгкой рысью, хотя не думаю, что она была такой уж лёгкой для его ягодиц.

— Что это значит? — строго спросил я, как только он оказался в пределах слышимости. — Неужели вообще не о чем доложить?

— Аййа! Да, владыка, кроме одного, весьма любопытного обстоятельства. Я доехал до самой окраины города — квартала рабов, и никто меня даже не окликнул. Мне удалось оказаться под стенами Компостельи и убедиться, что там всё по-прежнему. Солдат полно, но гром-трубы, как и раньше, направлены внутрь, на город. Солдаты лишь мимоходом помахали мне в знак приветствия, а я, тоже знаками, дал им понять, что нашёл эту неосёдланную лошадь, бродившую в окрестностях, и теперь пытаюсь отыскать её хозяина. А потом повернулся и уехал. Не особо торопясь, потому что никакие совы не ухали.

Куачик Комитль помрачнел и спросил меня:

— Что скажешь на это, Тенамаксцин? Можно ли верить рассказу этого человека? Не забудь, в прежние времена он был в союзе с нашим нынешними врагами.

— Я целую землю в знак того, что сказал чистую правду! — воскликнул Ночецтли и, насколько это можно было проделать верхом, совершил жест тлалкуалицтли.

— Я верю тебе, — сказал я ему, после чего обратился к Комитлю: — Ночецтли уже не один раз доказал мне свою преданность. Однако ситуация и в самом деле представляется мне весьма необычной. Возможно ли, чтобы воитель-Стрела Тапачини и его люди так и не добрались до Компостельи и испанцы не насторожились? Значит, вполне возможно, белые приготовили нам какую-то хитрую ловушку. Если так, мы пока в неё не угодили. А значит, будем действовать, как запланировано. Мы с Уалицтли сейчас свернём на запад. Ты и Ночецтли отправитесь на восток. Пешие воины будут порознь следовать за нами. Мы сделаем широкий круг вокруг города и уже в темноте вновь сойдёмся к югу от него.

На этом месте по обе стороны от дороги рос довольно густой лес, и когда мы с тикитлем въехали в него, то оказались в постепенно сгущавшихся сумерках. Я надеялся, что воины, идущие в ста шагах позади, всё ещё видят нас, и беспокоился, как бы с приходом настоящей темноты не оказаться слишком далеко впереди. Но уже в следующее мгновение мне стало не до таких мелочей: где-то позади нас раздался знакомый грохот.

— Это аркебуза! — ахнул я, и мы с Уалицтли резко остановили лошадей.

И тут же немедленно зазвучали новые выстрелы: и одиночные, и парные, и даже залпы. Все они грянули где-то у нас в тылу. Но не слишком далеко — вечерний ветерок донёс до меня едкий запах порохового дыма.

— Но как мы могли не заметить?.. — начал было я, но тут, кое-что вспомнив, сообразил, что происходит. А вспомнился мне испанский солдат, который добывал птиц на озере Тескоко, стреляя разом из целой батареи аркебуз с помощью одного лишь шнура.

Правда, в данном случае испанцы даже ни за что не дёргали: шнуры, прикреплённые к «котятам» аркебуз, были просто натянуты в зарослях, параллельно земле. Лошади, моя и Уалицтли, никаких верёвок не задели, а вот воины позади нас запнулись о них и, таким образом, сами выпустили на волю смертоносные свинцовые шарики.

— Не двигайся! — сказал я тикитлю.

— Там раненые, которым нужно оказать помощь! — возразил он и натянул поводья, торопливо разворачивая свою лошадь.

Что ж, как выяснилось впоследствии, я много чего не учёл, не одну только изобретательность защитников Компостельи. Но в одном я оказался прав: мои соотечественники действительно могут двигаться бесшумно, как тени, и невидимо, как ветер.

Так вот, уже в следующий момент страшный удар по рёбрам выбил меня из седла. Грохнувшись на землю, я успел мельком увидеть человека в доспехах ацтека, орудующего макуауитль. Потом он обрушил на меня второй удар — не обсидиановым лезвием, а деревянной плоскостью меча — на сей раз по голове. Мир вокруг меня померк.

Очнувшись, я обнаружил себя сидящим на земле, прислонившись спиной к дереву. Голова гудела и нестерпимо болела, зрение затуманилось. Я поморгал, чтобы в глазах прояснилось, и когда увидел человека, стоявшего передо мной, опершись о макуауитль, и терпеливо дожидавшегося, когда ко мне вернётся сознание, то невольно застонал:

— Клянусь всеми богами! Я умер и попал в Миктлан!

— Пока нет, братец, — сказал Йайак. — Но будь уверен, что попадёшь.