Осень одиночеств

Я лёг безмовно ниц на спелую траву,

Разглядывая сквозь стекло обэриу

Небес высоких даль и счастья синеву.

Не ведал, представляешь, мёд иль яд,

И был не трезв, но не был пьян.

Но.

Меня не проведёшь.

Как-будто Инь вцепилось в Ян,

И, вырвав прошлого изъян,

В истошном ворохе борьбы

Во рту застыл глоток судьбы.

Глаза восторгом обнесло

И понесло, и понесло…

Моё сознание вросло,

Себя не помня и любя,

По пояс в краснное стекло.

По горло в звёздный серпантин.

Там демон, Врубелем любим,

Пустился в пляс,

Трясясь, смеясь,

И рухнул в бархатную грязь.

Откуда мигом вздыбил рук

Прозрачных розовые кисти

Печальный облик бытия,

Узорным пламенем горя,

Вопя невынужденно: «Пля!»

И звуки скомканного твиста,

Простынкой мокрою повиснув,

Смолкли.

Века спустя на вираже

В тоски косматом кураже

Больной вскричал про неизбежность

Шершавой истины. Покойник

Собрав в кулак тоску и нежность,

Потряс Пандоры рукомойник,

И опрокинул среди дня

Январский полдень на себя.

Подлец! Счастливчик. Неумеха.

А кот в малиновых трусах,

Как чОрт на алых парусах,

Не для печали, не для смеха

В рассвет полуночный уехал.

Там, в бессердечной тишине,

Как будто в омуте, на дне,

Мальвина в белом из ветвей

Вскричала сладко: «Не жалей!

Печаль не более горька,

Чем тень на пенке молока».

И я поверил. Знал, что кот

Меня в ответ не подведёт.

Ведь нет материи прочней,

Чем жизнь.

А каши не сварить из топора.

Судьбу не обману.

Уверенность уселась на волну,

Одновременно

Погоняя…

Тревожа сон и темноту,

Текла и пенилась по венам

Таинственная вязь обэриу.

Я, падаяя в неё,

Как в пустоту,

Кричал себе — расту, расту…