Осколки: коготь Зверя (СИ)

Красные ниточки

Еще на первом уроке истории Измерения я мельком увидела их на самой последней стереографии, сделанной незадолго до катастрофы: рослый и крепкий, как скала, король с редкими седыми прядками в густых каштановых волосах, с морщинами на живом и обаятельном, но совсем не старом лице; королева чуть ниже ростом, волевая и сосредоточенная, смотревшая снизу вверх; дочь закрыта тенью отца, но если посмотреть пристально, то заметно сходство с матерью в чертах лица, да и темно-рыжие волосы тоже один в один. А кадр поставлен так, что живота почти не видно.

Никакого внешнего сходства.

Если бы я посидела подольше и разузнала побольше, то нашла бы все красные ниточки, ведущие к ним. Но, когда на тебя давят тоска по дому и мечта поскорее убраться из мира, где тебя не ждали и где не любят, то желание узнавать о нем больше пропадает начисто. А если добавить частый жар, ломоту в теле, бессонницу, недоедание и страх лекарей, то на выходе получится истеричная, ничего не соображающая, параноидальная девица. Какие там изыскания и поиски, тут бы просто выжить.

Да, я не все описала вам, невидимые читатели. Вам надо только знать, что предательство Доры подкосило эту тушку окончательно.

Рита Прикер не жертва, забыли?

Давайте не будем о грустном, хорошо? Я ведь выжила.

Итак, в моей новой жизни сначала было не слово, а золотой луч, пронзивший меня насквозь.

Весь Йоль я провела в полузабытьи, слыша и чувствуя все происходящее вокруг словно через стекло.

Запах лекарств, холодная подушка, тонкие матрас и одеяло. Боль от уколов на сгибе правого локтя. Голоса.

Меня навещали каждый день. Ленард читал статьи из журналов, и теперь я знаю рецепт завтрака всего из одного овоща, название которого надо произносить, будто тебя тошнит. Элина пела колыбельные на языке, похожем на крик птицы. Алан не приходил. Наверное, счел свой долг благодарности полностью возвращенным.

Девять дней я сидела в огромном зале со стенами из тысяч зеркал. Через них прошлое общалось со мной.

Лучи солнца сквозь прутья колыбельки. Нежные руки, пахнущие чем-то мягким. Поцелуй в лоб. Тихий плач. Слезы, падающие мне на руку.

Моя бесценная. Моя крошка. Моя душа.

Грохот и крики. Крошки серого горького пепла. Золотые огоньки, парящие вокруг меня. Ослепительное белое сияние.

Прощай, любовь моя

Холод. Колючий снег. Темно. Пусто. Хочется плакать.

— Маршалл, кто-то пищит в сугробе!

— Сандра, это ветер. Садись в машину, Карлотта нас убьет!

— А вдруг это котенок? Их часто выбрасывают на дороге!

— Дай хоть посвечу.

— Спасибо. Откуда писк…

— О Боже! Смотри!

— Маршалл, хватай ее! В больницу!

— Что за уроды…

Писк. Иголки колют ручки. Вокруг чужие. Я совсем одна…

Где ты?

— Всевышний не зря послал вам ее.

— Прости, что сказали не сразу, мама.

— Не знали, как ты отреагируешь.

— Дураки. Как я могу быть зла на чудо Господне?

Три пары теплых рук. Радостный смех. Они не ты, но я все равно их люблю.

Прости, что я забуду тебя.

— Карлотта, ей нравится твое ожерелье!

— У девочки есть вкус. Оставлю ей в наследство.

— Мама!

— Не дуйся, Сандра. Вы уже придумали ей имя?

— Ей нравишься ты и твои украшения. Может быть, Перл Карлотта?

— Что за дикость? Она же леди!

— Может, Маргарита?

— Ей нравится!

— Привет, Маргарита Карлотта Прикер. Мы твоя семья.

Я подскочила на койке так резко, что окружающий мир смешался в кашу. Из горла вырвался писк:

— Где ты?

— Крошка, я тут! — в воздухе запахло цветочными духами. — Как долго ты спала, Рири!

Элину было не узнать без макияжа, а если быть точнее, то без элегантного макияжа и запаха спиртного. Она широко и искренне улыбалась мне, тараторя без остановки:

— Водички? Покушать? Позвать лекаря?

— Есть, — ответила я, ощутив режущую боль в желудке. — Вы меня жижей кормили!

— Несу-несу, только не буянь! — рассмеялась Элла, убегая за ширму, стоявшую вокруг моей койки.

Я упала на подушки, ощутив тяжесть в висках и подступавшую к горлу тошноту. Но зато жар и ломота ушли. Откуда-то вкусно пахло чем-то смутно знакомым. Можно было лежать и разглядывать белый потолок в трещинках.

Потолок в трещинках. А раньше без линз и очков не могла дальше вытянутой руки увидеть.

Я подняла руки вверх и поняла, что мне даже не надо щуриться, чтобы четко видеть все пальцы.

Тогда меня впервые посетило новое чувство. Не страх и не тревога, а нечто совсем другое. Словно ты знаешь что-то новое, и нужно скорее рассказать всем об этом знании. Но память стерла все ластиком, и нужные слова затерялись в сознании.

— А вот и завтрак! — пропела Элина, развеивая этот приступ и лавируя между стулом и тумбочкой с подносом в руках. — Каша!

Я принюхалась получше и почувствовала, как внутри все оборвалось. Это был запах рисовой каши с изюмом, которую мы ели в каждое Рождественское утро.

— Спросила у твоих родителей, чем тебя обычно кормят на праздниках, — смущенно призналась Элла. — Варила три раза, сломала ноготь. Если не понравится…

Она зря волновалась — я жадно глотала ложку за ложкой, даже не прожевывая. В животе разливалась приятная теплота. Дело было вовсе не в каше.

— Мне нужно рассказать тебе кое-что важное, — вдруг сказала Элина, все это время с улыбкой наблюдавшая за мной.

— М? — оторвалась я от тарелки, вытирая запачканную щеку.

— У меня низкий заряд, — Элла села рядом на самый краешек. — Потому не могу творить настоящую магию.

Я взяла ее за руку, не желая признаваться, что знаю это давным-давно:

— А как ты колдуешь? Были же огоньки и сияние. И на уроках ты…

— Поверь, это ничтожно по сравнению с тем, что умели Верховные до меня. И тем, что когда-то умела я.

Элина задумчиво смотрела то на краешек ширмы, то на пол, прежде чем продолжила:

— Рири, наши родители для нас все. И я верю, что мы для них тоже. Но так получилось, что мы будто стоим по разные стороны пропасти и не можем докричаться друг до друга.

Я кивала, как китайский болванчик, продолжая гладить ее по плечу. Она давно копила в себе то горькое семя и должна была показать этот «сад» тому, кто был готов выслушать.

— После падения Арилии между ними все испортилось. Знаешь, бывают такие периоды, когда вы устаете быть идеальными друг для друга. А тут еще такое несчастье. Сначала они просто друг друга не понимали. Потом начали ссориться с каждым разом все изобретательнее, находя друг в друге побольше больных мест, куда можно ткнуть. Это была настоящая война со стратегией и генеральными штабами. Первое время меня старались держать в стороне. Но однажды папа изменил маме. И ставки в игре стали крупными.

Элина обняла себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону, при этом говоря спокойно и размеренно, словно речь шла о прогнозе погоды:

— Я была переходящим призом. Можно было запретить со мной общаться проигравшей стороне, можно было рассказывать сплетни, можно было подделывать мой почерк в записках «Папа, почему ты меня не любишь?». Я мечтала хоть на один день вырваться из этой резни, потому школа Эйлин стала для меня последней надеждой. Но как раз в Йоль эти двое решили, что невероятно весело прямо посреди праздника заставить меня выбирать, кого я люблю больше. Как сейчас помню: мама заливается слезами, папа — ласково твердит, что любимая доченька не может разочаровать. А дальше как в тумане. После этого кошмара ничего по-настоящему прекрасного у меня не выходит. Их надо ненавидеть изо всех сил. Но я люблю этих идиотов! И у меня сердце сжимается каждый раз, когда они говорят, что недовольны мной!

Она замолчала, зажмуривая глаза и сжимая губы с такой силой, словно боялась сказать нечто страшное. Но я знала: горькое семя должно выйти одним махом, иначе прорастет в груди заново.

— Вот почему ты так мне нужна! — вдруг разрыдалась она, прежде чем я успела сказать хоть слово. — У тебя есть все, чего нет у меня: хорошая семья, мощный заряд, нет загонов величиной с мои. И я подумала, что если помогу тебе, то смогу и себе! Но, Ри, я не могу! Я плохая подруга!

Элла говорила чистую правду: эгоизма и вредности в ней было выше крыши. Но вину в глазах она точно не отыгрывала.

— Мы все плохие друзья в какой-то степени, — похлопала я ее по плечу.

Она отстранилась от меня, шмыгая носом, и слабо улыбнулась:

— Не нравлюсь тебе такая?

— Иногда даже бесишь, — призналась я. — Но дело не во мне. Понравься самой себе для начала. А родители… Блин, Элла, да мы созданы для того, чтобы их разочаровать!

— О нет, только не мы, — горько усмехнулась она. — Ри, я говорила еще и про…

Договорить она не успела. Мне в рот попала прядь волос, и я закашлялась, выплевывая ее. А дальше все завертелось, как на карусели.

У меня между пальцами струились мягкие шелковистые темно-рыжие волосы. На кучу тонов темнее моих прежних. И голос все никак не уходил вниз.

Это то, что я хотела сказать?

— Элла, — отставила я тарелку в сторону, — дай мне зеркало.

Она со вздохом достала пудреницу из кармана и пробормотала:

— Хотела перейти к этой теме после завтрака. Прошу, только не…

Ее последние слова потонули в страшном шуме у меня в ушах.

У моего отражения были золотые искорки в глазах.

— Ее звали Верена Ксилиа. Выпустилась всего пару лет назад, путешествовала по всем нашим мирам, но решила вернуться в родную школу и рассказать о всех чудесах, что видела.

Мы с Клариссой медленным шагом гуляли по опустевшим коридорам школы Ронетт. В отсутствие девочек, разбавлявших мрачность обстановки звонкими голосами и просто одним своим присутствием, запустение и бедность ощущались еще острее.

А, может, я просто увидела все новыми глазами?

— Вы не просили рекомендаций с прошлой работы? — не могла взять в толк я. — Не поняли из бесед, что с ней не все в порядке?

— Не нашла ничего темного в ее помыслах, клянусь тебе, — директриса Сагх вынуждена была опираться на трость. — Я вела ее по своему пути с самого первого дня. Нас намного меньше, чем Чародеев, потому мы никогда не теряем друг друга из виду.

— Она показала вам только то, что было можно показывать, — догадалась я. — Если вы ее учили, то дамочка знала вас, как свои пять пальцев.

— Первое время Верена преподавала блестяще, — кивнула мне Кларисса. — Сестрички постоянно крутились вокруг нее, а та была не против. Оставалась с ними после занятий, ни одну не обделяла вниманием. Даже приглашала всех на посиделки по выходным.

— На такое можно купиться, — протянула я, пальцами пробегаясь по пыльным подоконникам.

— Мне нравилось, что девочки из разных миров не чувствуют себя одиноко, — продолжала директриса Сагх, — потому я упустила тот момент, когда она начала рассказывать им истории о Звере.

Кларисса остановилась посреди коридора, безучастно глядя на героев портретов, проживавших одни и те же истории по кругу.

— У вас раньше такого не было? — осторожно дернула я ее за рукав черного плаща. — Никому в голову не приходило оправдывать Зверя?

— Благодетельницы Арилии из года в год учили Жрецов и нас тому, как различать свет и тьму, — директриса Сагх толкнула дверь одного из класса жестом приглашая меня войти. — Но когда за дело берется молодая женщина, умная и яркая, то даже самого благочестивого легко сбить с пути.

Мы оказались в старом классе. Судя по облакам пыли и паутинкам на потолке, уже давно никого не было. Я смахнула пыль со стола и осторожно села на стул, угрожающе заскрипевший подо мной.

— Так странно больше не быть легче перышка, — проворчала я, садясь на пол. — Элла обещала закупить новую одежду, старая буквально по швам трещит. Штаны теперь как шорты.

— Ты на удивление быстро привыкаешь, — улыбнулась Кларисса.

— Мне теперь не надо просить продавца достать банку горошка с верхней полки, и в кино на вечерние сеансы точно пустят, — криво усмехнулась я, вспомнив свои прежние жалобы маме.

Она бы меня точно не узнала. А папа? Может быть? Слишком много догадок.

— Йоль в тот год выдался холодный, — директриса Сагх оперлась о кафедру локтями. — Но все девочки разъехались на каникулы, неся с собой учение Верены. И незаметно для самих себя превратились в вербовщиков. Если им доводилось встретить старших и более разумных ведуний, то бедняжкам устраивали хорошую взбучку и прочищали разум. Но если им встречались сверстницы или девочки помладше…

— Сколько они привели за собой? — тихо спросила я.

— Этого уже не сосчитать, — развела руками Кларисса. — Пойми, не все из них успели сотворить страшное. Кто-то просто любил слушать Верену, но не воспринимал ее всерьез. До черты невозврата дошло меньше двух десятков. Королева Рослин спасла от расправы более двух сотен, оплатив защитников, а потом отправив в монастырь на пару лет, чтоб они очистили разум.

— А в чем состояла «черта невозврата»?

Директриса Сагх пристально взглянула на меня, словно пытаясь понять, чего больше было в моем вопросе — глупости или наивности.

— Что такого страшного, по-твоему, сделала Верена? — спросила она.

— Дело не только в этом кружке? — я размышляла вслух, накручивая прядь на палец. — Пошли против законов Мироздания?

— Вспоминай наши первые встречи, юная сестра, — в глазах Клариссы зажегся пытливый огонек.

— Значит, дело и правда в Мироздании, — хрустела я пальцами. — Нарушение трех законов Благодетеля? Нельзя создать, продлить или отнять жизнь при помощи магии…

— Правильно ты понимаешь эти законы? — продолжала Кларисса свой маленький экзамен.

Породить, продлить, отнять … О Боже!

— Амарис или убила, или воскресила, или создала человека, — в ужасе прошептала я. — И они…

— Твои дедушка и бабушка сразу же потребовали объяснений, — продолжила свой рассказ директриса Сагх, — но то, что случилось дальше… Мы не можем рассказать тебе.

— Очуметь, — только и смогла сказать я.

— Рита, — директриса Сагх впервые назвала меня так, — любая правда уродлива и неприятна. Но эта… Если я открою ее прямо сейчас, то уничтожу тебя.

У меня зазвенело в ушах. Я уже успела понять, что Кларисса не договаривает ни одно предложение до конца. Но вот настолько откровенное признание сбивало с толку.

— Макрая упрекает меня в том, что я прячу своих учениц в коконах, — продолжала она, разводя руками. — Что ж, признаю: падение Арилии отбросило нас назад, прежде всего потому что Гвардия уж слишком рьяно восприняла предложенные мной меры… Но то была вынужденная жертва. Пожертвуй парой — спаси всех.

— Прямо как в шахматах, — пробормотала я, — но жизнь это не игра.

— Ты права, — госпожа Кларисса внезапно сжалась, походя на больную и раненую птицу. — Именно поэтому я потеряла Долорес. И потеряю еще многих. Если эти жертвы помогут мне сохранить тебя, то я готова доиграть до конца.

Она вышла из-за кафедры и приблизилась ко мне. Я взглянула на нее волком и фыркнула:

— И вы думаете, что я съем все это как булочку? Моя семья и куча других людей погибли ужасной смертью, но все никому ничего не расскажут. Блеск! Вы обещали мне правду! И нихрена не даете! Так что… Приятно было познакомиться.

С этими словами я решительно направилась к выходу из класса, буквально ощущая, как кровь закипает у меня в жилах.

Нашлась, блин, стратег года! Я в их игры не включаюсь!

— Она придет за тобой, когда узнает, что все это время гонялась не за той мишенью! — вдруг крикнула мне вслед Кларисса. — Дора уже проиграла тебе, больше ей такого не простят! Она будет учиться. Будет выжидать в тени. Ты уверена, что сможешь противостоять ей в следующий раз? Уверена, что защитишь своих родителей?

У меня подкосились ноги. В памяти огненными узорами вспыхивал то мертвый Адам, то яростный взгляд Долорес, то ее плевок прямо мне под ноги.

— Ты узнаешь правду, клянусь, — положила Кларисса свои сухие костлявые руки мне на плечи. — Когда станешь достаточно сильной и мудрой, чтоб вынести ее.

— А если не стану? — дерзко спросила я.

Она покачала головой и с самой снисходительной улыбкой в мире произнесла самые страшные для меня слова:

— Придется. Ты не можешь подвести свое наследие.

Давным-давно мама рассказала мне о красных нитях судьбы. Как только люди повязывали их друг у друга на запястьях, то навечно становились связанными судьбой.

Я перерыла все ящики в комодах и шкафах кабинета Клариссы, но все же нашла клубок красной пряжи. Четкого плана действий у меня не было, одно наитие. Наверное, потому браслеты вышли немного нескладные.

Сколько невидимых красных нитей я завязывала на запястьях?

Мама и папа любили бы меня высокой желтоглазой чудилой с писклявым голосом. Атасемья? Они бы приняли меня низенькой, худенькой и с безумной копной, а не идеальной волной шевелюры?

Я не чувствовала красных нитей между ними и собой. Как долго бы продлилась их любовь?

Алан, молящий невидимого отца простить его, валяясь на полу камеры в немом крике. Элина, заливающая предательство матери выпивкой.

Сколько невидимых красных нитей порвано на их запястьях?

— Привет, — раздался робкий голос у порога, — Элла сказала, что ты теперь живешь здесь, и я решил…

Ленард мялся у двери, держа в руках маленькую коробочку, перемотанную лентами. На локте у него висел зеленый бесформенный халат, щетиной можно было заколоть насмерть, но усталые серо-зеленые глаза светились особой мягкой добротой.

— С днем рождения, — протянул он мне коробочку, — и с концом Йоля. И у тебя дома тоже прошел какой-то праздник, который я забыл. Поэтому вот.

Я невольно рассмеялась от его очаровательной неловкости и подошла к нему, отложив пряжу в сторону.

— Спасибо, — мягко кивнула я, приглашая его сесть рядом со мной.

Ленард плюхнулся на стул, сложив руки на коленях, а потом вдруг затараторил:

— Я не верил ничему, что он говорил про тебя! Уйти не мог, потому что боялся потерять деньги! Но как только увидел тебя у Клариссы, то так себе стал мерзок! Уволился сразу же! Теперь работаю в госпитале, не вернусь к этому олуху!

— Ты ни в чем не виноват, — остановила я его, разрывая обертку подарка. — Кстати, у меня вопрос об Алане. Почему он меня не навещал?

— Не знаю, — покачал тот головой. — Наверное, король Эйл вызвал и тот помчался валяться в ногах у папочки.

Я достала из коробочки красную свечу, пахшую сладостями, но вдруг задумалась над словами Ленарда, так похожими на утреннее признание Элины.

Наши родители для нас все.

— Ты жесток к нему, — бесшумно подошла к нам Элина, — и я тоже была жестока.

— Любезность за любезность, — недовольно отрезал он. — Поганец из меня всю душу выпил.

Элла вручила мне вскрытый бело-синий конверт со словами:

— Алан попросил меня посмотреть сначала самой. И просил отдать тебе как можно скорее.

Мне пришлось несколько раз перечитать содержимое письма, прежде чем промямлить:

— Он правда это сделал?

— Я сама бы не поверила, — кивнула Элина.

— Да ну нафиг…

— Дамы, удовлетворите мое любопытство, — просунул голову между нами Ленард. — Пекло! Вот это жесть!

Алан признался отцу и сэру Персивалю. Он прислал мне копию приговора дисциплинарного слушания, где его признали виновным в лжесвидетельствовании при даче показаний об обстоятельствах гибели капитана Адама Горна. А также приложил краткую записку, написанную четким аккуратным почерком:

Принцесса Лисса,

Надеюсь, что мое письмо не потревожило Ваш покой. Я приношу глубочайшие извинения за все свои поступки по отношению к Вам, недостойные королевской чести дома Нилиона. Смею заверить, что понесенное наказание будет соразмерно моей вине, хоть и осознаю, что оно никогда не искупит ее полностью. Но я все же осмелюсь предложить любую посильную помощь в делах, что ожидают Вас на пути. Желаю счастливых праздников и скорейшего выздоровления.

Алан Нилионский.

Ленард подпер подбородок кулаком и пробормотал:

— Вот же придурок.

Я огляделась вокруг в поисках своей смарт-панели и спросила ребят:

— Слушайте, ни у кого нет его номера? А еще у меня вопрос: что едят на Йоль?

Алан пришел как раз, когда мы закончили накрывать на стол. Застегнутый на все пуговицы (пальто было непричем), с землисто-серым лицом и незаживающими ранами от ногтей на ладонях, он недоверчиво оглядел гостиную покоев Клариссы, освещенную лишь сиянием свечей, стол с кучей еды и нас троих.

— Что это все означает? — прозвучал его первый вопрос.

— Кларисса отдала мне свои покои и разрешила неистово беситься, — ответила я, между делом заплетая волосы в косу. — Я хочу неистово наесться, но хомячить одной не в кайф. Давайте хомячить все вместе!

Алан не поверил моей чересчур радостной браваде. И ребята тоже не поверили, пока мы варили кашу и пекли пироги в маленькой школьной кухне.

— Ты в порядке? — вдруг спросил Алан.

Тот самый нужный вопрос. Никто кроме него не спросил за эти дни, что я чувствую на самом деле.

— Я должна остаться в Измерении навсегда ради безопасности приемных родителей, — опустила я голову, перебирая ложки. — Буду нести на плечиках наследие семьи, который даже не помню. Мне страшно и одиноко. Знаю, что вы не обязаны, но… Было бы классно, если бы мы посидели вместе и отпраздновали конец Йоля. И я еще подарки приготовила!

Я достала из-под стола три маленькие коробочки, в которых лежали браслеты из красной пряжи, и поставила их на стол.

— Могу понять, почему вы выбрали Элину и Ленарда, принцесса Лисса, — усмехнулся Алан. — Но почему выбор пал на меня?

— Потому что у нас всех одна ноша, — я протянула ему подарок. — И ты забыл? Я Маргарита, можно просто Рири.

Он аккуратно вытащил браслет из коробочки и замер, держа его дрожащими пальцами.

Потерявший спесь и гордыню. Растерянный и испуганный.

— Давай садись за стол, — дружелюбно рявкнул Ленард. — Опять весь день ничего не жрал? Чтоб все съел без разговоров!

— Если ты сам все съешь, — улыбнулся ему Алан. — Спасибо за приглашение, Рири.

Больше не Придурок.

Невидимой красной нитью связаны живущие во всех-всех мирах. Они завязывают их и обрывают, уходят и возвращаются.

Я знаю, что однажды вернусь по ниточке к своей семье. Знаю, что приведу в нее новичков. Знаю, что отпущу тех, кто не захочет больше быть связан со мной.

Я оставлю в сердце все-все обрывки, чтобы однажды связать их заново.

Ты не вернешься. Глупо на что-то надеяться.

Но я никогда не забуду тебя. И, наверное, однажды смогу простить.