Осколки: коготь Зверя (СИ)

Тей-Тей и борьба со штормом

Я купила тетрадку с принцем Каспианом три года назад на книжной ярмарке. Обложка уже поистрепалась, многие страницы пожелтели и держатся на честном слове. Но я нежно люблю ее, потому что все эти три года она была моим дневником. Короткие записи о том, как бесит соседка Гортензия Фитцджеральд, домашние задания, черновики сочинений, пометки, рецепты печенья и желе, топорные зарисовки моего бывшего краша — вот что она хранит. Это не Вирджиния Вульф. Никакой культурной ценности мой дневник не принесет. Да и я сама не ахти какой литератор. Но теперь придется учиться. Видите ли, невидимые читатели, только эта тетрадка будет моим поверенным и гарантом того, что я не сошла с ума. А сомнений по этому поводу выше крыши, ведь…

Простите за пятна. Это я нечаянно расплакалась и залила слезами страницу. Этого не повторится, честно. Я не плакса, правда. Надо уже начинать, верно? Но позвольте еще немного продлить это ощущение.

Разрешите представиться — глупость какая, ведь дневник не прочитают, а свое имя я знаю — но все же последую заветам романов Диккенса и немного расскажу о себе.

Меня зовут Маргарита. Не Маргарет, не Мегги, не Мардж и не, прости Господи, Пегги.

Мар-Га-Ри-Та

Мне восемнадцать лет. Я родом из маленького городка Форестсайд, штат Орегон. У меня маленькая семья из мамы и папы. И…

И я не знаю, почему все свалилось на меня.

Но хватит жалоб. Я хочу начать свою историю с танца.

— Прыгай выше! — командовал Густаво.

Третья часть урока танца — allegro — самая сложная. По спине бежал пот, пятки болели. Я повторяла прыжок за прыжком, пока аккомпаниатор играл мелодию на фортепиано.

Первая позиция, корпус подтянут, колени сильно вытянуты, руки в подготовительном положении, голова en face.

— Раз и два! — командовал преподаватель. — Умничка!

В тот день мы отрабатывали прыжок с места и прыжок в пятой позиции с переменой ног в воздухе. К концу той части у меня всегда болели пятки и голени. Считайте меня лентяйкой, но больше всего я любила заключительную часть урока, где можно было порастягиваться и расслабиться. А прыжки… Не для всех. Уроки классического танца давались мне непросто.

Я танцовщица, если вы еще не поняли. Не виляния задницей на дискотеке, но серьезное искусство. Балет и современный танец. Царство грации, красоты и совершенства.

— Закончили.

Я легла на пол и с наслаждением потянула все мышцы. Густаво сел рядом на пол с тем самым выражением лица, когда намеревался учить меня уму-разуму.

— Какой завтра день? — спросил он.

— Воскресенье, — лукаво улыбнулась я.

— А если подумать? — упер тот руки в бока.

— Конец сентября, — села я по-турецки.

— Не горбимся, — он легонько коснулся моей спины, — молодец, Рири. Конец первого месяца твоего выпускного года. И чем мы занимались весь сентябрь?

— Придумывали и ставили кучу танцевальных композиций.

— Умница, — кивнул Густаво, — а чем мы будем заниматься дальше?

— Х-м-м. Слушать «1989» на репите? — почесала я затылок.

— Кто-то сегодня в слишком хорошем настроении, — нахмурился он, — давай посерьезнее.

— Ты не можешь меня в этом винить, но Бог с тобой, — пропела я, — Мы будем записывать видео. Очень много видео для моего фешенебельного портфолио.

— А еще?

— Отсылать мое фешенебельное портфолио и мотивационное письмо во все танцевальные школы нашей чудесной страны!

— Зачем?

— Чтобы в следующем году слушать «All too well» и пить тыквенный латте…

— Маргарита!

— … На улицах Нью-Йорка, потому что именно там я и окажусь! — закончила я, показав язык.

Густаво лишь покачал головой, но в его глазах зажегся мягкий добрый свет.

— Сосредоточь все усилия на поступлении, — напутствовал он. — Что там говорят родители?

— Согласны, деньги уже почти собрали, — отчиталась я, — придется ужаться, так что никаких больше плакатиков с Тей-Тей. И свитшотиков с Тей-Тей. И…

— Пресвятой Господь, мисс Свифт разорится без твоего шопоголизма, — рассмеялся Густаво.

— Но они все равно надеются, что я передумаю. Хотят, чтоб я изучала литературу.

— Боже, кому вообще сдалась эта сраная литература?! — простонал он.

— Мне сдалась, — осторожно напомнила я, — ты же знаешь, что я за книжки готова драться. А в этом году такая классная программа по английскому! «Отелло», «Ад», «Грозовой перевал», «Сага о Форсайтах»…

— Так, слушай, — положил руки на мои плечи хореограф, — ты можешь читать свои книжки запоем и поступить в среднячковый колледж, из которого выйдешь занудной училкой. Можешь выскочить замуж по залету за бывшего капитана команды по футболу, который приперся к тебе за конспектом, а ушел с твоей девственностью. Можешь жить в типовом доме, взятом в ипотеку. Можешь родить двух лоботрясов, так похожих на отца. Можешь рыдать по пятницам под «Холостяка», потому что муж жиреет, лысеет и рыгает. Но, милая, я смотрю на тебя и понимаю, что ты завоешь дурниной от такой жизни. Выбор за тобой, но… Это то, чего ты хочешь?

Позвольте небольшое лирическое отступление. Густаво у нас тот еще король драмы. Он всегда меня мотивировал страшными сказками об обычной жизни, которая точно меня погубит.

— Нет, сэр, — отдала я ему честь, — Буду великой танцовщицей, позову на самый шикарный спектакль, а ты купишь мне самый дорогой букет и…

— Давай домой, — похлопал он меня по голове, — собирайся в эту свою школу. Ох, скольких она сгубила.

Милый Густаво, я подвела тебя. Никакой школы танцев не будет. Но посмотри на светлую сторону: ты сэкономил кучу денег на цветы!

Меня не должно было быть там.

Сразу после занятия я вышла из общественного центра, где у Густаво был свой хореографический класс и направилась по главной улице на другой конец города домой, закладывая на дорогу где-то полчаса (Весь Форестсайд я могла обойти за час) и шесть-семь прекрасных избранных песен Тейлор Свифт. Но тут случился он — тот самый поворот не туда, которому суждено было стать фатальным.

Прямо навстречу мне из бакалеи вышла моя «заклятая подруга» и президент нашей школы — Гортензия Фитцджеральд. Мы обменялись взаимными пренебрежительными взглядами и одновременно фыркнули. На этом все могло и закончиться.

Но порой бывают дни, когда навстречу судьбе Высшие силы толкают вас, что есть мочи.

— Ты в курсе, что пропустила заседание школьного совета, Прикер? — резко спросила она меня. — Какого черта тебя там не было?!

— Во-первых, привет. Во-вторых, не будь такой королевой драмы, Фитджеральд, — простонала я. — Что вы там обсуждали? Новые коды на замках для шкафчиков? Статью в школьной газете о подростковом переедании? Тему для дискотеки на Хэллоуин?

Я не была заядлой двоечницей и отбитой прогульщицей, которая всегда идет против системы — скорее даже наоборот. Но все заседания школьного совета в маленькой школе провинциального городка были бесполезны и похожи друг на друга как две капли воды, потому большая часть школы пропускала их со спокойной душой. Теоретически, Гортензия могла сорваться на любого ученика, который попался бы ей под горячую руку. В тот день под ней оказалась я.

— О, ну, простите, тринадцатая танцующая принцесса, что наши житейские проблемы так вас раздражают! — всплеснула та руками. — Знаешь, не обязательно настолько демонстративно показывать, как тебе насрать на школу!

— Одна фраза, а сколько лицемерия! — покраснела я до кончиков ушей. — Кто слинял в прошлом семестре с выезда в Сейлем, сказав, что простуда доконала?

— Где доказательства?

— Я своими глазами видела, как ты сожрала килограмм мороженого буквально на следующий день! Нехило так для болеющей!

— Мороженое охлаждает и обезболивает!

— Килограмм?!

Отношения у нас не заладились чуть ли не с самого первого дня. Я даже не помню, что стало причиной конфликта: то ли я без спросу куклу у нее взяла, то ли она скатала весь мой пластилин в большой комок. Но причина уже не важна: непонимания и разногласия начали накапливаться между нами, точно снежный ком. Не буду выставлять себя абсолютным ангелом: иногда ссоры начинались из-за меня. Я всегда была не очень общительной, не умела доносить свои чувства и желания словами через рот, да и интересы у нас кардинально различались. Но мы никогда не цапались так яростно, как в тот день.

Гортензия завелась. Она буквально заскрежетала зубами, подошла ко мне вплотную и завизжала одним из своих самых мерзких тонов:

— Я пашу над учебниками сутками и заслужила отдых! А ты чем занимаешься, позволь спросить? Скачешь по залу в своих выкрутасиках?! Чего ради?!

У меня появилось непреодолимое желание вывернуть на нахалку содержимое ближайшего мусорного бака. Я сжала руки в кулаки и произнесла сквозь зубы:

— Я тоже работаю на износ, к твоему сведению. И ты не имеешь права обесценивать мой труд.

— У меня хоть есть шанс поступить! — самодовольно отозвалась она. — А у тебя?! Ты вообще в курсе, какой конкурс в твои супер-пупер школы? Человек сто на место?

— Как мило, что ты считаешь! — рыкнула я. — Вот только в Йеле тебя тоже не ждут с плакатами!

Баталия была выиграна мной. Но Гортензия не упустила возможности нанести последний и самый болезненный удар:

— Я везде пробьюсь, Рита. А ты? Какие планы на жизнь после учебы? Преподавать для детворы в таком же зачуханском общественном центре? Нет-нет, подожди! Кордебалет и танец маленьких лебедей раз в год! А, может, пойдешь в клубешник стриптиз танцевать? Вот только там тебе себя не проявить — фигурой не вышла!

Сердце заколотилось в груди с такой силой, что его стук, наверное, можно было услышать на соседней улице. Я с такой силой сжала зубы, что они даже заскрипели друг о друга. Чтобы не наброситься на нее с кулаками, я развернулась и пошла проулками, лишь бы нам не пересекаться.

— Не забудь подать резюме в местный гадюшник! — доносились до меня издевки Фитцджеральд. — Там тебя уже заждались!

— Сука! — заорала я во все горло. — Тварина поганая!

Я дала волю своему гневу, только лишь когда оказалась в самой глубине нашего центрального парка, медленно перетекающего в лес. Бросив сумку на землю, сама бухнулась прямо на уже пожелтевшую траву, оперлась о толстый ствол старой ели, закрыла глаза и постаралась прийти в себя, вдыхая этот чудесный запах хвои и пока что теплой земли.

Гортензия всегда попадала не в бровь, а в глаз своими едкими замечаниями. В ту осень моим самым большим страхом был провал на вступительных экзаменах, безработица и разочарование в глазах родителей, осознающих, что сотни тысяч долларов, часы подготовки и мои слезные увещевания и мольбы не принесли ровным счетом ничего.

Бедными мы не были, но и деньгами сорить тоже не могли. Мама держала маленький книжный магазин в центре города, папа только получил звание сержанта полиции. Оба горбатились, не разгибая спины, копили на оплату учебных счетов. У меня не было морального права их подвести.

Я делала глубокие и медленные вдохи и выдохи, пытаясь успокоиться, но страх и злость накатывали на меня волнами, словно на бедный камешек, которому не повезло очутиться на пляже во время прилива.

Не поймите меня неправильно: я любила Форестсайд. Маленький городок, затерянный в лесах, население чуть меньше десяти тысяч человек. Уютнее Твин Пикса без всякой жести с мертвыми старшеклассницами, обернутыми в целофан. Но… Порой, когда я смотрела парады на день Благодарения или новогоднюю трансляцию с Таймс-сквер, мне казалось, что воздуха в комнате катастрофически не хватает. Окружающая действительность становилась маленькой и тесной. А иногда, когда я слушала рассказы одноклассниц, выезжавших на каникулы куда-то дальше границ штата, мне хотелось заплакать от обиды, как маленькой девочке.

Мне хотелось увидеть большой мир и мировые столицы. Хотелось пожить без родителей и попробовать взрослую жизнь на вкус. Испытать себя, понимаете? Маленькая хрупкая девочка и большой город? Не потеряет ли она свою самобытность? Не предаст ли себя?

Я не хотела остаться в Форестсайде на всю жизнь и потратить ее на нелюбимую работу, постылого мужа и нежеланных детей. Моя душа жаждала перемен.

Французская пословица: бойтесь своих желаний. Они имеют свойство сбываться.

В тот день я впервые обнаружила в себе новое чувство. Оно было сильнее злости и гнева. Оно росло во мне и обдавало все внутренности жаром. Казалось, что прямо сейчас из меня что-то вырвется. Не в силах больше сдерживать себя, я вскочила с земли и заорала во всю мощь легких:

— Прошу, кто-нибудь, заберите меня отсюда!

Неожиданно в деревьях загудел холодный ветер, разом остудивший мой пыл. Я застегнула короткую джинсовку на все пуговицы, поежилась и подула на ладони, чтобы их согреть.

Лучи солнца постепенно розовели. Надо было возвращаться домой. Я снова воткнула наушники чуть ли не в слуховой проход и зашагала по направлению к главной дорожке.

Вдруг на меня накатила странная слабость, даже усталость. В голове словно повисла пелена тумана. Я зашаталась, схватившись за ближайшую ветку дерева. И в то же самое время поняла, что сквозь пение Тей-Тей раздаются и другие звуки, похожие на удары, грохот и гром одновременно.

Я вытащила наушники. Да, определенно мне не показалось. И правда были глухие удары. И чьи-то сдавленные крики боли.

Наверное, надо было вызывать полицию. Или просто решить, что пьянчужки подрались. Наверное, надо было просто уйти.

Да как ты можешь. Ведь ты же знаешь, что случилось бы, если бы ты ушла. Ты поступила правильно.

Драка была на поляне, скрытой ивами. Я подняла палку и камень с земли, надеясь, что их хватит для усмирения буйных душ. Подкравшись к стволу, я осторожно заглянула за угол, чтоб оценить обстановку. К своему удивлению я подметила, что звуки борьбы прекратились. А вот стоны остались.

Именно здесь и случилось то, после чего точка невозврата была пройдена.

На поляне ничком лежала девушка на вид чуть старше меня. Одета она была скорее для вечеринки в роскошном отеле, нежели для прогулки по нашему захолустью: серебряное длинное платье с открытой спиной и короткими рукавами, туфли на шпильках в тон, маленькая белая сумочка.

Но ее пепельного цвета волосы были перепачканы в крови и грязи. Губа была подбита, на двух пальцах правой руки не было ногтей. Она едва-едва дышала.

А еще она сияла. В прямом смысле слова. Как чертов диско-шар. От ее кожи исходило серебристое свечение.

Я подбежала к ней и перевернула на спину. Видимых повреждений не было, только лишь наряд годился разве что для помойки. Но не нужно было быть доктором Хаусом, чтоб понять: кто-то напал на нее. И чудо, что она была относительно цела и невредима.

— Эй! — похлопала я ее по щекам. — Очнись, милая!

Она медленно по щелочке открыла глаза и прошептала что-то. Я не разобрала ни слова.

Мне не было понятно, как такая красавица оказалась посреди парка. И мне не было понятно, кто напал на нее.

Но были две вещи, которые я понимала предельно ясно:

Невинный человек в беде. И я должна помочь ему.

— Сейчас придет помощь! — достала я телефон из кармана джинс, набирая номер службы спасения.

Но моя новая знакомая выбила его у меня из рук, схватила за плечи и что-то закричала на своем наречии.

— Не понимаю! — кричала я в ответ. — Объясни, что случилось?! Кто ты?!

Девушка приложила руку ко лбу, застонала и снова потеряла сознание.

Тогда же случилось еще одно происшествие, которому я не придала значение. Жар полностью пропал. И, когда я держала ее руку в своей, нащупывая пульс, мне показалось, что и моя кожа сияет так же, как и ее, но только свет был золотистый, а не серебристый.

И тогда мной было принято, наверное, самое странное решение в жизни. Я не вызвала скорую или полицию, а подняла и потащила ее к себе домой.

Все могло сложиться иначе, сбагри ты ее парамедикам или детективам. Они взрослые, они бы разобрались.

НЕТ.

Прекрати заниматься самообманом. Ты знаешь, что ни с чем бы они не разобрались. Ты знаешь, что спасла город от трагедии.

Вот только почему в роли спасителя выступила я? У меня нет лука или шрама на лбу.

Мне было семнадцать лет! Почему я все должна была разгребать в одиночку?!

— Малыш, — осторожно спросила мама. — Ты уверенна, что все видела именно так?

Я с трудом держала стакан в дрожащих руках. Мне казалось, что происходящее — декорации к фильму-абсурду, а меня записали в главные актрисы, не спросив разрешения.

Дом казался спасительной гаванью, напоминанием о нормальном мире. Мама успокаивала меня, отпаивая семейной микстурой из ромашки и мяты, пока папа в гостиной возился с девушкой, которую я насилу дотащила до дома.

— Я не сумасшедшая, поверь! — всхлипнула я. — Все было именно так! Она уже была такая, когда я ее нашла! На нее кто-то напал! И исчез буквально за мгновение!

Мама смотрела на меня со смесью неприкрытого ужаса и восхищения. Утром я уходила веселая и довольная жизнью на тренировку. Вернулась же под вечер вся взмокшая и растрепанная. Одно дело, когда ваша дочка притаскивает в дом щеночка или котенка. Такое уже бывало не раз, они привыкли. Но вот к тому, что я притащу другую израненную и бездыханную девушку жизнь их точно не готовила.

— С ней все хорошо, — зашел в кухню отец, — слегка треснулась головой, но там небольшая шишка. Перенервничала девочка.

Папа фактически выполнял всю работу за нашего престарелого шерифа, потому никогда не терял хладнокровия. За это я его обожала. Мама же… Волновалась много. Но ей положено, она же мама.

Мы сели за стол. Было время ужина, но есть никому не хотелось. Вся наша семья не понимала, что же делать с девушкой, свалившейся нам на голову точно снег в июне.

— Я пойду распространять ориентировки, — твердо сказал папа, — девочка очень хорошо одета, явно ее ищут.

— Что мы там напишем? — нервно захихикала я. — Она слишком шикарна для нашего захолустья. Уж пусть лучше у нас отлежится.

— Рири, никто ее не гонит. А что до шикарности… Ну, мы можем дождаться ее показаний, — уже не так уверенно сказал папа.

— Боюсь, с этим тоже будут сложности, — пробормотала я, вспомнив щебет девушки на непонятном языке.

Когда родители отвлеклись, я тайком вышла из кухни и одним глазком заглянула в гостиную, где на диване лежала возмутительница сегодняшнего спокойствия. Мы с мамой промыли ее царапины, расчесали волосы и аккуратно переодели в мою старую пижаму с медвежатами.

Боже, мне не описать вам, как она была красива: мерцавшая золотистым свечением кожа; пепельного цвета пряди, струившиеся по груди и спине; пушистые черные ресницы. Она была сложена как богиня. Только лишь невысокий рост мешал назвать ее прекрасной эльфийкой.

Не буду лукавить, если скажу, что немного позавидовала ее красоте. Поймите правильно: я любила себя и не считала последней уродкой. Иногда меня даже сравнивали с принцессой Меридой. Но иногда, когда настроение было хуже некуда, а модные журналы в очередной раз забывали, что их читательницы не куклы, а живые люди, мне хотелось быть другой.

Мне хотелось быть повыше и не просить продавцов подать банку с горошком с самой верхней полки. Мне хотелось иметь формы и не походить на тринадцатилетку в раннем пубертате. Мне хотелось, чтоб волосы не вились так сильно, а лежали прямо и ровно. И чтоб рыжина не была такой яркой, как листва в октябре. Мне хотелось, чтоб кожа была светлой, без роя веснушек. И еще мечтала о нежном высоком голосе — мой родной казался почти мальчишеским.

Глупые детские мечты, что тут сказать.

Девушка потянулась и медленно открыла глаза. Случился тот самый неловкий момент, когда подглядывающий и подглядываемый встречаются взглядами. Я быстро отпрянула от двери, но было поздно. Она вскочила с дивана, в два прыжка приблизилась к двери и широко распахнула ее.

— Простите! — начала оправдываться я, даже почему-то перейдя на «вы». — В мыслях не было за вами подглядывать…

Однако незнакомка даже не думала сердиться. Ее большие светло-карие глаза лучились невероятной теплотой и добротой. Она улыбнулась мне и снова что-то защебетала.

— Простите, — смущенно призналась я, — не понимаю ваш язык.

Девушка и сама это поняла, потому принялась отчаянно оглядываться вокруг, словно что-то ища.

— Очнулась? — выбежали из комнаты родители. — Давай, распроси ее!

— О чем? — пропищала я, ощущая себя самой большой дурой в мире. — Она не говорит по-английски.

— Ну, спроси на другом! — нетерпеливо отрезал папа. — Зря что ли ты отличница уже третий год?

Проблема была в том, что язык этой девушки не походил ни на один из тех, что я когда-либо слышала. Он был плавный, как французский, твердый, как немецкий и певучий, как итальянский. Моих школьных познаний в испанском явно не хватало.

Внезапно девушка щелкнула пальцами. От ее пальцев разбежались золотистые искры. Но она заговорила на чистом английском, все так же широко улыбаясь:

— Вот теперь мы можем общаться. Храни Благодетель лингвоведуний. Так на чем мы остановились? Ах да, почему ты пряталась? Такое солнышко должно освещать всю комнату, а не подглядывать в щелку. Уж поверь, я в этом разбираюсь.

Я обомлела, удивившись ее чистому голосу, похожему на трели соловья. Но еще больше обомлели родители. И я не понимала почему.

— … Спасибо, — проблеяла я, — не хотела вас беспокоить, потому…

— Ладно, с официозом закончили. Можешь даже титул не приплетать, — жестом остановила она меня, ее голос вдруг стал неожиданно серьезным. — У нас неприятная ситуация. Неопознанный монстр выдернул меня прямо из гиппер-прыжка и чуть не убил. Накладывай на простаков еще морок и пойдем накладывать защиту на границы этой деревеньки. Он сейчас где-то в лесу, перехватим его с помощью следящих чар, которые я выучила у одной своей подружки. Я еще вызову рыцарей, будут у нас на подхвате. Ну, пошли!

Она взяла меня за руку и потащила к выходу. Я с трудом вывернулась из ее хватки и замерла на месте как вкопанная.

— Мы теряем время! — топнула девушка ногой. — Хочешь, чтобы чудовище пришло за простаками? Прояви хоть элементарное уважение! Тебе охота потом бумажки заполнять и объяснять, почему зверюга задрала заживо этих идиотов?!

У меня и так голова шла кругом от каждого ее слова, но пренебрежительный пассаж о родителях, которые были заочно убиты и объявлены «простаками и идиотами» окончательно выбил меня из колеи. Она говорила о них, как будто животных в зоопарке, которых пожалели только лишь из-за чувства долга.

— Мои родители не простаки! — закрыла я уши руками. — Если на тебя напал зверь, то надо просто позвонить в службу по отлову животных! Что за морок?! Какие чары?! Что ты вообще несешь?!

Незнакомка сделала краткий вдох и произнесла еще более тихо:

— Они нас не понимают, так что заканчивай этот театральный кружок. Я осознаю, что обладаю не самой безупречной репутацией, но поверь мне: на этот раз все серьезно. И благополучие местных зависит сейчас от нас и от кучки идиотов, которые не наигрались в детстве. Так что прошу, не бери их работу на себя!

Мне становилось все труднее и труднее дышать. Жар опять накатил волной. Кровь в жилах закипела, словно бы ее вскипятили на палящем солнце.

— Не знаю я о твоей репутации! — завизжала я. — Вообще в первый раз в жизни тебя вижу! И это не дыра! Это мой дом!

И в ту же самую секунду все стекла в доме задрожали как от землетрясения, а мои руки задымились, но тут же остыли. Я завизжала еще громче от ужаса. Родители ворвались в гостиную, загородив меня от нее. Но девушка и не думала нападать. Она лишь закрыла лицо руками и сдавленно спросила:

— Ты правда не понимаешь, что произошло? Действительно меня не понимаешь?

— Ни единого твоего слова! — подтвердила я, прячась за широкой спиной папы, угрожающе оглядывающего незнакомку.

Девушка щелкнула пальцами, снова засияв как звезда на небе. Затем она подошла к маме с папой и заговорила:

— Приветствую вас, жители Земли. Меня зовут Элина. Я кронпринцесса и кандидат в верховные чародеи королевства Лефария. Я прошу вас умерить свой гнев, усмирить гордыню и выслушать все, что я скажу. Всем жителям этого поселения угрожает серьезная опасность, потому что из параллельного и чуждого вашей природе измерения проник опасный монстр, который представляет серьезную угрозу даже для меня, существа с магическими силами. Я и мои подручные постараемся помочь вам избежать самых печальных последствий. Однако мне нужна помощь вашей дочери. Судя по всему, она такая же как я. И сила ее магического заряда велика.

— С чего это нам вам верить, мисс?! — абсолютно спокойно спросил папа. — Может быть, это вам нужна помощь? Все, что вы сейчас рассказали нам…

Девушка снова щелкнула пальцами. Журнальный столик закружился по комнате. Во всей комнате погас свет, а на ее свободной руке появился светящийся шар, похожий на огромного светлячка.

— Что я говорила о гордыне?! — повысила та голос. — Разумеется, я могу прочитать вам курс лекций о магии и продемонстрировать весь свой потенциал, но мы потеряем драгоценное время! То создание, что напало на меня, очень опасно. Если оно причинило вред мне, то я не ручаюсь за вашу судьбу и судьбы остальных жителей этого поселения! А потому доверьтесь мне, вашей единственной надежде на помощь.

Она обернулась ко мне, протянув руку со словами:

— Подруга, я прошу в этот роковой час твоей помощи. Объединим наши силы и противостоим тьме, что грозится истребить нас и Благодетеля нашего.

От ее руки снова начало исходить свечение. Она смотрела на меня прямо и строго, даже сурово.

Не знаю, что двигало мной в тот момент. Поймите правильно: я никогда не была бойцом. Милая маленькая девочка, словно сошедшая из стереотипного кукольного домика.

Но я знала твердо две вещи: моя семья в опасности, и я должна ее спасти.

Любая семнадцатилетняя девочка хочет быть героиней.

Я пожала ее руку, которая не дымилась, но светилась, точно июльское солнце.

— Готова бороться с тобой, подруга, — ответила я.

— Дорогой, может ли ОБН нагрянуть по нашу душу? — краем уха услышала я вопрос мамы.

— Не думаю, — осторожно ответил ей папа, — а вот кухне и плите пришел конец.

Элина уже полчаса что-то варила на кухне, откуда шел противный запах трав и чего-то горелого. А от черного дыма, который шел в нагрузку к запаху, слезились глаза и першило в горле. Мне было поручено раздобыть можжевельник, полынь и дуб с розмарином, потому все это время я рылась в домашней аптечке и в нашем садике, где, разумеется, все уже давным-давно отцвело.

— Нарвала полынь, но здесь немного, — я вывалила на стол все свои находки. — Ягоды можжевельника и розмарин есть в этой приправе для мяса. Кора дуба в этом пакете, а падуба у нас нет, извини.

Еще более растрепанная, но все такая же прекрасная, новая знакомая оглядела пакетики, коробочки и пучок полыни в моих руках, крякнула и пробормотала:

— Рыцарям бы лучше добраться побыстрее. Мы с такой защитой долго не продержимся.

— У папы есть ружье! — вспомнила я.

— Оружие простаков не работает против магических существ, — отрезала она, убирая волосы назад, — тем более, у него не кожа, а броня.

Меня достало ее пренебрежительное отношение к людям, которые спасли ей жизнь и не дали отморозить все, что только можно, на осеннем ветру, потому я прикрыла дверь кухни и заговорила максимально спокойно, но твердо, дабы точно донести свою позицию:

— Мы знакомы меньше часа, потому не хочу делать опрометчивых выводов о тебе. Скажу лишь одно: постарайся выглядеть в моих глазах хорошим человеком. Первый шаг — не использовать слово «простак» и производные от него. Мои родители — замечательные люди. Папа снизил уровень преступности в городе. У мамы есть степень по английской филологии. Может быть, мы не дотягиваем до твоего уровня, но постарайся хоть немного скрыть свое высокомерие. Не стоит и пяти баксов.

Элина неожиданно посмотрела на меня с нескрываемым уважением и произнесла с явным почтением:

— Тебя лучше не задевать, да? Такая крошка, но жалишь больно.

— Нас может обидеть каждый, — кивнула я, — потому крошки должны себя защищать.

Элина мило улыбнулась. Мне показалось, что ее выражение лица фарфоровое, как будто ненастоящее. Как у актера на сцене, вышедшего из образа на минуту, потому что зритель в зале чихнул или громко хрустнул чипсами.

— Не буду, — заверила она, — но поверь, в моих словах не было ничего оскорбительного. Это научный термин. Ведь собака не обижается на то, что ее называют собакой, верно?

— А мне он не нравится, — стояла я на своем, — Ценю твой интерес в науке, но я за этичность.

Элина прикусила губу. Ее идеальная маска на мгновение снова дала трещину. Она снова сделала усталый вдох, будто совершала титаническое мыслительное усилие, а потом заговорила:

— Это все так странно. Честное слово, прямо сейчас тебе все объясню, но мне нужно послать еще один сигнал о помощи.

— А разве отвар не поможет?

Она посмотрела на закопченную кастрюлю с нескрываемым отвращением и произнесла:

— Надеюсь, что да, но… Пекло, я никогда таких тварин не видела. Даже из бестиариев припомнить не могу. Что ж, идем. Разольем эту дрянь по периметру дома.

Мы вышли на улицу Ночь стояла пугающая: темная, безлунная и беззвездная. Задувал холодный ветер, но других звуков больше не было.

В некоторых рассказах ужасов пишут: «Ничто не предвещало беды». У меня было не так. Все, определенно все в ту ночь предвещало беду.

— Так что за рыцари? — решила я завести беседу, пока мы разливали отвар по углам дома с помощью половника. — На белом коне?

Элина скорчила немного раздраженную гримасу, но я догадывалась, что обращена она была не ко мне:

— И конь в этом тандеме явно будет умнее всадника. Но без них обойтись нельзя. Тебя надо зарегистрировать, а только у них есть прибор для определения твоего заряда.

Я нервно усмехнулась. Ведуньи, рыцари, регистрация… Лор невообразимой вселенной продолжал пополняться.

— А ты из них кто? Специалистка в идиотизме? Или лингвоведунья?

— Ведуньями могут быть только женщины, — Элина зажмурила глаза и сложила руки в молитвенном жесте, — В рыцари годятся мужчины — все равно толку от них меньше чем никакого. Хвала Благодетелю, женщинам разрешили обучаться два года назад, может хоть они наведут там порядок. А я из них никто. Я звездная чародейка.

Чародейка. У меня перехватило дух от этого слова. Оно звучало словно нежная сказка.

— Ты накладываешь чары? — изобразила я махи руками.

— Кто-то говорил, что выступает за этичность науки, — фыркнула та, сдувая прядку, налипшую на потный лоб, — я не накладываю чары. Я видоизменяю материю, используя различные виды звездного света. И могу управлять ими же в диапазоне нескольких тысяч люксов. Но сейчас послала простой сигнал о бедствии. Уже третий раз подряд. Они даже простую частоту поймать не могут.

— Звезды зажигать можешь?

— Если очень постараюсь.

— А чтоб они прямо падали-падали?

— Не одна. Понадобится два десятка помощников.

— А мужчины могут быть чародеями?

— Да, к сожалению, — скривилась Элина, — если честно, от них одни проблемы.

Она отвечала на мои дурацкие вопросы абсолютно спокойно, искренне и широко улыбаясь. Когда Элина лукавила или пыталась состроить хорошую мину при плохой игре, то уголки ее губ поднимались на выверенный угол наклона, как у равнобедренного треугольника. Но когда она была искренней, то улыбалась широко-широко.

— Сотвори магию! — потребовала я как маленький ребенок. — Или без звезд не можешь? Сегодня темно что-то.

Элина усмехнулась, щелкнула пальцами, и меня окружили маленькие огоньки, словно тысячи светлячков.

— Ты накопила энергию? — догадалась я. — Как батарейка!

Она рассмеялась, запрокинув голову кверху.

— Ты мне очень нравишься, Маге… Марге…

— Просто Рири, — махнула я рукой, — или Ри. Или Рита. Мало кто может сказать с первого раза правильно.

Элина мягко погладила меня по волосам, словно старшая сестра, и ответила:

— Что ж, тогда и меня можно звать просто Элла. Рири, я беру энергию из Мироздания. А звездочки просто помогают мне лучше ими управлять.

— А рыцари откуда ее берут?

— Что ты все об этих полудурках? — шутливо рассердилась она. — Не берут они ничего. Они могут только гоняться за нами на посылках. Если не внушить им чувство важности, то не получится ими управлять.

Последняя фраза немножко передернула меня. Хоть я и считала себя феминисткой, но не думала, что идея подчинения сильного слабому как-то нам сможет помочь.

— А ведуньи?

Элина замолчала буквально на мгновение, но мне показалось, что оно продлилось целую вечность. То был один из видов неловкого молчания, когда на похоронах играет забавный рингтон, или, когда за семейным ужином вспоминают фрика, изгнанного из дома еще лет десять назад. Она посмотрела в дальний угол потолка, подбирая верное слово, и улыбнулась «тридцатиградусной улыбкой»:

— Источник магии ведуний до сих пор не исследован. Они загадка для нас.

— Хорошая или плохая?

— Прости?

Я запустила руки в волосы и осведомилась:

— Тайна, которую можно раскрыть без вреда, или тайна, которую лучше вообще не трогать?

Элла снова закусила губу и нервно рассмеялась:

— Ты умудряешься бить вопросами в самые больные места. Нет, это полухорошая тайна. Понимаешь, ведуньи… Другие. Иногда у них в головах прорезается корешок зла, который трудно выкорчевать. Конечно, не все они одинаковые, но… Лучше тебе их опасаться.

Тебе лучше их опасаться…

Все мерзкие разговоры начинаются именно так. Они говорят, что не все одинаковые, но потом сводят разговор к тому, что все. Пытаются быть милыми и политкорректными. Пытаются держаться рамок. Но вот только правда в том, что рамок нет. И их показная вежливость лишь уловка. Дай волю — они устроят полное аутодафе.

— Я не из опасливых. Так думаешь, что я не ведунья?

Элина вылила остаток отвара на землю, стряхнула с себя мерзкие болотного цвета капли и уверенно произнесла:

— Не думаю, а знаю, Рири. Видишь ли, когда я лежала оглушенная ударом, то призвала на помощь любое магическое существо, что только услышит мой зов. И пришла ты. Ведуньи же всегда убегают, сверкая пятками, когда дело пахнет жареным, свалив всю работу на нас. К тому же твой заряд… Он велик. У ведуний в жизни такого нет.

— Почему так вышло?

— Потому что мы борцы, — гордо ответила та. — Сражаемся, когда остальные отступают, поджав хвосты. Рыцари, конечно, думают, что спасают нас от шторма. Но мы и есть шторм.

Мой поэтичный дух запел от возбуждения. Элла говорила именно теми словами, что я всегда жаждала про себя услышать. Не просто малявка, которой от земли не видно, но настоящий воин! Борец со штормом!

— А мой заряд не опасен? — вспомнила я дым от рук и жар во всем теле.

И снова я увидела ту дежурную улыбку. Элина потрепала меня по голове и успокаивающе сказала:

— Не думаю. Это же твоя манифестация. Ты копила в себе заряд целых пятнадцать…

— Семнадцать.

— Ты и правда Крошка… Да, целых семнадцать лет. Госпожа Макрая поможет тебе научиться держать силы под контролем. Это несложно, главное понять, что движет тобой, когда ты творишь магию.

— Что за госпожа Маркая?

— Директриса школы Эйлин, — с придыханием и восторгом сообщила Элла, — лучшей школы для чародеек, что стоит на Асфоделевых полях.

— Нужно ли платить Харону за проезд? — в очередной раз сорвалось у меня с языка.

— Кхм, нет, он умер много лет назад, — совершенно серьезно ответила Элла, — Понимаю твой скептицизм, дорогая. Мы пытались донести свою мудрость до вас, землян, много-много веков назад. К сожалению, вы не вняли нашим урокам и совратили наших мудрецов. Бедный Зевс, выпивка свела его с ума, и он залез на Олимп со всей семьей… Дурачок.

— Такую древнегреческую мифологию я слушать пока не готова, это раз. Совратить выпивкой никого нельзя, это два. Где обучаются ведуньи, это три?

Элина снова «надела маску»:

— В школе Ронетт. Им вроде как все нравится. Милая, не будем о них… Они с причудами. Давай лучше поговорим о тебе.

Ее речь и тон стали сладкими-пресладкими, как у мормона, зазывающего на проповедь. У меня во рту стало приторно и тошно, словно съела банку патоки в один присест.

— Крошка, ведь ты же понимаешь, что должна развивать свой дар? Нам нужны такие сокровища, как ты! Хорошая чародейка сейчас невероятно ценится…

— Спасибо, — мягко отшатнулась я, — но я не могу полететь в эту вашу школу Эйлин просто так! У меня здесь родители, школа! У меня выпускной год, надо хоть аттестат получить!

— Прост… То есть твоя обычная школа никуда не денется! — Элина вспыхнула, но тут же добавила в два раза мягче: — Милая, это нужно еще и для твоих родителей! Понимаешь, твоя сила может быть как прекрасна, так и опасна для окружающих! Злость, гнев, грусть — все влияет на наш заряд. Если ты не сможешь сдержаться, то… Никто не сможет отвечать за последствия.

Ей удалось меня практически убедить. Меня не очень привлекала перспектива превратиться в Сабрину Спеллман, но и родителей подвергать опасности тоже не хотелось. К тому же…

Какой амбициозной девочке не понравится, когда ее нахваливают и говорят, какая она способная?

— Если мне не понравится там, то киснуть не буду, — предупредила я, — мигом вещички соберу. И еще я должна навещать семью хотя бы раз в две недели. И еще…

— Госпожа Макрая придумает, что с тобой делать, — заверила меня Элла. — Думаю, завтра можем выдвигаться.

— Завтра? Мне же нужно вещи собрать!

— Привезут курьеры!

В животе у меня заурчало. Там назревал мандраж как перед контрольной. То было ощущение… Чего-то нового и прекрасного. Я знала, что не останусь в Форестсайде, а неизвестная таинственная школа Эйлин, совершенно новый мир и…

Очаровательная улыбающаяся наставница, которая точно-точно станет моей лучшей подругой. А танцевать можно и там, ведь ноги у меня на месте.

Боже, если бы ты только знала…

Через час после этого разговора твоя прежняя уютная жизнь в маленьком домике у края зеленого леса под крылышком у любящих родителей будет разрушена до основания.

Тишину осенней ночи разорвал громогласный рев. Глаза Элины расширились от ужаса. Она отодвинула меня назад и прошептала:

— Что это за тварь?!

Я стояла спиной к монстру, потому не видела полной картины. Мама выглянула из окна и в ужасе закричала. Папа выбежал на рев с ружьем в руках, выстрелив в темноту.

— Стойте! — закричала Элина. — Вы его только раззадорите!

Я медленно обернулась через плечо и увидела существо, которое по своей жути превосходило всех чудовищ, что когда-либо будоражили мое воображение. Перед нами стояла змееподобная тварина, размахивая хвостом, «украшенным» острым жалом. Ноги твари заканчивались перепончатыми ступнями, лапы представляли собой гибкие отростки, каждый из которых заканчивался мощной клешней, а кожа была покрыта броней и иглами. На голове были крепкие и прочные рога. Морда напоминала волчью и заканчивалась кривым клювом. Существо имело небольшие крылья, но вряд ли могло летать.

Шипя и издавая клокочущие звуки, тварина начала надвигаться на папу и маму, выбежавшую ему на подмогу. Папа стрелял в него, но пули отлетали как от заговоренного. Элла тоже не могла ничего поделать: серебряные и золотистые шары, которая она выпускала по нему, тоже рикошетили и летели прямо в нас.

— Превеликий Благодетель! — пролепетала она в ужасе, когда очередной шар отлетел от него.

Я не смогу рассказать вам доподлинно, что случилось. Это сделали уже тысячу раз за меня в многочисленных отчетах. Могу лишь рассказать то, что чувствовала.

Во мне не было страха. Он словно отступил, нарушая тем самым все законы эволюции. Во мне кипела злость и бушевала ненависть.

Никто не смел нападать на мой дом. Никто не смел трогать мою семью.

Вся моя кровь и существо кипели. Перед глазами расстилалась красная пелена.

Я не боролась со штормом.

Я была штормом.