Осколки прошлого

Владимир Петрович Смирнов был сын владельца водочного завода «Петр Смирнов и сын» у Чугунного моста в Москве. После своей смерти, отец его оставил наследство в 10 миллионов рублей, разделив его поровну между тремя сыновьями. Так Владимир Смирнов — стал миллионером.

Первым браком он был женат на сестре известной опереточной актрисы Никитиной (жене Блюменталь-Тамарина), а вторым — на опереточной примадонне Валентине Пионтковской.

Когда я с ним познакомился, во время войны в Варшаве, от его миллионов уже почти ничего не осталось. Ухлопал он их на постоянную помощь Блюменталь-Тамарину, на бриллианты по 40 каратов для Пионтковской, но, главным образом, на держание антреприз: «Оперетта Валентины Пионтковской», где все делал с широким купеческим размахом. Для примера опишу один такой спектакль.

За несколько лет до первой Великой войны была в С-Петербургском театре «Пассаж» оперетка Валентины Пионтковской. Но все хорошо знали, что антрепризу эту держала фактически не она, а ее муж В. Смирнов. Тогда он был еще с хорошими деньгами и потому бенефис своей жены, в который впервые шла в Петербурге новая оперетка Франца Легара «Ева» («Фабричная Работница»), решил обставить с большой «помпой».

Для этой цели был выписан в Петербург из за границы Легар, который сам дирижировал в этот вечер своей опереткой. И, вызванный затем всем театром и артистами на сцену, получил в подношение от Пионтковской лиру из настоящего золота. А самой виновнице торжества была подведена от Смирнова не бутафорская, а живая, вся украшенная цветами, белая лошадь… Конечно, после спектакля, состоялся лукулловский ужин, на котором был Легар, почти вся труппа, пресса и много других приглашенных. Шампанское «лилось рекой».

Режиссировал спектакль Николай Северский, а партнером Пионтковской был Михаил Дальский. Он получил в подарок от Легара его фотографию с собственноручной надписью: «Моему лучшему Октаву от Франца Легара».

Владимир Смирнов был очень даровит: прекрасно пел романсы, хорошо играл и сам себе аккомпанировал на гитаре, что ему затем пригодилось в беженстве. Недурно писал стихи. Особенно он любил писать в стихах письма. Его поэзии у меня нет, но сохранилось ответное письмо быв. сотрудника «Нового Времени», интересного, остроумного собеседника, автора вдохновенных экспромтов, Кости Шумлевича, когда Смирнов написал ему в стихах письмо в Белград. Привожу ответ Шумлевича полностью:

В Софии Пионтковская сошлась с Польским посланником в Болгарии (быв. раньше в Константинополе) Борановским и разошлась со Смирновым. Это главным образом и побудило его продать завод и уехать в Францию, где он вскоре, в Ницце, женился на писательнице и поэтессе Т. А. Макшевой.

После женитьбы, деньги скоро, видимо, были прожиты. Из-за судебного процесса с Пионтковской и сыном, прекратилось получение процентов от дохода из Белграда, Варшавы и Парижа. И, бывшему миллионеру, пришлось петь в ресторане.

Уже здесь в Америке, незадолго до его смерти, я получил ст него карточку, на которой он снят в Боярском костюме, с его подписью: «Петя видишь — я пою!»

В РУССЕ

После того, как завод перешел в Болгарские руки, я с женой уехал в гор. Руссе (Рущук) на Дунае. Там получил место управляющего Картонажной фабрики, принадлежавшей болгарам, братьям Ионковым.

Один из братьев, подполковник, был Градоначальником в Руссе, а другие два имели контору и магазин, где все время и сидели. Поэтому им нужен был человек, которому они могли-бы доверить фабрику.

Фабрика эта производила главным образом папиросные коробки, имея на них заказы от табачных фабрик. Машины только нарезали материал, который затем выдавался на руки работницам, клеившим их у себя на дому. Фабрика была, на окраине города, в турецком районе (махле), и рабочие все были турки и турчанки, ходившие тогда еще с чадрою на лице.

Я жил у Ионковых, имея, кроме жалованья, в своем распоряжении целый флигель. Братья Ионковы были руссофилы, Принадлежа к старшему поколению, преимущественно русских воспитанников. Болгарская же молодежь была — германофилами и мы русские у них любовью не пользовались.

Жилось нам в Руссе не плохо. Дешевизна, изобилие продуктов, особенно зелени, климат, красавец Дунай — все это напоминало мне мой родной Николаев.

Невдалеке от города была Бельгийская Сахарная фабрика, где работало немало русских. Вспоминаю химика Тарасевича и полковника Гриненко. Все служившие были хорошо там обставлены. Имели помещения, а семейные отдельные домики, из которых около фабрики вырос целый городок.

В городе была русая церковь, представительство русского Красного Креста, при коем было помещение для собраний и лекций, а также столовая. Несколько русских магазинов.

Так, быв. Генерал-квартирмейстер при Врангеле, Коновалов имел колбасную фабрику и магазин с русскими армянами Бароновым и Узуновым. Один шутник по этому поводу сказал:

Дела этой фабрики шли очень хорошо, но только до тех пор пока Баронов не открыл самостоятельно и, не начал конкурировать со своими бывшими компаньонами.

В БУХАРЕСТЕ

Не забуду, как подполковник Ионков устроил мне поездку в Румынию. Ежегодно в Гиюргиво, пр другую сторону Дуная, устраивалась большая ярмарка. В этот день болгары, по особым пропускам, могли ездить на ярмарку.

Выдавая мне такой пропуск, Ионков предупредил меня, чтобы я дальше Гиюргива не ездил, так как этот пропуск действителен только на район ярмарки. Если-же меня арестуют и выяснят, что я не болгарин, то посадят в тюрьму, откуда вырваться будет не легко.

Но мне очень хотелось посмотреть Бухарест, а кроме того купить духи и прочую парфюмерию, производство которой было тогда в Болгарии только в зачаточном состоянии. Даже не было приличного мыла для бритья, что меня очень удручало.

Бухарест был от Гиюргиво, сравнительно не далеко, всего часа два езды по железной дороге. На маленькой железнодорожной станции жандарм, при отходе поезда, зорко наблюдал: кто на него садился. А потому я, купив в кассе билет и чтобы он меня не видел, обошел поезд и сел в вагон с другой стороны. Откровенно говоря, я здорово рисковал.

Доехал благополучно. В Бухаресте, против вокзала, остановился в каком-то маленьком отеле и, приведя себя в порядок, отправился на трамвае в центр города. Там попал в большое кафе, где встретил несколько знакомых артистов. Кругом русская речь «лилась» точно я находился в Одессе в кондитерской Фанкони.

Красивый город Бухарест. Недаром его называли: «Маленький Париж». В самом центре города — большой, великолепный парк с вековыми деревьями и озерами. Красивые, величественные здания.

Отдав должное французской кухне (в лучших румынских ресторанах — кухня французская), купив нужную мне парфюмерию и другую мелочь, я, на другой день, уехал в Гиюргиво. Добрался туда также благополучно.

Но предстояла — дилемма, как мне пронести купленную парфюмерию. Румыны не препятствовали к вывозу своих изделий. А вот на болгарской таможне — зорко следили и тщательно обыскивали, возвращавшихся с ярмарки. Особенно искали парфюмерию.

Вспомнил, что в Градоначальстве Ионков познакомил меня с одним штатским болгарином, который ежедневно бывал в Гиюргиво и сказал что если мне понадобится, чтобы я обратился к нему.

Мне удалось его разыскать и он помог мне все благополучно пронести. Вероятно, он был полицейский агент. На таможне — свой человек.

В Руссе был Городской театр, с драматической болгарской труппой. А директором театра и режиссером — русский артист Борис Эспе. Он имел при театре хорошую квартиру, где мы с женой часто бывали. Жена Эспе, русская актриса Диевская, была приятельницей моей жены. Всегда у них собиралось много разного народу.

И вот раз я познакомился у них, с приезжим из Софии, Директором Страхового о-ва Ерамовым-Авиан. Он начал меня расспрашивать, что я делаю в Руссе и, недолго думая, предложил мне службу в Страховом обществе в Софии, спросив сколько я хотел-бы получать?

Руссе была не София, где было больше всяких возможностей. Но и менять службу, к слову сказать для меня не плохую, стоило действительно на что-либо лучшее. А потому я назвал ему двойную сумму той, что я получал у Ионковых. И, к моему великому удивлению, он согласился.

СНОВА В СОФИИ

Отделение немецкого страхового о-ва из Дюссельдорфа «Фатерландише унд Ренания», куда я поступил, было открыто в Софии Щегловитовым, сыном Царского министра юстиции. Он числился директором его, но жил больше в Берлине, а делами ведал С. Богоявленский, быв. советник Русского Посольства в Софии. Служили там в большинстве русские.

Щегловитова я знал раньше по Софии. Он был старым знакомым Пионтковской. И, когда приезжал из Берлина, мы с ним постоянно ужинали в ресторане. Это был настоящий русский барин, большой гурман и поклонник женщин. Женат он был на известной Петербургской опереточной примадонне А. Шуваловой.

Приняли меня на новом месте, не очень ласково. Особенно Богоявленский, который думал: не прислан ли я Ерамовым, чтобы его заменить.

В Софии я узнал, что Ерамов был назначен из Дюссельдорфа вместо Щегловитова. И, когда я с ним встретился в Руссе, он объезжал города Болгарии, знакомясь со страной. Взял он меня, я думаю для того, чтобы иметь в Обществе нового человека и знать, что там делается.

Дела этого отделения, которое страховало исключительно транспорт, шли не плохо. Но деньги расходовались слишком широко и без надлежащего отчета. Вот почему я для Богоявленского был не особенно желателен. Но, со временем, все уладилось и у нас установились добрые отношения.

Вскоре «Ренания» скупила большинство акций крупного болгарского страхового о-ва «Звезда» и фактически стала его хозяином. Ерамов был назначен директором также «Звезды», и наше отделение переехало в большое прекрасное здание этого Общества.

Служилось мне в Обществе легко и приятно. С Ерамовым у нас установились приятельские отношения. Интересный это был человек. Красивый, видный мужчина, жгучий брюнет, всегда прекрасно и изыскано одетый, холостяк, — он имел большой успех у женщин. Воспитанник Французского лицея в Константинополе, родом армянин, он свободно владел 7-мью европейскими языками.

Зарабатывая большие деньги, он большей частью тратил их на помощь бедным и неимущим. В городе он не пропускал ни одного нищего, чтобы не подать ему милостыню. Скольким только русским беженцам он не помог!

Красивым, четким, крупным почерком подписывал бумаги: «Ерамов-Авиан» и, иногда, любуясь на свою подпись, говорил мне: «Что, сразу видно, — не прост человек». Не переносил плохо одетых и небритых болгарских служащих. И, когда к нему являлся с докладом один из таковых, обычно его спрашивал: «Не имыш сапун?». Что по русски: Не имеешь мыла?

Позже я с ним встретился в Париже. Он был тогда не у дел, женился на русской армянке, из Баку, и жил в свое удовольствие.

Узнав от Ерамова, что отделение наше, вероятно скоро ликвидируют, так как оно не давало тех доходов, на которые немцы рассчитывали, мы с женой решили ехать в Париж, куда нас уже давно приглашал мой бо-фрер В. Н. Никитин, который имел там ресторан.

Постоянную визу во Францию получить тогда нам, обладателям Нансеновских паспортов, было почти невозможно. Но во Французском Консульстве, в Софии, сам секретарь научил меня, как это сделать.

— Получите от своего Общества письмо на имя Консула, что оно командирует вас в Париж по страховым делам. Тогда мы выдадим вам временную визу, а затем там уж устроитесь, сказал он мне. Я так и поступил.

Получив Нансеновский паспорт и французскую визу, я начал обходить консульства для получения транзитных виз, что также было сопряжено с известными трудностями. Особенно в этом отношении были строги итальянцы.

Но был другой путь, через Австрию. И австрийскую транзитную визу получить было легко. Кроме того, в этом направлении, из Белграда шел беспересадочный вагон, микс, 1 и 2 класса, до Парижа. Этот путь мы и избрали.

Ликвидировав свои дела, квартиру и устроив в надежные руки свою любимую кошку (во Франции в отели с кошками не пускают), — мы уехали с женой в Париж.

Это было в начале 1930 года.