Осколки прошлого

СНОВА В ПОЛКУ

Вернувшись из Ковно в Александровский штаб, я снова был назначен полковым адъютантом. Застал я здесь уже нового Командира полка полковника тер Асатурова. Полковник Косов был произведен в генералы и назначен в Москву Командиром 2 бригады I кавалерийской дивизии. Затем он был дежурным генералом штаба Московского военного округа и Забайкальским военным губернатором.

Не могу не помянуть добрым словом своего первого командира полка. Полковник Косов был блестящим командиром, поднявшим полк на небывалую до сего высоту. Работать с ним было одно удовольствие: он предоставлял мне полную самостоятельность, но в тоже время, когда следовало, указывал, как молодому офицеру, на мои ошибки.

Опять потекла скучная, однообразная, полковая жизнь. Утром канцелярия, потом обед в собрании: водка, старые анекдоты. Затем часа два сна. После опять та-же канцелярия, а вечером игра на биллиарде и в винт. И так каждый день…

Жил я на квартире вместе со своим другом Володей Князевым, однокашником по училищу. Ни к одной из партий в полку мы с ним не принадлежали, хотя и делались попытки нас туда залучить. Сидели большей частью дома или в собрании.

Единственным нашим большим развлечением была поездка за границу, куда мы ездили с легитимационными билетами. Эти билеты выдавал Начальник уезда, но я, как полковой адъютант, получал от него их сразу целый кочан и выдавал затем, уж сам, офицерам полка. Эти билеты давали право на поездку в глубь страны только на 20 километров, но мы ездили с ними и дальше.

В пограничный городок Ейдкунен ходили в офицерской форме. Пили чудесное немецкое пиво, которое и к нам в собрание доставлялось прямо из Мюнхена. Посещали рестораны и магазины. Покупали всякие разности: швейцарский сыр, шоколад, сигары. Запасались свежим номером, запрещенного тогда в России, журнала «Возрождение». И все это переносили чрез границу контрабандным путем. Лучше всего для этого служила николаевская шинель: закалывались французской булавкой рукава, куда и опускались, как в мешки, все покупки. Таможенные чиновники отлично все это знали, но не придирались, считая, что проносим мы не для продажи, а только для своего личного потребления.

Наши полковые дамы также проносили, в тайниках своего дамского туалета, всякую разность. А одна подполковница, по прозвищу «гитара», умудрилась даже, как говорили, пронести целое кавалерийское седло.

Но дальше Эйдкунена ездить уже в военном не рекомендовалось. Поэтому мы переодевались в штатское, а поверх надевали николаевские шинели. Князев, как Начальник нестроевой команды, приказывал подать полковую тройку. До границы было недалеко и в час с небольшим, мы были уже в Вержболово. Здесь переходили с легитимационными билетами в Эйдкунен. На вокзале оставляли сторожу немцу свои николаевские шинели, садились в экспресс и через 2 часа были в Кенигсберге.

Это уж был главный город Восточной Пруссии с разнообразными развлечениями и увеселениями. Обычно поезд приходил вечером и мы, остановившись в первоклассном отеле, и приведя себя в порядок, сразу отправлялись в театр варьете.

Любое место в огромном зале этого театра стоило дев марки. Столиков, как обычно в наших шантанах, не было. Были, как в театре, ряды кресел, но за спинками их имелись полочки, на которые вы ставили кружки с пивом или еду, все время раз косимую кельнерами.

Разнообразная программа шла безперерывно. Тут были первоклассные номера: концертные, шантанные и даже цирковые. Немцы пили много пива и так дымили своими сигарами, что мы с Володей Князевым не выдерживали этого запаха и ехали в более злачные места, где увлекались тогда двумя венками, считая потом, что нет лучшей женщины в мире, как венка.

На другой день в гостинице, с просонья утром слышали как кто-то осторожно стучал в дверь нашего номера. Входил какой-то шпик и вежливо нас предупреждал. Полиции известно, что мы русские офицеры. И, во избежание могущих быть недоразумений, нам следует явиться коменданту города.

Мы ехали в Комендатуру и, никому не являясь, расписывались в какой-то толстой книге. Тем дело и кончалось. Оказывалось, что немецкий жандарм на станции Ейдкунен, хорошо меня знавший, сообщал немедля по телефону в Кенигсберг о нашем туда отъезде.

По возвращении из штаба дивизии в полк, где я хорошо прошел штабную учебу, попробовал было переучить старшего полкового писаря на новый лад. Но старик Катиба, прослуживший на сверхсрочной службе свыше 30 лет, никак не мог отделаться от старых привычек. Так я не мог никак заставить его не писать совершенно ненужные, лишние слова: «от» такого-то числа, «за» № таким-то и пр.

Командир полка и все офицеры относились к Катибе с большим уважением и обращались к нему на вы. Когда Катибе исполнилось 35 лет сверхсрочной службы, офицеры поднесли ему золотые часы и чествовали обедом. В,1914 году он был настолько поклонного возраста, что не мог выступить в поход, а уехал доживать свои дни к себе на родину.

В нашем полку известными скакунами были ротмистр Белокопытов, поручики Гейтих и барон Драхенфельс.

В начале сезона происходили дивизионные скачки, в которых участвовали только офицеры своей дивизии. Я из за своего веса и роста не скакал, но любил скачки. Покупал с поручиком Летюхиным лошадей, на которых скакал Драхенфельс. Он, можно сказать, вырос на конюшне своего дяди барона Гейкинга, известного спортсмена. А потому был прекрасным ездоком, скакавшим еще раньше, до своего офицерства в Риге. Почти все дивизионные призы доставались Смоленцам.

После дивизионных бывали окружные скачки. Это был стипль-чез, с очень серьезными, уставными, препятствиями. Выигравшие эту скачку первыми, допускались затем к участию на Императорский приз.

Знаменитостью в этом отношении был нашего полка рот. Белокопытов, выигравший подряд два года Императорские призы. Он был не только прекрасным ездоком, но отличным тренером лошадей. Покупая у гвардейских кавалеристов за бесценок, забракованных ими, тысячных чистокровных скакунов, он на этих-же лошадях обходил затем их прежних владельцев.

Когда начинался сезон скачек, Белокопытова в полку уже не было. Скакал он во всех городах России, где только были джентельменские скачки. Одна из комнат в его квартире сплошь была уставлена полученными им призами.

Обладатель Императорского приза был и поручик Гейтих, выигравший его на лошади завода графини Сенбок-Фермор, принадлежавшего жене нашего бывшего командира полка полковника А. А. Орлова. Его я уже в полку не застал, но слышал много о нем и познакомился затем, когда он приезжал к нам в Либаву, на юбилей полка.

Александр Афиногенович пользовался в полку любовью офицеров. Жена его постоянно жила за границей и потому он проводил, большей частью, свое время среди офицеров полка в собрании, за стаканом вина. Признавал только два напитка: шампанское и коньяк. При чем последний называл: «короткий напиток». Мум и мартель доставлялись нам из Петербурга скорыми поездами.

Эти «посиделки» в собрании, где пели песенники и играли трубачи, продолжались иногда целую ночь. Но это не мешало Орлову являться в эскадроны на утренние занятия и взыскивать с офицеров, которые на них опаздывали. Это был блестящий кавалерийский офицер и командир полка.

Коренной царскосельский лейб-гусар, Орлов, после нашего полка, получил в командование улан Ее Величества. К нам на юбилей приехал уже будучи командиром гвардейской бригады. И в том-же году, 1908, вернувшись в Петергоф, после нашего юбилея, вскоре заболел. Был отправлен для лечения за границу, но по дороге в Италию скончался.

Тело его было привезено в Россию. На похороны от нашего полка, в Петергоф, ездила депутация. По возвращении рассказывали, что Государь и Государыня его очень любили. Запросто бывали у него на квартире, а на похоронах шли за его гробом до самой могилы. Государь говорил, что это был единственный человек, который никогда не просил у него за себя и за кого-либо другого.

Начальником нашей дивизии, когда я вышел в полк, был генерального штаба генерал-лейтенант фон Волькенау. Большой карьерист и любитель титулованных особ. Рассказывали, что из-за карьеры он женился на дочери, всесильного когда-то, поенного министра Тотлебена, у которого их было две: одна красивая, а другая далеко не красавица. На вопрос министра, когда Волькенау просил у него руки его дочери, — «На какой?» На Вере, ответил Волькенау. «Нет на Соне», отрезал министр. Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство, — согласился Волькенау. Соня была та, которая не блистала красотой.

Что-же касается титулованных лиц, то с ним произошел у нас в полку такой забавный случай. Ежегодно летом в полку отбывали сборы прапорщики запаса. Подобрались, как-то, все титулованные Остзейцы, но был среди них и попросту один прапорщик Иванов.

Приехал в полк генерал Волькенау, и командир полка полковник Косов приказал мне собрать всех прапорщиков и построить их в офицерском собрании, для представления генералу. Все были построены мною в одну шеренгу и последним стоял, единственный не титулованный, Иванов.

Входит Волькенау. Косов ему представляет. Граф Ламздорф Леон, граф Ламздорф Альберт, барон Фитингоф-Шель, барон Бер, барон Остен Сакен и др. После произнесения каждого титула, лицо Волькенау постепенно расплывалось все в большую улыбку. И он каждому с удовольствием пожимал руку.

И вдруг командир полка произносит: прапорщик Иванов.

Волькенау сразу одернул руку, улыбка слетела с его лица и он, несколько подумав, протянул Иванову только два пальца.

Строем он не интересовался и полки своей дивизии знал плохо. Наш полк недолюбливал. А любимцами его были, почему-то, Елисаветградцы.

Когда Великий князь Николай Николаевич, будучи генерал инспектором кавалерии, делал на Пожайском поле, под Ковно, смотр нашей дивизии, он спросил у Волькенау: какие полки он считает лучшими в строевом отношении. Волькенау назвал Елисаветградский, Новороссийский, Казачий и последним наш.

В этом порядке Николай Николаевич и произвел полковое ученье. И ни один полк, кроме нашего, не удостоился его похвалы. Только у Смоленцев, после каждого построения, раздавался сигнал Великого князя «коноводы», что означало благодарность.

— Вы совершенно не знаете, генерал, полков своей дивизии, — сказал Николай Николаевич и, пришпорив коня, ускакал с Пожайского поля.

Но это не помешало Волькенау быть скоро назначенным командиром нашего 3 армейского корпуса. Говорили, что этим он был обязан вдовствующей Императрице Марии Федоровне. Вскоре это и подтвердилось.

Генерал Волькенау приехал в Александровский штаб, приказал построить полк в манеже, вызвал перед строй офицеров полка и произнес речь. В конце этой речи прослезился и сказал, что корпус он получил только благодаря Матушке Царице, которой имел счастье представляться в Вержболово. И что этим он всецело обязан нашему полку. Пожал всем офицерам полка руку и даже молодежь, которая обычно получала для пожатия только два пальца, удостоилась пожать целую генеральскую руку.

Смоленские драгуны, как я уже говорил раньше, один из старых полков в кавалерии, праздновавшие в 1908 году 200-летний юбилей своего существования, были любимым полком своего Державного шефа Императора Александра III, принявшего шефство, еще будучи Наследником, от своего старшего брата Николая Александровича. Эту любовь наследовала и супруга его, вдовствующая Императрица, Мария Федоровна.

Ежегодно Государыня проезжала через станцию Вержболово, бывшую невдалеке от Александровского штаба, для следования в Данию. И каждый раз Смоленцы имели счастье представляться Ее Величеству и подносить букет живых цветов с лентами полка, который мы обычно выписывали из Берлина.

И вот теперь, несмотря на много прожитых лет, ясно вырисовывается незабываемая картина.

В Царских покоях станции Вержболово выстроен в полной парадной форме офицеры полка. На правом фланге их полковой командир и адъютант полка с роскошным букетом из пунцовых роз и орхидей, любимых цветов Императрицы.

Плавно подходит Императорский поезд. Государыня в сопровождении состоящего в Ее распоряжении князя Шервашидзе, выходит из вагона и направляется в Императорские покои. Командир полка подносит букет. Ее Величество обходит офицеров полка и милостиво с ними беседует. Дольше других обычно Императрица задерживалась на левом фланге около полкового адъютанта и беседовала с ним, в ожидании доклада о готовности заграничного поезда.

Мне, как полковому адъютанту, особенно памятна обаятельная личность Государыни. Вечно моложавая, небольшого роста, но стройная и изящная, всегда вся в черном и под густой вуалью. Говорила Императрица очень тихо и не совсем внятно, надо было напречь свой слух, чтобы все расслышать и дать толковый ответ.

Государыня интересовалась жизнью полка, переменами в нем, помнила почти всех офицеров полка, а старикам любила задавать вопрос: «А вы моего мужа помните?» И как трогательно было слышать в устах Императрицы эти простые слова.

Но докладывали, что поезд готов и Государыня следовала и вагон. Не расставаясь все время с букетом, Императрица, стояла у окна вагона улыбалась и кивала головой все время, тюка были ей видны провожавшие ее лица.

Ехали в полк, возвращались к повседневной будничной жизни. Чувствовалось, что все в душе своей уносили незабываемый образ обаятельной Царицы.