Останься со мной

Глава 9

“Для всех она является никем,

Но для меня она вселенная.”

— Оливер Мастерс

В Долоре стало трудно дышать. Куда бы я ни повернулась, меня заставляли говорить о всякой херне — чувствах и эмоциях. Люди говорили обо мне так, будто меня рядом не было. Они рассказали мне, что со мной не так, кто я такая, мои симптомы, расстройства, что происходило у меня в голове, как будто они знали меня. Мне хотелось кричать, что со мной все в порядке. Они тыкали, тыкали и тыкали в меня, и когда я уже думала, что им не удастся тыкнуть сильнее, появился Олли и поцеловал меня вот так.

Когда он покинул меня, я расхаживала по своей комнате, мои губы пульсировали в такт собственному сердцебиению. В какой-то момент, за последние пять минут я поверила, что он настоящий дьявол. Только Сатана мог пробиться сквозь несокрушимые стены и так повлиять на меня, как это сделал Олли.

Расстроенная своим иррациональным мышлением, я покачала головой. Олли затуманил мой здравый смысл, и я не могла ясно мыслить. Во мне медленно нарастало давление, и с каждым шагом я чувствовала, что постепенно теряю рассудок. Он поцеловал меня, и перед уходом ему каким-то образом удалось собрать осколки, засунуть их в карман и унести с собой.

До появления Олли я не чувствовала себя разбитой. Он сделала это со мной. Потом собрал их и ушел.

Я дернула себя за волосы, но ничто не могло унять страдания, назревающие в моей груди. И когда это не сработало, я ударила кулаком в бетонную стену.

«Я мгновенно пожалела об этом».

— Ублюдок! — выругалась я во все горло, и мое тело рухнуло на пол. Грудь горела, я не могла сделать ни единого вдоха. Даже мои мысли исчезли, когда я свернулась в позу эмбриона, прижав кулак к себе. Дверь распахнулась, и прохладный поток воздуха пронесся мимо моего уже и без того замерзшего тела. Голоса эхом разносились по комнате, но я не могла сосредоточиться на том, что они говорили.

Откуда-то донеслись тихие стоны. Это была я? Я стонала?

Сердце словно сжимали в кулаке, пока оно колотилось в неровном ритме.

Зрение затуманилось. Я больше не могла моргать.

— Алисия, позови медсестру! — крикнул кто-то. — О боже мой…Алисия!

Мои глаза были прикованы к серой цементной стене, которую я попыталась пробила несколько мгновений назад, и я не могла найти в себе силы отвести взгляд. Голоса появлялись и исчезали, как при междугороднем звонке.

— Не двигай ее. У нее шок. Всем отойти назад. — Это был мой темный ангел во всем белом — медсестра.

Когда я пришла в себя, на мне лежала тонкая серая простыня. Моя рука была в гипсе, а доктор Конвей сидела в моем кресле за письменным столом, читая бумаги, лежащие у нее на коленях. Ее высокие и густые черные волосы обрамляли лицо цвета слоновой кости. Ей самое место в фильме «Моя большая греческая свадьба». Мне захотелось улыбнуться при этой мысли, что она брызгает мой гипс Windex’ом*, но не смогла. (Прим. Ред.:Windex — средство для мытья окон, но в фильме «Моя большая греческая свадьба» один из героев заявлял, что этот продукт якобы может избавлять от всевозможных недугов).

Она поднесла свои длинные красные ногти к губам и широко зевнула.

— Что случилось? — спросила я, и она отвела взгляд от документов.

Доктор Конвей убрала стопку бумаг со своих колен и положила их на мой стол, прежде чем скрестить ноги.

— Ты сломала руку, — легкий вздох сорвался с ее темно-красных губ. — И скажи мне, Мия, в чем провинилась эта стена?

Я закатила глаза на ее попытку пошутить.

— Ты не можешь прибегать к насилию. Если с тобой случится еще один такой инцидент, нам придется убрать всю мебель из комнаты, а если ты снова причинишь себе вред, нам придется поместить тебя в одиночную камеру. Итак, почему ты ударила кулаком в стену? — Она приподняла бровь.

Ее взгляд был уставшим, и я поняла, что она сидела тут все время, ожидая, когда я проснусь.

Я сделала глубокий вдох.

— Меня поцеловал парень, — сказала я на выдохе.

Доктор Конвей сжала губы.

— Это не смешно.

Она вскинула руку в воздух.

— Эй, я ничего не сказала.

— Вам и не нужно было.

Она повернула голову, чтобы посмотреть в окно и скрыть улыбку, которую я все равно увидела. Ей так сильно хотелось рассмеяться, и потребовалось некоторое время, чтобы она смогла вернуться к роли психолога.

— Меня не беспокоит сломанная рука или тот факт, что ты ударила стену. Меня больше беспокоит состояние шока, в которое ты впала после этого. Могу я задать тебе личный вопрос?

— Нет, — быстро ответила я, потому это было гораздо легче сказать, чем «да». Другие бы поспорили. Им было бы гораздо легче ответить «да», потому что не пришлось бы никого разочаровывать. Я не завидовала таким людям.

Доктор Конвей взглянула на часы над моей дверью.

— Уже почти девять. Мне пора. — Она взяла со стола стопку бумаг и поднялась на ноги. — А пока я хочу, чтобы ты подумала о том, что вызвало этот гнев. Какой общий знаменатель приводил тебя в ярость оба раза? Так ты получишь ответ на свой вопрос.

Доктор Конвей опустила подбородок и вышла. Она оставила меня наедине с миллионом мыслей и вопросов без ответов, которые не беспокоили меня до того, как мой кулак врезался в стену.

Я думала, что пятницы станут моими любимыми, учитывая, что по этим дням не было занятий, но теперь я их ненавидела. Во время завтрака я писала тексты песен, которые не могла послушать, но теперь из-за гипса, маркер валялся возле своего подноса с несъеденной едой. С тех пор как я приехала сюда, я похудела на пять фунтов* — как будто мне нужно было похудеть еще больше. (Прим. ред.: 5 фунтов — чуть больше 2 кг).

За соседним столом сидел Кричащий мальчик, который уставился на свой поднос, словно ожидал волшебства, как будто это был кокон, готовый вот-вот превратиться в бабочку.

Большинство об этом не знают, но жизненный цикл бабочки большую часть времени состоял из стадий гусеницы и кокона. Стадия гусеницы была самой опасной и угрожающей жизни. Затем, если им удавалось выжить, то им приходилось прятаться в беззащитном коконе около двух недель, чтобы превратиться на короткое время в нечто более красивое.

На какой стадии находилась я? Была ли я гусеницей или пряталась в коконе? Превращусь ли я когда-нибудь в бабочку, или буря унесет меня прежде, чем я узнаю правду?

Олли уже превратился в бабочку — сильную и красивую.

Пока я была проклята, он был божеством.

Зик, должно быть, почувствовал тяжесть моего взгляда и поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Чем дольше мы смотрели друг на друга, тем больше я замечала страдание в его печальных карих глазах. Он никогда не произносил ни слова. Единственными звуками, исходившими от него, были крики.

И даже в полной тишине в его глазах читался крик.

Я встала, подошла и села напротив него.

— Как тебя зовут?

Его лицо стало напряжённым, когда он уставился на меня.

— Кажется, тебя зовут Зик, и поскольку ты скорее всего промолчишь, я буду звать тебя именно так. — Лучше, чем Кричащий мальчик. Откинувшись на спинку стула, я положила правую руку на стол. Внимание Зика переключилось на гипс. — Я ударила кулаком стену. Это было глупо. И да, я сожалею.

Он снова перевел взгляд на меня, и его каштановые вьющиеся волосы упали ему на лоб.

— По правде говоря, до того, как я приехала сюда, я ничего чувствовала… Но хочешь узнать секрет? — я наклонилась и посмотрела в сторону Олли. — Этот придурок, вон там, поцеловал меня уже три раза, отчего со мной происходит что-то необъяснимое. Так что я решила выплеснуть всё на стену, — я откинулась на спинку стула, когда Зик посмотрел на Олли, а затем снова на меня. — Черт, так приятно, будто камень с души.

Уголок его губ слегка приподнялся. Он понимал каждое слово.

— Ты хороший слушатель, в отличие от всех остальных здесь. Нам нужно почаще собираться.

На нас легла тень. Я подняла голову и увидела Лиама, нависшего над нашим столом.

— Что ты делаешь? — спросил он, переводя взгляд с меня на Зика.

— А на что это похоже? Я разговариваю со своим новым другом, Зиком, — я улыбнулась ему, и он вздрогнул в тени Лиама.

Лиам усмехнулся, собирая свои светлые волосы в пучок.

— Как твоей душе угодно, Джетт. Пойдем отсюда. Я знаю одно место.

Лиам засунул руки в карманы и нетерпеливо выгнул бровь.

Олли наблюдал за нами со своего стола в центре столовой. Воспоминания о прошлой ночи разогнали тепло по всему моему телу. «Никогда больше не целуй никого на моих глазах», — сказал он мне за мгновения до того, как я сломала руку. Олли не знал, что я не люблю, когда мной манипулируют, и то, как он пытался контролировать меня взглядом, вызывало у меня только желание бросить ему вызов.

— Да, хорошо. — Я встала и повернулась обратно к Зику. — Ужин в том же месте? — Зик не пошевелился. — Я приму это как «да».

Мы с Лиамом вышли из столовой и бок о бок пошли по коридору. Неизвестность того, к чему я шла, заставляла мои ноги двигаться, но воспоминание о взгляде Олли, поглотило мои мысли. То, как он хотел оттащить меня от Лиама, но любопытство заставляло меня двигаться вперед. Постоянные эмоциональные качели.

— Куда мы идем? — спросила я, когда мы завернули за угол.

Мимо нас прошли две девушки, обе злобно стреляли взглядами в нашу сторону, перешептываясь между собой.

— Привет, Лиам, — практически пропела одна из них.

Тот только слегка кивнул им, прежде чем уткнуться лицом в мои волосы.

— Не могу испортить сюрприз. Знаешь, я думал о твоем смелом шаге поцеловать меня вчера. Большинство девушек не так агрессивны.

Лиам и Олли были одного роста, но, когда Олли наклонялся ко мне, ощущения были совершенно другими.

Короткий смешок сорвался с моих губ.

— Не льсти себе. Я использовала тебя, и не жалею об этом.

Лиам посмотрел на меня сверху вниз своими голубыми глазами.

— Я тоже, — его мысли были направлены в одном направлении, он хотел продолжить с того места, где мы остановились накануне.

Мы свернули за другой угол и, пройдя через весь Долор, подошли к большой черной двери с надписью «Фотолабаратория», выгравированной на табличке рядом с дверью.

— Что это за место? — спросила я Лиама, когда он открыл дверь.

Он положил руку мне на поясницу, и подтолкнул вперед.

— Это темная комната для проявки фотографий. Сюда больше никто не заходит.

В глубине комнаты стоял стол, на котором лежали подносы, а с потолка на волнистой веревке свисали старые фотографии. Большую часть пространства занимали аппараты, выглядевшие так, словно им самое место в научной лаборатории. Я повернулась к Лиаму, чтобы увидеть сомнительную улыбку. В его глазах горел голод, заметный даже в темно-красном освещении маленькой и душной комнаты.

— Мне понравился наш вчерашний поцелуй, — Лиам сделал шаг вперед. Наклонившись, он схватил меня за талию.

— Нет. — Я поднесла руку к его лицу. — Если мы занимаемся тем, о чем я думаю, то никаких поцелуев.

Лиам взволнованно кивнул, его глаза стали дикими.

— Договорились.

Его холодные руки скользнули под мою рубашку, и мои мышцы напряглись от прикосновения.

«Что со мной было не так?—».

Раньше я делала это так много раз.

— Подними руки, — потребовал он, и я молча подчинилась. Он поднял мою рубашку через голову, и у меня не было ни слов, ни воли, чтобы остановить его, когда он прикусил нижнюю губу зубами.

Ступор лишил меня разума, я потянулась за спину и расстегнула лифчик. В глазах Лиама мелькнула слабость при виде моей груди, прежде чем он обхватил их ладонями. Парни вроде Лиама нуждались в этом. Вы могли бы подумать, что они уверены в себе, решительны, но это было совсем не так. У таких парней, как он, была бесконечная потребность чувствовать, что они желанны и им все можно.

— Черт, ты такая сексуальная, — сказал он, и когда он наклонился, я отстранилась. — Извини, я забыл. Никаких поцелуев. Это больше не повторится.

Я расстегнула его джинсы, пока он расстегивал мои, пытаясь покончить с этим делом как можно быстрее. С ним я точно не кончу. Это была бесконечная битва между мной и бесчисленными партнерами. Достижение оргазма с кем-либо было для меня равносильно успешному самоубийству — полный провал. (Это фраза, которую я никогда не думала, что произнесу). Возможно, для достижения оргазма нужны были чувства, и если это было так, то я была проклята с самого начала.

Лиам вытащил презерватив из заднего кармана, прежде чем спустить джинсы и боксеры до бедер. Его глаза оставались на моей груди, когда он разорвал зубами упаковку из фольги, затем надел презерватив, развернул меня и попытался войти в меня, но обнаружил, что я сухая.

— Тебе придется мне помочь, — сказала я, удивляясь его способностям.

В этом мире было три типа мужчин. Те, что использовали смазку, любители использовать свои пальцы, и мой любимый — тот, который сперва стремился ртом доставить удовольствие мне, а потом уже удовлетворить свои собственные потребности, — таких было крайне мало.

Лиам толкнул меня вперед через стол и раздвинул мои ноги коленом, прежде чем его пальцы коснулись меня.

«Ошибка новичка».

Я закрыла глаза и представила татуировки, зеленые глаза и соблазнительную улыбку, и, наконец, мое тело отреагировало.

— Ты такая мокрая, — прошептал Лиам, погружая в меня палец. Мои глаза оставались закрытыми, моменты с Олли захватили все мысли, уводя меня от того, что происходило на самом деле. Я должна была как-то пройти через это.

Лиам схватил меня за бедра и вошел сзади. Он застонал, его тело расслабилось рядом со мной, но вскоре после этого потребность довела его до безумия.

— С тобой так хорошо, — простонал он, однако, я проигнорировала каждое его слово. Я слышала все это раньше. С тобой так хорошо. Ты такая узкая. Такая сексуальная. Эти комментарии ничего для меня не значили. Я хотела тишины.

Лиаму нравилось делать это жестко и быстро, он кряхтел с каждым толчком, в то время как я притворялась, что наслаждаюсь этим ради него. Так было лучше для нас обоих. Чем скорее он выйдет, тем скорее все закончится, и примерно после четырех минут душевных страданий так и произошло.

Он отстранился и положил руки на стол, мной тут же овладело чувство вины.

— Было здорово, да? — Его дыхание с трудом выровнялось. Я оттолкнулась от стола и собрала свою одежду, которая лежала вокруг нас. — Эй, куда ты так спешишь?

Я схватила свой лифчик с пола и надела его, пока глазами искала рубашку в темноте.

— Мне нужно закончить кое-какую курсовую работу.

«Душ. Мне нужно принять душ».

— Ты ведешь себя как парень, Мия. Обычно именно я, убегаю после подобных ситуаций. Отчасти это ранит мои чувства.

Я натянула рубашку через голову и ответила:

— Переживешь. — И затем оставила его там одного в темной комнате со спущенными до бедер штанами.

Если бы мне давали доллар за каждый раз, когда я попадала в такие ситуации — ладно, может быть, не доллар, скорее стодолларовую купюру, — тогда я была бы очень богатой. Секс ничего не значил для меня, но по какой-то причине секс с Лиамом вызвал чувство вины, которое только усиливалось с каждым шагом в мою комнату.

Я взяла новую пару шорт и случайную футболку, и когда я добралась до душа, стыд и раскаяние за содеянное, полностью овладели мной. Я проклинала себя под струей теплой воды, когда она пыталась смыть мое преступление, но независимо от того, как долго я оставалась под душем, чувство вины за мой грех не исчезало.

Когда я вышла из душа, я выбросила свои трусы — единственное оставшееся доказательство ошибки с Лиамом. Никогда больше.

— Я сделала кое-что глупое. — Я покачала головой, как будто это могло стереть то, что произошло, и снова посмотрела на Зика, который смотрел на меня с пустым лицом. — У меня был секс с Лиамом.

Юные черты лица Зика не изменились, поэтому я продолжила:

— Раньше я всегда попадала в такие ситуации, думая, что стану нормальной, и даже потом, когда этого не происходило, меня это не беспокоило. А сейчас я обеспокоена. Дерьмо. Я не знаю, что я пытаюсь сказать. Ты понимаешь, о чем я? — Хотя на человеческом лице было больше мышц, чем на всем остальном теле, Зик не пошевелил ни одной из них.

Я оглянулась, и увидела, что Лиам наблюдает за мной через всю комнату. Он прикусил зубами свою дурацкую губу, и мой желудок скрутило в узел. Я проглотила желчь, угрожающую выйти наружу.

— Господи, о чем я только думала? Вот, — я пододвинула поднос с ужином перед Зиком, — у меня пропал аппетит. Можешь взять мое печенье, если хочешь.

Зик неподвижно смотрел на меня через стол.

— Почему мужчины так предсказуемы? Хоть раз кто-нибудь может меня удивить? Как ты, например, — я откинулась на спинку стула. — Да, ты не разговариваешь, и я знаю, что бы я ни сказала, ты будешь сидеть и смотреть на меня своими большими карими глазами. Это вполне предсказуемо, — я издала тихий смешок. — Но я по-прежнему понятия не имею, что происходит в твоей голове прямо сейчас, и мне это нравится.

Скрестив руки на столе, я повернула голову и нашла взглядом Олли во всем этом хаосе. Он наклонил голову так, что его глаза встретились с моими.

— Знаешь, что странно? Я все время представляла Олли, пока трахалась с Лиамом. Интересно, каково было бы с Олли, однако мы никогда не узнаем. Он будет тем, кто уничтожит меня, Зик. Я чувствую это, когда рядом с ним. Я до сих пор не могу поверить, что он поцеловал меня в моей комнате, а потом имел наглость уйти. Я не ожидала такого. Думаешь он ждет, когда я поговорю с ним об этом?

Я подняла голову, заметив, что Зик ест мое печенье, я одарила его кривой усмешкой.

— Эй, полегче там, слаггер*. При таком движении можно что-нибудь себе сломать. (Прим. ред.: Слаггер — в американской школе бокса: боксёр с мощным ударом, но малоподвижный и слабый в обороне).