Останься со мной

Глава 17

“Нам было суждено быть вместе, но

эта жизнь не была предначертана нам.“

— Оливер Мастерс

— Завтрак! — кто-то кричал и колотил в мою дверь, умудрившись разбудить на следующее утро. Я открыла глаза и обнаружила, что Олли ушел, его отсутствие отозвалось болью в груди. Прошло шесть дней, прежде чем я смогла увидеть его, и ждать еще шесть дней было невыносимо. Еще один стук в дверь заставил меня подняться на ноги.

— Доктор Конвей настаивает, чтобы вы позавтракали, — сказал мужчина, протягивая мне поднос, стоя рядом с тележкой. — Иначе я бы не прилагал лишних усилий.

— Когда рекреация? — спросила я, игнорируя все, что он сказал.

— Сегодня после завтрака мы будем внутри. Идет проливной дождь.

Мои глаза опустились в пол, и я закрыла дверь, не взяв поднос. Я повернулась, чтобы осмотреть комнату позади себя в поисках любых признаков вчерашнего присутствия Олли. К сожалению, ничего не осталось. Даже его запаха не было на подушке или простыне, потому что их не было — только гребаный матрас.

Доктор Конвей, наконец, появилась вскоре после этого, не изменяя свой привычки постоянно ворчать.

— Тебе нужно поесть, Мия. Так не может продолжаться. — Она сидела на черном складном стуле, явно испытывая неудобство, пока балансировала папкой-планшетом на коленях. Мы находились в маленьком кабинете где-то в психиатрическом отделении, через маленькое окошко я видела, что идет дождь.

Я упала обратно на кушетку их искусственной кожи.

— Я вспомнила, — прошептала я, глядя на непогоду, которая удерживала меня вдалеке от Олли. — Я все вспомнила.

Доктор Конвей выгнула бровь, переложила планшет на стол рядом с собой и пододвинула стул ближе ко мне. Она была одета небрежно: в джинсы, балетки и простую синюю рубашку, но ее черные волосы были высоко зачесаны и зафиксированы большим количеством лака для волос, а макияж был тяжелым. Она была типичной гречанкой из Бостона, и ни Соединенное Королевство, ни Долор не отняли у нее этого.

— Что ты вспомнила? — Ее тон был спокойным и ровным.

— Не надо. Не изображайте из себя очередного психиатра. — Я покачала головой.

— Хорошо, ты хочешь, чтобы я была настоящей? — Она встала и села рядом со мной на кушетку. — Я в бешенстве. Я работаю с тобой уже целый месяц, и в тот момент, когда ты попадаешь в психиатрическое отделение, ты всё вспоминаешь! — Она хлопнула себя по бедрам. — Это как удар под дых. С таким успехом я могу уволиться с работы.

Я сдвинула брови, в то же время как она поджала губы, и мы оба разразились смехом. Я смеялась настолько, что не могла издать ни звука, и слезы потекли из уголков моих глаз, но в конце концов смех угас, и эти когда-то счастливые слезы превратились в уродливые.

— О, Мия, иди сюда. — Доктор Конвей прижала меня к своей груди, ее большие размеры поглотили меня целиком, хотя в некотором смысле это было успокаивающе. Она крепко обняла меня, слезы лились рекой, и я задыхалась от рыданий.

— Я так зла, — закричала я, мои слова были приглушены ее рубашкой. — Почему мне никто не помог? Почему меня никто не услышал? Почему никто не позаботился о том, чтобы спасти меня? — Каждый вопрос вызывал новые рыдания, больше слез, жаждущих пролиться, и больше накопившихся признаний, пока она прижимала меня к себе. — Я была заперта в своей личной тюрьме. Я! Я сделала это! Царапалась и билась кулаками, чтобы снова почувствовать, но никто, блядь, меня не слышал! — Я отстранилась от нее. — Вы хоть представляете, каково это? Находиться в ловушке? — Я опустила голову на руки, хватая ртом побольше воздуха.

— Мия, посмотри на меня, — настаивала доктор Конвей. Я подняла голову, чтобы увидеть ее печальные и всепрощающие глаза, прежде чем она продолжила: — Ты такая сильная. Ты боец…

— Нет, я не боец. Я слабая. Если бы я была сильной, я бы не оттолкнула свое прошлое и не щелкнула чертовым выключателем. Я бы боролась с этим.

— Тебе было восемь лет, Мия. Сделай себе поблажку. Не каждый может отгородиться от этого, но ты это сделала. И это в восемь лет! Могла бы ты себе представить, с чем бы тебе пришлось иметь дело в юном возрасте, что если бы ты этого не сделала? Теперь ты намного старше, и у тебя есть силы, чтобы исцелиться, и Мия, время пришло. Ты должна выпустить все это наружу. Ты должна начать говорить о своем опыте. Ты больше не можешь держать все это внутри.

— Но это больно… это так больно.

— Я обещаю тебе, что после того, как ты преодолеешь боль, в конце всего тебя будет ждать свет.

Она притянула мою голову обратно к своей груди и провела ладонью по моему лбу.

— Я думаю, тебе пора возвращаться в главный кампус. Что ты на это скажешь?

Следующие две недели были самыми медленными в моей жизни. Слишком много эмоций не давали мне спать по ночам, я думала обо всех ужасных вещах, которые я совершила за последние десять лет. Сожаление заставляло мои глаза слезиться, когда я вспоминала всех людей, которым причинила боль. И то, как я причинила боль себе. Мысли в голове метались от того, чтобы переложить вину на всех остальных, обратно к чувству раскаяния за то, что я сотворила, а потом обратно к обвинению всего мира. Я стала жертвой войны в моей голове, и виной всему был мой дядя.

Я попыталась вспомнить, какой я была до него — до первой ночи, когда он вошел в мою комнату. Какой у меня был любимый цвет, что я любила есть, и, самое главное, моя любимая песня, которую я играла на пианино. Но той девушки больше не существовало — она была уничтожена в ночь, когда ее дядя украл ее невинность, и ее смерть была медленной и болезненной. По крайней мере, у этой маленькой девочки хватило наглости подарить ему быструю и безболезненную смерть. Он не заслужил такой милосердной кончины.

Затем мою голову посетили иррациональные мысли о том, могла ли я сама просить его об этом? Намекали ли я ему на то, что хочу этого? Была ли я Майеллой из «Убить Пересмешника», и видел ли Олли меня такой же, как Аттикус видел Майеллу? Я вздохнула про себя от такого сравнения. Все это время доктор Конвей давала мне дурацкие задания, но только для того, чтобы напомнить мне об этом.

«Умно, доктор Конвей».

Мэдди всегда пользовалась возможностью поговорить со мной во время ужина. Каждый завтрак мы играли в покер, а за ужином в двадцать одно очко. В любой другой раз, когда она заговаривала о главном кампусе, я меняла тему.

— Доктор Конвей выписывает меня отсюда, — сказала я ей. Мэдди продолжала играть колодой в руке, пока я изучала выражение ее лица. Ни черта не изменилось. Она была хороша.

— Значит, ты покидаешь Долор навсегда? — спросила она.

— Нет, я возвращаюсь в главный кампус.

Мэдди положила передо мной на стол две карты.

— Я никогда не виделась с доктором Конвей, но, похоже, ты ей действительно нравишься, да?

— Да, мы сблизились с тех пор, как я приехала.

— Может быть, и я смогу попросить ее о переводе.

— Обычно она не работает здесь, на этой стороне, так что я сомневаюсь в этом.

«Почему я ревновала доктора Конвей?».

«Ударьте меня».

Мэдди перевернула десятку червей, и я откинула голову назад и застонала.

— Ты проиграла, как всегда. Тебе чертовски не везет, — сказала она сквозь смех.

Я улыбнулась ее выбору слов.

— Нет, поверь мне. Я самая счастливая девушка в мире.

«Потому что у меня есть Олли».

В понедельник утром меня выписали из психушки и вернули в главный кампус.

Прошло две с половиной недели с тех пор, как я видела Олли в последний раз. Каждую ночь я ждала, что он вернется, но он так и не появлялся. В ужасе я подумала, не попался ли он из-за меня? Держали ли они его в одиночной камере или вынудили покинуть кампус? Был ли он в тюрьме? Слишком много мыслей пронеслось в моей голове, и все, что мне было нужно, это увидеть его и убедиться, что с ним все в порядке.

Но сначала мне нужно было пережить еще одну встречу с Линчем, но на этот раз рядом со мной была доктор Конвей. Она поведала ему о моем прорыве, а я тихо сидела рядом с ней, пока она рассказывала о следующих шагах в процессе исцеления.

— Ей нужно вернуться к сессиям со мной, два раза в неделю, и снова участвовать в групповой терапии, — настаивала доктор Конвей. — Ей нужно общаться со своими друзьями, вернуться к обычной рутине. Мия достаточно долго жила в изоляции.

Декан согласился, но с некоторыми условиями.

Доктор Конвей, Линч и я вышли из кабинета, снаружи ожидал Оскар с моим чемоданом в руке. Он был одет в официальную форму охранника, его черные волосы были зачесаны назад, а на самодовольном лице играла легкая ухмылка. В моем мозгу всплыли воспоминания о нашем сексе по расписанию в начала учебного года.

— Где Стэнли? — спросила я, взглянув на доктора Конвей. Мой желудок скрутило при воспоминании о моей непристойности.

Доктор Конвей открыла рот, но Линч вмешался:

— Стэнли больше не с нами. Однако Оскар на стажировке уже четыре месяца и знаком с обязанностями. Он более чем способен позаботиться о тебе.

Ухмылка Оскара превратилась в дьявольскую улыбку, полную белых жемчужных зубов.

— Как сказал декан, я буду очень хорошо заботиться о тебе, Мия.

Если бы Линч не стоял прямо рядом со мной, я бы стерла улыбку с его лица, но вместо этого я кивнула, прежде чем он проводил меня обратно в мою комнату.

Коридоры были пусты, так как все были на занятиях, и когда я вошла в свою комнату, я была удивлена, обнаружив, что она изменилась. Стены были покрыты белой обивкой, моя кровать была разобрана до матраса на полу, а сверху лежала стопка чистой одежды. Никакого стола, на который можно было бы залезть, чтобы добраться до Олли. Дверь за мной закрылась, заставив меня вздрогнуть.

Я повернулась, когда Оскар прислонил мой чемодан к стене. Он расстегнул рубашку и начал расстегивать ремень. У меня пересохло во рту, но я все же сумела заговорить.

— Что ты творишь?

— А ты как думаешь? — Ремень исчез, и он расстегнул пуговицу на брюках. — Я собираюсь отыметь тебя до потери пульса.

Дерьмо.

— Нет, Оскар. С этим покончено. Я больше этим не занимаюсь.

Его лицо вытянулось, но в глазах появилось недоверие.

— Люди не меняются, Мия. Ты знаешь, что хочешь этого. Перестань дразнить меня. — Он сделал шаг вперед, и я попятилась.

— Тебе нужно уйти, — прохрипела я.

Вместо того, чтобы повиноваться, он сделал несколько шагов ко мне, пока я не оказалась вплотную прижата к стене.

— Давай проясним одну вещь: я беру то, что хочу.

Это было совсем не похоже на Оскара, которого, как мне казалось, я знала. Возможно, я никогда не замечала этого, потому что добровольно отдавалась ему.

Ошеломив и Оскара, и себя, я подняла руку и ударила его по щеке. Он поднес руку к лицу и склонил голову набок. В его глазах мелькнуло замешательство, но оно быстро превратилось в ярость. Он схватил меня за запястья и прижал к обитой войлоком стене.

— Тебе повезло, что у тебя есть то, что мне нужно, но если ты еще раз ударишь меня или ослушаешься, я потащу твою задницу прямо в кабинет декана.

Мои глаза расширились. Мое тело онемело.

— Чего ты хочешь от меня? — Я знала. Боже, я знала. Я просто не хотела в это верить. Беспомощна.

Снова и снова, беспомощна.

Насмешливая улыбка Оскара стала шире.

— Сегодня я хочу только прикасаться к тебе, дорогая. — Мои джинсы были спущены до колен. Мое тело напряглось. — Только немного потрогать. — Он прижал руку к моим трусикам и заскользил рукой взад-вперед. — У меня есть проблема, Мия, — признался он. Я хотела закричать, но не могла найти свой голос — я снова была в безмолвной ловушке. — Однажды ты дала мне кое-что, а теперь не можешь забрать это обратно. Теперь ты принадлежишь мне.

Его пальцы оставались на моих трусах, продолжая тереть.

— Видишь, не так уж и плохо, верно? — Мое горло сжалось сильнее, и я крепко зажмурилась. Застыв, я не могла даже повернуть голову в какую-либо сторону. Все, что я могла делать, это стоять у стены, пока мое прошлое и его угрозы душили меня.

— Никто тебе не поверит, ты же знаешь. Я читал твое досье. Я знаю, как ты облажалась… используешь секс как оружие, чтобы получить то, что хочешь, раздвигаешь ноги перед незнакомцами, а еще тебя застукали с твоим предыдущим врачом. — Он усмехнулся и крепче сжал оба запястья, когда слеза скатилась по моей щеке. — Ты будешь как девушка, которая кричит «Волк». (Прим. ред.: сказка/притча, в сюжете которой маленький пастушок пас овец и очень скучал. Чтобы развлечься, он придумал неожиданно кричать «Волк!» и со смехом наблюдать, как к нему сбегаются люди, чтобы прогнать животное. Постепенно жители деревни привыкли, что мальчик постоянно их обманывает, и, когда к мальчику и его овцам пришли настоящие волки, на его крик «Волк!» никто не откликнулся).

Он отпустил мое запястье и оттолкнулся от стены.

— Увидимся, дорогая.

Дверь за ним захлопнулась, а я сползла вниз по обитой войлоком стене, пока не коснулась пола. Спрятав лицо в ладонях, я позволила каждой слезинке упасть, по каждой за ошибку, которую когда-либо совершила. Мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь окажусь в ситуации, когда мне снова будет не все равно, но теперь этот момент настал, я была лицом к лицу со всеми своими ошибками и промахами. Они вернулись, чтобы преследовать меня.

Когда я вспомнила его руки на мне, к горлу подступила желчь, рот наполнился слюной. Ванная. Натянув штаны, я помчалась по пустому коридору в общую ванную и рухнула перед унитазом как раз вовремя, и меня вырвало.

Теперь я была другой, в то же время прежней. Эта ситуация была другой, но в то же время прежней. Я была такой же слабой девочкой, а этот мир был таким же жестоким, как и раньше. Если я расскажу Олли, он сделает что-то такое, за что его выгонят. Я не могла рассказать Олли и рисковать тем, что с ним что-нибудь случится. Оскар был прав: из-за моего прошлого мне все равно никто, кроме Олли, не поверил бы. В конце концов, Оскару когда-нибудь надоест, потому что он не может делать это вечно — или, может быть, я просто отрицала это.

Если бы я раньше не подвергалась жестокому обращению, сейчас это сказалось бы на мне сильнее. Но поскольку я уже ходила по этому пути, у меня была опора, чтобы оттолкнуть и притвориться, что ничего не произошло. Вместо того, чтобы пойти в столовую на обед, я приняла душ, стирая воспоминание о руках Оскара на мне.

Я встретилась с доктором Конвей в тот день в наше обычное время приема. Возвращение в главное здание было странным. Казалось, все продолжало идти своим чередом без меня. Я не была никем важным. Мир продолжал вращаться вокруг своей жестокой оси.

Доктор Конвей не скрывала своего волнения, когда я сказала ей, что пропустила обед, и заказала нам еду на вынос, чтобы она могла понянчиться со мной и убедиться, что я поела. Целый час, проведенный с ней, поедая фаст-фуд и слушая ее истории о студенческих годах, снял тяжесть с моих плеч. Целый час я не думала об Оскаре.

— Итак, тебе нравятся здешние мальчики? — спросила она. — Ты на кого-нибудь положила глаз?

— О-о-ого, мы еще не на такой стадии дружеских отношений, доктор, — поддразнила я.

Она отложила свой бургер и провела салфеткой по губам.

— Значит, кто-то есть. — Она улыбнулась. — Как его зовут? Знаю ли я его? Это тот же парень, который поцеловал тебя перед тем, как ты ударила кулаком в стену?

Я закатила глаза.

— Последнее, что я сделаю, это назову Вам его имя.

— О, Боже мой, тебе действительно нравится этот парень…

— Остановитесь.

Глаза доктора Конвей расширились.

— Черт возьми, ты влюбилась в него.

— Не заходите так далеко. — Я рассмеялась. — Нет, чтобы влюбиться нужно верить в любовь.

Она подняла на меня палец, проглатывая последний кусочек.

— Если и есть одна вещь, которую я усвоила за эти годы, то это то, что тебе не обязательно верить в любовь, чтобы она существовала, потому что любовь — это не то, что ты выбираешь — любовь выбирает тебя. И когда это случится, ты поймешь, потому что другого объяснения не будет.

Между нами повисло неловкое молчание, пока я смотрела на нее, пытаясь отмахнуться от ее совета.

Нет, он все еще был там — в воздухе — поглощал меня целиком и выплевывал обратно.

— Просто подумай об этом, — сказала она, подняв ладони вверх.

Мысль о том, что я увижу Олли, заставляла меня мерить шагами свою комнату, не сводя глаз с маленькой стрелки на часах, которая медленно отсчитывала каждую секунду. Я не могла понять, почему я так нервничала из-за встречи с ним. Он сказал, что влюблен в меня. Его словам место в фильмах и любовных романах. Я не заслуживала, чтобы они были в моей жизни, особенно от него.

«Еще десять минут, — сказала я себе. — Всего десять минут».

Никто еще не знал, что я вернулась, и я уверена, что все — может быть, не Бриа, но все остальные — были бы рады видеть меня. Но будут ли они рады увидеть новую Мию — Мию, у которой были чувства и которая плакала? Я все еще пыталась узнать свое новое «Я», одновременно разбираясь со своим прошлым, со своими чувствами к Олли и мучениями с Оскаром.

«Я пыталась разобраться».

Набрав полные легкие воздуха, я открыла дверь и вышла в коридор. Подойдя к столовой, я остановилась под аркой, чтобы осмотреть помещение, но Олли нигде не было.

— Мия?! — Раздался пронзительный крик, и я сразу поняла, что это Джейк. Он встал из-за стола с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом. В мгновение ока он подбежал ко мне и его руки обняли меня. — Ты вернулась!

После того, как он отстранился, он подвел меня к столу, в то время как остальные приветствовали меня теплыми улыбками.

— Было ли все так плохо, как поговаривают? — спросил Айзек.

— Нет, не совсем. Честно говоря, большую часть времени я была без сознания, так что я не слишком много помню… — Я замолчала, снова нетерпеливо оглядывая комнату.

— Его здесь нет, — сказала Алисия. — Он не ел с нами с тех пор, как ты ушла.

— Это чертовски странно. Я никогда раньше не видел Олли таким, — добавил Айзек.

Бриа сидела молча, не отрывая глаз от стола.

— Пойду найду его. Увидимся позже, ребята.

Когда я подходила к двери Олли мои руки дрожали, я провела ими по ширине брюк, а потом помахала ими в воздухе, чтобы встряхнуть нервы. Я дважды постучала в дверь, и с другого конца донесся его красивый скрипучий голос.

— Кто там?

Его голос воскресил мою «улыбку Олли».

— Вода, — сказала я, на этот раз со своим американским акцентом.

Прошло несколько секунд, и я представила, как его губы растягиваются в заразительной улыбке.

— Вода кто?

— Что ты делаешь, милый? Впусти меня… — Я рассмеялась. (Прим. пед.: англ. — Water; —Water who?; —What are you doing? — игра слов, последние две реплики созвучны).

Дверь открылась, и на пороге появился Олли в своих черных джинсах, свободной белой футболке и с кривой ухмылкой. Его волосы выбились из-под шапочки, когда он прислонился к открытой двери.

— Я сплю, да? — Его тело расслабилось при виде меня. — Потому что, если это так, не смей меня будить. — Я сократила расстояние между нами и потянулась к его руке, прежде чем переплести свои пальцы с его. Глаза Олли закрылись, а с губ сорвался медленный выдох. — Я был полностью разбит без тебя.

Он обхватил мою руку вокруг своей талии и обнял меня своими длинными руками, прижимая к своей груди. И мы стояли так некоторое время, обнимаясь в нежном молчании, не желая отпускать друг друга. Уткнувшись лицом в его грудь, я знала, что Олли был тем, кто показал мне, как спасти себя.

Он прижался губами к моему лбу, прежде чем его подбородок коснулся моей макушки.

— Мне так жаль. Я пытался навестить тебя, но не смог, и я не знаю, что делать, Мия. Пожалуйста, скажи мне, что это значит, что ты вернулась…

— Да, и теперь все будет по-другому.

Он откинул голову назад, чтобы видеть мое лицо.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не сказала тебе раньше, потому что сама не была уверена, но Олли, я вспомнила все, что со мной случилось. Но самое главное, я могу чувствовать, и это останется со мной. Я остаюсь. Все, о чем ты просил — это чтобы я поверила в нас, и я верю. Эта вера превратилась во что-то прекрасное, и теперь я это понимаю. — Мой голос сорвался, а глаза наполнились слезами. — Я остаюсь, потому что с тобой у меня есть дом, Олли… он здесь. — Я положила ладонь ему на грудь.

Единственная слеза скатилась с его глаза, прежде чем он вытер лицо рукавом рубашки.

— Эмоциональная напряженность, — напомнил он мне сквозь бормотание, как будто плач передо мной заставил бы меня взглянуть на него по-другому.

Я потянулась к его лицу и уставилась в его блестящие глаза

— Тебе никогда не должно быть стыдно, Олли, особенно передо мной. Твое сердце прекрасно. Ты прекрасен. — Он кивнул, упала еще одна слеза, и я встала на цыпочки, чтобы прижаться ртом к его соленым губам.

Его ответный поцелуй был более крепким и настойчивым, и его ресницы были влажными, когда он оттащил меня от двери и повалил на матрас на полу.

Мы лежали на его кровати, и он гладил меня по волосам.

— Никто не должен знать о нас, Мия.

— Почему? Из-за запрета отношений в Долоре? — Олли не рассмеялся как я этого ожидала, и это заставило меня сесть. Мои глаза нашли его. — Что случилось?

Олли сел рядом со мной и прислонился спиной к стене, мы оказались бок о бок.

— Многие люди здесь не такие, как Джейк, ты или я. Когда они видят, что люди счастливы в отношениях, это побуждает их делать все, чтобы разрушить их. Они хотят низвести всех до своего уровня. По сути, если они не могут этого получить, то и никто не сможет.

— Я все еще не понимаю серьезности этого.

— Есть много историй, но я расскажу о самой недавней: Томас и Ливи. Их отношения начались в начале учебного года, почти так же, как и у нас. У них быстро установились близкие, преданные отношения, несмотря на чертово проклятие, которое сопровождает отношения здесь. Они думали, что все это чепуха. Пока студенты не начали приставать к ним, распуская слухи, устраивая драмы, делая всякие мелочи, чтобы их разлучить. Когда это не сработало, они вывели это на новый уровень. Дело дошло до того, что Ливи, которая была лучшей подругой Алисии, подверглась групповому изнасилованию в ее комнате…

Я закрыла рот рукой.

— О, боже мой.

— И все стало хуже. В конце концов она забеременела. Томас пришел в ярость. С самого начала у него уже были проблемы с гневом, но изнасилование и беременность добила его. Он убил одного из парней, который сделал это, и его вышвырнули отсюда. Думаю, сейчас он в тюрьме.

— А что насчет Ливи?

— После ухода Томми она не справилась. Они нашли ее в ее комнате летом… — Он сделал паузу и прерывисто вздохнул. — Она покончила с собой, Мия.

— Нет…

— Да… две разрушенные жизни из-за отношений. Это ужасно. — Олли схватил мою руку и положил себе на колени. — В тот момент, когда ты вошла в столовую, я понял, что, черт возьми, обречен. И, Господи, когда мы впервые поцеловались… — он покачал головой. — Я не могу вернуться в то время, когда тебя не было в моей жизни, Мия. Мы никогда не сможем быть порознь.

Схватив его руку с колен, я положила голову ему на плечо.

— Мы не сможем. И не будем.

Олли выдохнул и поцеловал меня в макушку.

— Итак, у нас есть два варианта. Мы можем либо сказать «к черту всех», и быть против всех пока не покинем это место, либо мы можем скрывать — никто не узнает. И то, и другое будет одинаково тяжело для меня, и я бы хотел, чтобы все было иначе. Но остальные так не думают. Я соглашусь с любым вариантом, который ты выберешь. Все, что имеет значение — это ты и я, хорошо?

Сначала наши расстройства пытались разлучить нас, а теперь это пытается сделать Долор. Я была уверена в Олли. Я была уверена, что тó, что у нас было, было сильным, но иногда самое простое решение не всегда бывает правильным.

— Мы должны скрываться. Этот риск того не стоит.

Олли выдохнул.

— Иди сюда, — сказал он, поднимая меня и сажая к себе на колени. — Поэтому мы никому не можем рассказывать о нас… — он вздохнул.

— Я знаю.

— Я не смогу показывать тебе свою любовь, когда захочу…

— Я знаю.

— Я всё испорчу, потому что ничего не смогу с собой поделать…

— Да, я знаю.

Олли ухмыльнулся.

Ужин был обременительным из-за того, что Олли находился так далеко после нескольких недель, проведенных порознь. Он сказал, что не трахается, но то, как он смотрел на меня, говорило мне об обратном. Он подмигнул мне, и я глупо покачала головой, как всегда, когда не знала, что еще сделать.

Он произнес слова, которые не одобрил бы даже порнорежиссер, и у меня отвисла челюсть. Олли беззвучно рассмеялся, а я закатила глаза с ошеломленной улыбкой.

«Ешь», — одними губами сказала я в ответ, и он сунул ложку в рот, а зачем облизал ее дочиста. Моя голова упала мне в руки, и мне пришлось отвернуться.

— Зик, напомни мне позже надрать ему задницу, — сказала я, пока Зик с интересом наблюдал за нами.

Прошло несколько минут, и Олли скользнул на стул рядом со мной. Он прижался лбом к моей голове, и я рефлекторно наклонилась к нему.

— Как мы попрощаемся, если я не могу тебя поцеловать? — Его дыхание у моего уха, прикосновение его носа и близость его тела — все это нарушало правила нашего предыдущего разговора.

— Легко. Мы не будем говорить «прощай».

Олли отстранился, и морщинки между его глазами стали глубже.

— Я не могу выйти из комнаты, не поблагодарив тебя за твое присутствие, Мия.

Я ухмыльнулась от уха до уха.

— Ну, а мне тяжело смотреть, как ты уходишь от меня, так что, полагаю, мы квиты.

— Я не хочу быть квитами. Я хочу, чтобы мы решили эту проблему, — прорычал он и повернулся всем телом ко мне. Его глаза смотрели мимо меня в окно, когда он облизывал губы в глубокой задумчивости. Шапочка исчезла с тех пор, как я вернулась, и я подумала, не символизирует ли она его настроение? Он надевал ее только когда был расстроен, как будто она скрывала его от мира или скрывала его заботы.

— Хорошо, у меня есть идея. — Его глаза встретились с моими, и на его блестящих губах появилась улыбка. — Ты заметила, как я всегда прошу тебя закрыть глаза? — Я кивнула. — Когда одному из нас придется расстаться с другим, я скажу тебе закрыть глаза. Мы представляем, что целуемся — и, кстати, в твоем воображении я чертовски фантастически целуюсь, — но при этом мы не прощаемся, а ты считаешь до десяти, прежде чем снова открыть глаза, чтобы тебе не пришлось смотреть, как я ухожу.

По тому, как загорелись его глаза, я не могла сказать, насколько нелепо это прозвучало.

— Хорошо.

Олли сжал мое бедро.

— Закрой глаза, Мия.