Останься со мной

Глава 19

“Преображаются даже самые темные стороны нас,

Просто стоит посмотреть через призму чужих глаз.“

— Оливер Мастерс

— Если нас поймают, план таков: я похитил тебя из твоей комнаты и держал в плену. — Олли ходил кругами, уперев руки в бока. — Придерживайся плана, милая. — Я сжала губы, наблюдая, как он расхаживает по комнате. Беспокойство отразжалось на его лице, и он прикусил губу. — И, если они будут допрашивать нас в разных комнатах, а я знаю, что они так и сделают, просто помни, что я сказал. Я тот, кто вытащил тебя из комнаты и держал здесь. Я столько раз видел это по телевизору, и они разделят…

Олли сделал паузу и посмотрел на меня, одна рука все еще цеплялась за его тазовую кость, а другая была в воздухе.

— Почему ты смеешься? Это не смешно.

Мой смех усилился, и я откатилась на матрас.

— С нами… с нами все будет хорошо! — Я выдохнула. Олли только неуверенно покачал головой с усмешкой.

Успокоившись, я продолжила:

— Они даже не проверяют комнаты по утрам. Двери откроются в шесть, и я проскользну обратно в свою комнату, прежде чем кто-нибудь заметит. Я уже делала это раньше.

Олли приподнял бровь.

— О, да? Когда же?

— В ту ночь, когда Бриа почти добилась своего. Я сидела с тобой пока ты спал, до тех пор, пока не открылись автоматические замки. — Я указала на место рядом с матрасом.

Олли опустил руки по бокам, его голос был мягким.

— Ты осталась со мной на всю ночь?

— Я не прикасалась к тебе, Олли. Я бы не воспользовалась тобой, без твоего согласия. Никто не должен так поступать, — сказала я, защищаясь. Я не могла поверить, что девушка говорит об этом парню.

— Нет, дело не в этом. Это просто… Я не могу поверить, что ты сделала это для меня.

Я небрежно пожала плечами. Улыбка Олли засияла, он подошел к кровати, наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Ты невероятна. — Он сел на край матраса, мысли все еще крутились у него в голове. — Возможно, ты права… Я поставлю будильник на мобильном на всякий случай.

— Ты говоришь так прилично для того, кто только что трахнул свою девушку на глазах у четырех людей.

Олли наклонил голову в мою сторону.

— Во-первых, никогда не говори, что я трахнул тебя. Во-вторых, это было не у всех на виду. Мы были под одеялом, и они не знали, что мы делаем, и.… ты назвала себя моей девушкой?

Это слетело с моего языка так быстро, что я даже не поняла.

— Да, я думаю, разве нет?

— Это звучит так… преуменьшено, недооцененное выражение для того, что ты для меня значишь. Мне не нравится.

— Друг — термин получше?

Олли поднял с пола подушку и швырнул ее в меня.

— Убирайся отсюда…

— Партнер?

Он покачал головой.

— Нет.

— Компаньон?

Он сдвинул брови.

— Ты не чертова собака, Мия.

— Я сдаюсь, — сказала я, подняв руки вверх.

Олли переполз через меня и накинулся губами на мою шею.

— Нам не нужно название. Все, что нам нужно — это мы сами.

И он был прав. То, что мы ощущали, не должно и не могло быть определено ни одним словом.

Утро вторника должно было быть таким же, как и любое другое утро, но что-то все равно было не так. По-другому, и не в плохом смысле. С Олли было не просто комфортно. Это было бредовое состояние покоя. Все это время это был Олли. Он был наркотиком, который я продолжала принимать с моего начала пребывания здесь, и я бы с радостью получила передозировку.

Меня разбудило жужжание будильника, и я быстро повернулась, чтобы выключить его, пока он не разбудил Олли, который спокойно спал рядом со мной. Наконец-то выключив его, я легла обратно и уставилась в потолок, его ноги все еще были переплетены с моими, а на моем лице была непрошеная улыбка — измученное лицо, лишенное сна, но улыбающееся.

— Почему ты улыбаешься, милая? — прошептал Олли сонным и усталым голосом.

Взглянув на него, я увидела, что его глаза все еще были закрыты, он лежал на боку лицом ко мне. В комнате было темно в это раннее утро, но освещенное луной утреннее небо отбрасывало мягкое сияние.

— Как ты узнал, что я улыбаюсь?

— Я это чувствую.

Повернувшись на бок лицом к нему, я провела большим пальцем по его ресницам.

— Потому что я счастлива.

Он выдохнул, прежде чем уголки его губ приподнялись. Он был тем, кто делал меня счастливой, и он знал это. Об этом говорила его ямочка на щеке.

— Открой глаза, Олли.

— Нет.

— Почему нет?

— Если я открою глаза, это будет означать, что ты должна уйти, а я не готов к тому, чтобы ты уходила. Когда мои глаза закрыты, я могу представить, что сейчас воскресное утро и нам никуда не нужно. — Улыбка стала шире, и ямочка на его щеке стала глубже. — Давай, закрой глаза….

— Зачем?

— Просто закрой их. — Его рука двинулась вверх по моему боку и за спину. — Они закрыты?

Издав легкий смешок, я закрыла глаза.

— Да, Олли. Мои глаза закрыты.

— Сегодня воскресное утро, и я уже приготовил тебе кофе, прежде чем снова забраться к тебе в постель. Чувствуешь запах?

— Ммм…

— Весь день принадлежит нам, никакой работы, никаких обязательств… только ты и я. Солнце встает, Мия. Ты чувствуешь тепло, проникающее через наше эркерное окно, и как темнота за твоими веками медленно рассеивается? Ты чувствуешь это? Солнце?

Улыбка на моем лице неизбежна, когда я теряюсь в его воображении.

— Да, Олли. Я это чувствую.

— Мы можем допить кофе на берегу и закончить любоваться восходом солнца, или можем лежать в этой кровати весь день. У меня на книжной полке есть несколько книг, которые я тебе еще не читал. Или мы можем надеть кроссовки и прогуляться по набережной, взявшись за руки, потому что именно это мы делаем летним воскресным утром. Чем бы ты хотела заняться сегодня?

— Ммм… всем этим.

— Хорошо, что у нас есть весь день. — Он медленно выдохнул. — А теперь пей свой кофе, пока он не остыл.

Я открыла глаза и увидела, что Олли все еще держал веки закрытыми, потерянный в мире, который он создал для нас. И когда он открыл их, его улыбка вернулась.

— Однажды, да?

— Однажды. — Я обняла его за талию, и он потерся своим носом о мой, прежде чем поцеловать меня в лоб. — Что ты хочешь делать, когда покинешь это место?

— Ты имеешь в виду после того, как я украду тебя и увезу к океану?

Я улыбнулась.

— Да, чем ты будешь заниматься?

Олли облизнул губы, и он делал это не только перед тем, как хотел поцеловать меня, скорее по привычке, когда глубоко терялся в своих мыслях.

— У меня есть три страсти, Мия. Первое — это литература, второе — это помощь людям и добрые дела, и третье, самое важное, — это ты. Если я выберусь отсюда, я хочу основать некоммерческую благотворительную организацию.

— В самом деле? Благотворительность для каких целей?

— У меня есть идея путешествовать по миру и знакомиться с людьми изо всех слоев общества. Изучить их истории, написать о них, превратить сборник рассказов в поэзию — в произведение искусства, в роман. Позволить миру увидеть красоту в каждом из нас, даже в самых разрушительных видах. Этот мир должен знать, через что проходят другие. Ты понимаешь? — Я кивнула. Его глаза загорелись. — Иногда даже самые темные наши стороны могут стать прекрасными, если посмотреть на них другими глазами.

— Что ты будешь делать со своим романом?

Его усмешка напоминала огонек в его глазах.

— Итак, каждый год я буду писать новый роман о жизни людей, их борьбе, их надеждах и поражениях. Затем я буду отдавать часть прибыли тем, кто в ней действительно нуждается. — Он пожал плечами, как будто все, что он только что сказал, было пустяком, но на меня повлияло его видение. — Мне не нужно много, Мия. Я надеюсь, ты со мной не из-за денег. — Он рассмеялся, и мне захотелось поцеловать его за это. — Ну, что ты об этом думаешь?

— Олли, я просто лежу здесь, слушаю тебя, и я хочу испытать все это вместе с тобой. Наблюдать, как твое лицо загорается, когда ты говоришь об этом… — Я в изумлении покачала головой. — Я хочу быть там. Я хочу быть частью этого.

Он схватил мое лицо, и его поцелуй был коротким и нежным.

— Ты только что сделала меня чертовски счастливым, когда я услышал это от тебя. — Он притянул меня ближе и обнял. — Что ты всегда себе представляла?

— Честно говоря, я никогда не думала о завтрашнем дне. Я была мертва, пока не встретила тебя. Единственное, что меня немного интересовало — это изучение людей и причины их действий. Я стала одержимой человеческим поведением, психологией, тем, как работает мозг, всем этим. Я провела так много исследований самостоятельно, потому что не могла понять поступки или чувства людей. Я пыталась найти ответы на все.

— Почему это меня не удивляет… — Олли слегка рассмеялся мне в волосы. — Это напоминает момент, когда ты по-настоящему почувствовала связь со мной? Был ли это поцелуй или наш первый секс, мисс поцелуй-это-более-интимно-чем-секс? — Он поднял бровь, и его ухмылка сверкнула, как луч, крича: «Я же тебе говорил».

Я закрыла лицо руками, чтобы скрыть свой румянец, смущенный вид Олли напомнил мне один из наших первых разговоров.

— Есть понятия, настолько могущественные, что даже наука не может их постичь, Олли.

Он откинул голову назад, из него вырвался смех, и он поднес два пальца к глазам.

Я никогда особо не задумывалась о своем будущем, чем я хотела бы заниматься, где я окажусь. Раньше меня это никогда не волновало. Будучи маленькой девочкой, я мечтала о том, о чем мечтают обычные маленькие девочки. Однажды стать балериной, или принцессой, или даже дивой, играющей и поющей в Мэдисон-сквер-Гарден перед тысячами людей. Но это были иллюзии, присущие только снам. Все это было ненастоящим, и я быстро столкнулась с реальностью, когда мой дядя показал мне разницу. В реальной жизни существовало настоящее зло. В реальной жизни родители не могли защитить тебя от всего, и самое главное, в реальной жизни была боль, настоящая боль.

Но и Олли был настоящим. Он открыл мне глаза на то, каким может быть мое будущее, и я никогда не хотела ничего больше, чем быть с ним, всю жизнь.

Проходили недели, и я обнаружила, что отношусь к своим курсам серьезнее и держусь подальше от неприятностей. В течение недели мы держались порознь на виду у публики, проявляя привязанность только за закрытыми дверями. И по мере того, как всплывало все больше воспоминаний, приступы паники становились обычным явлением, но Олли помогал мне справиться с каждым из них. Он научил меня, как высвобождать свой гнев с помощью музыки, и по выходным мы проводили часы в пустой комнате групповой терапии.

Я все еще не рассказывала ему о своем прошлом, боясь, что он посмотрит на меня по-другому. Я просто, как можно дольше, хотела сохранить то, какой Олли видел меня. Увидит ли он использованную и никчемную маленькую девочку? Убийцу? Монстра внутри меня, как видел мой отец?

Наступил октябрь. За окном не было видно разницы, небо было таким же измученно-серым. Однако температура внутри здания медленно падала. Был четверг, и это был один из тех дней, когда мои волосы восставали против меня, в голове царила неразбериха, и мне казалось, что я везде опаздываю. Я поспешила в общежитие, чтобы захватить свою серую толстовку с капюшоном для групповой терапии.

Ладно, она была не моя.

Это была толстовка Олли.

У меня была дурная привычка красть его одежду, и его мнение на этот счет меня мало волновало.

Все взгляды были устремлены на меня, когда я заняла свое обычное место напротив Олли в кругу. Он откинулся на спинку стула, облизнул губы и одними губами произнес: «Выглядишь прекрасно». И его заразительная улыбка распространилась на мое лицо.

— Сегодня тот самый день, — сказал Арти, прерывая Олли и мой невысказанный разговор.

Все в замешательстве посмотрели на Арти.

— Что сегодня, босс? — спросил Айзек.

— Мия собирается открыться нам и рассказать о том, через что она прошла в детстве. Мы еще ничего от нее не слышали. Она всегда молчит, — сказал Арти.

Упоминание моего имени внезапно заставило мое сердце биться в неконтролируемом темпе. Я была не готова. Мой желудок сжался, и я оглядела комнату. Я не хотела рассказывать об этом Олли вот так. Не при всех. Мои глаза нашли мой постоянный источник спокойствия, и Олли изучал мою реакцию.

— Но… Я не готова, — заикаясь, произнесла я и покачала головой.

— Единственный способ начать процесс исцеления — говорить о случившемся открыто. Мы все на твоей стороне, Мия, — настаивал Арти. У меня пересохло во рту. Я попыталась сглотнуть, но не смогла. Смогу ли я это сделать? Смогу ли я рассказать всем, что я сделала?

— Вы не можете заставлять ее, — заявил Олли, как всегда, приходя мне на помощь. Он боялся за меня или боялся того, что я впаду в ярость прямо здесь, перед нашим консультантом.

Арти посмотрел на меня, игнорируя заявление Олли.

— Прошел месяц с тех пор, как ты вернулась из психиатрического отделения, вспомнив все. Если ты не можешь говорить об этом сейчас, то я не думаю, что групповая терапия подходит тебе в настоящее время. Мы были терпеливы, Мия, но с твоей стороны нечестно занимать место кого-то другого на этом сеансе, того, кто готов исцелиться.

Стены вокруг меня обрушились, я переводила взгляд с Олли на Арти. Я провела потными ладонями по бедрам и мое колено подпрыгнуло под моими руками. Я сжала кулаки, когда гнев всколыхнулся во мне, мои ногти впились в ладони. Горячая ярость нарастала вместе со страхом. Я не могла рассказать всем. Я все еще была той злой маленькой девочкой, готовой взорваться в любую секунду.

Пока теплые руки Олли не накрыли мои.

Открыв глаза, я увидела, что он присел на корточки перед моими коленями, а его зеленые глаза смотрят на меня.

— Послушай меня, Мия. Если ты не готова, тогда не делай этого. Кого волнует, что говорит Арти.

Я оглядела комнату, и все в шоке уставились на нас. Шепот распространился по кругу, как лесной пожар, но Олли схватил меня за лицо, чтобы заставить смотреть только на него.

— К черту всех, они не имеют значения. Если ты хочешь рассказать свою историю, я прямо здесь. Это будем только ты и я. Если нет, я выйду из этой комнаты вместе с тобой прямо сейчас. Мы вляпаемся в кучу дерьма, но я сделаю это. Я же говорил тебе, Мия, ты не одна.

Терпение на лице Арти иссякло. Правда была в том, что я знала, что если я уйду из этой комнаты, даже если попрошу Олли не следовать за мной, он все равно это сделает. У Олли будут неприятности, и я не могла так рисковать. Единственны вариантом было рассказать свою историю, и после этого Олли уже никогда не будет смотреть на меня так, как раньше.

Я переводила взгляд с Олли на Арти и обратно.

— Я… можно мне минутку?

Нетерпение было очевидным, но, казалось, Арти вспомнил о своем умении быть чутким и ответил:

— Конечно.

Олли сжал мою руку, изо всех сил сдерживаясь перед всеми.

— Все в порядке. Иди сядь, — сказал я Олли, и он опустил голову.

Прошло несколько секунд, и он, наконец, встал и занял свое место на стуле.

Все наблюдали за мной, пока я встала и начала расхаживать за пределами круга. Пристальный взгляд не помог и только заставил меня еще больше нервничать. Я подошла к пианино и побарабанила пальцами по холодному, блестящему покрашенному дереву. Мой гипс наконец-то был снят, и я села и начала играть. Мои нервы постепенно успокаивались с каждой нотой, с каждым ударом клавиши, позволяя музыке завладеть мной, и мои нервы наконец успокоились.

Когда песня закончилась, я опустила руки с клавиш на колени. Они больше не дрожали. Я подняла глаза и увидела, что Олли наблюдает за мной. Он подпер подбородок руками.

Вот и все.

Олли никогда больше не будет смотреть на меня так, как раньше.

Я была уверена в этом.

— Мне было всего восемь лет, — сказала я, и все взгляды были прикованы ко мне, — и, насколько я помню, я была хорошей маленькой девочкой. Я никогда не брала больше, чем мне было нужно. Никогда не лгала, никогда не воровала. Я никогда не ныла, когда не добивалась своего, и никогда не обижала. У меня было все, что может пожелать маленькая девочка. У меня были мама и папа, которые любили меня такой, какой я была, и это больше, чем я могу сказать о некоторых из вас… — Мои глаза встретились с глазами Джейка, в них пробежала мгновенная боль.

— Но я была наивной и глупой девочкой. В моем мире не была зла. Все плохое случалось только в диснеевских мультиках. Кто знал, что у монстра нет рогов или острых зубов? Кстати, у него их и вправду не было. Я поняла это на собственном горьком опыте. Монстр, который причинил мне боль давным-давно, выставлял себя напоказ и был моим дядей, и тогда никто не предупредил меня, что собственная семья может причинить такую невообразимую боль.

— Когда он вошел в мою комнату в первую ночь, я не думала, что у него плохие намерения. Сначала я подумала, что он пришел поцеловать меня на ночь. Или, может быть, мне приснился кошмар, и он хочет утешить меня. Блядь, я не знаю. Но то, что он сделал, маленькая девочка не могла бы такое представить, мне было восемь лет, и я мало что понимала. Я думала, что семья должна любить тебя и заботиться о тебе.

— Но каждую ночь, когда мои родители засыпали, а весь свет в доме гас, и наступала тишина, что можно было услышать каждый малейший шум или шорох, приходил монстр. Каждую ночь в течение года он насиловал меня.

— В ту первую ночь я подумала, что меня наказывают, как будто я провинилась и заслужила это. Подобно тому, как мой отец отшлепал меня лопаткой, это был способ моего дяди наказать меня за то, что я уронила его пиво накануне. Или, может быть, это было потому, что во время ужина я сказала что-то не то. Я не знала и не понимала тогда. Но каждую последующую ночь он забирал с собой частичку меня.

— Ровно триста девяносто четыре ночи я плакала, и никто меня не услышал. Никто не потрудился мне помочь, и с каждой проходящей ночью я медленно умирала внутри, пока не превратилась в ничто. Каждое утро восход солнца напоминал мне, что я не была физически мертва, хотя так сильно хотела этого, чтобы мне не пришлось страдать еще одну ночь.

Я сделала паузу, чтобы глубоко вдохнуть. Слезы собрались в уголках глаз, и мое зрение затуманилось. Я не могла поднять голову. В комнате воцарилась тишина, и мои руки снова задрожали. Я впилась ногтями в свою плоть, чтобы унять боль в сердце и прерывистое дыхание. Волна ярости снова поднялась, когда звук выстрела эхом отозвался в памяти. Лицо моего дяди промелькнуло у меня перед глазами, и слезы, наконец, полились.

— И в последнюю ночь… — Я вытерла слезы дрожащими пальцами. — Я спрятала отцовский пистолет под подушкой. И когда дверь со скрипом открылась, и он наклонился надо мной, чтобы посмотреть, не сплю ли я, он заполз на меня, и его пальцы проникли под мою ночную рубашку, чтобы снять нижнее белье, я вытащила пистолет и выстрелила в него.

Я хватала ртом воздух, пытаясь рассказать остальную часть истории.

— Я пообещала себе, что больше никогда не буду плакать. Я больше никому не позволю причинить мне боль. Я больше не хотела ничего чувствовать, никогда. Я не хотела чувствовать боль, обиду, предательство, даже любовь, потому что все это было ложью. Я хотела, чтобы все это исчезло.

Сквозь мои напряженные и слезящиеся глаза я увидела Олли. Он закрыл лицо руками, поэтому я продолжила:

— Я израсходовала все, что у меня было. Больше, чем за год я выплакала все слезы, надежду, молитвы, рассчитанные на целую жизнь, и в тот момент, когда я нажала на курок, мой ментальный переключатель щелкнул.

— И нет. Я убила своего дядю, а не маму, но с таким же успехом я могла застрелить и ее. Она покончила с собой, и хуже всего было то, что, когда это случилось, я подумала: «Хорошо, ты это заслужила, мама».

Я покачала головой, когда правда слетела с моих губ, и слезы сильнее заструились по моим щекам.

— Почему она не замечала, что он делал со мной?! Почему она не слышала, как я звала ее по ночам?! Почему никто не позаботился о том, чтобы спасти меня?! И самое главное, почему она выбрала такой легкий исход?! Почему смерть выбрала ее, когда я единственная, кто это заслуживал?! Каждую ночь больше года я молилась, чтобы от его насилия я умерла, но умерла именно она, и я стояла над ее телом, не оплакивая ее, а чертовски завидуя.

Олли убрал руки от своих налитых кровью глаз, в комнате воцарилась тишина. Никто не потрудился прервать меня, хотя я так сильно нуждалась, чтобы меня перебили. Но мой рот продолжал открываться.

— Запертая в своей собственной голове почти на десять лет, снаружи, конечно, я выглядела прекрасно, но мое подсознание всегда кричало внутри меня, чтобы я вышла и разобралась с этим, но я продолжала давить на него. И все равно меня никто не услышал.

— Десять лет назад мой дядя украл у меня все. Он украл мою невинность, мое детство, мои мечты, мою способность любить, быть счастливой, мою маму, или, возможно, это все моя вина, потому что я была недостаточно сильной. Тогда я смогла бы отбиться от него. У меня могло бы хватить смелости дать отпор. Это все моя вина…

Я ломалась кусочком за кусочком на глазах у всех. Каждая мысль слетала с моих губ, и ни у кого не хватало наглости заткнуть мне рот.

— Мой отец даже не смотрит мне в глаза! Он видит то, что вижу я, когда смотрюсь в зеркало: пустое место. Монстра, и я так боялась сказать тебе, — кричала я на Олли, и он согнулся, обхватив голову руками, его плечи тряслись. — Я была так напугана, что ты узнаешь правду о том, что я убила кого-то, что я способна забрать чью-то жизнь и провести остаток своей делая единственное, что на что я была способна — трахаться. Ты бы никогда не посмотрел на меня так, как раньше.

— Потому что мой дядя трахал меня во всех отношениях больше года, а потом я убила его. Его жизнь промелькнула у меня перед глазами, и я даже не сожалела об этом. Я монстр, Олли! — Когда мое признание наконец покинуло меня, я встала со скамейки у пианино, и мои ноги подкосились подо мной. — Я даже не заслуживаю того, чтобы ты на меня смотрел. — Я повернулась к Арти, который сидел ошеломленный. — Это то, чего вы хотели, Арти? Моя история заводит вас?

Арти заикался от шока, вызванного моим признанием.

— Мия, это не то, что я…

Мои глаза метались по сторонам, и никто не мог взглянуть на меня, они все отвернули головы. Потом мой взгляд упал на Олли. Он натянул вырез рубашки на глаза, все еще не в состоянии смотреть меня.

— Просто забудьте об этом, — крикнула я, прошла через круг и вышла из комнаты.

Мои мысли путались в голове, пока мои ноги непроизвольно двигались. Я нашла дорогу обратно в свое общежитие, и как только моя дверь закрылась, я сползла по обитой войлоком стене вниз и свернулась калачиком на полу. Я не могла отдышаться, мне не хватало кислорода. У меня не осталось слез, чтобы плакать, и мои глаза горели от облегчения.

Дверь в мою комнату распахнулась, и я подняла глаза, чтобы увидеть Олли. Он рухнул передо мной на колени.

— Мия … Мне так жаль, — заплакал он. Его подбородок дрожал, когда он пытался держать себя в руках.

— Я пытаюсь, правда пытаюсь. Я пытаюсь быть сильной ради тебя. — Я стянула его толстовку, которая была на мне, борясь за воздух. Мои некогда сухие и горящие глаза наполнились новыми слезами, когда я уткнулась носом в его толстовку. Тяжело дыша, я оттолкнула его руки. — Иди… уходи. Ты не должен этого делать! — Я задыхалась.

Олли боролся со мной, и вскоре я сдалась, когда он прижал меня к своей груди. Все мое тело ослабло в его объятиях, и, в конце концов, мое дыхание пришло в норму, когда остатки моих слез высохли. Казалось, прошел час, но в его объятиях это были минуты.

— Посмотри на меня, — настаивал Олли. — Посмотри мне в глаза и скажи, что я смотрю на тебя по-другому, потому что, если ты думаешь так, то ты ошибаешься.

Его глаза — заплаканные, зеленые и красивые, как всегда, — смотрели на меня в ответ, выражение его лица отражало боль, на него это повлияло так же сильно, как и на меня. Он обнял мое мокрое лицо и продолжил:

— Я никогда не буду смотреть на тебя по-другому, Мия. Я люблю тебя всю. Блядь. Если бы ты не убила этого ублюдка, я бы сейчас переплыл Атлантику, чтобы сделать это сам. Ты не монстр. Ты меня слышишь?

Я покачала головой. Я понимала, что он говорил, но не могла принять это. Как он мог не смотреть на меня по-другому?

— Я монстр, Олли.

— Нет, любовь моя, отнюдь нет. Ты была маленькой девочкой, попавшей в безвыходную ситуацию, и тебе слишком долго приходилось справляться со всем в одиночку. — Он замолчал и вытер лицо рукавом. — Ты прошла через это единственным известным тебе путем, но теперь у тебя есть я. Тебе больше не придется проходить через это в одиночку. Никогда. Я здесь, Мия. Я никогда не покину тебя. Я всегда услышу тебя. Я обещаю тебе. Это будем ты и я, ты меня понимаешь?

— Я больше не та девушка, в которую ты влюбился, Олли. Теперь я сломлена. Я больше не сильная. У меня нет ни поднятых стен, ни переключенных выключателей.

— Как свет должен проникать сквозь твои стены, Мия? — Он выдохнул, еще одна слеза скатилась с его глаза, и он поднял взгляд к потолку, пытаясь успокоиться или найти слова. — Ты думаешь, именно поэтому я влюбился в тебя, да? Потому что ты была крутой? Я с самого начала видел твое дерьмо. Ты никогда не смогла бы спрятаться от меня. Да, ты пыталась оттолкнуть меня, но я увидел правду. Рядом со мной ты другая, потому что это мы. И я влюбился в нас.