Освобождение. Через Дух Андрэ Луиса

20 Встреча после разлуки

Наступала ночь, но наш Инструктор, окидывая взором окрестности, казалось, рассматривал внешний пейзаж, задумчивый, сконцентрированный на самом себе…

Затем он, растроганный, посмотрел на свою духовную дочь, которая уже была на пути к выздоровлению, и сейчас наслаждалась мягким и защищённым отдыхом. Он долго молился возле неё, в супружеской комнате, а затем вернулся к нам и объявил о том, что настал момент отъезда.

Словно птицы, возвращающиеся в гнездо надежды и покоя, мы должны были теперь перенести с нами других птиц с пока что бесполезными крыльями, птицам, которым угрожали муки страстей. Все души, которым здесь помогли, останутся с нами в лагере обновительной и искупительной деятельности.

Эти дружественные страждущие сущности, даже те, чьё состояние пока что считалось безумием из-за расстройства чувств, плакали от радости и признательности. В каждом из них трепетало страстное желание восстановления и новой жизни. Может, именно поэтому они тревожно и восторженно смотрели на нашего ориентера, словно поглощая его слова.

— Все компаньоны, задействованные в нашей миссии в эти последние дни, — по-отечески наставлял Губио, — как только проявят упорство в желании самовосстановления, пойдут с нами с доступом к кругам заслуженного труда, где ученики добра и света примут с симпатией их чаяния к высшей жизни. И надеюсь, что они не будут ждать чудес в ближайшей сфере. Работа по личному восстановлению — это одна из статей непреложного закона в любом месте Вселенной. Никто не требует протекционизма, которого он не заслужил, или медовых цветов с горькими зёрнами, посеянными в другие времена. Мы все — живые книги, наполненные тем, что мы думаем и делаем, а хрустальные глаза Божественной Справедливости прочитывают нас полностью. Если на Земле существует человеческое министерство, решающее, чем станут низшие жизни планетарной почвы, то у нас, на наших линиях действий, есть министерство ангелов, которое господствует над нашими эволюционными путями. Никто не может изменить установленным принципам. Сегодня мы обладаем тем, что накопили вчера, а завтра будем обладать тем, что ищем сегодня. И так как исправлять всегда трудней, чем делать, мы не можем рассчитывать на фаворитизм в трудолюбивом творении индивидуального совершенствования или провоцировать мирное и моментальное решение проблем, ради создания которых мы растратили долгие годы. Молитва помогает, надежда смягчает, вера поддерживает, энтузиазм укрепляет, идеал просветляет, но личное усилие в направлении блага — это душа ожидаемого осуществления. Именно поэтому даже здесь благословение минуты, дар часа и сокровище возможностей каждого дня должны быть соответственно поставлены на пользу, если мы хотим совершить священное восхождение. Блаженство, покой и радость сами собой не появляются. Они представляют собой обретения души в постоянной работе своего обновления ради исполнения Божественных Намерений. К счастью, отныне у нас есть кров на алтаре доброй воли, и нам нельзя забывать в этот миг евангельское обещание, касающееся нас: «тот, кто будет упорствовать до конца, спасён будет»[13]. Бесспорно, Милость Небес — это постоянное и возвышенное солнце. Но нам срочно надо начать созидание высших качеств в себе, чтобы получать от них лучи света и фиксировать их.

Мягкая пауза лишь подчёркивала царящий здесь восторг.

Оздоровительный оптимизм струился изо всех лиц.

Со взором, устремлённым на нашего руководителя, Сальданья трогательно плакал от очистительного раскаяния, и слёзы обильно катились из его глаз.

До того, как Инструктор возобновил свою ободрительную речь, призывающую к осмотрительности, сёстры начали чудесный гимн хвалы доброте Божьей, в их глазах светилась решимость. И хотя ранее эти же глаза выражали лишь боль и тревогу, теперь в них явно читалась уверенность, наполнявшая наши сердца непередаваемой благостью.

Лучи сапфирного света в изобилии проливались на нас, пока простые и гармонические голоса раздавались вокруг, проникая в самые глубины наших сердец, в самую суть нашего естества.

Когда пение, одновременно мелодичное и трогательное, напомнившее возвышенные мысли незабываемого псалма Давида[14], закончилось, Инструктор снова взял слово и сказал, что, несмотря на священную радость момента, борьба ещё не закончена.

Нам не хватало эпилога, объяснил он с более серьёзными нотками в голосе.

Матильда опередила его, сказав, что будет ждать нас в области-посреднике, где ей будет возможно материализоваться снова, на глазах у всех, в вибрационном климате, осуществив духовные встречи с сыном того времени, который недавно контактировал с нами в ситуации мстителя.

С очевидной озабоченностью во взгляде наш ориентер продолжил, объяснив, что Грегорио, осознав новые события, произошедшие в драме с Маргаритой, и информированный насчёт обновления многочисленных компаньонов и сотрудников, склонившихся теперь к благу и уставших от невежества и ненависти, от извращённости и безумия, восстал против него, Губио, намереваясь отыскать его, чтобы начать выяснение счётов, в которых он считал себя кредитором. Взволнованный, он объяснил, что в подобной духовной дуэли, как та, которая была объявлена, он ждал от нас эффективной помощи молитвы и ментальных излучений чистой любви.

Мы не должны были отвечать на оскорбления и ругательства Грегорио, как личные обиды, или ставить своё отношение в зависимость от злости или грубости. Нам надо было понять его жесты через спектр непонимания боли, которая застыла в возмущённом и восставшем Духе, видя в его словах не осознанную злобу, а появление болезненного и несчастного возмущения, которое могло бы только ему причинить ущерб и ранить только его. Мысль — это мощная сила, руководящая малейшими импульсами души, и если мы отдаёмся духовной реакции, вооружённой ненавистью и дисгармонией, мы заключаем пакт с насилием, мешая не только провидческому проявлению благодетельницы Матильды. Но и обновлению Грегорио, который сконцентрировал весь свой интеллект во зле. Выделения боли или реванша поместили бы нас в контрпродуктивную работу. Вибрации братской любви, как те, которые передал нам Иисус, являются истинными энергиями- растворителями мести, преследования, недисциплинированности, тщеславия и эгоизма, которые мучают человеческий опыт. К тому же, доброжелательно сказал Инструктор, нам следовало считать, что этот разум, заблудившийся на божественной тропе, характеризуется более болезнью ранимой и раскаявшейся гордыни, чем извращённостью. Грегорио был лишь одним таких же из несчастных, как мыв недавнем или далёком прошлом. Мы также были на иголках возмущения и внутренних угрызений, которые расстраивали наши чувства. И поэтому он заслуживал нашей чувственной и утешительной преданности, даже если он посещал нас под внешним видом злодея или безумца. Наше поведение, впрочем, не представляло ничего удивительного в подобной ситуации, потому что не для обучения нас другим урокам Христос работал во благо всех нас, и в одиночестве погиб на кресте.

Он также сказал нам, что священник мрака будет в сопровождении многочисленных своих спутников, таких же отравленных ментально, как и он, и что против этой команды сущностей, враждебных свету, нам надо сформировать группу гармонической защиты при помощи братства, эффективной молитвы и духовной любви, которая имеет жалость и действует на корысть блага.

Воспользовавшись паузой, возникшей после этой информации, Сальданья спросил нашего ментора, должны ли мы, по крайней мере, организовать скоординированное движение энергетического отторжения, на что мудрый и любезный руководитель, улыбаясь, ответил:

— Сальданья, в компании Учителя, которого мы избрали, есть место лишь для святой работы, с пониманием уроков жертвы и просветления, которые он нам оставил. Не думай, что один удар может исчезнуть благодаря другому удару. Ранение лечат не углублением борозды раны в плоти. Благословенный рубец всегда появляется вследствие лечения, лекарства или исправления, преимущественно с помощью любви. Тот, кто претендует на Царство Христа, предаётся Ему. Мы — его служители. Защита, какой бы она ни была, принадлежит Господу.

Бывший преследователь скромно умолк.

Через несколько минут мы, чувствуя себя слегка не в своей тарелке, удалились в корпус, где уже получали столько ценных учений.

Самых больных поддерживали те, кто казались более сильными. Мы деликатно удалились, чтобы собраться в путь в направлении предварительно согласованной зоны.

Через два часа путешествия под руководством Губио, прекрасно натренированным в опыте подобного рода, мы пришли к желаемому месту.

Поле вокруг казалось особенно прекрасным.

Высокое, покрытое зеленью плато, освещавшееся лунным светом, приглашало нас к медитации и молитве. Ночной бриз, прохладный и лёгкий, казалось, ласкал нам головы, словно хотел успокоить наши мысли.

Инструктор рассадил нас полукругом, попросив вспомнить определённые евангельские сцены, а затем, с явным волнением, проинформировал нас, что в соответствии с личным посланием, которое он получил, Грегорио со своими спутниками уже идут за ними по пятам, и что если кто-то из наших спутников попытается избежать его присутствия, то любая попытка в нашей группе будет невозможна из-за высокого процента паломников, собравшихся здесь, не способных к волитации на высшем плане по причине своего ментального уровня.

Итак, нам оставалось лишь приняться за молитву и в любви ожидать Того, кто умеет понять, помочь и простить.

Из звёздных сводов на нас опускались утешение и ободрение. Созвездия сверкали вдали, а Луна, молчаливая и прекрасная, казалась единственным свидетелем нашего христианского усилия.

Я увидел, как наш руководитель, немного поодаль от нас за траве, принимал то же положение медиумического инструмента, что и во время собрания, которое мы недавно осуществили. Он доверил мне управление собранием, которое я принял от него не колеблясь, но с крайним волнением.

Предприняв эту меру, Губио погрузился в возвышенное ментальное состояние с помощью молитвы.

Мы с глубоким уважением последовали за ним. У нас уже не было ни места, ни времени для разговоров, не связанных с теперешней деликатной ситуацией.

Мы сосредоточили своё внимание на анализе положения, когда какой-то дальний шум известил нас о приближении событий.

Несмотря на свою крайнюю бледность, Инструктор, давая нам понять, что находится уже в общении с высшими и невидимыми нашему взору сущностями, призвал нас ещё раз к молчанию, терпению, спокойствию, без возмущения, без грусти и без опасений.

Долго ждать нам не пришлось.

Быстро пролетели несколько минут, и Грегорио, в сопровождении десятка своих агентов, появился в поле, посылая на нас проклятия, характерные для его жестокости и насилия. Вновь прибывшие появились в компании огромного числа животных, в большинстве своём чудовищного вида.

При других обстоятельствах, без благословения, мы, возможно, обратились бы в бегство. Но Губио, чьё превосходство мы знали на собственно опыте, держался решительно и невозмутимо, он излучал волны интенсивного света, направляя свои магнетические неощутимые силы на нас, которые, казалось, давали нам необходимую энергию для правильного проведения операций.

Что касается меня, то, откровенно говоря, в момент, когда я увидел зловещие маски, приближавшиеся к нам, я почувствовал такую опасность и угрозу, которые никогда ранее не испытывал.

Священник мрака вышел к нашему ориентеру, словно генерал, ведущий переговоры на поле битвы перед тем, как начать бой, и сразу же стал обвинять:

— Жалкий гипнотизёр служителей-простачков, где твоё оружие для дуэли? Ты не перестаёшь ставить препоны моим самым интимным планам в проблеме личного порядка. Ты подкупил большое количество моих сотрудников во имя Учителя, который ничего не предложил тем, кто сопровождал Его, кроме сарказма, жертвы и распятия! Неужели ты думаешь, что я, в свою очередь, приму принципы, извращающие человеческое достоинство? Или ты считаешь, что я тоже очарован твоим потомством? Изменник данному слову, я усмирю твою власть неизвестного колдуна! Я не верю в медоточивую любовь, которую ты избрал символом своей борьбы! Я верю в силу, которая правит жизнью, и которая заставит тебя пасть к моим ногам!

Заметив, что ориентер не поднимается, как если бы он был пригвождён к земле в неописуемой прострации, хоть и окружённый интенсивным светом, священник чёрных тайн, гладя эфес своей сверкающей шпаги, разгневанно добавил:

— Трус, ты не встанешь, чтобы выслушать мои справедливые и достойные обвинения? Неужели и ты утратил свой блеск, подобно всем тем, кто был до тебя в движении унижения, которое живёт в мире уже почти две тысячи лет? Я тоже в своё время верил в небесную защиту через религиозную деятельность, в идеалы, которыми ты сегодня занимаешься. Но я вовремя понял, что Божественный Трон слишком далёк, чтобы мы озаботились достижением его. Не существует Милосердного Бога, есть лить направляющая причина. Эта причина интеллект, а не чувство. Таким образом, я отрезан в замке доминирующей силы, чтобы не утонуть. «Хотеть», «порядок» и «мочь» находятся в моих руках. Если твоя магия преобладает над принципами, которые я признаю и которые защищаю, прими перчатку, которую я бросаю тебе в лицо! Будем сражаться!

Грегорио угрожающе посмотрел на молчаливое окружение и воскликнул:

— Здесь лежат мои беззащитные сотрудники, которые постыдно заснули при звуке твоего соблазнительного пения; но каждый из них очень дорого заплатит мне за свою измену и неповиновение.

Он с большим вниманием устремил свой совиный взгляд на собрание, но за исключением меня, так как я должен был оставаться внимательным к своей работе руководства, доверенной мне, никто не осмелился изменить своё отношение глубокой концентрации к цели смирения и любви, на которую мы были вдохновлены.

Выказывая разочарование тем, что его оскорбления остаются без ответа, грозный руководитель мрачных легионов, подошёл ближе к спокойному Инструктору и прорычал:

— Я сам подниму тебя кулачными ударами, которых ты заслуживаешь!

Но раньше, чем он смог соединить свои слова с действиями, с небес опустилась тонкая световая структура, состоящая из лучистых флюидов, идентичная тем формам, которые образуются во время сеансов среди воплощённых, и нежный хрустальный голос Матильды раздался поверх наших голов, убеждая с твёрдостью, полной любви:

— Грегорио, не морозь своё сердце, когда Господь тысячами способов призывает тебя к обновительному труду! Твой долгий период жестокости и сухости закончен. Не борись против благословенных шипов нашего Вечного Отца! Шипы ранят, пока огонь не поглотит их; камень выказывает сопротивление, пока струя воды не использует его! Для души твоей, сын мой, ночь, когда ты был поглощён злом, закончилась. Невежество многое может; но оно становится ничем, когда проявляется мудрость. Не думай, что чудовища чёрной магии питают твоё сердце желаемым блаженством!

Грозный преследователь был смущён, наполовину ошеломлён, а мы, присутствовавшие при этом, связанные с миссией Губио, не могли скрыть огромного удивления от этой неожиданной и импозантной ситуации.

Я понял, что благодетельница воспользовалась жизненными флюидами нашего ориентера, чтобы смочь проявиться на этом плане, как она уже делала несколькими часами ранее в доме Маргариты.

Сбитый с толку священник, испытывая странную смесь ужаса, возмущения и горечи, имел вид дикого зверя, загнанного в клетку.

— Неужели ты думаешь, что любовь может меняться со временем? — продолжил мягкий материнский голос. — Неужели ты мог подумать, что я забыла тебя? Неужели ты забыл о притяжении наших судеб? Моя душа путешествует через тысячи миров, и я всегда буду мечтать о соединении наших умов.

Возвышенный свет любви, сжигающий нас в самых глубоких чувствах, может расцвести в инфернальных безднах, привлекая к Господу тех, кого мы любим. Грегорио, опомнись!

И с нотками в голосе, которые вызывают слёзы, нотками, которые могли бы обезоружить самое ожесточённое умствование, добавила:

— Вспомни! Не ты ли оставил умирать в веках планы любви, которые мы наметили с тобой в далёких Тоскане и Ломбардии? Неужели ты забыл о наших клятвах, данных у подножия скромных алтарей? Разве ты не помнишь о каменных крестах, которые слышали наши молитвы? Не мы ли оба обещали сообща работать ради очищения алтарей Божьих на земле? Всегда великий и прекрасный в битве против продажной политики людей, ты сохранил заблуждения гордыни тщеславия застывшими в своём разуме, заблуждения, обретённые при контакте с гниющей короной. Ты задушил ценные идеалы в потоке мирского золота и утратил видение божественных горизонтов, погрузившись во мрак расчётов ради расширения империи своих желаний. Ты хвалил величие сильных мира сего и поносил скромных, ты ободрял духовную тиранию, считая себя обладателем непогрешимого авторитета. Ты считал, что Небеса, по ту сторону смерти, будут ни чем иным, как простым повторением Земных Судов и Трибуналов. Тебя охватили ужасные разочарования, и, хоть и униженный и страдающий, ты заморозил свои мысли в ядовитой кислоте возмущения и избрал рабство низшего разума единственной позицией, достойной победы. В течение веков ты был жёстким цензором преступных и расстроенных душ, которых могила заставала в пороке и легкомыслии. Но неужели, сын мой, грустное положение жалкого демона не заставляет тебя страдать? Подобный вопрос не останется без ответа. Огромное отвращение к злу, а также глубокое внутреннее одиночество, которое наполняет теперь твои часы, говорят за тебя. С бесконечным разочарованием ты узнал, что божественные сокровища находятся не в холодных сундуках монетного двора. И ты теперь знаешь, что Иисус не располагает достаточным временем, чтобы посещать величественные храмы, пусть даже и уважаемые, потому что из мрачных человеческих троп слышатся рыдания паломников без света и тепла, без защиты и поддержки…

Было видно, что благодетельнице, практически задыхающейся от эмоций, было очень трудно говорить, но после долгой паузы, которую никто не осмелился прервать, она взволнованно продолжила:

— Как, из-за нескольких дней эфемерной власти на Земле, ты мог забыть о наших искупительных видениях Христа, распятого на кресте? Ты примкнул к Драконам Зла сразу же после того, как заметил, что преходящая корона не сможет украшать твою голову в области вечной жизни, к которой нас привела смерть. Но Божественный Друг никогда не переставал верить в наши обещания служения, и он ждёт нас с тем же самоотречением, что и в самом начале. Пойдём! Я — Матильда, душа твоей души, которая однажды приняла тебя, как дорогого сына и которую ты любил, как преданную духовную мать.

Голос посланницы умолк, прерванный потоком слёз.

И тогда Грегорио, делавший всё возможное, чтобы удержаться на ногах, нервно вскричал, словно хотел убежать от самого себя:

— Я не верю в это! Я в это не верю! Я одинок! Я посвятил себя служению мраку, и других обязательств у меня нет.

В его уже менее грозном голосе слышались нотки неописуемого ужаса. Он, казалось, был расположен бежать, глубоко преображённый. Но перед экстатичным и молчаливым собранием он был словно загипнотизирован словами благодетельницы, голос которой звучал высокомерно и нежно, прекрасно и грозно, препарируя его сознание. Взглядом раненого льва он окинул поле, где мы все находились, и, чувствуя себя в центре всех присутствовавших при этой неожиданной сцене, жестом, полным крайнего отчаяния, охватившего его душу, вынул шпагу из ножен и завопил в ярости:

— Я пришёл сражаться, а не спорить. Мне не страшны колдовские чары. Я руководитель и не могу тратить время на пустые разговоры. Я не признаю присутствия своей духовной матери тех времён. Я знаю уловки соблазнителей, и у меня нет другого выбора, чем дуэль.

Глядя на тонкую световую форму, которая планировала в пространстве, он добавил:

— Кто бы ты ни был, ангел или демон, появись и сражайся! Принимаешь ли ты мой вызов?

— Да… — с нежностью и смирением ответила Матильда.

— Есть ли у тебя шпага? — задыхаясь, взревел Грегорио.

— Ты сейчас это увидишь…

После нескольких мгновений тревожного ожидания световая форма, сиявшая над нами, потухла, но появилась лёгкая лучистая бесформенная масса недалеко от нас.

Я понял, что отважная посланница материализовалась здесь же, прибегнув к жизненным флюидам, которые давал ей наш ориентер.

Восторг и изумление охватили собрание.

За короткое время Матильда уже стояла перед нами с лицом, покрытым чрезвычайно тонкой газовой вуалью. Её белая светящаяся туника, равно как и её стремительная и благородная поступь, под ореолом сапфирного света, напоминали об очарованной мадонне Средневековья, совершившей своё внезапное появление.

Достойная непокойная, она шла по направлению к мрачному преследователю; но Грегорио, в расстройстве и нетерпении, атаковал её издали. Он схватил свою шпагу и стал размахивать ею, решительно восклицая:

— К оружию! К оружию!…

Матильда остановилась, спокойная и смиренная, импозантная и прекрасная, с возвышенными манерами королевы, коронованной Солнцем.

Прошли несколько коротких мгновений, и она возобновила движение. Прижав свою лучистую правую руку к сердцу, она подошла к нему, говоря своим нежным и мягким голосом:

— У меня нет другого оружия, кроме любви, которой я тебя всегда окружала!

И вдруг она откинула вуаль со своего лица весталки, открывая ему свою внешность в целом потопе интенсивного света. Увидев мягкую и возвышенную красоту её лица, омытого слезами, и чувствуя трогательные излучения, выходившие из её рук, гостеприимно раскрывшихся ему, Грегорио выронил свою острую шпагу и, рухнув на колени, распростёрся на земле перед ней и вскричал:

— Мама! Моя мама! Моя мама!…

Матильда обняла его и воскликнула:

— Сын мой! Сын мой! Да благословит тебя Господь! Я люблю тебя как никогда!

Можно было видеть, как в этих объятиях произошёл ужасный шок между светом и тьмой, и тьма отступила…

Потрясённый до самой глубины своего существа, Грегорио впал в глубокий обморок. Наконец, началось его освобождение.

В великом волнении благодетельница приняла его в свои объятия, в то время, как многочисленные члены его чёрной фаланги в ужасе бежали.

Победившая Матильда выразила свою благодарность словами, которые заставили трепетать самые глубокие фибры наших душ. Затем она передала своего побеждённого сына на наше попечение, заверив нас, что преданный Губио временно займётся охраной того, которого она считала своим божественным сокровищем.

Крепко обняв нас, она дематериализовалась под хор «осанны», чтобы продолжить на расстоянии подготовку славного будущего.

Ориентер пришёл в себя, заняв своё место в нашей группе служения.

Счастливый Губио поддерживал в своих руках Грегорио, остававшегося без движений, как верный христианин, гордый поддержкой несчастного спутника. Он стал молиться, охваченный священным светом, что вырывало у нас слёзы признательности, которые невозможно было сдержать. А затем, видя, что триумфальный и счастливый мир восстановлен, он объявил об окончании нашей задачи, готовясь вести группу, к которой примкнули новые ученики блага, объединившиеся в оздоровительной работе с Маргаритой в крупную и благословенную колонию обновительного труда.

Для меня наступил момент прощания.

Мои глаза были наполнены слезами.

Инструктор сжал меня в своих объятиях и, держа меня у своей груди, благожелательно сказал:

— Да вознаградит тебя Иисус, сын мой, за ту роль, что ты сыграл в этом путешествии освобождения. Ты никогда не забудешь, что любовь побеждает любую ненависть, и что добро уничтожает зло.

Я хотел ответить, объяснив ему, что это мне, неловкому ученику, надо благодарить его; но эмоции перехватили мне голос.

Ориентер прочёл в моём взгляде мои самые глубокие чувства и улыбнулся, удаляясь от нас.

Элои также отправился в путь на поиски других секторов.

И возвращаясь один в свой духовный дом, я попросил:

— Учитель Бесконечной Доброты, не оставь меня! Поддержи меня в моих недостатках несовершенного и неверного служителя!

Вокруг царила возвышенная и глубокая тишина. Но вот горизонт окрасился пурпуром, предвещая праздник рассвета, и засверкала утренняя звезда, дрожа перед моим взором, словно небесный ответ на мою просьбу.