Мгновенно покрасневшими от морозца пальцами выгребаю из капюшона обнявшего меня Тимошки снег.
— Надеюсь, теперь вам понятно, что мне некогда играть в няню для вас и вашей дочери? — бросаю я за спину.
— Ты меня заберешь сегодня пораньше? — с восторгом спрашивает Тимка.
— Да, медвежонок, сейчас предупредим твою воспитательницу…
Собственно, Елена Петровна уже идет к нам. Зорким взглядом коршуна она углядела, что ребенок отбился от группы. Хорошая женщина. Внимательная.
Пока я с ней разговариваю, Тимка цепляется за меня и с подозрением разглядывает Воронцова, который еще до сих пор не отошел от шока.
Когда мы выходим за калитку, он не выдерживает:
— Ты его во сколько родила?
— Вас это не касается, Виктор Андреевич, — отвечаю, поудобнее перехватывая ладошку Тимки, который, застеснявшись огромного незнакомого мужика, даже не клянчит своего динозавра.
Пальцы мерзнут, и я не собираюсь ради удовлетворения праздного любопытства торчать на улице и рассказывать историю своей жизни.
— Всего доброго, Виктор Андреевич, — прощаюсь я и веду Тимошку к утоптанной дорожке, по которой можно срезать путь до дома.
Сзади раздается пиликанье автомобильной сигнализации, и я решаю, что Воронцов наконец оставляет меня в покое, но ошибаюсь.
Виктор нагоняет меня и даже сбавляет шаг, чтобы двигаться вместе с нами на одной скорости.
— Почему вы идете за мной? — с раздражением спрашиваю я, стараясь не выдавать свои эмоции. Дети очень чуткие, не дай бог, Тимка разнервничается.
— Провожу, — буркает зло Воронцов.
Я все-таки поднимаю на него взгляд. Вот недоволен всем на свете, что ему еще-то надо?
— Мы не заблудимся, уверяю вас. Возвращайтесь к машине.
— Не указывай, что мне делать, — отрезает он. — Сам разберусь.
— Разумеется, — соглашаюсь я. — Просто хочу напомнить, что у вашей дочери только что была скорая. Может, стоит ей уделить внимание?
— А без тебя мне бы это в голову не пришло, конечно, — огрызается Воронцов.
А сам все смотрит мне в лицо. Губы поджаты, брови нахмурены, решает проблему века, видимо.
Махнув рукой, я перестаю обращать внимание на Виктора. Пусть себе идет, куда хочет.
Он так и не отстает до самого моего дома. Неужели так интересно слушать, как Тимка взахлеб мне рассказывает про детсадовские события?
Уже возле подъезда Воронцов придерживает меня за плечо.
— Не причина.
— Что? — переспрашиваю я, не вписавшись в полет его мысли.
— Сын, — Виктор указывает на Тимку. — Не причина. Я не передумал.
— Постоянство — это прекрасно, — поджимаю я губы. — Не поверите, я тоже не передумала. И у вас нет на меня рычагов воздействия. Я могла бы бояться увольнения, но вы уже все испортили и отравили. Вряд ли я смогу теперь работать в нашем коллективе. Так что, вопрос о сохранении работы больше не стоит.
— Уволиться тоже не получится, — Воронцов засовывает руки в карманы и покачивается на пятках.
И лицо у него такое. Треснуть хочется.
Что в голове у людей, которые ведут себя таким образом?
— Послушайте, — я чувствую, как во мне сжимается пружина, — Виктор Андреевич. Я искренне не понимаю, почему вы ко мне прицепились. Привыкли, что все по-вашему? Захотел и получил? Щелчка пальцев достаточно?
— Да, — спокойно отвечает он и этим дожимает меня.
— Для этого деньги заколачиваете? Потому, что без них вы женщинам не нужны? Красота, богатство… Только на это клюют, да? — меня несет. — А вам бы, наверно, хотелось по-другому?
Я вижу, как каменеет породистое лицо. Не люблю грубить людям, но Воронцов сам меня спровоцировал.
— Я бы с вами и за бешеные деньги не согласилась. Не с таким, как вы.
Припечатав Виктора, я в полном молчании достаю окончательно замерзшими пальцами брелок из кармана и прижимаю ключ к детектору домофона.
Пропустив Тимошку вперед, я захожу в подъезд в полном молчании, оставив Воронцова за дверью.
Уже в прихожей, раздевая Тимку, понимаю, что, скорее всего, нажила себе еще большие проблемы. Хотя куда уж сильнее. Можно уже открывать сайты с вакансиями.
Щелкнув чайником, я сажусь за кухонный стол и кладу руки на батарею, постепенно согреваясь. Под полные восхищения реплики Тимошки о крутой машине Воронцова прикидываю, что делать дальше.
— А он нас покатает? — пристает мой медвежонок.
— Мы найдем еще круче, обязательно! — обещаю я.
— Круче только мусоровоз, — вздыхает Тим.
Мусоровозы — еще одна его страсть. Он может смотреть на них бесконечно. Надо было бы донести до Виктора Андреевича, что нынче настоящие принцы не на белых конях скачут и не на черных представительских иномарках ездят, а водят мусоровозы.
Черт. Забыла про динозавра!
Звоню маме попросить ее заглянуть в Роспечать на остановке после работы. Ну и предупредить, что подморозило, и возле дома скользко.
Как ни прячься от своих мыслей, а решать проблемы придется. Испорченные отношения на работе, это крах. Можно было бы попытаться что-то объяснить, если бы я проработала уже хотя бы год, а так… Наглая стажерка передком зарабатывающая свое повышение.
Завтра по графику два выходных. По графику старой должности.
В новую я вступать отказываюсь. Я ничего не подписывала. Так что завтра в магазин не пойду. Как раз озадачусь поиском новой работы.
С мамой надо посоветоваться.
Звонок в домофон отвлекает меня от приготовления ужина. Мама смогла пораньше вырваться? Время пять, она только должна закончить…
— Посылка, — отзываются мне снаружи.
— Я ничего не жду, — хочу положить трубку.
— Варвара Тронь?
— Да, — растерянно отвечаю я и все-таки пропускаю гонца.
Правда, когда он поднимается ко мне на этаж, я вижу, что ни на курьера, ни на почтальона этот парень непохож. Дорогая куртка, слишком легкая, чтобы таскаться по улице. На пальце печатка золотая.
— Это вам, — он протягивает мне небольшую прямоугольную коробочку и сматывается прежде, чем я успеваю что-то спросить.
Открываю осторожно, будто там внутри бомба.
Но в атласном нутре лежат перчатки. Мягкие кожаные перчатки.