Я ощущаю, как ведомый его рукой ком простыни медленно сползает с моего тела, но Виктор по-прежнему следит за выражением моих глаз.
Удав, гипнотизирующий кролика.
Еще немного, и он оставит меня даже без хлипкого прикрытия в виде простыни.
Мой протест с треском проваливается. Робкая попытка ослабевшими пальцами удержать край ткани ни к чему не приводит, только в глубине глаз Виктора вспыхивает что-то дьявольское.
С грохотом распахнувшаяся дверь, разрушает это колдовство.
— Ма-а-ам! — радостный вопль Тимошки вызывает у Воронцова нервную судорогу на лице.
Кажется, кто-то вот-вот зарычит.
Но мне плевать. Я в курсе, что предвещает топот маленьких ножек, поэтому я молниеносно дергаю на себя простынь, закрывая все то, что никому в этой спальне видеть не положено.
Мгновение, и мелкий взбирается на кровать.
— Мам, ты говорила, что только совсем маленькие спят с мамами, а взрослые спят отдельно! — возмущается ребенок, прочухавший, что его обманули. — Я опять могу с тобой спать?
Тимка внаглую переползает через Воронцова, который все еще молча сверлит меня злым взглядом, но уйти не спешит. Он еще на что-то надеется? Наивный.
— Уговорил, — нахожусь я, стараясь не засмеяться. — Пока мы в гостях — можешь.
Говорю Тимошке, а сама смотрю на Виктора.
Неописуемое удовольствие видеть, как его разбирает досада.
А нечего! Я вообще не понимаю, как я могла допустить то, что происходило пять минут назад. Услышав Тимку, я сразу пришла в себя, а что это было такое до его появления… Помутнение разума какое-то. Это все последствия снотворного и простуды.
Хотя, удивительное дело, Екатерина была права, сегодня я чувствую себя вполне сносно. И горло не першит, и нос дышит. То ли сауна помогла, то ли чай с лимоном, то ли грелка во весь рост…
Это не важно. Важно то, что Тимошка появляется не один.
От дверей доносится голосок Эстель:
— А почему вы вместе спите? — и подозрений в этом голосе тьма. Я высовываюсь из-за плеча Воронцова, чтобы посмотреть на юного лейтенанта Коломбо, и встречаю тот самый прищур.
Я лягаю папашу, чтобы он сам объяснял дочери, как так вышло.
Тем временем Тимка окончательно гнездится между мной и Виктором, поглядывая на того неодобрительно. Воронцов переходит к устным коммуникациям только после того, как мелкий нечаянно задевает его по голове мусоровозом, без которого он никуда.
— Заходить без стука невежливо, — шипит он, потирая ушиб. — Надо стучать. И запирать двери.
Это уже мне.
Я только целую ребенка в щечку. Мой герой.
Не выдержав того, что основное внимание уделяется Тиму, Тиль тоже присоединяется к нам. Вместе с зайцем. И влезает тоже между отцом и Тимкой, окончательно отодвигая Воронцова от меня, отчего мне становится легче дышать.
— Доброе утро, — глядя исподлобья, надувается ревнивая Тиль.
До Виктора доходит, что ему обламывается абсолютно все. А еще, что я об этом совершенно не жалею. Смотрит на меня так, будто укусить хочет, но, увы.
В виду отсутствия перспектив, ему ничего не остается кроме как встать с кровати.
Ф-фух. Еще один повод для облегчения. На нем боксеры. То есть Воронцов хотя бы не лег ко мне в постель совсем без одежды.
— Варвара, нам нужно поговорить! — и поводит голыми плечами.
Я возмущенно смотрю на то, что обтягивает ткань боксеров, и радуюсь, что конкретно сейчас Тиль занята зайцем.
— Определенно не прямо сейчас! — указываю я взглядом на внушительную выпуклость.
У него даже кулаки сжимаются.
— После завтрака у меня! — повернувшись ко мне и детям тылом, рявкает Воронцов и исчезает за смежной дверью.
Нам точно нужно поговорить. С этим я совершенно согласна.
Мне нужны объяснения.
И гарантии, что это больше не повторится.
Или нам не по пути.
Однако, когда я наконец выпроваживаю детей и привожу себя в порядок, весь мой боевой задор улетучивается. Я уже не такая смелая, он же…
Видел меня голой!
Щупает с самой первой встречи. Безнаказанно! Он неизвестно, что он видел ночью. И это его «зря сдерживался» меня совершенно не успокаивает, потому что со сдержанностью у Воронцова суровый напряг, и что он понимает под этим словом, одному богу известно.
Представив, как Виктор ночью пришел ко мне, я снова краснею. А при воспоминании о его взгляде, когда он стаскивал с меня простынь, приходит совершенно однозначное волнение. В животе холодеет, а потом сжимается. Колени слабеют, и, не доверяя им, я плюхаюсь на кровать, хотя уже собираюсь идти на завтрак.
Все-таки он слишком мужчина.
Это никак не меняет моего решения не сдаваться и после сегодняшнего грядущего разговора поставить вопрос ребром, но внезапно я понимаю, что мне жаль, что Воронцов такой как есть.
И неожиданно на него за это злюсь.
Ну вот только я изменила свое мнение о нем в лучшую сторону, как он опять все испортил. И это только говорит о том, что первое впечатление о нем было верным.
Мне Виктор не подходит ни для чего. Это понимаю я, это понимает он.
И все равно прет напролом.
Удачно накрутив себя, я перестаю смущаться идиотской ситуации, но, увы, ненадолго.
За завтраком Виктор, словно испытывая мое терпение, постоянно провоцирует меня, говоря двусмысленности и странные комплименты. Похоже, он тоже не в духе. Утренний облом доставил ему физический дискомфорт и нанес удар по самолюбию, но это уже слишком. К тому моменту, как завтрак заканчивается, я снова киплю.
— Варвара, у нас с вами остался незавершенный разговор, — напоминает Воронцов, отставляя чашку. — Екатерина, присмотрите за детьми…
— А ты опять с Варей спать будешь? — уточняет Эстель, и я готова провалиться сквозь землю. Екатерина закашливается и прячет лицо за салфеткой.
— Я бы с удовольствием, Тиль, — серьезно отвечает Воронцов.
— Виктор Андреевич! — хватаю я ртом воздух.
— Через десять минут жду тебя в кабинете.
Я смотрю ему вслед, и мне страшно идти. От утреннего Воронцова будто кругами расходится агрессивная энергия… и немного возбуждающая. Может, смыться прямо сейчас?
Нет. Бояться нечего. Мы взрослые люди. Договоримся.
Но, кажется, я ошибаюсь, потому что, выходя, Виктор бросает:
— Я вчера не успел вручить подарок тебе. Надо примерить.