Я сижу в приемной Воронцова, напряженно ожидая разрешения войти.
Светлое помещение с дорогой даже на первый взгляд мебелью, пахнет вкусно. Воронцовым.
Постепенно отогреваясь после уличного мороза, я возвращаюсь к горьким размышлениям о том, что утренние надежды, что все наладится, пошли прахом.
Возможно, сейчас я лишусь работы. А где найти новую в декабре, я не знаю. Да и в январе рынок труда спит. Набирать персонал начинают лишь в начале весны.
Печальные перспективы.
Я жду уже минут десять, когда приоткрывается дверь кабинета Воронцова.
Выглянув оттуда он протягивает папку секретарю.
— Мария, меня пока не беспокоить.
— Виктор Андреевич, к вам посетитель, — она указывает в мою сторону.
Воронцов переводит взгляд на меня, и в нем вспыхивает нечто хищное.
— Варвара… — тянет он, разглядывая меня плотоядно. — Ну проходи…
Воронцов гостеприимным жестом открывает дверь шире, только вот посторониться, пропуская меня внутрь, ему и в голову не приходит.
Не прижаться к нему у меня выходит чудом, но мне кажется, что он меня нюхает. Мне становится не по себе.
В кабинете вместо того, чтобы занять место за письменным столом, Виктор садится в кресло на фоне панорамного окна. Указывая хозяйским жестом на свои колени, он приглашает:
— Садись.
— Я постою. Это займет всего минуту, — холодно отвечаю я.
— Можно и стоя, — двусмысленно замечает Воронцов. — Но ты меня уже оскорбляешь. Сначала семь минут, теперь одна. Это провокация?
— Я отказываюсь от перевода, — сразу перехожу к делу, потому что становится понятно, что Виктор может упражняться в остроумии бесконечно.
Черная бровь приподнимается.
— Не говори глупости.
— Мне не нужны такие «авансы»!
— Не проблема, — ухмыляется он. — Можешь отработать прямо сейчас.
Чувствую, что от гнева у меня сжимаются кулаки, и сводит скулы.
— Просто оставьте меня в покое. Мне ничего не нужно. Вы и так испортили мне отношения с коллегами.
Воронцов, уставший меня ожидать в кресле, поднимается и медленно надвигается на меня.
— Ты пришла сюда сама, зная, что я хочу дать тебе в рот, а потом нагнуть над столом, спустить твои джинсики и отодрать с оттяжечкой. Пришла и своими пухлыми губками говоришь мне: «Нет!»? Ты издеваешься? Думаешь, я поверю? К чему это кокетство?
Загнав меня в угол и рывком прижав меня к себе, Виктор одной рукой пытается стереть на мне несуществующую помаду. Разозлившись, кусаю его за палец, и… лучше бы я этого делала.
Сверкнув молнией в черных глазах, Воронцов впивается в мои губы.
Стискиваю зубы изо всех сил, чтобы, несмотря на весь напор, его язык не оказался у меня во рту. Виктор меняет тактику. Поцелуй из карающего становится нежным, а его рука забирается мне под джемперок. Я хочу возмутиться, и Воронцов мгновенно этим пользуется.
Секунда, и его язык сплетается с моим.
Я не справлюсь с ним! Он слишком огромный, слишком сильный!
Попытка прикинуться резиновой, не реагирующей ни на что куклой, чтобы отбить у Виктора желание меня целовать, проваливается с треском.
Похоже, он воспринимает это как капитуляцию и лишь усиливает натиск. Мнимая покорность распаляет его.
Рука на талии сжимает меня крепче, прижимая к твердому, будто отлитому из стали телу. Пальцы, удерживающие до этого мой затылок в плену, теперь поглаживают чувствительную кожу на шее. Горячие губы истово требуют от меня ответа, который я не хочу давать.
Но…
Я же живая.
Нормальная женщина.
Откровенная страсть мужчины пьянит. Окутанная его запахом, ощущающая вздыбленную плоть, упирающуюся мне в живот, я слабею. Организм будто просыпается под этими грубоватыми ласками, вспоминая, что такое желание.
И колени становятся ватными, температура растет, внезапно перестает хватать дыхания, а бархатистый язык продолжает исследовать мой рот.
Почувствовав мое состояние, Воронцов подталкивает меня к столу и сажает на него, не разрывая поцелуя. Устроившись между бедер, поглаживает их. Какие-то мелочи сыплются на пол, но прихожу я в себя, только когда Виктор пытается стянуть с меня джемпер.
В ужасе отталкиваю Воронцова, не ожидавшего сопротивления, когда победа так близка.
— Не смейте ко мне прикасаться! — я демонстративно вытираю с губ следы поцелуя. — Я вам такого права не давала!
Наглец в ответ не менее нарочито трется эрекцией мне между ног.
— Извиняться не стану. Это нормальная мужская реакция.
— Это нормально для мужчины делать такое против воли женщины? — я вкладываю в голос все свое возмущение.
— Ты дышишь как загнанная молодая кобылка, не успевшая к финишу. И это говорит, что я на правильном пути. Так что прикасаться к тебе я буду, Барби, — с самодовольным взглядом он смотрит сверху вниз, а в глазах его тлеет адский огонь.
— Я не барби!
— Барбара, Варвара… Какая разница? Ты выглядишь, как барби, пахнешь, как барби и на вкус ты тоже как барби. Теперь я хочу узнать, как ты кончаешь, куколка.
— Но я не хочу!
Но, похоже, только в моем мире подобное имеет значение. Не в мире Воронцова.
— Не усложняй. Я все равно тебя получу. Строптивые кобылки вроде тебя созданы для того, чтобы их объезжать.
Я ушам своим не верю!
Он на полном серьезе? К дьяволу все! Проще уволиться, чем доказывать ему, что у него ничего не выйдет. Я не бог весть какой ценный работник, но в магазинах сейчас предновогодний ажиотаж, и обучать нового сотрудника некому и некогда.
Уже открываю рот, чтобы предупредить его, что, если он еще раз попробует меня… принудить или поцеловать, или потрогать… я уволюсь.
Но не успеваю.
Раздается энергичный стук, в слегка приоткрывшуюся дверь заглядывает секретарь.
— Виктор Андреевич, ответьте на мобильный. Это из дома. Что-то срочное.
Чертыхнувшись, Воронцов тянется к мобильнику, лежащему на столе, как раз позади моей пятой точки.
Глянув на экран, он нахмуривается.
— Сиди, мы не закончили, — не дает он мне сползти со стола.
В смысле «не закончили»? Он что собрался продолжать?
Виктор перезванивает кому-то, слушает внимательно, лицо его каменеет. И вдруг он как рявкнет:
— Это просто замечательно, что вызвали скорую! Но куда вы смотрели? Вы там для чего?
Отключается и сам стаскивает меня со стола.
— Где твоя одежда? Ты едешь со мной!