Просыпаюсь я, уплющенная на совесть.
Тяжело. Поверх одеяло я еще укрыта пальто.
В квартире и без того жарко, но Воронцов перестраховался.
Раз его одежда все еще здесь, значит, и сам он недалеко. От этого становится тепло на душе. Не ушел. Высиживал, пока я сплю.
Прежде, чем пошевелиться, я прислушиваюсь к себе.
Все хорошо, никаких пугающих ощущений.
Скорее всего, потому что впервые после получения результатов анализа я не нервничаю.
Виктор, похоже, на кухне. И не один, судя по приглушенным голосам, долетающим оттуда. Выкарабкавшись из постели, бреду на бубнеж и натыкаюсь на Тимошку, который спрятался за углом в коридоре и греет уши.
— Я против, — слышу, как безапелляционно возражает мама.
И притормаживаю, чтобы тоже подслушать. Тимке показываю, чтобы не выдавал.
— А это не вам решать, — злится Виктор.
— Ну уж и не тебе, — фыркает мама. — Папаша…
— Можно тише? Варя спит, — упрекает ее Воронцов.
— Покомандуй еще тут, — огрызается она, но громкость сбавляет: — Решать будет Варя, а ты мне пока не нравишься.
Мы с Тимкой переглядываемся.
Какая у меня смелая мама. Я-то знаю, какое впечатление производит Виктор, когда на чем-то настаивает. Он сначала давит, а потом уже договаривается. Это я сейчас понимаю, что нужно просто переждать первый прессинг, а дальше уже можно вести диалог. А вот первое время я Воронцова побаивалась.
Но, кажется, Виктора не смущает агрессивный мамин отпор.
По крайней мере, в его голосе только типичное раздражение тем, что очередной смертный не согласен с его великолепным планом.
Знать бы еще, в чем он состоит.
— Главное, чтоб я Варе нравился. Мне не привыкать к сложным отношениям с тещей. Я уж как-нибудь переживу.
Теще? Вот так в лоб?
Мама, однако, тоже за словом в карман не лезет:
— Еще один момент, который не вызывает у меня восторга. Ты — разведенка!
Я прыскаю в кулак.
— И что? Мне теперь в монастырь уйти? — почти шепотом возмущается Виктор.
— Вы, мужики, после первого развода, потом всегда готовы повторить…
— Надежда Вячеславовна, а вы, оказывается, доморощенный семейный психолог! Давайте не будем строить дурных гипотез…
Воистину.
Официального предложения мне пока никто не делал.
Да и я не очень уверена, что стоит себя связывать с Воронцовым законными узами. Понятия не имею, как долго продлится его интерес. Я ведь даже не уверена, что правильно расслышала заветные слова…
— Ну-ну, — хмыкает мама недоверчиво.
Интересно, долго они так препираются.
— Надеюсь, вы не станете настраивать Варю против меня. А я сделаю все, чтобы она жила со мной, и я мог воспитывать детей. И если вы не станете ставить палки в колеса, то Варя рано или поздно согласится переехать…
Пока я хлопаю глазами, пытаясь сообразить, почему «детей» во множественном числе, Тимка, про которого я забыла, вылетает из своего укрытия и бросается к Воронцову с воплем:
— Моя мама! Моя!
Я выстреливаю за ним, и вижу, что он лупасит Виктора машинкой, зажатой в руке.
Ребенка удается гомонить не сразу.
Лишь после долгих уговоров, что никто меня у него не заберет.
Однако в глазах Тимки, Воронцов, который раньше вызывал восхищение, теряет львиную долю очков. Деть косится на него с подозрением и не хочет от меня отлипать.
Маме с большим трудом удается отцепить Тимку и увести в комнату, чтобы дать нам с Виктором поговорить.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — и я не кривлю душой. — Только расстроилась, что Тимошка напугался.
— Да, лучше было бы ему сначала все объяснить…
— Знаешь, даже я не поняла, о чем ты говоришь, — я честно признаюсь, что подслушивала.
— Надо как-то и для Тиль подобрать слова, а я даже с мамой твоей не смог договориться, — Воронцов трет лицо руками и крутит шеей.
Похоже, что беседа с мамой стала для него стрессом. Вовсе не так он спокоен, как хочет показать.
— Смотря что ты собираешься сказать. Маму ты вывел из себя.
— Она с порога на меня взъелась. Слово «папаша» прозвучало раз сто. Думал, я ее успокою, сказав, что принимаю ответственность, но не угодил. Она меня готова была сожрать живьем, — жалуется Виктор.
Мама иногда бывает жесткой. Я об этом забываю, потому что в семье это не проявляется. Но надо думать, что женщина, вырастившая двоих детей одна и поднявшаяся по карьерной лестнице достаточно высоко, совсем не мямля. Это я у нас — хлебушек.
— Нет, я ее понимаю, — попутно притягивая меня к себе, продолжает ворчать Воронцов, — появился какой-то хрен с горы и сделал ее цветочку ребенка…
Хихикаю ему в футболку. Как он точно себя охарактеризовал.
— Так из-за чего вы сцепились-то? — любопытствую я.
— Я сказал, что будет лучше, если ты переедешь ко мне уже сейчас. Квартира большая, там Екатерина, если что поможет… Но Надежда Вячеславовна, похоже, решила, что я собираюсь тебя изолировать… Черт!
Это реакция Воронцова на жужжание мобильника в заднем кармане джинсов.
— Ответь. Тебе звонят.
— Да они весь день звонят. Не отвечаю, значит, не могу говорить. Что не так с людьми?
Ну да. Виктору наяривают даже в выходной. Большой начальник всегда на связи. А тут не реагирует.
— А вдруг Тиль? — начинаю беспокоиться я.
Воронцов тут же лезет за телефоном, но, судя по страдальческому выражению лица, это не дочь и не Екатерина.
— Тебе нужно идти? Все нормально, я в порядке, — успокаиваю я Виктора.
— Поедешь со мной? Тимку возьмем. Эстель будет рада.
Да, до тех пор, пока не узнает, что будет еще один ребенок.
— Слишком быстро, мне надо подумать. Тимошка явно разнервничается…
Воронцов вздыхает:
— Ну идея, как договориться с Тимофеем Сергеевичем, у меня есть, а вот Надежда Вячеславовна… — это звучит так, будто моя мама — главная Баба Яга, но, на самом деле, это я.
— Если я приму решение, мама не будет препятствовать.
— Если? — хмурится Воронцов.
— К чему торопиться? — юлю я.
Виктор тяжело вздыхает, и я жду очередную порцию аргументов в пользу его предложения, но он просто меня целует.
Глубоко, нежно, с чувством, и поцелуй затягивается, перерастая во что-то очень горячее. Оторвавшись от моих губ, Воронцов недовольно бурчит:
— Вот для этого и нужно торопиться, — и совершенно бесстыдным образом трется об меня эрекцией.
Делая вид, что я сама ничего такого не чувствую, делаю шаг от Виктора и прячу лицо от требовательного взгляда.
— Тебе пора. Спасибо, что приехал… Мне надо поговорить с мамой и успокоить Тимку.
— Ну ты же подумаешь? — он пристально смотрит мне в глаза.
— Да, — обещаю я. — Я подумаю.
Воронцову явно не хочется уходить, но его мобильник опять заходится жужжанием. Он одевается, и меня разбирает смех. Тапки и пальто. Настоящий псих.
Поцеловав меня на прощанье и стребовав обещание, что я позвоню ему сама перед сном, Виктор уходит, а я иду к маме.
— Ушел? — строго спрашивает она.
— Ушел, — вздыхаю я.
Почему все так сложно?
— Как я и думала. Медведь, подвид козлообразный.
— Ты прям на него собак спустила. Он тебе так сильно не по душе?
— Варя, это без разницы, по душе мне этот товарищ или нет. Жить с оглядкой на других — дурное дело. Тебе решать, — не облегчает мне мама принятие решения. А я так надеялась, часть переложить на нее. — Но если ты спросишь меня, то обычный мужик. Со своими тараканами. Породистыми, коллекционными. И только ты должна сделать выбор. Но он не отстанет. Это видно. Хоть в чем-то плюс.
Последнее звучит даже как-то одобрительно.
— Но ты ему прям сказала, что он тебе не нравится, — напоминаю я ей.
— Создаю дополнительные препятствия. Что тяжелее достается, то выше ценится, — пожимает она плечами. — Может, хоть терпелка выработается. А то все сразу вынь да положь.
Насчет терпеливости Воронцова у меня возникают сомнения. И на следующий день я убеждаюсь, что они вполне обоснованы.