— Ты вернешься? — в голосе мамы я слышу обычное любопытство.
— Да, я поеду только с условием, что вечером меня отвезут домой.
Я смотрю из окна на то, как по двору кружит мусоровоз. Почти уверена, что сейчас в кабине полно радостного визга.
— Ну, Тимофей Сергеевич, — хмыкает мама в трубку. — Продал за машинку.
— Ты не понимаешь, — хихикаю я. — Это мусоровоз. Это другое.
— Это все, конечно, очень мило, — вздыхает она. — Но сама ты чего собираешься делать?
— Жить. Просто жить, — пожимаю я плечами, будто мама может это увидеть.
В момент, когда Виктор поднялся ко мне, чтобы забрать одетого Тимку, я поняла, что никаких рецептов ни от кого не получу.
Да и подходят ли мне эти рецепты?
Это же не обычная стандартная ситуация. Где мы с Воронцовым, а где отношения, развивающиеся по типичным этапам?
Даже внезапный залет, такой как у меня, не вписывается ни в одну известную мне схему.
— Жить — это хорошо, — одобряет мама.
— На работу пойду, — планирую я, продолжая следить за тем, как вынутого из кабины Тимошку подкидывают на руках, а потом валят в сугроб.
— Куда?
— Куда я с декретом на носу? Пока аудитором к Виктору. Должен же быть от него не только урон.
— Ты что? А как же рыба? — мама прям хохочет.
Кажется, несчастная горбуша превращается в семейный мем.
Да уж.
— А если серьезно, я рада, что ты успокоилась. Сейчас все решения тебе лучше принимать без нервов. Но папаше спуску не давай.
— Кажется, как раз пора призвать его к порядку, — я засекаю, что снега полно за шиворотом у обоих.
Сбрасываю маму и, открыв окно, высовываюсь.
— Виктор! — не реагирует и продолжает возиться в сугробе. — А ну домой, я сказала! Оба! Живо!
Я рявкаю, и двое полуснеговиков подскакивают и таращатся на меня снизу.
Водитель мусоровоза, который курит в сторонке, даже тушит бычок в снегу.
Показываю кулак, стараясь не засмеяться, чтобы не испортить воспитательный эффект. Сразу вспоминается, каким послушным может быть Воронцов, если с ним построже. Когда он больной отхватил от меня полотенцем, разом все выпендроны кончились.
Учитывая, что Тимка на него повадками похож, будто родной, уже представляю себе, как тяжко мне будет, когда я перестану быть для него авторитетом.
Полюбовавшись, как Виктор с Тимошкой отряхиваясь идут к подъезду, щелкаю чайником и иду открывать дверь.
— Это не я! — в один голос отпираются оба, когда появляются на пороге.
— Что не «вы»? — интересуюсь я, стаскивая с Тимки шапку в снежных катышках.
Переглядываются, и как взрослый Тим берет на себя ответственность:
— Все не мы. Мам, а мы же поедем к Тиль? Ну, пожалуйста!
Смотрю на эту парочку со смешанными чувствами.
Я не знала Сергея, но сейчас абсолютно согласна с Раевским. Тим — маленькая копия Воронцова.
— Я обещал ему, что, если ты согласишься, мы поедем на мусоровозе, — совершенно серьезно отвечает Виктор.
Вот жук!
— Я буду хорошо себя вести, мам!
Я перевожу взгляд на Воронцова.
— Я тоже буду вести себя хорошо, — поспешно обещает он.
И Виктор действительно старается.
Он вообще пытается показать себя с выгодной стороны. Пока я собираюсь, Воронцов самостоятельно переодевает Тимку, который в кои-то веки активно содействует.
— А ты ничего больше не хочешь с собой взять? — аккуратно спрашивает Виктор, увидев, что у меня с собой только сменка для ребенка.
— Вить, не торопи меня, — прошу я.
И в очередной раз наблюдаю магическое действие, оказываемое на Воронцова, когда я называю его сокращенным именем.
Забавно. Он замирает и смотрит на меня таким взглядом, что мне становится горячо.
Я поглаживаю его по плечу, и Виктор выдыхает.
— Ладно. Не буду, — хрипло говорит он, но тут же честно признается: — Постараюсь. Когда ты так говоришь, я готов подписаться под чем угодно.
Так и запишем. Пункт первый — полотенце, если не помогло, пункт второй — «Витя».
Чтобы закрепить, погладить.
И, видимо, осознав, что уже накосорезил, Виктор сдается с потрохами:
— Только я уже…
— Что? — напрягаюсь я.
— Вчера поговорил с Тиль.
Взгляд сам собой мечется вокруг в поисках «пункт первый».
— И что ты сказал?
— Пока сказал, что ты мне нравишься, и я бы хотел, чтоб ты жила с нами…
Так, ну это вроде еще не страшно. Фантазии Воронцова к делу не пришьешь.
— А Эстель? Как она отреагировала?
— Трудно сказать.
— И сейчас ты тащишь меня к ней, когда она наверняка переживает? — я смотрю на Виктора во все глаза.
Нет, тонким психологом его не назовешь. Дубина стоеросовая.
— Варь, поэтому и тащу. Ей с тобой хорошо, когда ты рядом она успокаивается. В любом случае, Тимка — ее двоюродный брат. Думаю, сейчас хорошее время ей рассказать об этом. Показать ей, что еще один ребенок, это не так страшно, хорошая идея. У них же с Тимохой дружба навек. Что бы ты ни решила, малыш уже есть и никуда не денется.
— Я очень хочу тебя треснуть, — честно говорю я.
— Я могу возбудиться, — не менее честно отвечает Воронцов. — Ты такая красивая, когда злишься…
На этом я предпочитаю свернуть тему, а то мне хорошо известно, как Виктор Андреевич легко загорается. А у меня деть уже в комбинезоне и свитере.
И да, Воронцов тут же предлагает:
— А хочешь, я и тебе помогу раз… э… переодеться?