Отраженный свет

Семнадцать - возраст мужчин

Сегодня мы ищем окаменелости в конкрециях - круглых, как футбольные мячи, известковых стяжениях. Собираем конкреции сначала внизу обрыва. Здесь их мало, и некрасивые они какие-то, нутром чуешь - пустые. А в отвесном обрыве конкреции натыканы, как изюминки в сдобном тесте, кругленькие, хорошенькие, так и блестят, так и манят. Вижу - и Женька поглядывает вверх. Долгих обсуждений не было. Мы взяли веревку, привязали ее к дереву на самом верху обрыва и спустились на стенку. Упругий капрон мягко пружинил, и пока мы к этому не привыкли, просто дух захватывало - казалось, что веревка вот-вот порвется. Сначала неуверенно ползали мы вверх и вниз по стенке, выколачивали конкреции и складывали их в рюкзак. А потом работа стала привычной и увлекательной. Женька решил, что бегом передвигаться по стенке гораздо проще. Веревка позволяла свободно перемещаться по дуге.

И Женька бегал туда и обратно, от одной конкреции к другой совсем как маятник, с той лишь разницей, что маятник свое "тик-так" всегда произносит негромко, но солидно, а Женька очень несолидно орал: "Ой, как здорово!" - и во всю глотку испускал вопли восторга.

За целый день работы ноги настолько привыкают к вертикальной плоскости, что когда снова спускаешься на горизонтальную, с непривычки дрожат и отказываются держать тело.

Теперь у нас собрана целая гора конкреций. Что-то они скрывают? Может - ничего, и тогда вся наша работа - впустую. Если ничего не найдем, хватит ли у меня терпения прийти сюда на поиски завтра, послезавтра? Вряд ли... На это только Коля способен: расколотит сотню пустых конкреций, берется за следующую сотню, еще сотню и еще... Был случай - разбил тысячу двести штук и все-таки нашел одну маленькую ракушечку. Я способен сделать и больше, хоть полторы тысячи, но только если кто-нибудь мне гарантирует, что будет хоть одна створка. Но кто даст такие гарантии?

Конкреции огромные, монолитные. Молотком их не возьмешь. Специально для такой работы мы взяли тяжелую кувалду на длинной крепкой рукоятке. Организуем настоящую кузницу.

Стоит грохот, со свистом летят обломки, но конкреции не сдаются - раковин нет. Мы тоже не сдаемся - снова и снова плюем на руки и бьем сплеча, с уханьем... Первой в этом поединке не выдерживает кувалда - ломается ручка. Мы остаемся безоружными... Перекур. Мы просто сидим и молчим. Как редко приходится спокойно оглядеться вокруг! То некогда, то что-нибудь не получается, не до созерцания.

— А наши уже учатся, - задумчиво говорит Женька. - Вот, наверное, в классе весело... Только как бы мне не попало за опоздание.

— Ничего, не беспокойся. Справку тебе дадим.

С круглой печатью. "В связи со стихийным бедствием ученик такой-то не смог вовремя прибыть к месту учебы. После сильных ливней океан вышел из берегов и затопил все пути сообщения". Пойдет?

— Еще как!

— А ты что, по учебе соскучился?

— Да нет... Приедешь, опять эти дурацкие сочинения придется писать.

— А ты что, не любишь сочинения? Вот бы никогда не подумал. Сочиняешь ты здорово.

— Ты о чем? - ощетинился Женька.

— А про то, как вы с другом по тридцать уток с охоты приносили.

— Да вот, что б меня украли, по тридцать, - отчаянно забожился Женька.

— Ну ладно, по тридцать, так по тридцать, я что, разве не верю, вот только как вы их несли? - Но увидев Женькин протест, я снова соглашаюсь: - Ну, конечно, вы ребята здоровые, чего вам стоит, хоть триста... Так ты что, не любил литературу?

— Что ты, да я почти ни одной книги, что нас заставляли читать, не прочитал. А зачем их читать, когда про них в учебнике все сказано. Онегин - продукт эпохи, Фамусов - продукт эпохи, красной нитью проходит протест писателя против несправедливости крепостнического общества... Это я научился.

— Так-таки ни одной книги и не прочитал?

— Да нет, почему, попробовал, вот "Грозу" Островского прочел, только противно ужасно. Ну кто эта Катерина - ведь самая обыкновенная истеричка, а нас заставляют писать - пассивный протест. Вот "Мертвые души"- ничего, понравилось. Как Чичиков ловко всех надувал! Вот это мужик был! Что там какой-то сопливый Чацкий! Если бы можно было сочинение писать как сам думаешь, я бы написал - "Чичиков - мой любимый литературный герой". Только пару поставят.

— Ну а еще какие твои любимые герои?

— Прохор Громов, Салават Юлаев, Волк Ларсен... ну еще Остап Бендер.

— Какой Волк Ларсен, лондоновский, что ли?

— Ну да, вот это были люди!

Мы опять долго сидим и молчим.

Я вспоминаю свою юность. Да, они будут лучше нас. Какими мы были? Всему верили. Даже когда верить было глупо. Рассуждали - это мое, значит, надо верить. Для нас не было оттенков. Черное - белое, наше - не наше. Антинаучная теория Марра, буржуазная лженаука кибернетика...

Эти никому на слово не поверят, все сначала попробуют на зубок своего здравого смысла. Обо всем у них свое собственное мнение. Ошибутся? Ничего страшного. А мы даже ошибаться за себя доверяли другим. Мы даже в двадцать были детьми, они - в семнадцать уже мужчины...

...К Стасикову дню рождения мы готовились заранее. Уже давно возили мы во вьюках две банки сгущенного молока. Это было единственной в отряде тщательно охраняемой тайной, известной всем, кроме Стасика. Не было в нашем меню никаких лакомств, и потому банка сгущенки в поле приобретала достоинства самого шикарного шоколадного набора. Недели за две начали мы собирать про запас съедобные дары моря - луковицу, выброшенную прибоем, апельсин, прибитый к нашему берегу кругосветным течением прямо из Марокко, абсолютно целую, аккуратно запаянную жестянку пепси-колы, вдоль и поперек испещренную загадочными иероглифами. В бухте за мысом мы насобирали целое ведро редьки. Ведро, полиэтиленовое, валялось тут же. Сначала мы никак не могли понять, как это так может быть - на двух километрах берега целое ведро экзотических овощей! Сколько же получится, если пересчитать на всю Камчатку? Но потом поняли.

В капиталистических странах часто бывают кризисы перепроизводства. И вот где-то там, может, в Новой Зеландии или в Японии, разразился жесточайший кризис перепроизводства редьки. Что делают в таких случаях капиталисты? Они грузят не находящий сбыта товар и вывозят его далеко в море. Наверно, вошла позавчера (не раньше, редька совсем еще свежая) в наши воды какая-нибудь "Касимэ-Мару" или "Дискавери", раздалась команда: "Редьку - за борт!" - И заработали разом все судовые средства большой и малой механизации, и появился у наших берегов плавающий остров из белых сладких корнеплодов. Предположение об отечественном происхождении редьки было с негодованием отвергнуто - у нас не бывает кризисов перепроизводства!

Кроме таких экзотических блюд мы запланировали медвежьи лапы, крабов, икру, черемшу, голубицу, грибы. По случаю праздника решено было напечь гору лепешек, настрелять уток, ну и конечно достать из заветного вьючного ящика фляжку со спиртом.

Иван Лексаныч смастерил Стасику из сыромятного гужа новые ножны, расшитые ремешком, с элегантной кожаной кисточкой на кончике. Женька с Серегой решили подарить свою коллекцию бутылок и других диковинных находок.

Вечером в лагере было очень торжественно. Юбиляру жали руку, пили за его здоровье, за маму и папу. От всего отряда Стасику вручили две начищенные до блеска банки сгущенки, Иван Лексаныч собственноручно прицепил к его поясу ножны, а Женька и Серега преподнесли на голубом полиэтиленовом подносе предмет давней зависти Стасика - бутылку с драконом и фломастер. Мы с Колей передали пять обойм боевых патронов и карабин в полное распоряжение до конца сезона. Комментариев не требовалось - человеку исполнилось семнадцать лет!