Отродье мрака

Истина, что режет слух

«Цверги ушли. От них нам остались развалины,

на которых мы воздвигли города, редкие артефакты

быта и язык, ставший частью нашей речи и

письменности. Открытым, однако, остаётся вопрос:

отдано ли всё это по доброй воле?» — Ванвальд

из Железных Нор, «Тартария предшественников».

С той поры, как Служители отбыли из Хальрума, Вирл почти не покидал библиотеку. Только скромная еда, которую приносил ему Корешок, отвлекала его от слоёв пергамента и кожаных переплётов, а к вечеру он иногда отправлялся бродить по городу, где, как и в стенах замка, находил живительный источник открытий.

Тщедушный библиотекарь поначалу следил за архивариусом в оба глаза, как и положено следить за чужаком, дорвавшимся до сокровищницы знаний. Но Корешок ведал не понаслышке, какая страсть пленяет Вирла, — он ещё помнил свои юные годы, — и в скором времени стал доверять архивариусу, видя, в каком исступлении тот поглощает книгу за книгой, забывая об отдыхе и пище.

Вирл впитывал сведения разрозненно, неконтролируемо, как объедающийся сладостями ребёнок. Нелегко было упорядочить почерпнутое, нелегко было запомнить всё до последней чёрточки, но архивариус действовал на износ — и в значительной мере преуспевал. Каждый раз, открывая фолиант, он заново собирал по тоненьким крупицам своё представление о мире Тартарии, и каждый раз это представление немного отличалось от того, которое имел он прежде.

Не счесть всего, что узнал он Хальруме, о вотчинах других баронов, о Тартарии вообще. Но пуще всего Вирла увлекала загадка народа цвергов: их завораживающая культура, широкое наследие и — столь таинственное, внезапное вымирание.

После своего разговора с Корешком и его туманных намёков Вирл уже не мог отступиться. Борхес из Хальрума и Ванвальд из Железных Нор — два виднейших учёных ума Тартарии — стали главными его наставниками. От и до прошерстив их рукописи, Вирл ощущал себя в странном родстве с этими людьми, будто всю жизнь с ними знался, хотя ни тот, ни другой не дожили до его рождения. Погружаясь в их труды, он думал, сколько всего интересного мог бы спросить, случись ему свидеться с ними, сколько всего мог бы им рассказать и сколь много дремучих тайн им удалось бы вытащить на поверхность, объединив усилия.

Так настал день свидания с баронессой.

Вирл не знал, когда правительница затребует его к себе, но предполагал, что Корешок докладывал Эддеркоп о его успехах, и та пригласит архивариуса, когда сочтёт готовым к беседе. Он оказался прав. Капитан городской стражи Норбиус заявился в библиотеку и скверным тоном приказал Вирлу следовать в покои её милости. Вирл не раз замечал, как этот тучный, хамоватый мужчина кроет зычным матом солдатню, но перед баронессой весь его норов блекнул, уступая место кроткому и услужливому смирению.

Леди Эддеркоп сидела перед большим камином в глубоком кресле, покрытом шкурой слепыша. Вид у неё был усталый. Обстановка вокруг Хальрума накалялась; беженцы всё прибывали, а знать выказывала недовольство в связи с закрытием города и опустением продовольственных складов. Последние несколько дней баронесса провела в сплошных совещаниях и аудиенциях. Её немолодое лицо, отражавшее свет тлеющих углей, казалось бледным и нездоровым, но глаза смотрели с всегдашней насмешливой проницательностью.

Вирл вошёл в сопровождении капитана и поклонился.

— Можешь оставить нас, Норбиус, — голос баронессы звучал хрипловато.

— Слушаюсь, — ответил капитан и удалился с той же безропотностью, с какой в присутствии госпожи делал всё.

Эддеркоп указала Вирлу на низкий табурет, стоявший возле огня. Он сел.

— Полагаю, моя библиотека будет посолиднее цитадельской, — произнесла Эддеркоп, переводя взгляд на угли. — Для того, кто вырос в келье, там найдётся над чем поразмыслить.

— О да! — восторженно отозвался Вирл, и глаза его блеснули. — Я смиренно благодарю вас за дозволение прикоснуться к её богатствам. Мало где ещё можно отыскать такую коллекцию — разнообразную, объёмную, старинную… Осмелюсь заявить: она восхитительна!

Баронесса улыбнулась уголком своих бесцветных губ, явно восприняв восторги архивариуса на свой счёт. Потом она снова поглядела в огонь и задумалась. Вирл тоже молчал, боясь раздражить утомлённую правительницу каким-нибудь неосторожным словом.

Вдруг она повернулась к нему и задала ожидаемый вопрос, который, тем не менее, застал Вирла врасплох:

— Ну и? Что ты думаешь о мире теперь, когда узнал о нём столько нового?

Вирл не сомневался, что этот вопрос прозвучит, но по какой-то причине совсем не пытался себе на него ответить. Он не знал, с чего ему начать; мысли и впечатления путались, свирепо сражаясь за первенство, но никак не соединялись в единый тезис, описывающий всё, что он узнал и обдумал за последние несколько дней. Да и мог ли такой тезис вообще быть сформирован?

— Воистину, мир куда богаче и больше, чем я представлял… — Вирл стал рассеянным, принял выражение ребёнка, вышедшего за палисадник родного двора. — Его населяет много существ, о которых я никогда не слышал; иных я очень хотел бы встретить, когда как другие ужасают даже с картинок… Он полон мест, где я всем сердцем желаю побывать, и полон таких, от которых кровь стынет в жилах. В нём живут люди — вроде бы одни и те же, хотя совершенно разные, и все без конца враждуют, враждуют между собой… Впечатление такое, словно большую часть своих книг люди посвящают войнам. Войнам, а ещё воспеванию своих владык… — он застенчиво взглянул на Эддеркоп. — Я видел сразу несколько рукописей, посвящённых вашему светлому правлению.

Эддеркоп странно ему улыбнулась.

— В моей библиотеке ты бы противного не нашёл. Она всё-таки моя. А что за интерес у тебя к цвергам?

— К цвергам? — удивился было Вирл, но сообразил, что Корешок, докладывая баронессе, наверняка упомянул о его главном увлечении. — Ах, да… Они возбуждают во мне неуёмный интерес. И вместе удивляют, — он принялся рассуждать. — Известно, что наша письменность унаследовала фрагменты письменности цвергов. Цвергские технологии применяются в строительстве, в хозяйстве, в военном деле, и до сих пор нашим нуждам служат многие их сооружения. Цверги верили в Первичную Твердь, на их языке — Бростенгард, и считали, что каждый цверг, отдавая жизнь общему делу, закладывал камень в её исполинскую кладку. Уж не знаю, с какой целью эта Первичная Твердь существовала, но то, что цверги были самоотверженным и суровым народом, не вызывает сомнений…

Вирл немного помолчал, подготавливаюсь заключить свою мысль общеизвестным, но от того не менее досадным фактом. Баронесса терпеливо ждала, внимательно всматриваясь в лицо архивариуса, — она хорошо понимала, куда клонится разговор.

— И всё-таки цверги вымерли, — тихо сказал Вирл. — Находки дают повод заключить, что их исчезновение связано с войной… или, скорее, с истреблением.

— Наталкивает на весьма конкретные догадки, не правда ли? — настойчивость баронессы сообщала, что ей интересен даже не сам ход мыслей архивариуса, но то, как усвоенное отзовётся в нём.

— Я не хочу в это верить, — Вирл замотал своей белобрысой головой, надеясь вытрясти из неё одну единственную идею — идею о том, что его орден мог быть причастен к уничтожению целого народа. — Доказательств слишком мало, чтобы утверждать подобное!

— Ваши наставники, конечно, не рассказывали, как они боролись с врагами раньше, — прохладно заметила Эддеркоп. — А вот жители Подгорья и пары других деревень со Срединных ярусов имеют на этот счёт иное представление. И методы, которые Служители применяли в ещё более дремучие времена, чтобы сохранить влияние… — она многозначительно покачала головой. — Трудно поверить, что орден, которому ты клялся служить, не такой белый и пушистый, каким представлялся. Но я бы нисколько не удивилась, случись мне узнать наверно о причастности Служителей к цвергскому вымиранию.

Вирл не знал, как возразить. Правительница Хальрума была не из тех, кому перечат, но скверно другое: возразить было нечем. Особо воинственные наставники даже не скрывали, что в былые годы орден мог помыкать народом Тартарии в той степени, в какой считал необходимым. А в хальрумской библиотеке Вирл нашёл ещё больше упоминаний о деспотичных методах насаждения Воли Пламени, практиковавшихся орденом задолго до Изгарного Раздора.

И всё это — не считая следов гари на руинах цвергскигх городов. Не считая останков, носящих явные следы сожжения.

— Пройденную дверь познания стерегут врата невежества, — подавленно заключил он.

— Слог Ванвальда чванлив, но он во многом прав, — Эддеркоп удовлетворённо кивнула. — Видишь этот меч?

Рукой, украшенной бирюзовыми перстнями, она указала поверх огня. Только теперь Вирл обратил внимание на роскошное оружие, висящее над пастью камина. Позолоченную рукоять украшали неизвестные символы, в широкой прямой гарде виднелись драгоценные камни. Клинок был длинный, в четыре локтя, и отливал мягким серо-фиолетовым блеском.

— Он передаётся в моём роду из поколения в поколение, — сказал Эддеркоп. — Женщины обычно не машут мечами, так что с начала моего правления он висит здесь.

— Какая необычная сталь, — с чувством протянул Вирл, рассматривая меч.

— Его имя — Дитя Сдвига. Сталь, из которой он выкован, не родится в Тартарии. Никто не знает, когда этот клинок был создан и какой мастер его изготовил. Может, он и не из Тартарии вовсе, а откуда-то ещё. Из-за пределов известного нам мира, из места, с которым мы связаны так или иначе. Истинное значение этого меча затерялось в тени времён, но для меня он служит напоминанием. Символом того, что мир недоступен всецелому познанию, и всё, что ни есть вокруг, следует подвергать сомнению.

Вирл не мог оторвать взгляда от странного клинка. Он действительно источал какую-то потустороннюю энергию, от которой приятно кружилась голова. Сложно было не воспринять слова баронессы всерьёз, видя перед собой это живое чудо, иконную тайну, воплощённую в острое, как зуб земляного дракона, лезвие и превосходный эфес.

Из-за пределов известного нам мира… Разве такое возможно?..

— Вижу, мои слова возымели должный эффект, — сказал баронесса. — Что же, это мне льстит. Свои исследования можешь продолжать сколько будет нужно. Быть может, знания, принесённые тобой в орден, изменят его в лучшую сторону.

Вирл встал и низко поклонился.

— Ещё раз спасибо вам за оказанную поддержку, — он в самом деле был несказанно благодарен этой женщине за всё, что она для него сделала.

Архивариус робко развернулся и направился к двери. Как слепыш, отхвативший кусок сочного мяса и жаждущий поскорее проглотить добычу, он теперь хотел остаться наедине со своими размышлениями.

Но тут баронесса остановила его, как бы случайно о чём-то вспомнив.

— Ах, и ещё одно, — непринуждённым тоном сказала она. — Мне доложили, что ты часто вынюхиваешь что-то в городе. Это так?

Вирл замер, стыдливо сцепив вместе руки и покраснев. Он до последнего надеялся, что баронесса не затронет эту тему, отдавая себе отчёт, как выглядели его любознательные похождения.

— Я…

— Можешь не трястись, я ни в чём тебя не подозреваю, — смягчилась Эддеркоп. — Если бы не доклады Корешка, подозревала бы. Но благодаря его восхищённому заступничеству я больше чем уверена, что твоя тяга к знаниям просто рвётся за пределы книжных корок. Но в этом случае хочу тебя предостеречь. Твой друг, которому я подарила плащ… Ему крупно повезло, что его только опоили и ограбили в нижних кварталах. Люди, которые обитают там, по-настоящему опасны. Они, словно дикие звери, готовы вцепиться в брошенную им кость и не оставят от тебя мокрого места, если нарвёшься на неприятности.

— Но ведь вы ими правите! — удивился Вирл.

— Верно, я ими правлю, — Эддеркоп заёрзала в кресле и быстрым движением поправила край шкуры. Замечание Вирла рассердило её. — И посему знаю их натуру как никто другой. Сильная власть не может быть близка народу. Та власть, что приравнивает себя к низам, либо слаба, либо лжива. На этом всё, мальчик. Теперь ступай.

ㅤ

Грозила ли ему опасность? Пожалуй, да — и Вирл с самого начала об этом знал. Его удивило, что баронесса так отзывалась о своих подданных, но он уже успел насмотреться на прелести нижних кварталов Хальрума. Бедность и жестокие нравы правили в них бал. Ворью и жуликам не было числа — выходя в город, Вирл старался не брать с собой вещей, о которых мог пожалеть, и держался в стороне от безлюдных проулков.

Из-за пределов известного нам мира…

За всю свою жизнь слышал ли он нечто более удивительное, маловероятное, интригующее? Он уже понимал: множество бессонных часов предстоит ему биться над разгадкой этих слов. В отличие от баронессы, Вирл стремился к ответам, а не к туманным концепциям, даже если по отношению к поставленному вопросу сам он был лишь крохотной, неприглядной букашкой. Возможно, вся его дальнейшая жизнь будет положена на поиски разгадки, но именно из-за того, как велика была эта задача, не следовало думать о ней сейчас.

Разумеется, его прогулки по Хальруму носили не только лишь познавательный характер. В голове Вирла засела идея, идея глупая и рискованная. Вирл не был смельчаком — скорее, совсем наоборот — и всегда держался в стороне от неприятностей. Но была у него одна зловредная особенность. Если ему хватало решимости во что-то ввязаться, Вирл становился этим одержим, одержим болезненно и необратимо.

Он должен был отыскать человека с ножом. Отыскать и призвать к ответу за то, как он обошёлся с Арли. Вирл, конечно, обещал последнему, что не станет лезть в неприятности. В обычных условиях он бы так и сделал, но только не после их разговора в библиотеке. Арли рассчитывал на Вирла — можно сказать, напрямую просил его о помощи. Вирл знал Арли с детства и видел, что противоречия, одолевавшие того с ранних лет, обострены теперь до предела. Он просто не мог оставаться в стороне. Все эти годы Арли был рядом, и Вирл должен был отплатить ему, должен был наказать человека, причинившего Арли зло.

С этой целью он заявился в тот самый бордель, где Арли столкнулся с обманом. Вирл специально пришёл в заведение пораньше, когда в нём было не так много народу, и взял это за привычку, чтобы не влипнуть в неприятности. Неприятности, однако, назревали сами собой, ибо Вирл, даже при всей своей невзрачности, слишком отличался от завсегдатаев публичного дома. Сидя за дальним столом, он не заказывал выпивку, а если угощали, всегда оставлял её нетронутой. Более того, он совсем не пользовался услугами, ради которых обыкновенный работящий хальрумец обычно посещал это место, чем привлекал к себе много нежелательного внимания.

Осторожными, но весьма назойливыми расспросами Вирл пару раз едва не нарвался на кулаки. Большинство сонных забулдыг, авантюристов и лодырей, обретавшихся в борделе до полудня, слали Вирла в бездну, но некоторые всё-таки вспомнили человека с ножом в виде земляного дракона на шее.

Так Вирл узнал, что жулика зовут Набб и что он время от времени появлялся здесь ещё до случая с Арли.

— Кого-то он мне всё напоминает, Набб этот, да сообразить не могу кого… — причитал косоглазый плотник с бородой, похожей на грязную щётку.

— Это пушо водку сосать меньше надо, — невнятно отвечал ему жирдяй-пекарь, большой любитель отдохнуть от общества жены. — Тогда и помнить лучше буиш.

— А вот же! — возликовал плотник. — Трубадура того, что года три назад про баронессу стишок сложил да как сквозь землю канул. Все решили, будто его прирезали, но, видать, извернулся носатый, выкарабкался…

— Да этот жем не играет вовсе и не поёт даже, — возразил пекарь.

— А ведь и правда, не играет… — задумался плотник, и в ходе размышлений один его глаз смотрел в окно, а другой — на вытиравшую столы Лили.

Пухлая рыжеволосая девица хозяйничала тут почти каждый день. Вирл выяснил, что у борделя был хозяин, но он обычно являлся только в разгар веселья, а остальное время за заведением приглядывала Лили. На Вирла она с самого начала смотрела искоса, и с каждым его отказом выпить или снять девушку обхождение её становилось всё более холодным. Она отвечала резким, даже слишком резким, незнанием на вопросы о Наббе. Вирл положил, что разговоры об этом человеке возмущают Лили и злят, и вскоре оставил надежду что-либо узнать от неё.

Вот почему архивариус так удивился, когда сегодня Лили подошла к нему с необычайно приветливой улыбкой. Он уже выдумывал с десяток новых причин, оправдывавших его безразличие к здешним девицам, но Лили опередила его:

— Чего же ты не сказал, что знаешь пройдоху Набба? Он намедни к нам заходил и всё про тебя выложил!

— Выложил? — от удивления Вирл так резко выпрямил спину, что чуть не свалился со стула.

— Конечно! — лицо Лили румянилось от услужливой радости. — И про ваше знакомство в Подгорье, и про ту девушку из Железных Нор, и про то, как ты замечательно декламируешь! Сказал бы сразу, что старого друга разыскиваешь — я бы совсем по-другому отнеслась, а то сидишь тут, весь приникший, и расспрашиваешь так странно.

Вирл растерялся. К чему было Наббу плести про него такие небылицы? В любом случае стоит придерживаться изначальной цели. Нужно подыграть Лили, чтобы выйти на след мошенника.

— Э-э… кхм… Да-да, я ведь в этом городе недавно, вот и пытался его найти, — Вирл неловко посмеялся. — А он случайно не сказал тебе, где я могу с ним встретиться?.. Асваргот, как же давно мы не виделись!

Губы Лили насмешливо дрогнули.

— А он сам тебя нашёл, — сказала она. — Вон там, в углу.

Упитанным пальцем девушка указала на человека, неприметно сидящего у края дальней стены. Мужчина устроился возле окна, под плотным пологом теней, отбрасываемых свет-камнями с улицы. Вирл готов был поклясться, что никого не видел за тем столом, когда входил в бордель. Едва он устремил на незнакомца взгляд, тот поднялся и сделал два лёгких шага в его сторону.

Вирл заметил, как на шее незнакомца шевельнулся кинжал в позолоченных резных ножнах. Плечи мужчины покрывал плащ — знакомый Вирлу по расположению заплаток и покрою. Набб ухмылялся, серые глаза его смеялись над архивариусом. Казалось, они заглядывают в душу и превращают её во что-то жалкое, постыдное, что хотелось упрятать от всего мира и никогда больше не вытаскивать на свет. Вирл редко на кого-то злился, но при виде Набба его переполнила ярость — необузданная, слепая, как бешеный старый крот.

Вор дёрнулся и с грацией кудлохвоста бросился к задней двери.

— А ну стой! — завопил Вирл.

Позабыв обо всём, он рванул вслед за Наббом и очутился в переулке позади борделя. Набб стоял в десяти футах, в просвете между домами, и глядел на Вирла своей издевательской физиономией. Он ждал чего-то.

И только тогда Вирл понял, как сильно сглупил. Бегство Набба было никаким не бегством — в самом деле, кто вообще станет убегать от щуплого архивариуса! Всё было затеяно, чтобы выманить Вирла на улицу. Он оказался в ловушке, в которую сам же угодил, поддавшись бездумной злобе, — именно на это Набб и рассчитывал, представ в украденном плаще! Как же глупо он попался!

Сзади подкрались. Что-то тяжёлое обрушилось Вирлу на затылок и вышибло из него дух. Падая, он видел сверкавшие на потолке хальрумской пещеры свет-камни.

ㅤ

Помещение, в котором очнулся архивариус, было тёмным и сырым. Когда он пришёл в себя, то разглядел стены с ветхой коричневой кладкой и три человеческие фигуры, одна из которых держала лампу с маленьким свет-камнем внутри.

У Вирла всё плыло перед глазами. Волосы на затылке слиплись от крови, неимоверной болью пульсировала голова. Он был привязан к кирпичной колонне. С её краёв осыпалась пыль, но сердцевина строения оставалась крепка, а тугие путы стягивали плечи и запястья Вирла, не давая даже шевельнуть рукой.

Пока он медленно приходил в себя, плывущие силуэты обрели очертания, а затем и голоса. Посередине стоял Набб, разъяснявший что-то верзиле с квадратным подбородком и заткнутой за пояс железной дубинкой — вероятно, ей он и приложил Вирла на голове. За их разговором следил другой, высокий и грязный, державший на плече жуткое самодельное орудие вроде заступа.

Набб говорил с верзилой на повышенных тонах, в его раздражённом мелодичном голосе звучали приказные нотки.

— Если малодушный Джобби хочет выйти из игры, нам нельзя его отпускать. Сейчас не время подвергаться риску из-за какого-то сопляка, решившего дать заднюю, когда до триумфа уже рукой подать!

— Но ведь он нам не враг… Он помог нам раздобыть оружие и шпионил на рынке…

— Именно поэтому, дружище, нельзя позволить ему жить. Теперь слишком многое стоит на кону. Даю слово, вскоре всё это кончится, и нам уже не придётся ползать по подземельям, словно крысам. Ещё немного усилий, немного жертв… — Он повернулся к другому, не обращая внимания на протесты амбала: — Займись.

Высокий удалился. Верзила обескураженно опустил голову, но спорить перестал.

Тут Набб заметил, что Вирл пришёл в сознание. Он лениво подошёл к архивариусу, сложив руки за спиной. Его серые глаза уставились прямо в глаза Вирлу, лицо мужчины было живым и подвижным, но отблеск плутовского зла открыто проступал теперь сквозь маску весёлой непритязательности.

— Кто ты такой? — медленно спросил он. — Судя по робе, один из Служителей, но ведь они оставили город… Послушник, слуга, другой незначительный подпевала? Весьма вероятно. Пламенем ты не владеешь, иначе давно бы им воспользовался. Зачем же ты остался в Хальруме?

Вирл не ответил. Он разглядывал кинжал, свисавший с шеи Набба, слабо покачиваясь на тонкой бечёвке. Кинжал был обоюдоострый, рукоять изображала голову и шею дракона, а ножны — изогнутое тело и прижатый к животу хвост. Работа была превосходная, Вирлу не доводилось видеть ничего подобного. Кислотно-жёлтый материал напоминал бронзу, но даже в этом у архивариуса не было уверенности.

— Молчишь? — Набб отстранился. — Так или этак, меня не шибко интересует, для чего баронессе держать у себя одного из Служителей. Другой вопрос терзает меня, и я просто не могу не потребовать у тебя разъяснений, прежде чем ты умрёшь. Скажи, зачем ты искал меня?

Прежде чем умрёт… Ну конечно, эти лиходеи даже пособников своих не щадят, а он всего-навсего неудобный свидетель, которого можно и нужно прикончить. Страх нарастал где-то в глубине, так далеко, что Вирл ещё не мог его чувствовать. Снаружи было только безразличие и покладистое смирение с судьбой.

Он откликнулся, честно и бесстрастно:

— Ты обокрал моего друга.

— Друга? — Набб как будто даже удивился. — О, ты про того сероволосого недоумка, который так легко потерял голову при виде голых женщин и дешёвого пойла? Признаться, я впервые обворовал Служителя Пламени, но если все в вашем ордене столь ущербны, как он, неудивительно, что о вас позабыли.

Набб запрокинул голову, выставив вперёд свою острую бородку, и зашёлся мелодичным смехом. Вирл равнодушно смотрел на него. Страха всё так же не было, зато сохранилось обыкновенное желание получить ответы.

— Вы что-то затеяли. Я вижу, твои друзья вооружены, а сам ты в победном настроении. Тебе известно, что сделает леди Эддеркоп, когда узнает о ваших планах?

Едва прозвучало имя баронессы, Набб вышел из себя. Резким скачком он очутился возле Вирла, схватил его за шею и прижал голову архивариуса к холодным кирпичам.

— Однажды я уже попал к ней в руки, — Набб оскалил желтоватые зубы, впритык глядя на Вирла. — Она сохранила мне жизнь, но унизила меня. Велела своим громилам сломать мне мальцы, чтобы я больше не мог играть. Я жил в изгнании, но возвратился, чтобы дать народу Хальрума то, что причитается ему по праву. Я заставлю паучиху пожалеть о своём решении. Она будет проклинать своё имя за то, что не лишила меня головы.

Он отпихнул от себя голову Вирла, стукнув того затылком о колонну. Вирл стиснул зубы от боли. Набб сложил руки на груди и заходил взад-вперёд, что-то старательно обдумывая.

— Выходит, всё дело в мести? — дрожащим голосом спросил Вирл. — Хочешь устроить в Хальруме побоище из банального желания поквитаться?

Набб вдруг замер, повернувшись к Вирлу спиной. Он ненадолго замолк, а потом рассмеялся, приглушённо и тоскливо.

— Поквитаться? Поэту чужды столь поверхностные порывы! — он злобно посмотрел на Вирла. — Ты, глупый подпевала паучихи, не видел того, что видел я. Ты не был на Срединных ярусах, где прямо сейчас тьма шагает по пещерным гротам своей замогильной поступью! Ты не знаешь, что произойдёт, когда она явится сюда, и Хальрум утонет в стенаниях женщин и детей…

Его голос почти обратился в шёпот, губы задрожали от ужаса. Он шагнул к Вирлу, заменяя страх кровожадной яростью и обращая её на архивариуса.

— Нельзя допустить, чтобы к тому времени во главе стояли напомаженные аристократы, которым плевать на народ! — прорычал он. — Мы должны избавиться от них, пока не поздно, но главная наша беда даже не они сами, а недомерки вроде тебя, охраняющие их гнусную власть! Вам неведомо, что ваши владыки влекут вас в пропасть, неведомо, что выгораживая их, вы обрекаете всех на ужасный конец! Но не беда… — Он медленно приблизился к Вирлу. Его рука легла на рукоять кинжала, и острый клинок с плывущей по его поверхности чёрной дымкой медленно выполз из ножен. — Я покажу, чем обернётся ваше упрямство!

Вирл не успел даже вскрикнуть. Набб кинулся на него, одной рукой прижимая его голову, а другой прислоняя к уху кинжал. Прежде чем взрезать плоть, клинок вонзился Вирлу в душу, и оттенки первобытного кошмара хлынули в сознание архивариуса, пропитав его неописуемыми картинами, воплощавшими, казалось, всё забвение, всё насилие и всю пустоту мира. Смерть, запечатлённая с кристальной чистотой, явила ему свой лик, и лишь чудо, столь же чистое, помешало Вирлу сойти с ума.

Он почувствовал, как тёплые капли крови струятся по его шее — и закричал, то ли от боли, то ли от испуга. Набб отступил на шаг. В руке он держал что-то обмякшее и запачканное кровью, улыбка на его лице была не просто ликующей. Это был оскал безумца.

Вирл снова терял сознание, коричневые стены расплывались и меркли. Между тем верзила с железной дубинкой куда-то исчез, а когда вернулся, из его согнутой спины торчал железный дротик. Он покачнулся и рухнул под ноги Наббу. Поэт завертелся, засуетился, отыскивая пути к отступлению, но, выглянув за арку, понял, что бежать некуда.

Вдалеке, словно из чужого сна, слышался звон клинков, перекрикиваемый свирепым матом капитана Норбиуса…

ㅤ

В комнатушке, выделенной ему для проживания, Вирл бывал редко и, открыв глаза, сперва не понял, где находится. Он попытался встать, но тело не слушалось — похоже, ему давали настойку из бурого мха, чтобы облегчить боль.

Голову Вирла покрывал толстый слой бинтов. Он с трудом повернулся и увидел возле своей постели леди Эддеркоп. Причудливая причёска баронессы отбрасывала длинную тень. Правительница с интересом разглядывала Вирла, точно желала понять, способен ли он к разговору.

— Ты действовал опрометчиво, — сказала она. — Не утверждаю, однако, что всё было зря, ибо мы узнали и получили много полезного благодаря твоему безрассудству.

— Как вы… — язык не слушался, Вирл не окончил фразу.

— Как мы тебя нашли? Я ведь тоже не дура, мальчик. Некоторые из моих соглядатаев посещают бордель, и когда ты погнался за Наббом, я быстро об этом узнала. Дальнейшие заботы поручила Норбиусу. Он перевернул бордель вверх дном и выяснил, где находится убежище Набба. Естественно, чернь не обрадуется закрытию их любимой лавочки, — рассудила она, — но мы обезглавили потенциальных бунтовщиков, а значит, игра стоила свеч…

Эддеркоп задумчиво посмотрела на бинты, покрывавшие голову Вирла.

— Досадно, что Норбиус слегка запоздал… С другой стороны, так ты отделался только ухом. Задержись он ещё ненадолго, тебя бы пришлось выносить по частям.

Ухом? Так вот что сжимал в своей руке Набб, перед тем как в подземелье ворвалась стража… Плотно забинтованный и напоенный отваром, Вирл не чувствовал боли, но пустота на месте хряща вдруг поразила его осязаемостью и привела в ужас.

Набб держал в руке его кусок! Этот псих отрезал от него часть, как от какой-нибудь коровьей туши, изувечил его ради своих нелепых, рождённых больным умом идей!

Полоснул Вирла тем ужасным ножом…

— Нож… нож…

Вирл задрожал всем телом, мысленно возвращаясь к кошмарному прикосновению ледяной стали. Совсем немного — и память, ещё живая спустя небольшой промежуток времени, могла стать явью, и тогда он наверняка лишился бы рассудка.

Но тут баронесса сделала то, чего никак нельзя было ожидать от женщины её положения — властной, безжалостной, вершащей судьбы. Она наклонилась к Вирлу, как наклоняется мать к заболевшему чаду, и мягко положила свою ладонь поверх его. В её голосе не осталось ни капли той циничной стали, которая была ему присуща. Слова звучали вкрадчиво, даже нежно:

— Мы забрали нож. И Набба тоже схватили. Корешок говорит, кинжал цвергский, он излучает древнюю и очень злобную магию. Это сослужит нам на переговорах, а ты можешь собой гордиться, архивариус. Знание требует жертв. Сегодня ты свою принёс.

Она распрямилась, и Вирл снова увидел ту прежнюю Эддеркоп, от одного взгляда которой мужей Хальрума бросало в дрожь. Неужели он удостоился её святлейшей жалости? Могла ли она искренне восхищаться его поступком, или это был лишь тонкий политический приём? Как бы там ни было, её утешения возымели действие, и страх на время отступил.

Уже уходя, Эддеркоп добавила:

— Хочу, чтобы ты знал. Прибежал кудлохвост из Гроттхуля. Похоже, твои братья преуспели и теперь спускаются на Срединные ярусы. С ними Фелинн, младший сын князя. Любопытно, правда? С чего бы княжескому наследнику отправляться в поход со Служителями? Лично я теряюсь в догадках.

С тем она вышла. А Вирл остался перебирать собственные догадки, потому что сам не имел никаких соображений на этот счёт. Из памяти всплыли слова безумца Набба, который оправдывал свои зверства увиденным на Срединных ярусах…

В любом случае он был рад узнать, что с Арли и остальными всё хорошо.