Отродье мрака

Метаморфозы княжеского сына

— Я те клянусь, с своим железом Норы всю Тартарию под себя подмять можут!

— Де? А чё ж не подомнут?

— Так пушо большей частью сами же на добыче этого железа подыхают!

— пьяные хальрумские стражники.

Будучи школяром в Цитадели, Арли знал некоторых Служителей родом со Срединных ярусов. Cложилось так, что люди оттуда были молчаливее нравом и малость усерднее в любом деле, нежели те, кто жил выше. Из их рассказов Арли знал, почему это было так. Удалённость от Хальрума, Гроттхуля и Раскалённой Цитадели — главных источников света в Тартарии — и тяжкий труд под правлением Железных Нор закаляли нрав не хуже Пламени.

Однако стойкость духа не спасла этих людей от того, что пришло на Срединные ярусы. Арли помнил того мужчину из деревни Эмбар, который рассказывал о случаях помешательств в деревнях ниже Цвергова моста. Тогда его речи приняли за лепет безумца, но вступив во владения Железных Нор, Арли уверился сам: что-то неладное творилось в этих пещерах.

Вьющийся тракт был почти безлюден. Уже одно это наблюдение казалось вопиющим, ибо Железные Норы слыли основным поставщиком стали в Тартарии. Арли ожидал, что здешние пещеры будут кипеть деятельностью ничуть не меньше, чем пещеры Хальрума, но из живых, сохранивших рассудок людей им встретилась только группка мародёров, обчищавших пустые деревни вдоль тракта. Возле дороги нередко валялись тела — судя по ранам, эти люди были зарезаны или забиты каким-то тупым оружием. Обыкновенные крестьяне, разодетые догола и обобранные до нитки. У них отобрали всё, а потом, когда хапать было уже нечего, лишили жизней, — или совершили всё то же, но в обратной последовательности.

К Железным Норам шли почти без отдыха и совсем без сна. Сомкнуть глаз не давали шорохи, звучавшие в боковых тоннелях, и неясное волнение, досаждавшее путникам с самого их прибытия на Срединные ярусы. О том, чтобы свернуть с тракта, не могло идти и речи; экономили каждый глоток воды во флягах, а о еде не заговаривали совсем, чтобы не провоцировать и без того мучительное чувство голода. Арли и Фелинн поочерёдно освещали дорогу: первый располагал Пламенем, а у другого в запасе было достаточно трута и огниво.

На третий день бессонного, полного тревожных впечатлений перехода впереди выросли ворота Железных Нор.

ㅤ

Город сполна оправдывал своё название. Сеть извилистых, переплетённых тоннелей, в которой приезжие просто не имели возможности ориентироваться без проводника. Если земли, находящиеся под властью Железных Нор, в своём запустении казались погостом, то сам город бредил жизнью, бредил неустанно, если не сказать — свирепо.

По железным рельсам катались вагонетки, доверху груженые углём и рудой, без умолку звенели кузнечные молоты. Меха выдыхали горячий воздух, всюду сновали воины, с ног до головы облачённые в сталь. Городской базар, расположенный в большом округлом гроте, был забит людьми и предоставлял почти все виды услуг, какие только можно пожелать: снаряжение, пищу (правда, по вопиюще высокой цене), шелка, скот. Всюду грохотала работа, стремительная и неуёмная деятельность, — было похоже, что город готовится к обороне.

Как Арли и предполагал, попасть к барону Ротте оказалось непросто. Слуги правителя носили серебряные маски, и Арли, выцепив из толпы одного лакея, попросил сообщить правителю Железных Нор о своём прибытии. Лакей только небрежно обозрел его и рассмеялся. Тогда представился Фелинн. Аристократическая выправка юноши и отточенный манер пусть не уверили лакея в правдивости услышанного, всё же доказали, что перед ним были не какие-то проходимцы. Он согласился доложить барону.

Арли и остальным велели ждать у большой бронзовой двери с изображённой на ней парой крыс, вставших на задние лапы. Что скрывалось за дверью — сказать было нельзя, ведь её рама была вделана прямиком в тоннель, с виду не казавшийся особенным, если не считать вечно входящих и выходящих стражников.

— Почему они в масках? — спросил Арли после двух часов терпения, расхаживая туда-сюда. — Я о лакеях.

— Может, у них есть причина скрывать лица? — предположила Несса.

— Единственная причина — ранимая натура их повелителя, — покачал головой Фелинн. — Говорят, он болен проказой. Сам носит маску по нужде и своих слуг заставляет делать то же. Если кто из них пренебрегает его волей, Ротте казнит провинившегося, надевая на него маску с шипами на обороте. Скверный человек, даже в сравнении с отцом.

— Думаешь, он нас примет? — спросил Арли.

— Уверен. Не каждый день в его городе появляется Служитель в сопровождении княжеского сына.

Ещё какое-то время прошло в унылом ожидании. Потом появился тот же лакей и ткнул пальцем сперва в Фелинна, затем в Арли.

— Вы двое, — сказал он. — Проходите, господин вас ждёт.

Тронный зал барона Ротте мог бы с таким же успехом стать логовом для зубатого червя. Слабо освещённый теплящимся в жаровнях огнём, он в буквальном смысле являл собой широкую, плоскую пещеру с низкими сводами потолка. На голых стенах висели круглые щиты с изображениями аристократических хоругвей Железных Нор. Трон был выбит в скальной породе и больше походил на древний алтарь для человеческих жертвоприношений, с течением времени приспособленный под задницы власть имущих.

Стража барона Ротте носила шипастые пластинчатые доспехи и шлемы с забралами в виде серебряных ликов, чуть более угрюмых, чем у лакеев. И у тех, и у других маски являлись подобием той, которую носил сам барон: круглой, изящно украшенной завитым орнаментом, с губами, заставшими в лёгкой плутовской ухмылке. Барон был невысок ростом, чуть сутул и всё тело прятал под длинным чёрным балахоном. Шлейф этого свободного одеяния тянулся за ним необъятным хвостом, и шут по кличке Хрящик, шустрый и звонкоголосый малый, носился за хозяином по пятам, поддерживая на руках складки его наряда.

Когда Арли и Фелинн вошли, барон неуклюже повернулся к ним. Кроме шута, правителя сопровождал огромный стражник с двуручным мечом на спине.

— День становится интереснее, — голос под маской звучал низко и глухо, сопровождаясь тяжёлым, посвистывающим дыханием. — Служитель Пламени и сын гроттхульского князя. Чем обязан?

— Откуда вы знаете, что я Служитель? — с подозрением спросил Арли.

— О вашем Шествии знает уже вся Тартария, — ответил барон, смерив Арли вялыми глазами, в которых, однако, отсвечивал огонёк угрозы. — Я ждал, что вы доберётесь до меня в более полном составе, но вижу здесь только тебя, малыш. С чего бы это?

Арли стиснул зубы и посмотрел в землю. Он решил говорить как есть, поскольку знал, что правитель захочет распознать ложь и сделает это куда лучше какого-нибудь пожилого адепта.

— На нас напали… — медленно ответил он. — Какая-то тень на мосту… Невысокая, в остроконечной короне… Остальные отказались продолжать поход, но я… я считаю, вам всё же стоит меня выслушать.

Ротте глухо усмехнулся и шагнул к своему трону. Под полями его балахона не было видно ни ног, ни рук, и со стороны он походил на жука, ползущего в укромный угол.

— Я ценю твою честность, малыш. И то, как искренне ты желаешь убедить меня, будучи совершенным неряхой по части дипломатии. Сущность, что напала на вас… Мне доносили о ней. Купцы и крестьяне видели её на дороге и в пещерах. Скорее всего, она и послужила причиной тому, что мои деревни пустеют. Люди слышат её зов, бросают дома… Отдаются влечению… Тракт заполонило отребье, чующее гниль времён и мою слабость. Чудовища, о которых не говорят даже в легендах, обживают покинутые сёла…

Арли с Фелинном переглянулись.

— Но что же это за сущность такая? — спросил адепт.

— Последний цвергский король, — не оборачиваясь, ответил Ротте. — Так ей хотелось бы думать. На деле — воплощение слепого желания разрушать. Месть для неё лишь иллюзорный предлог, не имеющий значения. Отголоски мёртвой личности, оказавшейся во власти куда более зловещих сил.

— Зловещих! Зловещих! — пропищал Хрящик голосом, удивительно похожим на тембр хозяина. Он перебирал в руках платье барона.

— Если вы хотите сказать мне, что эту тварь нужно остановить, можете не утруждаться, — добавил Ротте. — Сложно отыскать кого-то, кто более заинтересован в этом.

У Арли отлегло от сердца. Не придётся заискивать перед этим жутким владыкой, не придётся брать на себя никаких непосильных клятв. Всё ведь было куда проще — победа над тьмой напрямую затрагивала область интересов барона.

— Значит, вы согласны выйти на переговоры с моим отцом и остальными правителями? — спросил Фелинн. — Оставить в прошлом старые обиды и объединиться в борьбе против общего врага?

Затылок барона прикрывала матерчатая тряпица, стянутая ремнями маски. Всё время, пока он стоял лицом к трону, Арли и Фелинн видели только покрытую голову и широкую спину Ротте. Когда он повернулся, в руках у него была глиняная статуэтка.

— О да, согласен, юноша. По правде, я уже получил несколько писем из Раскалённой Цитадели и готов вести диалог как со Служителями, так и с остальными владыками. Любопытно… — добавил он, разглядывая Фелинна. — Неужели Крылана так заботит судьба Тартарии, что он отправил на переговоры своего сына? Князь, которого я знал, никогда бы не рискнул выводком.

Фелинн прикусил губу и побледнел. Можно было заметить, как его ладонь почти до боли сжала рукоять висящего в ножнах меча. «Что за письма из Раскалённой Цитадели? — промелькнуло в голове у Арли. — Неужели переписку с бароном вёл Гэллуэй?» Но мыли были заняты другим — статуэткой, торчавшей из покрытых язвами рук Ротте. Пухлая, одутловатая фигура, которую Арли видел уже не раз, пробуждала в адепте противоречивое чувство наблюдения чего-то неестественного, чужеродного.

Вихт Асваргот. Снова. В Хальруме, в Гроттхуле — и здесь тоже.

— Я сам вызвался отправиться в поход, ибо понимаю его важность, — взял себя в руки Фелинн. — И рад слышать, что вы готовы идти навстречу другим баронам. Теперь, если не возражаете, мы бы хотели отдохнуть перед походом в Грибные Топи. Не правда ли? — он глянул на отвлёкшегося адепта. — Будем признательны, если вы предоставите нам какой-нибудь тихий уголок для сна.

Барон не шевельнулся, но глаза его словно смеялись над Фелинном. Когда он заговорил, его голос был по-прежнему низок и глух:

— Велю подыскать вам покои, дорогие гости. Чувствуйте себя как дома.

ㅤ

Всё оказалось проще, чем Арли ожидал. Правда, «покои», которые согласился выделить барон, покоями можно было назвать лишь с натяжкой: это была сырая, промозглая берлога, с потолка которой капала вода. В Тартарии наступила оттепель, и воды в пещерах было куда больше, чем обычно. Стоит ли говорить, что Железные Норы, целиком состоящие из естественных пещер, страдали от этого как ни один другой город.

Осмотрев унылую ночлежку, Арли, Фелинн и Друзи отправились на базар купить чего-нибудь съестного. Хотя Арли невыносимо устал, он был даже рад возможности пройтись. Оставаться наедине с Нессой он боялся и не хотел, а еду планировали выменять за Пламя.

По пути им попался кабак, откуда звучала пьяный вой, так ненавистный Арли.

— Я зайду, — угрюмо бросил Друзи. — Догоню вас потом.

Фелинн кивнул; Арли промолчал. Друзи только что потерял брата и имел право утопить свою скорбь, но для Арли любой алкоголь был только напоминанием о его хальрумском позоре. Впрочем, адепту хватило совести не высказаться об этом вслух. Сложно было привыкнуть к тому, что провожатый теперь один. Даже со стороны Друзи выглядел осколком чего-то неделимого, разбитого — а уж что чувствовал он сам…

На базаре купили мешочек сушёных грибов. Торговцу с неприятно выступавшей челюстью и большой плешью пришлось опорожнить три сосуда водки, выплеснув их содержимое в небольшой бочонок. Эти сосуды Арли последовательно наполнил Пламенем — не слишком стабильным, но мощным и сохранным. Делец расставался с товаром неохотно, ведь даже три бутыли Пламени были не слишком высокой платой за пищу в условиях повсеместного голода. Во время торга он не раз обращал внимание покупателей на своё безмерное великодушие.

— Долго это будет продолжаться? — спросил Фелинн, когда они шли извилистыми тоннелями назад в ночлежку.

— О чём ты? — не понял его Арли.

— Ты словно никогда не видел девушек. Могу предположить, у вас в Цитадели их было немного, но эти ваши переглядывания с той, черноволосой… Смотрю на это — и каждый раз смеяться хочется.

У Арли вдруг возникло острое желание его ударить. Не сжечь — просто врезать ему, чтоб он никогда больше не затрагивал эту тему.

— Тебя это не касается, — огрызнулся он. — Что ты вообще можешь понимать!

— Например, то, что у девчонки нет других причин тащиться с нами. И ещё, в отличие от некоторых, меня влюблённость не пугает. Я бы не делал из неё такой спектакль, будь я на твоём месте.

Фелинн явно получал удовольствие от копания в исподнем Арли, равно как от своего превосходства в познании женского пола. Закипая всё больше при виде его нахальной физиономии, Арли решил не оставаться в долгу.

— Значит, ты у нас знаток по части женских сердец, да? Бьюсь об заклад, на девушек ты впечатление производить горазд — но что с твоим отцом? Его впечатлить сложнее, верно? А то ведь у княжеского сынка нет других причин тащиться в поход с какими-то там Служителями! Сидел бы себе в Гроттхуле да наслаждался обществом наивных девиц, строя благородные мины!

Выпад оказался весьма удачен. Улыбка сошла с губ Фелинна, он насупился и сложил руки на груди, отводя взгляд к толпе.

— Что ты можешь знать, — ледяным тоном сказал он. — Хочешь ты или нет, сейчас вы останетесь вдвоём. Я пойду в кабак, прослежу, чтобы наш охотник не упился до смерти. Слыхал, тебе такие заведения посещать не следует…

Прежде чем он исчез, Арли снова заметил его наглую высокородную улыбку, а потом Фелинн скрылся за спинами прохожих. Арли огляделся — и понял, что опять остался один среди бурного потока людских тел, плывущих куда-то без ведомой цели и смысла. Точно так же он чувствовал себя, когда стоял посреди хальрумской площади с фонтаном, внутри которого лежали мышиные кости. Фелинн оказался прав — Арли не мог бродить по городу в одиночку.

ㅤ

Ночлежку тускло освещал единственный сальный огарок. Несса сидела на тюфяке и вертела в руках пуговицу, отвалившуюся от её кожаной рубахи. Войдя, Арли положил перед девушкой мешочек с грибами, а сам уселся на другом тюфяке, избегая смотреть на неё.

— Поешь, — сказал адепт. — Только немного, нам ещё на дорогу нужно оставить.

Несса поначалу гордо отказалась, но затем всё же вытащила несколько грибов и стала с жадностью уплетать их. Она была страшно голодна. Арли её поведение показалось забавным.

Когда она насытилась, долго молчали. Капли воды ритмично разбивались о пол пещеры. Где-то неподалёку попискивали крысы.

— Я не хотела тебя шантажировать, — виновато сказала Несса. — Просто боялась, что ты откажешься взять меня с собой.

— Ты верно заметила, я не способен тебя убить, — нарочито равнодушным тоном ответил Арли.

— Но ты убил Махо, когда он пытался… пытался…

— Я бы сжёг этого ублюдка ещё послушником, если бы мог, — голос Арли налился яростью. — Он заслуживал подохнуть, но я… я не думал, что это будет так… Наставник Грегори, мост, тень… Всё это навалилось на меня так не вовремя!

Несса пристально вглядывалась в его лицо — растерянное, искажённое гневом. «Он больше злится на себя, — думала девушка. — Ему пугает не то, что происходит, но то, как сам он принимает это».

— Ты другой, — осторожно проговорила Несса. — Я тоже теперь другая. Шествие нас изменило, мы уже не можем быть теми, кем были раньше… не можем ненавидеть друг друга, как раньше. И, верь мне, я напугана этим не меньше твоего. — Она немого помолчала, собираясь с мыслями и тщательно подбирая каждое слово. — Я только… только хочу, чтобы мы преодолевали это вместе. Ты видишь, как тяжко быть одному здесь, за стенами Цитадели. Теперь уже не отвертишься — мы оба переживаем одно… Нам не следует это отрицать, иначе…

Впервые за весь разговор Арли заглянул ей в глаза. Мысль, выраженная столь туманно, всё же возымела действие, ибо была искренней и отозвалась тёмплым огоньком где-то внутри него. Арли кивнул — и сложно выразить, сколько счастья, сколько нежной умиротворённости принёс Нессе этот короткий кивок.

Вновь пришла пора молчаливого уединения, как в той пещере под чарами штрата. На сей раз, однако, всё длилось недолго: изнурённая долгим переходом, Несса вскоре улеглась на тюфяк и крепко заснула.

Арли слушал ровное дыхание девушки, чувствовал её влекущий запах и вспоминал, как раньше бродил по галереям Цитадели, вслушиваясь в низкий, глубокий рокот Жерла. Этот рокот наполнял его тело вибрациями, почти столь же приятными, как те, что он испытывал сейчас, чувствуя близость Нессы. Но всё-таки теперешние его чувства были совершенно иными. Они не поддавались восприятию, ужасали его и в то же время насыщали его существование чистейшей эссенцией смысла.

Могла ли она испытывать то же?..

ㅤ

Служителя разбудило лихорадочное бормотание Друзи. Арли и не заметил, как уснул, хотя сам едва стоял на ногах после трёхдневного пути. Охотник мычал, брыкался и что-то невразумительно бубнил в пьяном беспамятстве. Должно быть, ему снилось нечто ужасное. Арли боялся заснуть, опасаясь, что во сне ему явится штрат или Боннет — или оба вместе. Но оказалось, кошмары сегодня зашли на огонёк к другому.

Несса по-прежнему тихо и мирно спала. Рядом с бормочущим и дергающимся во сне Друзи она казалась воплощением безмятежности. Арли вдруг задумался, как бы воспринял он гибель этой девушки. Горевал бы он по ней так же, как горевал по наставнику Грегори, или как Друзи горевал по своему брату? Эти вопросы звучали странно вдвойне, если вспомнить, что не так давно он едва не прикончил её собственными руками.

Воистину, Воля Пламени пустила его жизнь по неизведанному пути.

Арли повернул голову к лежанке Фелинна, но с удивлением понял, что не видит его и не слышит его дыхания. Это сразу привело адепта в беспокойство, ведь княжеский сын должен был возвратиться вместе с Друзи.

Крик. Едва слышный, сдавленный толстыми стенами Железных Нор, но вполне различимый для острого слуха Арли. Кричала женщина, где-то неподалёку от их ночлежки.

Арли поднялся, на ходу схватив с пола свой плащ. Как выяснилось позже, этим Служитель спас себе жизнь; но тогда он всего лишь взял одеяние, к которому уже успел прикипеть, просто по привычке. Случай в гнезде рудомолов мало того что был неясен сам по себе, успел ощутимо стушевался в памяти. Осталось лишь воспоминание о битве с жуками, в которой они с княжеским сыном сражались плечом к плечу, подставляя друг другу спины.

Арли вышел из ночлежки и двинулся в ту сторону, откуда, как ему казалось, слышался крик. Небольшие гроты, в одном из которых расположил их барон, находились в довольно уединённом месте; шум беспрестанной работы, переполнявший остальные Железные Норы, звучал как бы в стороне, и крик едва ли был слышен страже.

В дальнем гроте Арли услышал скребущие звуки, чередовавшиеся с отвратительным шипящим писком. Он возжёг Пламя и прислушался снова — но звуки уже стихли. Тогда Арли выставил вперёд ладонь и осторожно шагнул в пещеру. Поначалу он не увидел и не услышал ничего, но когда происходящее наконец обрело контуры, Арли забыл как дышать.

Девушку, лежащую на земле, он узнал. Это была служанка, которая набила для них тюфяки и оставила свечу; Арли догадывался, что ей же поручили приглядывать за гостями. Она лежала неподвижно, слабо, но различимо дышала. Из раны на её шее сочилась кровь.

Когти неведомого чудовища прижимали девушку к камням. Над уродливо-тощим, но гибким и сильным телом шевелились два омерзительных перепончатых крыла. Тварь вскинула голову на звук, и Арли даже не сумел как следует разглядеть её — только услышал леденящий кровь и режущий слух писк, исходящий из её пасти. Она бросилась на него с неуловимостью ветра, подувшего в склепе. Арли отчаянно махнул рукой, швыряя перед собой сноп искр, и только так сумел уберечь себя от немедленной гибели.

Чудовище метнулось влево, скрылось во тьме, затем возникло справа, снова исчезло. Не имея возможности разглядеть его, Арли полагался на слух, но и тот подводил его: скрежет когтей, писк, взмахи крыльев возникали со всех сторон, едва осязаемые, но реальные до ужаса. В очередной раз мелькнув где-то сбоку, чудовище полоснуло Арли по плечу — он вскрикнул и схватился за руку, чувствуя, как рукав заливает кровь. Собственная беспомощность озлобляла куда больше чудовища. Соединив ярость и мастерство, он на миг окружил себя Пламенем — и тогда разглядел морду огромного нетопыря с растопыренными ушами, чёрными бусинами глаз и длинными, как лезвия шпаг, клыками в разверстой пасти.

Чудище отскочило, ослеплённое внезапной вспышкой. Арли быстро задрал рукав и прижёг рану на плече, прорычав от жуткой боли. Он уже знал, что следующая атака станет последней, ибо рана мешала ему сконцентрироваться и сотворить вокруг себя стабильный пламенный щит. Никакого страха и сожаления не было в нём — только злоба, душераздирающая злоба на себя и своё бессилие.

Нетопырь кинулся на свою жертву. Арли только и успел заметить, как вышивка на его плаще из чёрной стала сперва серебряной, затем налилась жёлтым, а потом и вовсе сползла с одеяния на землю. В ворохах Пламени, ярчайшего из всех, что Арли доводилось видеть, выросло извилистое тело и мощный хвост, который описал дугу в воздухе и на огромной скорости врезался в чудовище. Ящер не меньше двадцати футов в длину выгнулся возле ног адепта — он был прекрасен смертоносным изяществом и объят чистейшим Пламенем, словно только что добытым из Жерла.

Визг обожжённого нетопыря взметнулся к потолку пещеры. Как только опасность была повержена, исчез и гигантский ящер, оставив после себя только маленькие костерки Пламени на камнях. В коридоре звенели сапоги приближающейся стражи, но Арли, не слыша и не видя ничего вокруг, приблизился к тому месту, куда отбросило чудовище.

Там, в пыли, неподалёку от раненой женщины, лежал обнажённый и скулящий от ожогов Фелинн.

ㅤ

Княжеского сына заключили под стражу. Арли был закован в кандалы и доставлен к барону, чему не противился, понимая, что в руках правителя были жизни Друзи и Нессы. Да и сам он после боя с чудищем — которое внезапно оказалось Фелинном — пребывал в полнейшей растерянности. Арли понимал: если бы не пламенный ящер, лежать бы ему сейчас с перегрызенным горлом, как та девушка, имевшая несчастье встретить Фелинна до него…

Легенды о саламандрах ещё с послушничества знал каждый школяр Цитадели. Добрая часть устных сказаний, посвящённых светлым дням ордена, упоминала духов Пламени, живущих глубоко в Жерле. И всё-таки, если верить словам Вирла, саламандр в Тартарии не видели уже лет сто. Служители, способные обуздать мощь этих существ, давно уж превратились в миф; ещё более неправдоподобной казалась мысль о саламандре, заключённой в предмете гардероба.

Как бы хотелось ему сейчас услышать догадки Вирла! Архивариус на всё имел соображение — если не своё, то хотя бы почерпнутое из книг. Почему-то в столь неподходящей обстановке Арли вдруг задался вопросами: как устроился его друг в Хальруме? добыл ли знания, которые хотел отыскать? Сколь многое им предстоит обсудить при встрече, если последней суждено будет состояться…

Арли привели в помещение с прямоугольными нишами в стенах, подталкивая сзади закованными в железо ладонями. Каждую нишу прикрывала гранитная плита с вырезанными на ней рунами; дрожащий свет приплясывал на камне. Барон сидел перед плоским скальным образованием, которое располагалось в центре и служило чем-то вроде стола. Его маска была приподнята на лоб, но лица Арли не видел. Ротте был занят трапезой, и звон серебряной посуды эхом отражался от стен. На земле, возле ног правителя, примостился Хрящик, тихо напевавший не своим голосом какой-то жуткий мотив.

Когда адепт приблизился к правителю, из тени выступил его мрачный телохранитель и преградил путь. Громила не проронил ни слова, но по хриплому дыханию и терпкой вони Арли понял, что тот готов убивать. Хитрое, по-детски любопытное лицо шута обратилось к Арли; звякнули колокольчики на высокой дырявой шляпке.

— Чудовище! Чудовище! — весело завопил он. — Княжий сынок любит красненький сок!

— Оборотень, а? — просипел барон, покашливая и отправляя себе в рот очередной кусок пищи. — Так-так, всё интереснее и интереснее… Княжеский сын оказался кровопийцей — не потому ли Крылан выслал его с глаз долой? Или, быть может, надеялся прикончить меня его клыками? Не ясно, не ясно… Куда важнее то, что ты сражался с ним — и даже рану получил…

— Я ничего не знал о том, что он оборотень, — признался Арли. — А вы откуда знаете? Никто не видел бой.

— Мой лекарь осмотрел раны девушки и княжеского отпрыска тоже, — объяснил барон. — Сомнений быть не может. Жаль девочку… кхе-кхе. Она жива, но впала в летаргию… Нам в Норах не нужен лишний рот — придётся умертвить. Нехорошо, что мне приходится расходовать подданных по вашей вине. Весьма нехорошо.

Телохранитель издал звук, похожий одновременно и на смешок, и на урчание голодного хищника. Трое или четверо стражников караулили у входа — бежать было некуда. Если барон захочет прикончить его, то почти наверняка преуспеет. Если до этого дойдёт, Арли попытается сжечь его первым.

— И всё-таки… — задумчиво прохрипел Ротте, натягивая маску и с трудом поворачиваясь к адепту, — всё-таки я бы не хотел портить мою дружбу с Цитаделью, убивая или пленяя одного из Служителей. Не трону я и твоего приятеля княжеских кровей, хотя его… особенности меня очень интригуют, особенно в свете отношений с его отцом.

Арли готов был поклясться, что изувеченное болезнью лицо ухмыльнулось под маской, когда он произнёс последние слова. Барон кряхтя поднялся с железного табурета и медленно подошёл — или подполз — к ближайшему углублению в стене.

Он указал на плиту:

— Свидетелями да будут мои предки. Я не трону никого из вас. Жизнь служанки не стоит жизни Служителя Пламени и княжеского отпрыска — такова незатейливая истина. Но из моего города вы должны убраться теперь же. Иначе, клянусь Асварготом, вы примерите на себе маски моей неблагосклонности.

— Асварготом? — опешил и одновременно разозлился Арли. — Значит, вот оно как? На Срединных ярусах вы не юлите и клянётесь нести смерть под его эгидой?

Ротте рассмеялся. Надо сказать, на смех это было похоже лишь отдалённо: так обычно скрипит ржавый доспех или задыхается больной слепыш. Потом, узнавая там и здесь о зверских расправах этого человека, Арли понимал, что тогда барон в несвойственной для себя манере снизошёл до ответа, вместо того чтобы казнить наглеца на месте.

— Что тебя удивляет, малыш? На Срединных ярусах ещё помнят богов такими, какие они были с начала времён. Наши ритуалы истинны, наши верования не отравлены самообманом. Боги отвечают на наши молитвы — ибо мы знаем, как ублажить их. А скоро, совсем скоро, я собираюсь напомнить об этом и остальной Тартарии…

— Напомнить! — вторил ему Хрящик.

Арли раскрыл было рот, но предчувствие подсказывало ему, что лучше прекратить сотрясать воздух словами — себе же во благо. И он промолчал, а Ротте отдал распоряжения страже.

Засим Арли был освобождён от кандалов и доставлен к остальным. Фелинна, едва живого после обращения, вытащили из темницы; вдобавок он страдал от заработанных ожогов. Друзи громко причитал, когда его будили, но вид направленных в сторону охотника заострённых гвизарм быстро отрезвил его.

Уже меньше чем через час все четверо навсегда покинули Железные Норы.