Отродье мрака

Стражи на углях величия — часть вторая

«И Рейн-Служитель тронул отроково чело, и сказал

кормилице: впредь не станет дитя шуметь, ибо

обогрел я его своим касанием, и в грядущем обогреет

он иных», — из двенадцати катехизисов Служителей

Пламени, утерянных при пожаре в библиотеке.

Три колокола было в Сигнальном зале Раскалённой Цитадели. Первый, самый меньший, звонил трижды в день: пробуждал Служителей ото сна, отмерял середину дня и возвещал затем о его исходе. Другой, побольше, кричал об опасности, если на Цитадель совершалось нападение — последний раз звон его раздавался зимой, когда гигантский слепыш-шатун забрёл в проулки Подмётка. И был ещё один, небывалых размеров, отлитый из бронзы и покрытый гравировкой. Его звон не слышали в Цитадели тринадцать лет, ибо колокол этот созывал всех без исключения Служителей Пламени на неотложное собрание — Браассу.

Звонарь сперва не поверил, когда ему велели бить именно в третий. Засомневавшись, он пошел к наставнику Гэллуэю и сделал то, чего тот весьма не любил, — уточнил приказ. И Гэллуэй чуть было не спалил беднягу в приступе ярости, поскольку сам не знал, почему этот выскочка Грегори решил прибегнуть к полузабытому праву.

Басистый, ленивый, раскатистый колокольный звон раздался в Цитадели уже на следующий день после беседы Арлинга и Грегори. Разносясь по изгибам коридоров, эта глухая трель струилась вдоль древних каменных стен, проскальзывала в узкие улочки Подмётка, где беженцы воздевали вверх понурые головы, плясала над Жерлом Извечного Пламени, пугая послушников своим незнакомым, наводнившим округу лязгом.

Наставники один за другим отправлялись в Зал Решимости, а следом за ними стекались адепты и послушники. Много лет это просторное, самое большое во всей Цитадели помещение стояло заброшенным. Высокие, теперь разбитые окна, украшали обломки старинных витражей. По углам сводчатого потолка виднелись густые сплетения паутины. В середине зала одиноко покоилась пузатая стеклянная сфера в человеческий рост, внутри которой лежала кучка седого пепла.

Служители окружили сферу и рассредоточились возле неё. Адепты, среди которых был Арли, сбились в кучку и негромко переговаривались. Возле них хлопали глазами недоумевающие послушники. Наставник Келли, человек с неприятным лицом и выпученными, диковатыми глазами, беседовал о чём-то с низкорослым наставником Фаньяром, преподавателем обуздания. Вскоре в зал неспешно вошел наставник Пипп, заведующий библиотекой, в сопровождении Вирла. За ними явился наставник Грегори; как виновник проведения Браассы, он был встречен любопытными взглядами адептов и настороженными — наставников.

Самым последним, выпячивая своё пренебрежение, пришёл наставник Гэллуэй. Шаг его был торопливый и нервный, на лице — явное нетерпение поверх возмущённой озлобленности. За ним шли двое послушников, бережно, с неподдельной осторожностью несшие на руках деревянное кресло, в котором сидел дряхлый старец с длинной седой бородкой и тоненькими конечностями. Адепты и послушники ни разу его не видели, но с ранних лет слышали о нём. Это был Великий Магистр Овелунг — нынешний глава ордена, герой Изгарного Раздора и кузен Гэллуэя.

Кресло поставили возле сферы.

— Тишина! — рявкнул Гэллуэй на шепчущихся адептов, остановившись подле магистра.

Когда в зале стихло, Гэллуэй повернулся к Грегори и язвительным тоном произнёс:

— Не стыдно тебе принуждать Великого Магистра к столь тяжким перемещениям? Брат уже стар, ему нужен отдых, а не шастанье по тёмным, заброшенным невесть как давно углам!

При виде Великого магистра все наставники почтенно опустили головы. Грегори, не обращая внимания на колкости Гэллуэя, подошёл к Овелунгу и склонился перед ним.

— Прошу меня простить, о ярчайший из нас, за эту жестокую выходку, — начал он. — Но боюсь, настало время для серьёзных решений, не терпящих отлагательств. Столь важные вопросы никак не могут обсуждаться без ведома Великого Магистра, и я, верный слуга Пламени, уповаю на вашу взращённую годами мудрость.

Старец лишь слегка приоткрыл веки, одарил наставника слабым, невыразительным взглядом и что-то негромко промычал. Гэллуэй надменно скривил брови, рассматривая Грегори.

— И что же это за решения такие, позволь нам наконец узнать? — сказал он. — Раз уж ты собрал всех Служителей здесь, будь добр, не медли. Порази братьев своими неотложными рассуждениями.

Наставник Фаньяр коротко хихикнул, но Грегори остался невозмутим.

— Сперва ещё кое-что, — сказал он и шагнул к центру комнаты, где покоилась сфера. Смахнул рукавом плаща пыль, толстым слоем лежавшую на стекле, положил на него ладонь.

Постепенно, как бы нехотя, внутри стеклянного шара затеплились искры. Сперва их было мало, затем больше, и вот уже внутри сферы мелькнули языки Пламени, которые всё разрастались и разрастались, набирая силу, пока сфера не наполнилась яростным переливчатым огнём и Зал Решимости не озарился бойким оранжево-красным свечением. Тени играли на изумлённых рожицах послушников, высветили сморщенное лицо магистра, и даже адепты, которые каждый день видели Пламя, завороженно переглядывались. Наставник Гэллуэй театрально вздохнул.

— Что ж, Грегори, теперь мы точно не замёрзнем, — саркастически произнёс он. — Соизволишь ты наконец говорить по существу?

— Да, — Грегори возвысил голос, разглядывая единственным глазом присутствующих. — Братья мои! Всю свою жизнь я посвятил служению нашему ордену. Будучи ещё неразумным мальчишкой, как многие из вас, я обучался в этой крепости владению Пламенем и получил свою метку, когда мне было пятнадцать. Но через несколько лет началась война. Любая война страшна по-своему, но эта была хуже других — ибо в ней мы обратили своё Пламя против других Служителей, и вчерашние братья стали сжигать друг друга из слепой жажды утвердить свою правоту…

— Мы все помним ту бойню, Грегори, — прохрипел наставник Келли.

— Быть может, Грегори стал слишком стар для этого, — вставил своим вёртким, неприятным голосом Гэллуэй, — вот и решил освежить события тех лет в памяти, а заодно и нас просветить.

Теперь негромкое хихиканье зазвучало уже среди адептов.

— Все мы её помним, но не каждый стоял в первых рядах, — Грегори с презрением покосился на Гэллуэя, повернувшись так, что изуродованная половина его лица была видна во всех ужасающих подробностях. Потом снова обернулся к остальным: — Так или иначе, не о том я желаю толковать с вами сегодня. Я сражался в той войне; отмёл сомнения и выбрал сторону. До сих пор я не жалею об этом, ведь Служителю Пламени не пристало колебаться и сожалеть. Но шло время. И однажды, с очередным утренним звоном колокола, я вдруг обнаружил пугающую истину…

Грегори шагнул ближе к тому месту, где стоял Арлинг. Арли плохо видел его, но его высокая расплывчатая фигура, очерченная Пламенем из сферы, навевала мысли о чём-то древнем и бесконечно далёком.

— Мне было тяжко смириться с этим. Я бежал от этого как мог, но, увы, совсем скоро пришёл к выводу, что не способен более отрицать очевидное. Я с ужасом пропустил через себя одну горькую мысль: орден, во имя которого я шёл на войну, служению которому посвятил большую часть своей жизни, обратился в нечто иное — нечто чуждое мне и бесформенное…

— Святотатство! — взвыл Гэллуэй.

— Дай мне закончить! — воскликнул Грегори. — Когда на Браассе ведёт речи один, другие внемлют!

Гэллуэй покраснел от гнева, но, взглянув на других наставников, понял, что они желают дослушать, и с усилием притих.

— Взгляните на нас! — вновь заговорил Грегори. — Из уважаемого, священного во всей Тартарии ордена мы превратились в шайку нерешительных стариков, заботящихся лишь о себе! Из воинов Пламени превратились в мещан, торгующих огнём, словно какой-то дешёвой пушниной! Когда-то нас было не счесть, в каждом городе мы возводили свои храмы, но сейчас во всём свете едва ли наберётся сотня Служителей! Накопленные десятками поколений знания были почти уничтожены Раздором, и теперь вся наша мудрость рискует быть утраченной, когда окончательно погибнет достоинство! Адепты и даже наставники теряют священную связь с Пламенем, ибо мы забыли, для чего дарован нам его свет!

Толпа адептов взорвалась обеспокоенным шёпотом. Кто-то из послушников стал всхлипывать. Магистр Овелунг принялся судорожно подёргиваться в своём кресле, причмокивая беззубым ртом.

— Боннет всегда был слабаком, не достойным своего звания, — раздался хриплый голос наставника Келли. — А два сосунка-адепта вообще едва умели извлекать Пламя.

— Пламя не может покинуть тех, кому уже успело открыться! — возразил Грегори.

Наставник Фаньяр сказал:

— Ты верно заметил, Грегори, нас мало. И к твоему сведению, нужды ордена требуют большого количества разных товаров, так что нам приходится давать взамен огонь.

— Глас разума! — откликнулся Гэллуэй, слушавший Грегори с таким лицом, с каким король слушает остроты бесталанного шута.

— Мы переписали многое из того, что было утеряно, — проскрежетал пожилой наставник Пипп. — Но боюсь, остальное восстановить уже не удастся, так что Грегори в чём-то прав. Знания можно сохранить, лишь собрав их сызнова.

— И как же вы предлагаете сделать это, Пипп? — отрывисто спросил Гэлуэй.

— Прошу тишины, братья, я ещё не кончил! — Грегори медленно обходил сферу, всматриваясь в лица адептов и послушников. — Разумеется, количество книг и храмов не может служить мерилом праведности Служителей. Основы нашего учения не умрут, покуда живы мы сами, и мы можем передать их последователям. Храмы строятся из камня и рушатся, когда приходит время. Но не из-за этого я не сплю ночами, не из-за этого созвал всех вас. Там, внизу, прямо под стенами нашей крепости, погибают несчастные, пришедшие с разных уголков Тартарии. Они несут нам свои истории, в которых твердят страшные вещи, и молят нас о помощи, но мы отворачиваемся от них! «Это не наша забота», — отмахиваемся мы, а между тем один из первейших постулатов Рэйна-Служителя, отца нашего, гласит: «Там дóлжно быть Пламени, где тьма опутывает людей».

Он затих, и ненадолго воцарилось молчание. Пламя по-прежнему бесновалось внутри сферы, отбрасывая длинные тени на осколки витражей. Наставник Фаньяр шепнул что-то наставнику Келли, другие замерли в ожидании.

— Грегори… — Гэллуэй закатил глаза. — Этим людям нужно не Пламя, а еда. Мы не можем отдать им свои запасы, у нас и на себя-то не хватает. Теперь, если позволишь, мне бы очень хотелось выслушать твои предложения, а то эта бестолковая беседа становится до жути утомительной.

Странное дело, думал Арли. В присутствии магистра Гэллуэй ведёт себя так, словно сам здесь всем заправляет. Гэллуэй всегда помыкал другими наставниками и распоряжался больше них, но всякому послушнику с ранних лет твердили: орденом управляет лишь Великий Магистр. Теперь, глядя на этого дряхлого, наверняка вышедшего из ума старикашку, Арли не верил, что Овелунг может управлять хоть чем-нибудь.

— Я предлагаю сделать выбор, — сказал Грегори. — Предлагаю Служителям Пламени вновь заявить о себе. Мы не можем накормить этих людей, но можем выяснить, почему им пришлось покинуть свои дома. Я считаю, их рассказы схожи не просто так. Я думаю, они говорят правду: что-то происходит в нашем мире, что-то неладное, отчего люди-без-огня повылезали из своих пещер, а тьма стала влечь к себе как никогда раньше. И у этих бедствий наверняка есть причина. Причина, которую мы можем отыскать, пролить на неё свет и выжечь до основания нашим Пламенем. — Он сделал небольшую паузу, словно подготавливая присутствующих к тому, что хотел сказать. — Я предлагаю… нет, я настаиваю на проведении Пламенного Шествия.

Точно поток студёной воды, его слова окатили всех Служителей в зале. Послушники стали охать и восторгаться, адепты загалдели и возбудились так, что Арлинга несколько раз толкнули локтями. Другие наставники ошарашенно переглядывались, а возмущённый Гэллуэй орал:

— Это невозможно! Как смеешь ты предлагать такое, когда мы и так едва сводим концы с концами!? Не хватало ещё организовывать поход в такое время, когда каждый послушник и каждый съедобный гриб на счету, несчастный ты болван!

— Задумайся о том, почему мы в таком положении! — глаз Грегори сверкнул несгибаемым огнём. — Пламенным Шествием мы не только спасём кучу жизней, но и напомним о своём существовании баронам Тартарии, самым могущественным из людей! Рано или поздно даже те, кто сейчас ведёт с нами дела, обойдутся без нас, и тогда мы точно погибнем, Гэллуэй! Но этот поход, этот священный марш, вновь огласит имя Служителей на всю Тартарию, дабы помнили её обитатели, кто оберегает их от тьмы!

— Хватит, довольно! — отмахнулся Гэллуэй. — Кто согласится поддержать твою дурацкую затею? Кто из здесь находящихся? М-м?

Он злобно глянул на остальных наставников. Фаньяр, целиком подвластный Гэллуэю, потупил взгляд. Келли молчал. Но наставник Пипп, к всеобщему удивлению, сказал:

— Я согласен с Грегори. Тартария нуждается в Шествии, — и он улыбнулся своей беззаботной, глуповатой улыбкой, которую так любили ученики.

Вдохновлённый его словами, Келли тоже не сдержался:

— Давненько мы не жгли неверных, Гэллуэй! Если кому-то надобно напомнить, чего стоит наш гнев, Шествие необходимо провести! — глаза его горели извечной жаждой насилия.

Грегори признательно кивнул обоим, а Гэллуэй, не веря своим ушам, в ужасе отвернулся и схватился пальцами за виски. Все смотрели на него, выжидая.

— Мнение трёх наставников против мнения двоих, Гэллуэй, — спокойным тоном заметил Грегори.

Некоторое время Гэллуэй так и стоял, отвернувшись от них. Во все глаза адепты и послушники следили за противостоянием наставников — уж эти-то, казалось им, должны быть солидарны во всём. Тут Гэллуэй резко повернулся и подошёл к Великому магистру, который всё так же безучастно восседал в кресле.

— Наставники не могут принять такое решение без участия магистра, — сказал он, кривя губы в ехидной ухмылке. — Пожалуй, мы обязаны узнать его мнение на этот счёт.

Гэллуэй склонился к Овелунгу и вопросительно заглянул ему в глаза. Несомненно, когда-то в этих глазах заключалась сила, однако теперь они были наполнены старческой, недоступной постижению думой. Навсегда затуманены ей.

— Как вы считаете, о ярчайший из нас, следует ли проводить Пламенное Шествие в столь тяжкое для нашего ордена время? — надменно проговорил Гэллуэй.

Ответа не последовало. Замутнённые очи Овелунга были направлены прямо в глаза Гэллуэя; казалось, старик даже видит кузена, но вместо слов с губ его срывалось лишь нечленораздельное мычание. Покрытые старческими пятнами руки слабо подёргивались, длинная бородка дрожала — но в остальном Великий Магистр оставался недвижим.

— Мы остро нуждаемся в вашем слове, о ярчайший из нас, — издевательски продолжал Гэллуэй. — Похоже, кое-кто в этом зале алчет власти и хочет определять судьбу Служителей, как вздумается ему… Какая дерзость!

Снова тишина. От мучительно неловкого напряжения, витающего в зале, многие адепты стали прятать взгляды. Наставник Пипп разочарованно вздохнул, Фаньяр растерянно почёсывал лысину. Даже наставник Грегори замер в какой-то обречённой безвыходности.

— Что ж, — сказал Гэллуэй притворно раздосадованным тоном, в котором звучала победа. — Видимо, наш Великий Магистр не склонен давать своё сог…

Когда он уже хотел отвернуться от натужно мычащего Овелунга, воротник его красного камзола, украшенный золотистой бархатной тесьмой, вдруг задымил. Этот камзол был, пожалуй, самым лучшим во всей Раскалённой Цитадели — торговцы из Хальрума преподнесли его Гэллуэю в качестве подарка по случаю заключения торговой сделки. И в тот момент, когда Гэллуэй уже уверился в своём триумфе, воротник этого самого, горячо любимого им камзола ни с того ни с сего сверкнул несколькими небольшими искрами, мелко зачадил и вспыхнул.

Гэллуэй сперва уставился на него широко раскрытыми глазами — как и все, кто находился в зале. Затем истерически взвизгнул, крутанулся на месте и стал лупить себя ладонями по шее, пытаясь погасить огонёк.

Когда ему это удалось, он обнаружил, что сидит задницей на пыльном каменном полу. Пожираемый взглядами нескольких десятков послушников и адептов, Гэллуэй с разинутым ртом поглядел сперва на магистра; потом на других наставников; затем на Грегори. Тот торжествующе ему улыбался.

— Сдаётся мне, Великий Магистр сказал своё слово, — громко провозгласил Грегори. — Пламенному Шествию быть!

Зал потонул в исступлённых криках. И Гэллуэй понял, что каким-то неведомым, непостижимым для него образом симпатии всех этих недалёких детишек оказались сегодня на стороне Грегори. Дело было в том, что Грегори предложил им нечто несравненно более пленяющее, чем всё, за что ратовал Гэллуэй, — предложил их юным сердцам цель. А бездействию и застою непоседливые отроки всегда предпочтут прыткий, пусть и опрометчивый бег, не задумываясь, сколь роковым может обернуться падение.

Ликующие тени вытягивались и содрогались на стенах Зала Решимости. В толпе, ревущей от слепого ощущения причастности к чему-то великому, не радовался и не смеялся адепт Пламени Арлинг.

Он тоже кое о чём догадался. Он понял, что наставник Грегори хочет забрать его из Раскалённой Цитадели.

ㅤ

Вечером, когда колокольным звоном был объявлен отход ко сну, Арлинг сидел у себя в келье. Медная лампадка возле его кровати была затушена, но далёкий свет Жерла Извечного Пламени пробивался в маленькое оконце, высвечивая скромное убранство и бледное лицо юноши.

Жерло клокотало внизу, выплёвывало ввысь снопы горячей лавы, вздымалось и опадало, как ярко-жёлтое густое масло, кипящее в глубоком котле. Все вместе эти звуки сливались в протяжный вибрирующий гул, под который Служители Пламени засыпали в своих жёстких постелях; с которым встречали и провожали они каждый день своей размеренной жизни.

Арли вслушивался в этот гул и был недвижим, но внутри у него всё свербило и отдавалось дрожью. До сегодняшнего дня Арли думал, что понимает страх, — он ведь не раз испытывал это чувство, когда в термах другие послушники пытались окунуть его в кипяток, или когда жирная тень Боннета появлялась в дверях кельи, — но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал теперь.

Грегори намеревался забрать его из Цитадели. Собирался забрать его у Жерла, разлучить их — возможно навсегда.

Арли понимал, почему остальные так вдохновились речью Грегори. С ранних лет каждый Служитель обожает истории о Пламенных Шествиях, священных походах ордена, направленных против врагов Пламени в Тартарии. Ребёнком он и сам слушал об этом затаив дыхание. Он с лёгкостью готов был умереть для защиты Жерла, — но только не так, только не в безликом холоде далёких пещер. Его злило, что он вынужден играть в какую-то дурацкую игру, правил которой не понимает, а она беспощадно отбирала самое ценное, что он имел.

Арли до последнего надеялся, что Грегори не придёт, но дверь кельи скрипнула. Наставник вошёл в каморку, окрашенный желтоватым свечением Жерла. Агатовый глаз Грегори зловеще поблескивал, и в этот миг его размытый силуэт казался Арлингу самым настоящим штратом, вестником грядущих катастроф.

— Вижу, ты уже обо всём догадался.

— И мне это не по душе! — Арли хотел, чтобы его слова прозвучали резко, но вышло скорее жалобно. — Почему нам надо уходиться отсюда, чтобы отыскать то, чего, быть может, и нет вовсе!? Зачем тащиться в пещеры, когда источник нашей силы здесь, в Жерле!? Нужно остаться в Цитадели и защищать его, а не тех, кто о нас позабыл!

Грегори тяжело вздохнул и присел на койку возле Арлинга. Его седеющая борода отливала медью, руки утопали в зелёных складках плаща.

— Запереться в крепости и ждать, пока тьма подойдёт вплотную к нашим воротам, — это не выход, Арлинг. Жерло — не просто дыра в земле, которую мы стережём, потому что она питает наше Пламя. Ты рос, обогреваемый её теплом, неудивительно, что теперь цепляешься за неё, как детёныш свинокрыса за материнскую грудь. Но не забывай: Жерло всегда будет с тобой, куда бы тебя не забросила судьба.

Голос наставника был мягким, но в нём сквозила неизбежность. Арлинг слушал его, уронив голову и зарывшись пальцами в свои пепельные волосы. «Плевать мне на Служителей, — думал он про себя, — плевать мне на ваши поучения, на тьму, на людей Тартарии плевать. Жерло — вот всё, что имеет для меня значение. Всё, что имело значение когда-либо».

Но вслух он лишь спросил, обессиленно и тихо:

— Почему не кто-то другой?..

— Потому что я принёс тебя к Жерлу, когда ты едва ходил, и наблюдал за тем, как ты взрослеешь, пусть ты об этом не ведал, — отвечал Грегори. — Я смотрел, как ты овладеваешь Пламенем, как оно проникает в тебя, превращая в одного из своих сильнейших носителей. Да… Пламя живёт в твоих руках, и свет его сияет ярко, но я беру тебя с собой потому, что внутри ты лелеешь мрак. И это путешествие может стать твоей единственной возможностью одолеть его. Иначе ни Жерло, ни Служители, ни кто-либо другой не сумеют заполнить ту неизбывную пустоту, что привнесёшь ты в наш неприякаянный мир.