Отродье мрака

Вьющийся тракт

"На раздольной тропе, на раздольной тропе

Тревеск освещает путь мне и тебе,

Не станем закуской прожорливой тьме

На раздольной тропе, на раздольной тропе…"

— известный дорожный напев.

На приготовления к походу ушла неделя. Всё это время наставник Грегори присматривался к адептам, которых желал видеть возле себя в сулящем тяготы и опасности путешествии. В общей сложности он набрал двенадцать человек — всего дюжину, хотя когда-то Служители Пламени отправлялись в походы сотнями. Гэллуэй и остальные ни за что не позволили бы взять больше, да Грегори и сам понимал, что это невозможно: в Раскалённой Цитадели должен был остаться гарнизон, поскольку риск нападения существует всегда.

Слуги трудились не покладая рук. Сенешаль Броккл понукал ткачих, шивших походную одежду из всего, что было под рукой, и кухарок, стряпавших для путешественников провиант. Мастера в Подмётке латали походные сундуки и прохудившиеся телеги. Вся Цитадель стояла на ушах — ибо каждый желал предложить свою помощь в преддверии столь овеянного легендами события, как Пламенное Шествие.

Грегори поначалу не хотел брать с собой тех, кто не способен творить Пламя. Но наставник Пипп обстоятельно растолковал ему, что одной из целей похода является восстановление утерянных знаний о Тартарии, а для этой задачи важно вовсе не владение Пламенем. Так, к величайшему ужасу последнего, в поход подрядили Вирла.

— А я-то думал, тебе только в радость грибочки собирать да камни обнюхивать, — язвил Арлинг.

— В радость! — сокрушался Вирл. — Книги переписывать, стеллажи от пыли вытирать — вот это мне в радость, а боец из меня никудышный!

Грегори решил, что первым делом отряд разведает деревни, расположенные на Вьющемся тракте между Хальрумом и Цитаделью, — те самые, откуда несколько месяцев назад пришёл плотник со своей семьей и многие другие беженцы. Дабы не заплутать в пещерах, в Подмётке наняли близнецов Лузи и Друзи: оба были родом из тех мест, знали их как свои пять пальцев и ловко ориентировались в тоннелях. За сопровождение, помимо очевидной возможности вернуться домой, Грегори обещал им щедрую награду в шесть пузырьков Пламени.

Когда с подготовкой было покончено, возле Подмётка стали снаряжать телеги и запрягать в них свинокрысов. Собственный питомник Служителей за годы застоя пришёл в негодность: кое-как подобрали трёх зверей, годящихся для затяжного пути, да и те выглядели дряхлыми и недовольными. В две из трёх телег погрузили по несколько огромных стеклянных сосудов с беснующимся внутри Пламенем — роскошный дар баронам Тартарии. В третью уместили съестные запасы и сундуки с поклажей.

Помимо Грегори и двенадцати адептов Пламени, к числу которых относился Арлинг, в Шествие отправлялись: Вирл — как учёный, Лузи и Друзи — как проводники, и несколько слуг, чьей главной обязанностью были разного рода хозяйственные заботы. В общей сложности девятнадцать человек — хотя позднее молва, из любви к громкому словцу, наречёт их «двенадцатью зарницами».

Пришла пора отправляться. У дороги, ведущей из Подмётка на тракт, собралось немало людей. Юные адепты прощались со своими друзьями, а те, что постарше — с семьями. Наставник Грегори читал проповедь толпе голодранцев из Подмётка: он шёл отвоёвывать их землю у тьмы, и они обожали его за это. Наставник Пипп давал последние указания Вирлу, очевидно возлагая на подопечного большие надежды. Наставники Гэллуэй, Келли и Фаньяр держались в стороне, взирая на полные торжественных слёз проводы.

В толпе Арлинг случайно почуял Боннета. Его не было на Браассе, хотя едва ли кто-то запрещал ему приходить — вероятно, он и сам понимал, что лишившись Пламени, лишился всего. Он выглядел потерянным; его покатый лоб лоснился от пота, свиные глазки были несчастны, и вонь, которую он источал, была как-то по-особенному кисла. Но Арли уже не смеялся над ним, лишь с отвращением отвернул голову. Он бы очень хотел, чтобы эта мразь сдохла где-нибудь в одиночестве, и ему больше ни разу в жизни не пришлось её видеть.

Вместо этого Арли поднял взгляд на Цитадель. Постоянно находясь внутри этих циклопических стен, он и забыл, как они выглядит отсюда: огненная громадина на фоне Подмётка, дом великанов под пологом чёрного потолка пещер. Арли не мог разглядеть деталей, таких как крохотные бойницы, пронизывающие сооружение, или ребристые карнизы под укреплёнными парапетами, но тысячелетние стены Цитадели казались красными от живущего внутри Пламени, и где-то там, за ними, плевалось лавой ещё более древнее Жерло.

Арли хотел сходить на Площадку Посвящения, чтобы напоследок взглянуть в самое сердце Пламенного источника, но Грегори запретил. «Пустое созерцание искушает бездействием», — так он сказал. В тот миг Арли его ненавидел.

— Время пришло, — громко объявил Грегори. — Не томите душу долгим прощанием, братья. Тартария нуждается в нас!

Расцепились объятия, замолкли ободряющие шутки, и в следующую минуту двенадцать адептов стояли возле телег, облачённые в походные плащи, наспех сшитые из старых служительских роб. Стена провожавших взирала на них по-разному: кто-то с ужасом, кто-то с гордостью — но все как по команде замолчали, когда наставник Гэллуэй вальяжно подошёл к Грегори.

— Да прибудет Пламя на вашем пути, — сказал Гэллуэй таким тоном, словно великодушно отпускал Грегори по своей воле, а не вследствие того, что стал посмешищем на минувшей Браассе. — До окончания оттепели рассчитываю услышать о ваших деяниях.

Грегори заглянул ему в глаза, что-то в них отыскивая, а затем воскликнул:

— Да будет так!

И вереница телег с запряжёнными в них свинокрысами загремела по скатавшейся дороге к тоннелю. Провожавшие кричали им вслед, свистели, улюлюкали; кто-то даже выпускал в воздух струи Пламени, хотя творить его без веской причины было строго запрещено.

Впереди всех уверенно шагал наставник Грегори, рядом с ним были близнецы. Следом ехали, постукивая колёсами и позвякивая сосудами, телеги, влекомые животными, а двенадцать адептов шествовали по обе стороны от них. Последними шли слуги — они тащили на себе часть поклажи, замыкая колонну.

И постепенно всё ближе и ближе был тоннель, и вот они вошли в него, а очертания Цитадели стали уплывать всё дальше. Служители то и дело оглядывались на назад: каждый понимал, что может не вернуться; один лишь Грегори ни разу не повернул головы.

Когда тоннель резко загнулся влево, выход из него совсем скрылся за поворотом, и вместе с ним исчезла Цитадель. Жар, к которому Служители так привыкли, постепенно слабел, пока не осталась только теснота и сырость пещер.

ㅤ

Холод. Это первое, что Арлинг ощутил в полной мере, когда стены пещеры окончательно сомкнулись вокруг Служителей. До Вьющегося тракта было два дня пути, и уже в первую ночь Арли весь продрог, кутаясь в свой плащ. Пламя, полыхавшее в сосудах, рассеивало тьму, но достаточно тепла не давало — другие тоже это чувствовали.

Тоннель, внутри которого тянулась дорога, был извилистый и до жути однообразный. Временами он раздавался вширь, но большую часть времени давил на путников загрубелой породой — настолько корявой и причудливой, что, когда Пламя освещало её, Арли виделись морды небывалых чудовищ. Пару раз им попадались фермеры, несущие овощи или скроггов на продажу в Цитадель (хозяйственные угодья располагались вдоль тоннеля, который изредка разветвлялся на проходы поменьше), но если не считать этих грубоватых трудяг, которые, проходя мимо, бросали почтенные взгляды на Служителей, — тропа была пустынна, узка и темна.

Но кое-что оказалось куда хуже, чем теснота тоннеля и его ледяное дыхание. Ночью, когда Арли бросил свой походный тюфяк на заскорузлую землю и, уставший от долгой ходьбы, попытался уснуть — он услышал тишину. Это была не абсолютная тишина: ворчали спящие свинокрысы, шевелилось пламя в стеклянных сосудах, а из тоннеля то и дело раздавались неясные шорохи. Но за всеми этими звуками Арли всё-таки смог уловить полнейшее беззвучие, какого в жизни не слыхал, — и ему захотелось кричать во всю глотку, просто чтобы обезопасить себя от ощущения необъятной пустоты, скрывающейся за стеной зыбкого шума.

Он приподнялся на локтях и увидел, что Вирл сидит на своём тюфяке, обхватив колени руками, и мерно покачивается из стороны в сторону. Арли подвинулся ближе и шёпотом спросил, изо всех сил стараясь сохранять праздный тон:

— Чего расселся?

Вирл взглянул на друга и произнёс как-то отстранённо, точно с воздухом говорил:

— Ты тоже это слышишь?..

— Что? — всё усердие потребовалось Арли, чтобы не выдать дрожь в голосе.

— В том то и дело… — ответил Вирл. — В том то и дело, что ничего…

Чуть поодаль от них шевельнулся Грегори, который сидел, привалившись к телеге, погружённый в глубокую думу.

— Раз уж шепчитесь, юные носители, прошу сюда, — повелительным жестом он пригласил их сесть рядом.

Вирл осторожно перебрался через устилавших землю адептов. Все они расположились вокруг телег с Пламенем, поближе к теплу, и кому-то даже удалось заснуть. Арли остался на месте — он был по-прежнему зол на Грегори за то, что тот не позволил ему попрощаться с Жерлом.

— Предпочтёшь слушать голос тишины? — спросил наставник.

Арли на мгновение съёжился. Слегка замешкался, а потом с независимым видом проделал тот же маршрут, что и Вирл, усевшись возле Грегори.

Вирл заметил, что у ног старика, на скромном ларчике с его вещами, стоит необычное устройство. Обитая резной медью стеклянная бутыль странным образом сужалась в середине, и мутно-серый порошок помаленьку сыпался из верхнего отделения в нижнее.

Грегори не оставил любопытство архивариуса незамеченным.

— Это часы, — объяснил он. — Когда вулканическая пыль, помещённая в верхнюю часть, полностью ссыплется вниз, мы продолжим наш путь.

— Я раньше таких не видел… — Вирл с интересом разглядывал вещицу. — Значит, с их помощью измеряют время?

— Да, — ответил Грегори. — У звонаря в Раскалённой Цитадели целый набор часов, По ним он определяет, когда звонить в колокол, с тем чтобы сообщить Служителям о рождении или исходе дня.

— А если он забудет? — спросил Арли, как бы стараясь застать наставника врасплох. — Если запамятует перевернуть часы и не будет знать, когда звонить?

Грегори смерил Арлинга взглядом, с каким строгий отец смотрит на несмышлёное дитя, желая пробудить в нём вину за учинённые пакости.

— Можешь не волноваться, юный адепт, — спокойно ответил он. — С момента своего назначения наш звонарь ни разу не забывал о своих обязанностях. Этот человек очень порядочен и ответственен — настолько, что некоторые даже не знают о нём, воспринимая колокольный звон как явление естественное и само собой разумеющееся.

Вирл как-то странно дрогнул, в его глазах цвета бледной лазури отразилась тревога. Грегори обратил к нему взор.

— Что гложет тебя, архивариус?

Вирл по привычке помедлил и собрался с мыслями, прежде чем дать волю своим страхам.

— Я просто подумал… А что станет, если однажды колокол в Сигнальном зале и впрямь перестанет звонить? Мы больше не будем знать, когда забываться сном и пробуждаться от него… Время в Цитадели замрёт, словно никогда и не существовало вовсе, а было лишь нашей недалёкой выдумкой. Ну, то есть оно, конечно, будет идти, но как бы без нас, своим чередом, а мы совсем растворимся в нём, без воли и без цели… пока наконец… — Он осёкся, не найдя нужных слов или, может, смелости закончить фразу. А потом с надеждой поглядел на Грегори: — Что будет тогда, наставник?..

Пламя колыхалось в сосудах у старика за спиной, оттеняя его лицо, делая похожим на угрюмую одноглазую маску. Глаза двух адептов поблёскивали в золотисто-алом свете Пламени. Арли, хотя до последнего пытался артачиться, тоже слегка подался вперёд. Вопрос Вирла озадачил и его — ему хотелось знать ответ.

Сквозь колючую бороду наставника можно было разглядеть, как он невесело улыбнулся.

— Тебе ли не знать, Вирл, что есть масса других способов уследить за временем. Когда приходят холода, пещеры покрываются льдом, а когда лёд тает, тоннели заливает вода. Если даже мы забудем о времени — будет помнить Тартария. С наступлением лета в самых глубоких гротах расцветут бутоны отрадника, свинокрысы сбросят шерсть, а рудомолы примутся размножаться. Осенью сильфиды запоют свои песни, и ветра, прислушиваясь к ним, изменят направление, а средь ночи во мраке подземелий завоет слепыш. Нет, юные носители, время ни за что не прекратит свой бег. Ведь это мы являемся плодом его творения, а не наоборот.

— Но ведь Пламя положило начало Времени! — выпалил Арлинг, вспоминая сеансы огнесловия, преподаваемые Грегори. — Вы сами учили нас, что Пламя было в начале, а затем из его света родилось всё сущее, разве не так?

— Верно, — хрипло отозвался Грегори.

— Значит, Пламя извечно, и Жерло будет испускать Пламя до скончания времён, которого, быть может, и никогда не случится!

— Кто-то болтает, что Пламени в Жерле стало меньше… — попытался напомнить Вирл.

— Кто-то только и может, что болтать! — голос Арлинга становился чересчур громким. — И вообще, я слышал, что Жерло и раньше ослабевало, но с каждым разом воспламенялось вновь, еще ярче и сильнее прежнего! Я прав, наставник Грегори? Прав, скажите ведь?

— Безусловно.

И вновь перед Арли предстал не тот Грегори, которого он знал. Не тот, чей голос уверенно возносил величие Пламени и порицал неверные трактовки адептами катехизисов Служителей. Этот Грегори был погружён глубоко в себя, забывался пространными раздумьями и подолгу молчал, будто что-то припоминая. Такие изменения казались Арли странными, чужеродными. Оттого он был зол.

— И больше ничего не скажете? — от его возгласов некоторые адепты заворочались на своих тюфяках, а разбуженный Друзи что-то негромко промычал. Лузи, нёсший дозор, с недоумением следил за беседой, поигрывая остриём дротика.

— Я рад, что не все уроки проходили мимо твоих ушей, — сурово проговорил Грегори. — А теперь вам обоим следует поспать. Восстановите силы перед завтрашним переходом.

— Но…

— Хватит с вас сегодня разговоров о мраке, — отрезал Грегори, и маска его изувеченного лица не приемлела возражений.

Арли посмотрел на Вирла. Тот покладисто пожал плечами и полез обратно к своему тюфяку. Арли фыркнул и сделал то же самое. Грегори остался сидеть возле телеги, глядя куда-то во тьму. Недвижимый и облечённый далёкими грёзами.

Арлинг ещё долго не мог уснуть. Он лежал, повернувшись на бок, с зажжённым в ладони огоньком, и не сводил с него глаз. В Пламени находил он утешение в минуты сомнения — им же отгородился от тишины. Пламя было в этом мире раньше всего, всему дало начало, в том числе строптивому Времени. Пламя неизбывно, бессмертно, и нет в Тартарии такой силы, которая способна его укротить. Так уверял себя Арлинг, любуясь слабым огоньком, пока сон не навалился на него чёрной стеной.

ㅤ

Весь следующий день шли они по безжизненному однообразному тоннелю, а на третьи сутки достигли наконец Вьющегося тракта. У Арли страшно болели ноги, за семнадцать лет жизни ему ни разу не доводилось столько ходить. Он уже начал думать, что сойдёт с ума в этой нескончаемой базальтовой норе, когда впереди вдруг замаячило свечение.

Вьющийся тракт был главным торговым маршрутом Тартарии. Раньше Арли частенько слышал о нём из уст других Служителей, которые хранили память о мире за пределами Раскалённой Цитадели. Они рассказывали, что бароны Тартарии обмениваются друг с другом товарами, и караваны, везущие эти товары, ходят как раз по Вьющемуся тракту. Тянущийся на сотни миль, этот просторный, приземистый тоннель спускался вниз, закручиваясь исполинской спиралью, и миновал владения всех четырёх баронов: Хальрум и Гроттхуль на Верхних ярусах и Железные Норы с Грибной Топью на Срединных.

Но протяжённость и расположение были не единственными достоинствами тракта. Во всей Тартарии лишь на этой дороге произрастал необычный мох, который в народе называют тревеском. Стены и потолок Вьющегося тракта были обильно усеяны этим растением, испускавшим густой бело-синий свет. Благодаря этому любой путник, пришедший сюда без Пламени, или без гроттхульского огня, или без хальрумского свет-камня, с лёгкостью отыскивал дорогу и в конце концов куда-то приходил.

— Мой папаша возил по этому пути сырьё для духов, — хвастался адепт Чембл. — Маришкины глазки, блёскоголовики, сизопахучки — всё, что можно сбыть парфюмерам в Хальруме. И главное, разбойники не трогали почти: они ведь, коль гриб не вставит, даже не прикинут, насколько он ценный. А разбойников тут полно, чтоб вы знали… Э-эх, вот как сейчас эти поездки помню, хотя то почти в другой жизни было.

— Истинно так, — сказал Грегори, блуждая взглядом по испещрённому тревеском потолку пещеры. — Раз увидев Вьющийся тракт, забыть его уже невозможно.

И Арли понял смысл его слов, когда однажды отошёл от обоза, вступив во владения того света, что проливал тревеск. Он посмотрел наверх и увидел над собой десятки маленьких серебристых огоньков, светящихся на холсте безупречно чёрного потолка пещеры. Казалось, они рассыпались по камню в совершенном беспорядке, но Арли почему-то усмотрел в них чарующие узоры, и знакомые образы возникали в его памяти: крыши Подмётка, очаг в обеденном зале, Жерло Извечного Пламени… Он стал удаляться от обоза на каждом привале, чтобы поразглядывать эти дивные узоры — но как-то раз увидел в них лицо Боннета. И перестал смотреть.

Шесть дней стучали по тракту колёса телег. Служители Пламени неустанно шагали к своей цели, останавливаясь только ради непродолжительного отдыха или ночного сна. Дорога была осязаемой, осязаемость даровала чувство безопасности, а безопасность подстегнула любопытство Вирла. На каждой стоянке он отправлялся бродить недалеко от обоза и высматривать что-нибудь занимательное — а занимательным ему казалось всё. Каждого найденного жучка, каждую незнакомую пылинку он скрупулёзно изучал, и кое-что даже брал с собой. Арли заметил, что в небольшом ящичке, который Вирл захватил в дорогу, у него скопилось уже несколько склянок с какими-то букашками, а еще набор маленьких камней, отличающихся по цвету и форме.

— Ты всю Тартарию собрался с собой увезти? — как-то спросил его Арлинг.

— Всю не увезу, а вот самое интересное попытаюсь… — ответил архивариус, даже не заметив сарказма. Он ковырял своим ножиком пучок тревеска, росший близко к земле. — Ты погляди только, Арли… Да он твёрдый, почти как камень. Такое чувство, будто много веков назад кто-то намеренно создал Вьющийся тракт, чтоб через сотни лет он служил нам дорогой…

— И кто же создал? — нахмурился Арли.

— Никто не создал. Разве что вода да ветер. Тем и удивительнее, что всё это возникло совсем без людского вмешательства, — он обвёл рукой нависавший над ними потолок, покрытый тревеском.

Между Цитаделью и трактом порой казалось, что во всём мире из людей остался лишь их отряд, но на большой дороге было не протолкнуться. По нескольку раз на дню Служителям встречались чумазые землепашцы, несущие на спине корзины с морковью, свеклой или капустой — урожаем небольшим, но стоившим выматывающих трудов; охотники, закованные в броню из панциря рудомолов, вооружённые зазубренными копьями и устрашающими стальными капканами; кротоловы с сетями из металлической проволоки и мешками добычи на плечах, путешествовавшие в компании грибников и золотоискателей. Не раз и не два доводилось им обгонять караванщиков, что везли по тракту самый разный товар: железо, шкуры, керамику, соль, древесину, кожу — чего только не встречалось в их доверху гружёных телегах, сопровождаемых дюжими охранниками.

Арли заметил, что у большинства проходимцев не было Пламени — только огонь, тлевший на концах факелов, либо чугунные лампы со странными светящимися камнями внутри. Вирл с каждым старался обмолвиться парой слов, но немногие выказывали желание говорить с незнакомцами, а некоторые и вовсе смотрели на Служителей так, будто видели перед собой банду лицедеев-шарлатанов откуда-нибудь со Срединных ярусов.

Арли негодовал.

— Ты хоть знаешь, кто мы такие? — допытывался он одного кротолова, когда тот рассказывал Вирлу о хорошей добыче за минувшую зиму. — Служители Пламени мы! Тебе это ничего не говорит?

— Э-э… Да вообще-то нет, — простодушно отвечал кротолов. — Но я как-то набирался в Пляске Червя, в Хальруме, и держатель евоный обругивал каких-то огневых монахов за то, что, мол, цену за огонь задирают, хотя сами уже никому не нужны.

Арли чуть не взорвался от возмущения. Вирлу пришлось отвлечь его спонтанной просьбой помочь служанке со свинокрысом: та хотела накормить зверя, а в корзине с фуражом оказался паук. Тогда Арли отправился успокаивать животное. При виде Пламени многие твари сразу прекращали роптать, и это свойство роднило их с Арлингом.

На четвёртый день преодолели Груду — внушительное нагромождение камней, перекрывающее тракт. Дорога пролегала прямо сквозь этот завал; камни были сколоты и небрежно раздвинуты. Дальше тропа проходила прямо под огромным обтекаемым валуном, который лежал на двух обломках поменьше, образовывая нечто вроде нерукотворной арки.

— Когда-то давно бароны Тартарии вели войну, — рассказывал Грегори. — По стратегическим причинам кто-то из них устроил в этом месте обвал, всерьёз усложнив передвижение по тракту. Но затем удалось договориться, и война закончилась. Завал пришлось разгребать — теперь уже совместными усилиями.

— Это же просто глупо! — воскликнул Вирл.

Грегори пожал плечами, пока необъятных размеров камень проплывал у него над головой.

— Тогда им наверняка казалось иначе.

Остановились в небольшом ответвлении от тракта, в просторном гроте, служившем стоянкой не одной сотне путников до них. Земля здесь была потёртой и утоптанной. По углам лежал помёт свинокрысов, а в центре виднелись остатки костра, вновь и вновь зажигаемого теми, кто после долгой дороги нуждался в тепле.

Адепты расселись вокруг костра, на котором слуги варили пресный овощной суп. Перекусывали вяленым скроггом — этих жуков выращивали неподалёку от Цитадели, и путешественники часто брали в дорогу их подсушенные лапки, содержащие питательную плоть. Близнецы отправились дальше по тоннелю разведать тропу. Арли сидел особняком у телеги и грыз свой кусок скрогга. Вирл, отмежевавшись от остальных, шастал возле стоянки с увеличетельным стеклом в одной руке и щипцами — в другой.

Некоторое время молчали. Потом адепт Джошуа, один из старших Служителей в этом звании, обратился к Грегори:

— Та война, о которой вы говорили. Я родился уже после заключения мира, но даже так чувствовал на себе её след. В годы моего детства мы страдали от голода. Родители часто сетовали, мол, всё это из-за уничтоженных войной ферм, а потом отдали меня в Цитадель за неимением возможности прокормить.

— А мне папаша рассказывал о другой войне, — вставил адепт Чембл. — В Мойнерфьорде, когда бароны делили между собой старые цвергские шахты и превратили их в мясорубку.

— То была лишь мимолётная свора, — сказал Джошуа, и блики от костра плясали на его клочковатых бакенах. — Бывают войны похуже. Пока бароны резали друг друга в Мойнерфьорде, Цитадель была втянута в Изгарный Раздор.

— Неужели войны в Тартарии столь нередки? — с недоверием спросил Вирл.

— А ты как думал! — с умным видом вмешался адепт Махо. — Право сильного определяет, кто будет на вершине, а кто внизу. Всем известно!

Арли и Вирл презрительно покосились на него. Махо с ранних лет усвоил этот принцип и сполна применял его на других послушниках — к примеру, на мальчишке из пещер или будущем архивариусе. Потом Арли овладел Пламенем и подпалил ему волосы. Право сильного, которое Михо так любил, сыграло с ним злую шутку.

Агатовый глаз Грегори был устремлён в кипящую воду. Казалось, наставник совсем не слушает адептов, однако он ответил:

— Наш долг состоит в том, чтобы заставить баронов забыть о праве сильного. Видите ли, в скором времени они могут с толкнуться с чем-то более могущественным, чем все они вместе взятые. Если они не поймут этого, то в скором времени погибнут. И мы не вернёмся в Цитадель, пока не образумим их.

Тут к Грегори подошла одна из служанок. Молодая, с небрежной чёрной косой, она нерешительно перебирала пальцами свою замызганную шаль и как будто боялась заговорить.

— В чём дело? — спросил наставник. — Если плохие новости, то не томи, ждать того хуже.

— Наставник Грегори, тут что-то не так… — сказала она. — Мне ещё вчера это странным показалось, но только что я пересчитала наши запасы и теперь уверена: кое-чего не хватает…

Адепты принялись ёрзать и переглядываться. Воздух над костром стеснило подозрение — как ни трудно было признать, братья не особо доверяли друг другу.

— Понятно… — вздохнул Грегори. — Хочешь сказать, кто-то из нас ест больше, чем ему положено.

Служанка смутилась.

— Я не…

Но Арли уже всё понял. Ему-то казалось, что эта вонь, донимавшая его которую ночь подряд, была только плодом его воспоминаний. Этот омерзительный запах, напоминающий смесь ароматов пота и кровяной колбасы, — запах, вызывавший у Арли спазмы отвращения к его обладателю и, что хуже, отвращения к самому себе.

Только одному человеку мог принадлежать этот смрад. Ему, либо кому-то его породы.

Арли поднялся и подошёл к телеге с провиантом. Сунув руку в щель между корзиной капусты и ящиком скроггов, нащупал что-то тёплое и потянул. Адепты у костра непонимающе следили за ним, а потом услышали громкий визг. Арли потянул сильнее, и другие увидели, как он за волосы вытащил из телеги черноволосую девушку. Эта была Несса, дочь Боннета.

— Отвали! — завизжала она и пнула его в лодыжку. Арли швырнул её на землю, в ладони у него вспыхнуло Пламя.

— Возьми себя в руки, глупец! — крикнул подоспевший Грегори, схватив Арли за запястье.

Несса сидела на земле. Её сарафан весь помялся и подёрнулся грязью, загнанный взгляд метался от одного Служителя к другому. Хотя она ярилась, в её голосе читался страх. А в глазах Арли — только ненависть.

— Да она умеет говорить, — усмехнулся адепт Махо.

Грегори по-прежнему сжимал запястье Арлинга. Адепт перевёл полный бешенства взгляд с девушки на наставника и увидел его изуродованное лицо, лоснящееся в свете Пламени. Постепенно оранжевые огненные языки в ладони Арлинга стали затухать. Грегори отпустил его руку. До боли стиснув зубы, Арли громко выдохнул и сделал шаг назад.

Затем наставник обернулся к Нессе. Поглядел на неё строго, но беззлобно.

— Ты хоть знаешь, как далеко мы от Цитадели, дитя? Далеко от очага, твоих кукол, удобной постели? Этот поступок по меньшей мере безрассуден.

Девушка быстро поднялась с земли, упрямо глядя в агатовый глаз Грегори.

— Я не играю в куклы, — резко бросила она.

Под густой седеющей бородой наставника мелькнула улыбка, но взгляд остался таким же суровым. Адепты ждали его решения. Отошедший в сторону Арли презрительно фыркнул.

— Как девочке удавалось воровать еду и при этом не быть обличённой так долго? — поинтересовался Джошуа.

— Мне и самому любопытно, друг мой, — отвечал Грегори. — Ночами я мало спал и наивно думал, что мимо меня и мышь не проскочит. Но похоже, наша незваная гостья оказалась ловчее, чем можно подумать.

— Я не много украла, — отрывисто произнесла Несса. — Мне самую малость нужно было, честное слово.

— И всё-таки украла, деточка, — сказал Джошуа. — Грегори, что мы будем с ней делать? Она дочь наставника.

— Пф, наставника… — откуда-то сзади пробормотал Махо.

Арли не стерпел и ринулся к ним.

— Что делать! — воскликнул он, в глазах его полыхал гнев. — Бросить её прямо здесь, вот что! Она лезла в телегу по своей воле, прекрасно сознавая, что её брать не собирались! Должна была знать, на что идёт!

С каждым словом он выразительно тыкал в Нессу пальцем. Её тонкие брови свелись к носу, подбородок покрылся ямочками от злости, затмившей страх.

— Это не тебе решать, наглец! — закричала она, прежде чем бросиьться на него с кулаками.

Грегори вырос между ними с быстротой, удивительной для его возраста.

— Ну, довольно! Оба воспитанники Цитадели, устыдитесь же своего ребячьего поведения! Арлинг, — он повернулся к адепту и понизил голос, — уймись, иначе остаток пути будешь тащить на себе поклажу. А вы, юная леди, — теперь он обратил свой глаз к девушке. — Не расскажете ли нам, в чём цель вашей авантюры?

Вопрос Грегори почему-то сразу поубавил в Нессе уверенности. Она смутилась и, отведя взгляд, стала тревожно потирать плечи.

— Это… это… — залепетала она, — это не ваше дело!

За спиной у Грегори перешёптывались адепты.

— Породистая сучка, да ещё наглая! — тихо сказал Махо адепту Селвину. — Может, идея пещерного ублюдка и впрямь не так плоха?

Джошуа махнул им рукой, призывая замолчать. Грегори внимательно рассматривал Нессу. У наставника был только один глаз, но странное дело: этим глазом он как будто видел людей насквозь. Несса слегка конфузилась — то ли от его шрамов, то ли от того, как дотошно он смотрел.

— Что ж, — заключил Грегори. — Из Хальрума я пошлю письмо, где в числе прочего сообщу Боннету о своевольном поступке его дочери. А до тех пор она останется с нами. В целости и сохранности.

Он поглядел на Арли. Адепт хотел было возразить, но, увидев лицо наставника, понял, что спорить теперь — себе дороже. Неимоверным усилием воли подавив рвущуюся наружу вспышку ярости, он в сердцах отвернулся и отошёл прочь.

Грегори снова обратился к Нессе:

— Вам придётся идти пешком, юная леди. И еды вы будете получать ровно столько, сколько остальные.

Девушка энергично закивала.

— Значит, договорились, — сказал Грегори. Затем он повернулся к адептам и заявил громко, так чтобы слышали все: — Завтра мы достигнем поворота, от которого до Свекольного Удела полдня пути. Телеги с Пламенем и харчем останутся на тракте. За ними присмотрят Вирл, Ред, Селвин, Джошуа, слуги и один из близнецов. Остальные отправятся со мной. — Он исподлобья глянул на Арли и после недолгой паузы докончил: — Приготовьтесь как следует. Ибо то, что нас ждёт, ещё долго будет являться вам в худших снах.