Резиденция боевиков, в которую отряд Дениева доставил пленников, по странной иронии судьбы располагалась в бывшем Доме пионеров почти опустевшего за время войны поселка городского типа. Несмотря на то что частые бомбежки превратили большую часть поселка в горы битого кирпича и оплавленной арматуры, Дом пионеров, находившийся у центральной площади, чудом уцелел и почти не был поврежден — разве что не хватало флагштока, на котором когда-то под аккомпанемент горна и барабанов поднимали красный флаг: его срезало осколком разорвавшейся рядом фугасной бомбы. Не исключено, что именно из-за этой фантастической неуязвимости Дома пионеров Дениев и решил расположить в нем небольшую базу для размещения мобильного отряда, готового в любую минуту сорваться с места и отправиться туда, куда пожелает командир. Дениев специально подбирал местных бойцов — каждого он знал лично, многих — еще по довоенному времени, и все они были испытаны в боевых действиях с оккупантами, как они называли российских солдат.
Автобус остановился у парадного входа Дома пионеров. Под постоянным наблюдением Дениева, строжайше приказавшего относиться к пленным с особым вниманием, невольных пассажиров «Икаруса» отконвоировали внутрь дома. Когда Сон последним заходил в распахнутую дверь, сопровождаемый двумя охранниками, он услышал неподалеку редкие автоматные выстрелы. Оглянувшись, он заметил двух боевиков, упражнявшихся в стрельбе по мишеням. В роли мишеней выступали гипсовые статуи пионерок, в советскую эпоху в изобилии наводнивших городские парки и пионерские лагеря. Судя по бодрой позе расстреливаемой статуи, по замыслу ее изготовителей она должна была призывать молодое поколение быть готовыми к труду и обороне. Что ж, теперь в полном соответствии с этим замыслом она честно служила повышению обороноспособности обитателей Дома пионеров. Больше Сон ничего рассмотреть не успел, так как охранник толкнул его прикладом «калашникова» в спину и хрипло приказал не мешкать. У входа в здание Ира неожиданно споткнулась и сломала каблук, сильно вывихнув при этом ногу. Приставленный боевик растерянно топтался около стонущей девушки, периодически безуспешно пытаясь помочь ей подняться, однако лишь провоцировал жестокие приступы боли. Наконец Дениев, которому надоела эта неожиданная проволочка, легко, как пушинку, поднял «журналистку» на руки и сам без единого слова пронес ее до отведенной пленникам комнаты.
Аслан после завершения операции вытер со лба обильно струящийся пот и отправился к друзьям на стрельбище. Несмотря на достигнутые успехи, ему было до сих пор не по себе от встречи с рыночным ментом, который чуть было не убежал или — страшно подумать! — чуть было не ранил Хозяина, да к тому же из собственного пистолета Аслана! Он чувствовал острую необходимость выпить и размяться.
Когда он подошел к импровизированному стрельбищу, там в самом разгаре было соревнование между двумя лучшими стрелками отряда — Мавлади и Каримом. Они по очереди стреляли одиночными выстрелами по несчастной гипсовой пионерке, затем отступали на один шаг и продолжали соревнование, ожидая, пока соперник наконец-то промахнется. Сейчас они отошли от статуи уже на сотню метров, и, судя по ее состоянию, состязание длилось уже достаточно долго — на носу у статуи появилась выщербинка, благодаря которой пионерка смотрелась как настоящее дитя гор, кусок руки был отколот, и в многочисленных трещинах виднелся ржавый каркас статуи. Соревнующиеся коротко поприветствовали Аслана и продолжили поединок. Казалось, что даже успех операции заботит их меньше, чем выигрыш у соперника.
Наконец Карим, тщательно прицелившись, спустил курок, но пионерка на этот раз не вздрогнула от попадания. По толпе многочисленных болельщиков пронесся сдержанный гул, кое-где радостный, кое-где досадливый; удачливые спорщики, поставившие на Мавлади, принялись с шутками собирать ставки, а проигравший все стоял, впившись взглядом в свой автомат, словно заподозрив его в неожиданном предательстве.
— Но ведь я… я не мог не попасть, — наконец растерянно произнес он.
— Что, бля, не нравится проигрывать? — показал Мавлади в усмешке прокуренные до дыр желтые зубы. Лицо Карима перекосилось от бессильной ярости. — Крутой стрелок опять без промаха попал в воздух, — снова хмыкнул Мавлади, радуясь своей победе и откровенно потешаясь над соперником. — Ну-ка скажи нам, Карим, в какое место бабы ты на этот раз целился?
— Куда надо, туда и целился! — злобно выкрикнул Карим и под дружный хохот террористов разрядил в пионерку весь остаток автоматного рожка, окончательно раздробив статую на части. Бросив рожок на землю, он сплюнул в сторону и смачно выматерился.
— Тоже мне герой! — издевательски хохотнул Мавлади. — Только и можешь, что с гипсовыми бабами управляться. Да и стрелок из тебя немногим получше, чем из нее. Надо было тебе в российскую армию зенитчиком идти — они там как раз только тем и занимаются, что из своих «шилок» по воздуху стреляют.
Смуглое лицо Карима медленно посерело от злобы, однако того, что последовало дальше, никто не ожидал. С гортанным криком Карим молниеносным движением выхватил из кожаного чехла на поясе тяжелый десантный нож и не разбирая дороги кинулся на обидчика. Стоявшие вокруг чеченцы посторонились — было видно, что Карим теперь готов не задумываясь зарезать любого, кто окажется между ним и Мавлади, а получить предназначавшийся другому удар ножа никто не хотел. Не посторонился только сам Мавлади. До последней доли секунды он, казалось, не замечал стремительно несущегося на него лезвия, но в последний миг сделал неуловимое движение в сторону, оставив на месте только вытянутую правую ногу в тяжелом сапоге, так что разбежавшийся Карим споткнулся и упал, по инерции проехав лицом по земле. Затем он молниеносно поднялся. Глаза Карима горели безумной яростью, в спутанной бороде застряли комки глины. Но сейчас он уже не кинулся безоглядно на противника, а перехватил нож по-испански, лезвием вниз, и начал медленно, напряженно приближаться к сопернику. Тем временем два врага уже оказались в кольце зрителей, ловивших каждое их движение с жадным вниманием, — вот уже несколько месяцев Дениев не допускал их к открытым боевым действиям, ограничивая деятельность отряда усиленными тренировками, так что большинство радо было хоть какому-то развлечению.
Карим тем временем описывал вокруг Мавлади медленные, постепенно сужающиеся круги, временами делая пробные взмахи ножом, призванные прощупать оборону противника. Мавлади следил за его движениями с видимой небрежностью, даже не поднимая рук, но это была небрежность не желторотого новичка, а опытного солдата, научившегося во многих боях без видимых усилий предугадывать действия врага. Наконец Карим, выждав момент, нанес неожиданный, почти без взмаха, удар наискось под третье ребро, в самое сердце. И странное дело — Мавлади, до этого момента вяло уклонявшийся от пробных ударов, неожиданно метнулся назад, как кобра перед броском, так что лезвие сверкнуло в сантиметре от его груди, и перехватил правой рукой запястье соперника, с усилием надавив острым ногтем большого пальца на нерв. Нож выпал и с глухим стуком воткнулся в землю. Карим, растерявшийся от неожиданности, принялся наносить Мавлади лихорадочные удары свободной рукой, но они причиняли ему вреда не больше, чем укусы комара. Наконец Мавлади это, видимо, надоело и он плавно и вроде бы даже ласково ударил Карима ребром левой ладони пониже уха, после чего тот сразу обмяк, словно прямо во время драки внезапно погрузился в глубокий сон, и упал бы на землю, если б соперник не подхватил его в воздухе.
— Слабак, — резюмировал Мавлади. — Наверняка винтовки в руках и трех лет не держит, что же до ножа, то и малолетние пацаны в ножички лучше играть умеют. А я, когда он еще пешком под стол ходил, уже часовых в Афгане одиночными выстрелами снимал. Слыхали, как таежные охотники белку стреляют — в глаз, чтобы не попортить шкурку? Я их тоже в глаз норовил — и дохнет он сразу, и меткость тренируется лучше, чем в любом тире. Хорошая была война, веселая. Да и денег зашибали побольше.
— У тебя, Мавлади, все мысли о деньгах, — мрачно сказал Аслан. — Хреновый ты человек, злой.
С лица Мавлади пропала самодовольная усмешка, он нахмурил густые брови и ощерился, как затравленный волк.
— Тоже мне моралист нашелся, — сплюнул он. — Тебе бы не воевать, а на своем рынке тараканам морали читать да ментам жопу подлизывать, чтоб не били. То-то я слышал, что один из них тебе сегодня хороших пиздюлей надавал.
Аслан побледнел и машинально посмотрел по сторонам. Кто же успел разболтать о его непростительном позоре сегодня днем? Его рука непроизвольно легла на кобуру на поясе, пальцы ощутили угловатый контур пистолета. Мавлади увидел этот жест и презрительно отвернулся:
— Держи свою игрушку при себе. Если уж не можешь из нее врага пристрелить, лучше не маячь ею передо мной. А то ведь я могу и разозлиться.
Повисла гробовая тишина. Все ждали дальнейших действий противников. Мавлади демонстративно отвернулся от Аслана и стоял в небрежной позе, перебрасывая из угла в угол рта вонючую сигарету. Аслан после последних слов замер, будто окаменел, затем быстро развернулся и стремительно зашагал к Дому пионеров, прочь от стрельбища. Вдогонку ему полетело несколько тупых острот, но он не обратил на них ни малейшего внимания. Он понимал, что стоит ему обернуться — и он не сможет дальше сдерживаться и всадит в ненавистную рожу Мавлади все шесть пуль из своего пистолета. И с такими людьми ему приходилось сталкиваться в собственной армии, с ними бок о бок сражаться с оккупантами! Эта мысль приводила его в ужас. Не оборачиваясь, он скорее взбежал, чем взошел на крыльцо и громко хлопнул дверью.